Текст книги "Повелители Небес"

Автор книги: Энгус Уэллс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 39 страниц)

Это заявление оказалось для меня горьковатой пилюлей. Мне как-то и в ум не шло, что Измененные могут погрязнуть в тех же самых предрассудках, что и мои соплеменники. Я себе все представлял несколько иначе: раз уж Измененные могли создать свое собственное общество, то эта страна непременно будет свободной, лишенной расовой нетерпимости. Тут, пожалуй, Пеле выказала больше дальновидности, чем я. И в самом деле, почему? Почему в Ур-Дарбеке все должно быть по-другому? Ведь с другой-то стороны, у диких Измененных куда больше причин недолюбливать нас, людей, за то, что мы использовали их как слуг, как добычу для драконов. Как рабов, потому что Измененные в Дарбеке лишены самых элементарных прав. Неприязнь к Истинным могла просто угнездиться в подсознании. Ответа у меня не было.

– Нет, – вздохнула Пеле, так как я продолжал молчать, – думаю все-таки, что нам лучше здесь. Нас тут не трогают, и мы довольны этим. Кроме того, Ур-Дарбек далеко.

– Это точно, – ответил я, и мы оба засмеялись.

Тут вернулся Тир. Он принес мои седельные сумки и посох, положил их к моим ногам и посмотрел на меня с особенным, свойственным только детям, достоинством.

– С вашей лошадью все в порядке, – сказал мальчик. – Она очень строптива. Когда я начал снимать с нее седло, она пыталась укусить меня.

– Приношу свои извинения за недостойное поведение моей кобылы, – ответил я, – и спасибо за помощь. Думаю, что лучше мне самому дальше приглядывать за ней.

Он на секунду задумался и, важно кивнув, сказал:

– Как пожелаете. Кроме того, если вы можете ездить на ней, то, наверное, лучше знаете, как с ней обращаться.

– У тебя хорошие дети, – сказал я, обращаясь к Пеле.

– Да, и жаль, что других у меня не будет. – Она на какую-то секунду погрустнела, а потом пожала плечами. – Смешать кровь Измененной и Истинного – это все равно что смешать кровь кошки и собаки.

Я не знал, что можно ответить на это, и почел за благо промолчать, наблюдая, как она ставит печься хлеб и принимается готовить овощи. В этом было ощущение такого домашнего уюта, которого я не встречал уже очень давно. Последнее время я все больше путешествовал по городам и замкам, где подобные вещи делались руками слуг – Измененных, чьи услуги мной привычно принимались как должное. Сидя здесь, я представлял себе ту жизнь, которую, возможно, могли бы вести и мы с Рвиан. Меня снова охватила грусть по той жизни, которой я не знал и которую вряд ли когда-нибудь смогу узнать.

Наблюдая за ловкими движениями Пеле, я думал о том, знала ли она о тайных связях Измененных с Повелителями Небес. Наверное, нет. Потому что в противном случае она, я полагаю, не оказала бы мне такого радушного приема. Только если… – неприятная мысль поразила меня… – Пеле не собирается убаюкать мою бдительность, создав мне ложное ощущение безопасности. А затем? Появятся Мэрк и прочие и вздумают убить меня? Я замотал головой: конечно, то, что я видел, не могло не воспитать во мне недоверия даже к тем, которые оказывают мне самый радушный прием. Откуда этим людям знать про мою тайну? И, по всей видимости, у них нет нужды сотрудничать с Повелителями Небес, так как здесь они, и Измененные и Истинные, живут в полной гармонии, в супружестве, пусть и не освященном по законам Церкви.

Вошел Мэрк и поприветствовал меня с радушной улыбкой на лице. У него были могучие плечи и мускулистые руки, столь характерные для плотников и лесорубов. Рукопожатие было крепким.

– Я видел, как Тир и Алин гоняются за курами, – пояснил хозяин, – они и сказали мне, что у нас гость. Пеле, я уверен, оказала вам радушный прием.

