Текст книги "Повелители Небес"

Автор книги: Энгус Уэллс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 39 страниц)

Лет Андирту было, наверное, столько же, сколько и моему отцу, хотя в ту пору всякий, кому перевалило за двадцать, казался мне стариком. Темные волосы воина уже тронула седина, а лицо выглядело хоть и не таким обветренным, как у рыбаков, но все же довольно темным, за исключением лба, который оказался совершенно белым, так как его почти всегда прикрывал шлем. На левой щеке Андирта запечатлелся тонкий шрам, во рту не хватало нескольких зубов, но зато белизна остальных говорила о том, что барон заботится о рационе своих ратников. Голубые глаза его были окружены сетью мелких морщинок. Грубую кожу рук воина покрывали мозоли, натертые эфесом меча и древком копья. Для меня Андирт представлял собой достойную восхищения диковинку.

Я осмелел до того, что потянул его за рукав и спросил, как можно стать солдатом и вступить в военное братство.

– Ну, – начал он, усмехнувшись, – для начала надо набраться силенок, чтобы поднять меч, а потом научиться рубить им. И если, конечно, не собираешься всю жизнь протрубить в пехтуре, придется освоиться еще и с конем.

В этот момент некоторые из солдат захохотали, вскочив с грубо сколоченных табуретов, и принялись со стонами потирать свои зады, точно их пронзил внезапный приступ боли.

– Так всегда, когда проедешь много лиг в седле, – произнес Андирт и тоже рассмеялся, – нужно быть готовым к тяготам и лишениям, уметь много пить и при этом не падать. Ну и, конечно, тебе придется убивать и привыкнуть к мысли, что тебя самого тоже могут убить.

– Я готов, – сказал я, вспоминая берег и воздушный драккар.

– Нелегко пронзить клинком тело человека, но куда как неприятнее, когда меч втыкается в тебя.

– Я бы дрался с Хо-раби, – твердо сказал я, – я бы отдал жизнь, чтобы защитить Келламбек.

Андирт ласково потрепал меня за подбородок, как делал иногда мой отец, а потом сказал:

– Сказать это легко, паренек, а вот сделать куда как труднее. Лучше вознеси-ка молитвы Богу с просьбой даровать силы Стражам, чтобы не случилось в твое время ни одного нашествия.

– Я бы их всех прикончил, – с вызовом ответил я, – как смеют они бросать вызов Келламбеку?

– Да запросто, – ответил воин, – они претендуют на эту землю.

– Ты прогонишь их, – не сдавался я, – ты же воин.

Андирт кивнул в знак согласия, и по лицу его пробежала тень.

– Я пожизненный солдат, паренек, для меня нет другого выхода, – сказал он.

Я открыл было рот, чтобы задать новый вопрос, но тут в таверну вошла жрица-ведунья, сопровождаемая семенящим позади и похожим на толстую хлопотливую клушку нашим прорицателем. Наступила тишина.

Начавший было подниматься, Андирт сел на место, подчинись знаку колдуньи. Облаченная в черное женщина приблизилась к нашему столу, и два солдата вскочили со своих скамей, чтобы освободить ей место. Таким образом я оказался между Андиртом и жрицей, которая спросила негромко:

– Кто это?

Воин улыбнулся и ответил:

– Вне всякого сомнения, юный боец. Вышел сражаться и стоял не дрогнув, когда прилетел воздушный драккар.

– Его зовут Давиот, он старший сын Адитуса и Донии. Думаю, что здесь все правда, он действительно не пошел с нами в укрытие, решив вместо этого присоединиться к отцу, который остался на берегу, – пояснил прорицатель.

Жрица удивленно подняла бровь, и ее тонкие красивые губы тронула улыбка. Я выпрямился, расправил плечи и посмотрел прямо в глаза женщине. Разве я не доказал сам себе, кто я? Разве я не собирался стать солдатом?

– Так, – проговорила жрица мягким голосом, в котором не чувствовалось никакой насмешки, – вот какие мужчины вырастают здесь, в Вайтфише.