– Более чем. Мои благодарности вам обоим.

Мэрк жестом выразил свое несогласие.

– Бог свидетель, как редко к нам заглядывают незнакомцы, разве можем мы не принять человека? А особенно Сказителя? Ну нет. Но хлеб придется отрабатывать, я предупреждаю.

Чувствуя, что от моего внезапного подозрения не осталось и следа, я произнес:

– С удовольствием…

– Не сомневаюсь, что у вас есть что рассказать, – сказал Мэрк, но едва я открыл рот, чтобы начать говорить, он попросил меня остановиться и подождать до вечера, когда все остальные односельчане смогут тоже послушать о новостях большого мира.

Я согласился, а он продолжал, обращаясь к Пеле:

– Мы завалили оленя. Завтра разделаем тушу.

Женщина кивнула и улыбнулась ему, и в их глазах я увидел такое тепло, которое не мог дать ни один очаг. Потом Пеле вышла на время, чтобы посмотреть, что сделали дети, и Мэрк сразу стал серьезным.

– Вы знаете нашу ситуацию? – спросил он. – Пеле все объяснила?

– Да, конечно, – сказал я.

– И у вас… – он запнулся, широко разведя свои могучие плечи, так, что я даже опасался, что на нем лопнет рубаха, – нет возражений?

– Ни единого, – заверил его я.

– Хорошо, тогда и не будем больше говорить об этом.

Так мы и поступили. Он отвел меня к колодцу, где мы умылись, а потом, вернувшись в хижину, выпили еще пива, пока Пеле жарила цыплят. Она оказалась замечательной поварихой – в тот день я отменно поужинал.

Когда мы закончили нашу трапезу, сумерки уже спустились, и мы с наполненными кружками отправились на площадь. Мэрк прокричал, чтобы все шли слушать Сказителя, и из других жилищ стали выходить люди с табуретами, лавками и стульями, которые они составили в круг. Я встал в центре и первым делом посвятил их в курс происходящих в большом мире событий, что вызвало несколько удивленных и тревожных реплик. Как я и думал, эти ведущие весьма уединенный образ жизни люди очень мало знали об остальном Дарбеке и о действиях Повелителей Небес. Когда я упомянул о малых воздушных судах, некоторые закричали, что видели один такой корабль, но ни у кого из них, как я понял, он не вызвал ничего, кроме любопытства. Я смотрел на реакцию своих слушателей, на выражения их лиц, на их телодвижения и понимал, что здесь, среди них, нет таких, кто связан с Хо-раби. Все, что хотели эти люди, – это то, чтобы их оставили в покое. Мне не хотелось думать, что будут они все делать, если начнется война. Если волна Великого Нашествия, коего мы, Мнемоники и колдуны, так страшимся, обрушится на Дарбек, что станет с этими людьми? Возможно, их не тронут. Я понимал, что надежда эта тщетна, потому что, если начнется вторжение, оно затронет все уголки Келламбека и Драггонека.

Но я не сказал им об этом, оставив свои страхи при себе. Я рассказывал им легенды, в небе встала луна, а лес вокруг наполнился ночными звуками. Я очень старался, мне так хотелось как можно полнее отплатить им за их гостеприимство, что я с большей радостью развлекал этих простых людей, чем любого наместника в замке.

И, рассказывая им свои легенды о величии и славе, я размышлял, не следует ли мне выполнить еще одну из своих обязанностей, которую возложил на меня Дюрбрехт, – послать в конце года известие в школу Мнемоников о существовании этой деревни. Я раньше никогда не встречался с тем, чтобы Измененные и Истинные жили как равные, и полагал, что и в школе нашей также ничего такого не видели. Но ведь эти люди были так счастливы, так радовались той жизни, которую вели! Что может случиться, если об их существовании станет известно какому-нибудь ретивому наместнику или фанатичному святоше? Самое лучшее, что можно сделать для этих людей, – это оставить их в покое. У меня уже имелась одна большая тайна, что ж, можно добавить к ней еще одну, поменьше.