Это звучало так же прекрасно, как похвалы Торуса, подобное я чувствовал однажды, когда отец опустил мне на плечо свою руку. Я скромно поклонился. Колдунья продолжала внимательно разглядывать меня и словно бы не заметила, как Торим с поклонами принес и поставил перед ней кружку эля и тарелку жареной рыбы. Жрица не глядя поблагодарила его жестом, и хозяин таверны ретировался. Ее глаза сосредоточились на моем лице, точно женщина видела во мне что-то такое, чего я сам за собой не знал.

– Ты и правда был на берегу? – спросила она голосом таким же ласковым, как и ее взгляд. – И ты совсем не боялся?

Я сначала закивал головой, но выражение глаз жрицы заставило меня поднапрячь память. От этой женщины было невозможно что-либо скрыть. Выбрав местечко почище, я осторожно положил шлем Андирта и поклонился.

– Ну, скажи же мне, – попросила она.

Я задержал свой взгляд на ее лице, которое было таким же темным, как лицо Андирта, только без шрама. Она казалась мне прекрасной, хотя и очень немолодой. Глаза ее были подобны солнцу в минуты заката или восхода, только излучаемый ими свет, заполняющий все вокруг, сиял изумрудной зеленью, а не золотом или багрянцем.

Я рассказал ей все, как было, а когда закончил, она кивнула и спросила:

– Ты говоришь, что заметил, что кошки, собаки, даже чайки, – словом, все животные и птицы исчезли?

– Тогда да, – ответил я, – но сегодня утром собаки снова будили нас своим лаем, а кошки сновали по берегу. И чайки, – я кивнул головой в сторону моря, – они тоже вернулись.

– И ты полагаешь, что они спрятались перед нашествием? – спросила женщина.

– Но их ведь не было, – ответил я, – только корабль в небе, и ничего больше.

– Почему? – спросила она.

– Думаю, они почувствовали мощь Повелителей Небес, – ответил я, – испугались их и спрятались.

Жрица сделала несколько больших глотков пива, пожевала рыбы и хлеба, продолжая при этом внимательно смотреть на меня. А я разглядывал ее лицо, стараясь понять, что все это значит и что ей от меня надо. Я чувствовал, что меня испытывают. Мне захотелось поймать взгляд Андирта, но я не мог сделать этого – ее всепоглощающие глаза обратили к себе все мое внимание и манили меня, как манит рыбу аппетитный червяк на крючке.

– Твой отец, – неожиданно спросила она, – какое оружие он держал?

– Острогу, – ответил я, – а у Торуса был меч. Я же говорил вам.

Она кивнула, вытерла рот и снова спросила:

– Кто поймал стрелу?

– Вэдим, – сказал я, – но это совсем просто сделать, когда стрела уже на излете.

Наконец она повернулась к прорицателю, позволив мне освободиться от ее взгляда. Я посмотрел на Андирта, который ободряюще улыбнулся, знаком давая мне понять, чтобы я молчал и ждал, что я и сделал, хотя и очень нервничал, а нетерпение просто-таки грызло меня. В этот момент жрица обратилась к прорицателю:

– А у него талант, как думаете?

Прорицатель одарил меня взглядом, смысл которого мне трудно было определить, и опустил голову.

– Память у него есть, – согласился он, но я не понял, что он этим хотел сказать, – из всех моих учеников он лучше всех запоминает слова службы, может повторить их слово в слово.

– Точно так же, как и подробности, связанные со вторжением, – заметила жрица и снова спросила меня: – Ведь это ты отводил коня Андирта в стойло, так? Расскажи, как выглядит лошадь, и опиши ее сбрую.

– Конь рыжей масти, – начал я немного смущенно, – с золотой гривой и хвостом. Копыта – черные, но на правой передней ноге внизу белое пятно, и копыто светлее, чем остальные. Седло темное, покрыто потом, позади него две коричневые сумки с золочеными пряжками. Шпоры из кожи, внутри них тусклый металл. Когда всадник снял седло, то под ним шерсть на спине коня оказалась вытертой и мокрой от пота. Животное обрадовалось, когда почувствовало себя свободным от тяжести. Это мерин, и он начал храпеть и помахивать хвостом, когда с него сняли уздечку и позволили есть принесенный мной овес.