Спал я возле очага, а на следующее утро помог Мэрку в разделке оленя (он обещал мне дать с собой мяса на дорогу) и вечером опять выступал перед жителями селения. Они предлагали мне гостить у них столько, сколько я пожелаю, да я и сам испытывал искушение остаться здесь сколь можно дольше. Скрепя сердце пришлось отказаться; мне надо было продолжать свое расследование, чтобы успокоить совесть, которую я никак не мог заставить замолчать. Поэтому я поблагодарил радушных хозяев и, взяв свои набитые превосходной провизией седельные сумки, приготовился к отправке.

Мэрк показал мне тропу, которая, по его заверениям, должна была в конце концов привести меня к деревне, называвшейся Дрин, лежавшей в пяти днях езды на лошади. Мэрк, Пеле и все их добросердечные соседи проводили меня до начала этой тропы, чтобы пожелать счастливого пути, но именно прощальные слова Пеле более всего тронули меня.

Она положила руку мне на колено и, подняв голову, посмотрела мне прямо в глаза.

– Надеюсь, что ты найдешь свою Рвиан, – сказала она. – И своего друга Урта тоже. Возможно, что тогда ты и обретешь то, что ищешь.

Я вздрогнул и принялся сдерживать свою кобылу, которая замотала головой и начала топтаться на месте. Но, даже утихомиривая мою неуемную лошадь, я продолжал думать о том, что могла иметь в виду Пеле, что она увидела во мне, о чем догадалась, что поняла. Женщина отступила на шаг-другой, не сводя с меня своих зеленых кошачьих глаз. Я почувствовал, что она словно видит внутри меня то, что я старался прятать, скрывать ото всех. Я нахмурился и спросил ее:

– Так чего же я ищу?

– Примирения? – Она пожала плечами, и слово это прозвучало в ее устах скорее как вопрос, чем как утверждение.

Я сглотнул слюну. Как могла эта женщина проникнуть в мои глубинные мысли, в мои сомнения? Я посмотрел в ее чистые глаза:

– Откуда ты знаешь это, Пеле?

Она улыбнулась и беззаботно махнула рукой:

– Что-то такое есть в твоих глазах, в твоем голосе. Я вижу. Я надеюсь, что ты сумеешь найти то, что ищешь.

В голосе Пеле чувствовались такая нежность и доброта, что глаза мои поневоле увлажнились. Я кивнул и, улыбнувшись ей на прощанье, тронулся в путь.

В предместьях Тревина меня встретил туман, холодным и влажным ковром наползавший на землю со стороны западного моря. Я поглубже закутался в свой плащ и подъехал к замку на окутанной туманной дымкой кобыле, точно привидение. Был почти полдень, но даже если бы вышло солнце, оно бы утонуло в тумане. Я сумел найти ворота только по горевшим там жаровням.

Внутри города дело обстояло не лучше: там стояли самые настоящие сумерки, сквозь которые едва просвечивали проплывавшие мимо меня окна и фонари. Я знал, что Тревин город крупный, но едва мог разглядеть дома по обеим сторонам улицы. И несмотря на то, что я все время старался ехать прямо, все равно, прежде чем найти крепость, я раз пять терял направление.

Она находилась прямо у моря, я даже слышал шум волн возле западной стены. Я был уверен, что в море сегодня никто не вышел. Я представился стражнику у ворот, и конюх-Измененный проводил меня к конюшням. Кобыла моя находилась в отвратительном расположении духа, поэтому я сам расседлал ее и задал корму и, прежде чем отправиться в башню, предупредил конюха, чтобы тот был осторожен с моей строптивицей. Я был весь в предвкушении бани (три прошедших ночи мне пришлось провести в дороге) и, может быть, кружки доброго эля с горячей закуской. Вместо этого меня немедленно привели к наместнику Христофу и его главному магу, Невину. Ни тот, ни другой, совершенно очевидно, не сгорали от радости встречи со мной.