Жрица одной рукой закрыла мне глаза, а другую положила на затылок так, что я не мог шевельнуть головой, и спросила:

– Какое вооружение у Андирта?

– Копье, – пробормотал я, чувствуя неожиданный страх, – он оставил его в хлеву у Робуса. Длиною это оружие в два человеческих роста, древко – черного дерева, острие длинное и немного загнутое, но не так, как у багра или остроги. Есть у Андирта еще меч, секира и небольшой нож.

– Где именно находится вооружение? – спросила колдунья.

Руки ее продолжали закрывать мне лицо. Я чувствовал себя слепым, и от этого мне становилось не по себе, но все же я ответил:

– Меч висит у него на поясе в ножнах, прикрепленных к широкому кожаному ремню с металлическими бляхами, который застегивается на золотую изрядно потускневшую пряжку. Секира висит справа в специальной кожаной петле, а нож просто заткнут за пояс.

Наконец жрица убрала свои ладони с моего лица, и я увидел, что она улыбается, а Андирт тоже одобрительно скалит зубы. Один только наш священник заметно нервничал. Остальные были откровенно удивлены. Хотя мне лично непонятно, чему тут удивляться, разве трудно запомнить и описать внешний вид нескольких предметов?

– Полагаю, что у мальчика дар, – произнесла жрица. – Не такой, как у меня: все дело в его памяти.

Прорицатель закивал головой и сказал:

– Я так и думал, я так и думал, как раз собирался отписать об этом в Камбар.

– И очень зря не сделали этого, – пожурила его колдунья.

Я почувствовал прилив гордости, понимая, что я не такой, как другие, что выдержал испытание.

– Если будет на то воля его родителей, – произнесла жрица-ведунья, – мальчика надо отправить в Дюрбрехт, его место там.

Какое еще мое место? Я даже и не знал, где находится этот Дюрбрехт и что это вообще такое. Я насупился и упрямо произнес:

– Я солдатом буду.

– Есть и другие занятия, – возразила колдунья и, как бы извиняясь, улыбнулась Андирту, – не менее, а может, и более достойные, чем служба в военном братстве.

– Как ваше? – осмелев от того дружелюбия, с которым говорила со мной женщина, спросил я. – Я что, могу делать чудеса?

Она рассмеялась, но совсем не обидно, и наставительно сказала:

– Я – всего лишь обычная ведунья, которая всегда готова тронуться в путь по слову моего господина. Нет, Давиот, у тебя другой талант. Чудесна сама по себе твоя память.

Я нахмурился еще больше: что, скажите на милость, такого уж особенного в том, что человек запоминает, как выглядят предметы, звери и люди? Если это талант, так он у меня всегда был, можно спросить об этом кого угодно в нашем селении. Многие этим пользовались, я помнил все даты, иногда меня просили что-нибудь запомнить, чтобы потом спросить, когда понадобится. Я всегда так делал, какие уж тут чудеса.

– Это верно, но ему только двенадцать, – услышал я голос прорицателя, – маловат он еще, но с родителями его я, конечно, поговорю прямо сейчас же.

Толстяк-прорицатель поднялся, точно солдат, отправляющийся для выполнения приказа, и вышел из таверны. Я помялся немного с ноги на ногу, а потом спросил, преодолевая робость:

– А что это такое – Дюрбрехт?

– Город, – ответила жрица, – город и школа, они словно единое целое. Ты слышал когда-нибудь о Сказителях?

– Да, – ответил я, не в силах удержаться и не похвастаться лишний раз своей памятью, – год назад к нам сюда приезжал один такой седой старик на муле. Он рассказывал о коронации Гаана и о нашествиях. Звали его… – Я сделал паузу, восстанавливая в своем мозгу образ того старика. Мне на память пришли только запах чеснока у него изо рта да сильного пота от его рубахи. – Эдран. Он пробыл тут всего два дня в хижине вдовца, которого зовут Райа, а потом отправился на юг.

Жрица торжественно опустила голову и, когда она снова подняла ее, лицо ведуньи стало суровым:

– Именно в Дюрбрехте и научился Эдран пользоваться своим даром. Он запоминал старые сказы и легенды, которые рассказывают Мнемоники.

– Нен… но… мники? – с сомнением сказал я, коверкая неизвестное мне слово.

– Мнемоники, – кивнула головой жрица. – Летописцы, в чьих головах хранится наша история. Без них мы забыли бы свое прошлое, и у нас не было бы истории.

– А это так важно? – поинтересовался я, чувствуя, что все мои надежды стать воином отодвигаются на второй план.

– Если мы забудем прошлое, – сказала колдунья, – мы не сможем уберечь себя от повторения прежних ошибок. Кроме того, без наших знаний о том, что было до нас, мы станем смотреть в будущее точно слепцы.

Я ненадолго задумался над всем, что услышал, едва ли сознавая, что женщина разговаривает со мной как со взрослым, что ей при этом столь же трудно подбирать слова, сколь мне выговаривать слово «Мнемоники». Наконец я произнес со всей серьезностью, на которую только был способен:

– Да, я понимаю, получается, как если бы отец моего деда не обучил его всему тому, что должен знать рыбак, а дед не объяснил бы ничего из того, что надо моему отцу, и тому пришлось бы все постигать на своем собственном опыте.

– А он в свою очередь забыл бы передать свой опыт тебе, – подхватила жрица-ведунья.

– Да, – согласился я, – только мне это не нужно, потому что я стану солдатом.

– Но, однако, – мягко, но настойчиво повторила колдунья, – ты не можешь отрицать важность памяти.

Мне пришлось нехотя согласиться, потому что я понял, что разговор сейчас войдет в такое русло, где я окажусь припертым к стенке. Мое недавнее хвастовство сослужило мне неважную службу. Я было хотел найти поддержку у Андирта, но тот, словно специально, уткнулся украшенным шрамом лицом в свою кружку.

– В головах Мнемоников содержится вся наша история, – продолжала колдунья мягким ровным голосом, – сказания о набегах врагов и деяниях государей. Они знают все о Хо-раби, о Повелителях Небес и о Властителях драконов. Мечи Мнемоников не могут ни проржаветь, ни затупиться, ни сломаться…

– А у них есть мечи? – оживился я, находя, что эти таинственные Летописцы могут оказаться интереснее, чем я думал. – Так, значит, они все-таки воины?

Но жрица только усмехнулась и отрицательно покачала головой:

– Это не те мечи, о которых ты думаешь, Давиот, хотя, конечно, некоторые из Мнемоников вооружены и вполне могут постоять за себя. Но я говорю о клинках, чьи ножны вот тут, – она коснулась своего лба. – Разум – вот что острее стали! Вот подумай, – она потрогала свой висящий на бедре кинжал, – разве это сильнее, чем то, что тут? – Жрица снова коснулась своего лба. – Нет, нет и нет! Меч страшен для плоти, а знания, знания – это то, что способно сокрушить мощь Повелителей Небес. Что скажешь, Андирт?

Командир отряда, казалось, удивился столь неожиданному вопросу не меньше меня. Он поставил на стол свою кружку, и, подняв брови, не спеша стер с усов пену.

– Я встречусь с рыцарем Хо-раби лицом к лицу в битве, и меня не убудет, – сказал Андирт, – но в схватке с их колдунами я не стал бы полагаться на сталь, тут уж тебе, Рекин, карты в руки. Волшебство против волшебства.

Впервые в жизни я слышал, чтобы к жрецу обращались по имени. Но женщина кивнула, согласившись с тем, что сказал Андирт, и, улыбнувшись, сказала:

– Так-то вот, Давиот, каждому свое, понимаешь меня? Если воин встретится в открытом поединке с другим таким же солдатом, скрестить меч с мечом или секиру с секирой, тут я с радостью сделаю ставку на Андирта, но колдун Ан-фесганга сможет раздавить его одним заклятьем.