Христоф оказался сухопарым мужчиной преклонных лет, вдовцом, как я понял, к тому же бездетным. Левая рука у него не действовала из-за полученной в схватке с Повелителями Небес раны. Невин был полным мужчиной годами десятью старше меня, однако его черные волосы, так же как и волосы наместника, покрывала седина. Оба сидели на стульях с высокими спинками по обеим сторонам от полыхавшего камина. Ближе к огню, для того чтобы не остывало приправленное специями вино, стоял кувшин. Ноги Христофа покрывал плед. Наместник показался мне болезненным, выжившим из ума стариком.

Я поздоровался:

– День добрый, мой господин наместник, день добрый, главный маг.

Без всяких предисловий Невин спросил:

– Где ты был, Сказитель? Мы уже давным-давно ждем тебя.

Я ответил не сразу, удивленный тем, что говорит со мной колдун, и тем, каким тоном он задал свой вопрос. У Сказителей ведь нет точного маршрута, мы можем идти куда захотим.

– Тебе следует исполнять свои обязанности подобающим образом. Ты должен следовать на юг к Морвину по побережью.

Я уставился на своего собеседника, не в силах ничего сказать. Меня поражала его надменность, а еще больше сама природа полученного приказа. Он расценил мое молчание и выражение, появившееся на моем лице, как проявление недоверия и обратился за подтверждением к Христофу. Все время нашей беседы наместник сидел, уставившись на огонь, но сейчас он повернул ко мне свое изможденное лицо и, кивнув, сказал:

– Это так, Сказитель.

Сомневаться я не мог, но хотел знать почему. Я спросил.

Невин ответил мне с готовностью:

– Ты должен прибыть в Морвин в канун праздника Баннас. И ехать туда прямой дорогой вдоль побережья без всяких отклонений.

– Почему? – спросил я опять.

Толстяк-колдун пожал плечами.

– Возможно, потому, что в вашей школе получили сообщение о наших приготовлениях. Возможно, в Дюрбрехте считают, что твой талант лучше использовать в тех местах, где живут люди, а не растрачивать в бесцельных скитаниях по горам.

– Там тоже живут люди, – сказал я и добавил как можно более сдержанным тоном: – Куда более приветливые, чем вы. Или вы считаете, что им не хочется послушать Сказителя?

Невин протянул руку, чтобы взять кувшин и наполнить вином свой кубок. Подобное оскорбительное отношение утомило меня.

Он спросил меня:

– Ты желаешь обсуждать приказы своего начальства?

Этот вопрос застал меня врасплох. Сказать «да» было бы честнее, но мне следовало признать, что я давно уже не могу считать себя в полной мере честным человеком. Если бы я им был, то рассказал бы о том, что видел. Поэтому я ответил:

– Я не обсуждаю приказов, я просто хочу знать причину.

Я подумал, что он ответит мне прямо: мне не доверяют; Дюрбрехт наблюдает за мной, по крайней мере, может наблюдать там, где есть колдуны. Но вслух я этого говорить не стал, потому что, сделав это, я должен был бы открыть тайны, которые до поры решил держать в секрете.

– Может быть, у Дюрбрехта более широкий взгляд на вещи, – сказал Невин с ухмылкой и добавил столь же оскорбительным тоном, как в свое время Барус: – Помни, мы ждем нашествия Повелителей Небес, Сказитель. Если они явятся, то, как ты думаешь, будем ли мы думать о каких-то лесных деревушках или станем оборонять наши замки?

С ним надо было бы поступить как с Барусом. Посох находился при мне, и мне очень хотелось пустить его в дело. Я крепче сжал свой шест. Невин все это прекрасно заметил и приподнялся на стуле. Но я взял себя в руки.