– Но ведь я не волшебник, – запротестовал я, – я просто сильный и, когда вырасту, обязательно стану воином.

– Твоя сила в твоей памяти, – сказала Рекин, – и сила эта, насколько я могу судить по тому, что ты нам здесь продемонстрировал, очень велика. Это мощь воскрешаемого прошлого, сила времени, знания и познания, та сила, которая связывает людей и страны. Послушай же! Через четыре года ты станешь взрослым, и, когда это произойдет, ты отправишься в Дюрбрехт, чтобы заточить меч, который у тебя в голове.

Женщина говорила столь воодушевленно, что, хотя и не пользовалась своими волшебными чарами, все равно я слышал чистый голос боевых рожков, скликающих ратников на битву… И все же я был смущен.

– А далеко этот Дюрбрехт? – поинтересовался я.

– Много и много лиг отсюда, – объяснила колдунья, – на севере, там, где Келламбек граничит с Драггонеком. Тебе придется проститься со своей деревней и с родителями.

– А как же я буду жить один? – спросил я. Ведь я был все-таки сыном рыбака, а значит – практичным человеком.

Жрица расхохоталась и пустилась в объяснения:

– Когда тебя примут в школу, ты будешь сразу же зачислен на довольствие: получишь стол и кров. Тебе даже станут выплачивать некоторую сумму на карманные расходы в период ученья.

«Карманные деньги» – о, как привлекательно это звучало.

У нас в Вайтфише денег почти не водилось, преобладал натуральный обмен. За всю свою жизнь я лишь однажды держал в руках монету, которую мне посчастливилось найти в прибрежном песке. Это был очень древний грошик, на котором даже изображение Верховного владыки почти совсем стерлось. Само собой, я отдал эту находку отцу. Мысль о карманных деньгах, которые я волен буду истратить по своему собственному усмотрению, будоражила воображение. Тем не менее я тут же заподозрил здесь какой-то подвох. Кто это станет платить мне за то, что я учусь? У себя в Вайтфише мы учились выживать. Знать приливы и отливы, сезоны ловли рыбы. Мы должны были уметь смолить лодки и управлять ими даже в сильный шторм, забрасывать сети и ловить на живца. И платой нам становилась еда в наших желудках и одеяла, которыми мы укрывались. Чего еще нам ждать?

– Но за что же я получу все это? – искренне удивился я.

– За свой дар, за свою великолепную память, – торжественно сказала женщина, – за свои возможности, которые ты научишься использовать, чтобы хранить нашу историю.

Было от чего тут призадуматься. Я уставился на шлем Андирта и принялся внимательно разглядывать его шероховатую, покрытую выщербинками поверхность, потемневшую от пота кожу ремешка, смазку в тех местах, где ржавчина высыпала на тусклом металле, точно угри на щеках ребят постарше. Я перевел взгляд на покрытую кожей рукоять меча сотника, где запечатлелись отпечатки пальцев хозяина. Я посмотрел на лицо воина и, не прочтя на нем ответа, спросил:

– А искусству рукопашного боя меня там научат?

Рекин кивнула:

– Тебя научат искусству выживания.

– А Дюрбрехт большой город? – спросил я.

– Больше, чем Камбар.

– А вы в нем были? – не унимался я.

– Я проходила там подготовку, – ответила женщина. – Когда я выросла, наша деревенская прорицательница послала меня в Дюрбрехт: там кроме заведения, где готовят Мнемоников, есть еще и школа колдунов. В ней я и совершенствовала свой талант. А потом меня послали в Камбар.

Я переминался с ноги на ногу на грязном полу таверны Торима, понимая, что вот сейчас решается моя судьба. Я внимательно посмотрел колдунье прямо в глаза и спросил:

– А если мне там не понравится, смогу я вернуться?

– Если тебе не понравится там, – ответила она, – или, наоборот, ты не понравишься им, тогда, конечно, тебя отпустят. Это выясняется уже на первом году обучения. И ты сможешь поехать домой, в Вайтфиш.

– Или в Камбарский замок, – добавил Андирт, – чтобы стать солдатом, если не передумаешь к тому времени.

Такой вариант мне показался как нельзя более подходящим. Если уж на то пошло – что такое один год? Весна, лето, осень и зима. Не заметишь, как они промчатся, но этого времени вполне хватит, чтобы высунуть свой нос за пределы Вайтфиша. Да не один мальчишка, если он, конечно, не полоумный, не упустит такой возможности.

– Хорошо, – ответил я, – а мои родители согласятся?

– Я поговорю с ними, – сказала Рекин.

Я посмотрел в ту сторону, куда был направлен ее взгляд, и увидел, что к таверне приближаются мои папа и мама в сопровождении прорицателя. Оба казались озабоченными, хотя причины для этого у каждого были свои. На лице матери застыло такое выражение, которое обычно появлялось, когда я или мои братик с сестренкой умудрялись особенно сильно пораниться, а лицо отца выглядело одновременно и суровым и озадаченным. Такое выражение на его лице мне довелось видеть лишь однажды, когда он рисковал, до последнего не прекращая ловить рыбу перед надвигающимся ураганом.

Я ждал, и моя гордость потихоньку улетучивалась.

Мать сделала книксен, а отец поклонился, отчего мне еще больше стало не по себе. Родители мои изъявляли столько почтения человеку, с которым я разговаривал как с равным. Мне стало неловко за них и за себя.

Но Рекин улыбнулась и встала, приветствуя их точно знатных господ, которые соблаговолили выкроить минутку своего драгоценного времени, чтобы нанести ей визит. Она велела солдатам принести стул для моей мамы. Я стоял, уставясь глазами в грязный пол. Все солдаты за исключением Андирта ушли, остались только Рекин, прорицатель да мои родители. Я подобрался поближе к отцу, который положил мне на плечо руку и сказал:

– А я-то думал, что застану тебя возле лодки; помни, нам еще сеть чинить.

Я пробормотал в ответ что-то неопределенное в свое оправдание, но, к счастью, Рекин вовремя вмешалась и не допустила моего посрамления:

– Тут только моя вина, друг мой Адитус. Я задержала мальчика здесь, чтобы поговорить о его способностях.

– Госпожа… – начал отец, которого, совершенно очевидно, повергало в трепет присутствие жрицы.

Она прервала:

– Только не госпожа, друг мой, такие титулы для сильных мира сего, к числу которых я не принадлежу. Меня зовут Рекин, и я хочу поговорить с вами о будущем вашего сына. Но сначала эль?

Мои родители, еще более смущенные, чем я, обменялись взглядами и посмотрели на священника-прорицателя, ища какого-нибудь указания, что им делать. Но тот опустил голову, уложив один подбородок на другой. Рекин, растроганная подобным вниманием, подозвала Торима и велела принести пиво.

– У вашего сына незаурядные способности, – начала она, когда Торим принес то, о чем его просили, и отошел (впрочем, не слишком далеко, ровно настолько, чтобы ничего не пропустить), – об этом я и хочу говорить с вами.

Мама в этот момент казалась напуганной, а лицо отца оставалось непроницаемым, точно он вел лодку по штормящему морю наперекор волнам. Все это так меня напугало, что я почти не слышал их разговора.

Знаю только одно: когда этот разговор закончился, Рекин и мои родители стали друзьями. Насчет меня они решили, что когда я достигну совершеннолетия, то сам буду волен решать свою судьбу – поеду ли я в Дюрбрехт, попытаю ли счастья в Камбаре среди членов военного братства или останусь в Вайтфише.

Это соглашение сопровождали гораздо большей порцией эля, чем мои родители могли позволить себе в утренние часы. Никто из присутствующих уже не стоял твердо на ногах, когда настало время покидать таверну. Я последовал за ними, оставив в покое шлем Андирта, с которого отупело стирал пыль. Очень хорошо помню, как отец, вопросительно посмотрев на кивнувшую в ответ мать, сказал мне:

– Я иду чинить сеть, ты пойдешь со мной или останешься с Рекин?