– Несомненно, что обе наши школы имеют достаточно широкий взгляд на вещи. Я предполагал, что простым людям в глуши тоже надо знать, что происходит вокруг. В конце концов, в больших городах, опекаемых такими, как вы, нетрудно узнать новости. Но разве те, кто живет в глуши, должны пребывать в неведении?

Я был удовлетворен результатами своей дипломатии, которой Невин не заметил. Он облегченно взмахнул рукой и сказал:

– Атаки Повелителей Небес будут направлены против замков, а не против деревушек. Поэтому лучше выступать в тех местах, где собирается больше народу, а не в пустых лесах.

Это был искусный прием. Невина со всей его надменностью нельзя было назвать дураком. Я понял, что наша словесная дуэль зашла в тупик, и кивнул в знак того, что согласен с собеседником. Он улыбнулся:

– Как бы там ни было, тебе надлежит двигаться прибрежной дорогой прямо к Морвину без каких-либо отклонений.

– Не буду, – сказал я, осторожно подбирая слова, – оспаривать мудрость решений, принятых моим начальством. Так что пусть будет так.

– Я рад, что мы достигли согласия.

Я вторично кивнул и как бы вскользь подумал: а не может ли он видеть сквозь меня? Видеть то, что я скрываю? Но нет, потому что, если бы это было так, он приказал бы схватить меня и бросить в тюрьму. Такой человек немедленно отдал бы приказ учинить расправу над Измененными, если бы узнал то, что я видел. Я стоял и молчал.

Христоф пошевелился, точно только что заметил, что с меня на ковер стекает вода.

– Ты промок.

– Туман, – ответил я.

Наместник посмотрел в окно, и морщины, избороздившие его лицо, стали глубже. Он нахмурился:

– О, и правда, какой туман. Невин, распорядись, чтобы ему отвели комнату.

Колдун кивнул и потянул за шнур, висевший у очага. Надо полагать, что где-то зазвонил колокольчик. Невин располагал в замке большой властью. Христоф добавил:

– Комнату и горячую ванну. Вечером ты нам что-нибудь расскажешь, а, Сказитель?

– Это мой долг, – согласился я.

Кто-то тихонько постучал в дверь, и Невин велел стучавшему войти. В дверях появился слуга-Измененный. Это был «пес» с приплюснутым носом и широкими скулами. Он подошел, поклонился и пробормотал, опустив глаза вниз:

– Господа?

Невин коротко отдал распоряжения. Измененный покорно кивнул и, не поднимая глаз, покорно отошел в сторону, давая мне пройти. Я взял свои седельные сумки, посох и вышел вон из комнаты. Уже в коридоре Измененный предложил понести мои сумки, я ответил отказом, который, как мне показалось, привел слугу в замешательство.

– Я умею сам себя обслуживать, – сказал я ему, – и не привык, чтобы кто-то носил мои вещи.

Услышав это, он искоса посмотрел на меня, что позволило мне наконец увидеть его глаза. Они были печальными, как и у большинства настоящих собак, и в них, как мне показалось, отразились одновременно и удивление, и любопытство.

– Как скажете, господин.

– Я Давиот, Сказитель, – представился я. – А как зовут тебя?

– Том, господин, – ответил слуга.

В тихом голосе Измененного слышалась такая же покорность, которая была у него в глазах. Мне стало любопытно, как живут здесь, в замке, его соплеменники.

– Очень приятно, Том. Придешь послушать меня сегодня вечером?

Он снова посмотрел на меня и (на сей раз сомнений у меня не было) в его глазах читалось искреннее удивление.

– Послушать вас, господин? – Он, совершенно очевидно, не понял меня.

– Да, – сказал я. – Когда я буду выступать в зале.

– Я слуга, господин.