Часто я думаю, что существуют какие-то совершенно определенные моменты, увиденные сквозь призму нашего внутреннего состояния и навсегда запечатленные в нашем сознании, когда мы знаем, что именно в ту секунду выбрали дорогу своей жизни.

Для меня это случилось тогда. Я сказал:

– Я остаюсь.

Это был момент, когда я избрал путь Летописца.

Глава 2

Радость не может длиться вечно. Хотя я и оказался тем самым пареньком, который вышел на берег вместе со взрослыми мужчинами, не испугавшись Повелителей Небес, и несмотря на то, что меня отметила своим вниманием сама жрица-ведунья, рыба не перестала водиться в Фенде, а рыбаки не перестали ловить ее. Хочешь не хочешь, а обязанности никуда не денутся. До тех пор, пока я живу в деревне, я остаюсь сыном рыбака, какое бы грандиозное будущее ни ожидало меня впереди.

Более того, мой талант принес мне новые неожиданные хлопоты. Внимание ко мне со стороны прорицателя резко возросло. Он стал давать мне множество дополнительных заданий. Но это совсем не означало, что мои родители освободили меня от обязанностей по дому. Свободного времени у меня теперь почти совсем не оставалось. По прошествии лет я, конечно, благодарен нашему священнику за такое отношение, но в те годы я порой чувствовал, что ненавижу его всей душой. А что еще остается мальчишке, который видит, что приятели его наслаждаются игрой на солнышке, в то время как он благодаря своему привилегированному положению должен корпеть над дополнительными заданиями? Я скрипел зубами, совсем не желая добра своему настойчивому учителю, но со временем стал находить и положительные стороны в его методах обучения. Я вдруг открыл для себя, что история – просто изумительно интересный предмет. Настоятель нашего прихода замечательно знал прошлое Дарбека. В его длинных рассказах сухие факты обрастали колоритными подробностями, так что, когда наступило мое время уезжать из деревни, я знал историю своей родины куда лучше любого другого в деревне.

Прорицатель имел довольно однобокую точку зрения и рассказывал преимущественно о Дарах, то есть о народе, к которому принадлежали мы, а Анов он вообще считал демонами, которых Господь Бог изгнал в Ан-фесганг, откуда те и продолжают строить свои гнусные козни против человечества. За неимением более широкой информации на этот счет я унаследовал и принял его мнение: в конце концов, всю свою жизнь я только и делал, что слушал истории про зверства Повелителей Небес. Совсем другое дело рассказы о Дарах, они действительно восхищали меня, я лелеял их, стараясь покрепче привязать к своей памяти.

Учитель рассказывал, что во времена Исхода Странствующие короли пришли из неведомых северных земель в Покинутую Страну и встретились там с драконами. Я узнал о том, кто такие были Обуздавшие драконов и как сумели они с помощью волшебных чар подчинить своей воле этих ужасных летающих чудовищ. Эта победа – первый из даров Божьих, – терпеливо внушал мне прорицатель. Вторым оказалась магия, позволившая создать Измененных, а когда я с присущей мне наивностью полюбопытствовал, какие моральные выгоды это принесло, то получил совет попридержать свой не в меру бойкий язычок, дабы вместо вполне заслуженной похвалы не получить хорошую затрещину. Поняв, что зашел достаточно далеко, я отступил: не хватало только подвергнуться порке за лишние вопросы о существах, которых я никогда в жизни не видел. Поэтому я внял совету и стал слушать древние предания: о переправе через Сламмеркин и завоевании Драггонека, где Эмерик, первый из Великих Властелинов, приказал выстроить Кербрин; о строительстве моста через Треппанек, где наши предки встретились с Анами, и о бегстве этого народа. О великом Тувиане, приказавшем заложить Дюрбрехт и Кановар и установившем посты Стражей на семи островах, чтобы беречь наши восточные рубежи с моря. О многих годах мира, дарованных жителям Дарбека за их истую веру в Бога.

Тут у меня возникли было сомнения насчет Анов, которые, как ни крути, первыми обосновались на территории Келламбека. Но рассуждать я не стал, так как прорицатель сказал мне, что этот нечестивый народец прогневал Господа, превратившись в Повелителей Небес. Но один вопросик я все-таки задал.

– А почему, – спросил я одним зимним вечером, когда мы с моим учителем сидели у огня в его маленькой хижине рядом с молельней, – почему Бог позволяет им совершать набеги? Если Дары богоизбранный народ, а Аны его враги, почему бы Богу просто не уничтожить их, и все?

Один раз пронесло, а во второй совершенно не следовало нарываться. На сей раз моя чрезмерная любознательность была оценена по заслугам. Священник отвесил мне звонкую затрещину и немедленно принялся бормотать молитву, прося Бога простить мою невежественную ересь. Потом, пока я, с трудом сдерживая слезы, потирал отбитое ухо, мой учитель решил пуститься в объяснения.

Во времена Исхода, поведал он мне с некоторым суеверным страхом, Дары почитали ложных богов, которые звались Три Вершителя, за что и заслужили неудовольствие истинного Бога. Не важно, что теперь мы исправились, обретя правильную веру, все равно время искупления еще не настало, а до той поры мы обречены принимать кары и терпеть набеги хищных Повелителей Небес в наказание за наши преступления.

Вот так так! Я впервые услышал об этих самых Трех Вершителях, и скажите же, почему я или кто-либо другой из Вайтфиша должен принимать наказания за грехи, которые мы не совершали? Однако слишком долго рассуждать мне не пришлось, не силен я еще был в столь замысловатых теологических спорах. Ухо все пылало, и я решил не задавать лишних вопросов.

Прежде чем наступило время моего совершеннолетия, мне еще трижды довелось видеть драккары Повелителей Небес.

Первый проплывал очень далеко над морем, двигаясь в южном направлении, и не мог представлять какой-либо опасности для нашей деревни. Он довольно скоро исчез из виду.

Во второй раз это случилось, когда мы находились в море. Лето перевалило за половину, только что отшумели празднества Састены. Деньки стояли безмятежные, как штиль на море. Приближались сумерки, синева неба сливалась с позлащенной лучами клонящегося к закату светила водной поверхностью. Мы поднимали в лодку тяжелые от рыбы сети, когда Баттус выпустил свой конец, вызвав раздраженный окрик отца, который вдруг тоже принялся всматриваться туда, куда устремил взгляд мой дядя. Я сразу же прикинул, что если судно не изменит направления своего движения, то оно пройдет севернее. Драккар двигался очень невысоко, его вид вызывал смесь страха и восторга.

Мой отец сказал:

– Во имя Господне, что, Стражи снова уснули?

– Думаю, что Повелители Небес используют какое-то новое колдовство, – предположил Торус с неуверенностью в голосе. От его слов мне стало очень и очень не по себе, потому что я немедленно вспомнил, как наш настоятель говорил о древнем грехе.

– Думаю, что разумнее всего будет поскорее вытащить сеть и возвращаться домой, – сказал наконец мой отец.

Мы подняли на борт наш улов и развернули судно раньше, чем очертания корабля Повелителей Небес успели вырасти на горизонте на ширину трех пальцев. Ветра практически не было, так что Баттусу и Торусу пришлось приналечь на весла, а моему отцу занять место у румпеля. Мне же выпала участь пассивного наблюдателя.

Тогда я впервые увидел, как действуют магические чары Стражей.

В районе близлежащего острова темнеющее небо осветилось вдруг похожими на блуждающие огоньки светлячками, наподобие тех, что бывают видны над болотами. Поначалу они казались бело-розовыми, но скоро, набрав силу, заблистали ярче. Наконец они превратились в толстый мощный луч, который, взметнувшись к небу, окутал воздушный драккар, обволакиваясь вокруг его цилиндрического остова. Какое-то время, показавшееся мне безумно длинным, сияние словно облизывало корабль, но затем ярко вспыхнуло пламя, и я увидел, как грозное судно рухнуло вниз, точно животное с переломленным хребтом. Послышался отдаленный раскат грома, и боевая ладья Повелителей Небес коснулась водной глади. Сносимый ленивым ветерком к побережью дымный хвост медленно таял, растворяясь в воздухе.