Он коснулся своей рубахи, сделанной из грубой зеленой материи, отороченной красным. Я иногда, но отнюдь не часто, видел слуг, одетых подобным образом, от этого, на мой взгляд, веяло какой-то искусственностью. Христоф или, возможно, Невин сами придумали для слуг подобную форму. Я спросил слугу:

– Все Измененные в Тревине носят такую форму?

– Да, господин.

– Для отличия? – снова спросил я и получил в ответ еще одно «да, господин».

Том оказался столь же несловоохотливым, как и Борс, правда, я не знал, было ли это естественным свойством этого Измененного или этого требовали от всех слуг в Тревинском замке. Как бы там ни было, я сознавал, что мои вопросы заставляют его нервничать, поэтому я перестал спрашивать и последовал за Томом в направлении отведенной мне комнаты.

В комнате было тепло. Том установил жаровню возле окна и зажег фонарь. Чистое белье аккуратно лежало на постели, а Измененный, сидя на сундуке, старательно чистил металлические детали моего посоха. Никогда еще они не блестели так с тех пор, как мне вручили его, и, когда я снял башмаки (Том попытался было помочь мне), он проделал то же самое с их потертой кожей. Слуга принес маленький столик и поставил на него оловянный кувшин, распространявший по комнате аромат приправленного специями вина, и чашу, которую наполнил. Я выпил, а он продолжал драить мои ботинки.

– Не хочешь ли ты принести еще одну чашу и выпить со мной? – спросил я.

– Господин?

Он оторвался от работы, во второй раз встречаясь со мной взглядом. Я взмахнул рукой, сжимавшей чашу.

– Выпей со мной.

– Господин! – На сей раз это был не вопрос, а испуг. Печальные глаза Тома наполнил страх, а мои расширились от удивления.

Я спросил:

– Это что, запрещено? Я не могу пригласить тебя выпить со мной?

– Я же Измененный, господин.

– Мне это известно, Том, – сказал я, а он кивнул, словно этим все объяснялось. – И тем не менее я прошу тебя.

Том облизал губы, глаза его забегали из стороны в сторону, точно он думал, что за нами подсматривают или подслушивают наш разговор. Теперь он действительно напоминал мне собаку, которой довелось провести жизнь в ожидании побоев.

– Истинные и Измененные не пьют вместе в Тревинском замке, господин.

Он был страшно взволнован, поэтому я не стал повторять своего предложения. Вместо этого я добавил:

– В Дюрбрехте, Том, дела обстоят по-другому.

Это, конечно, было преувеличением, но чем-то Том напомнил мне Урта, и мне хотелось установить с ним более доверительные отношения.

Он сделал легкое движение.

– Мы не в Дюрбрехте, господин, мы в Тревине.

– Но мы одни в комнате, – возразил я. – Кто узнает?

Я видел, как губы Тома беззвучно произнесли одно лишь имя «Невин», и слуга вновь с удвоенной энергией принялся за свою работу. Я подумал о том, как этот проклятый колдун запугал Измененного, но предпочел спрятать наполнявший меня гнев. Помолчал немного, затем снова спросил:

– Разве у вас здесь Истинные никак не общаются с Измененными?

– Мы слуги, господин, – ответил Том. – Слугам не место в компании с людьми.

Тон, которым он произнес эти слова, был настолько раболепным и униженным, что я почувствовал, как гнев мой охватывает меня все сильнее и сильнее. Я вспомнил грубый прием, который был мне оказан, и оскорбление, нанесенное мне Невином, отставил в сторону свою чашу и нагнулся поближе к стоявшему на коленях Измененному.

– Ваше место? – со всей мягкостью, на которую только был способен, спросил я его. – Этот замок рухнет без тебя и твоих соплеменников. Кто будет чистить им сапоги, а? Кто станет готовить им еду, ухаживать за лошадьми? Я говорю, что ты вполне заслуживаешь, чтобы выпить со мной, а если Невин считает, что это не так, так он просто идиот. Я знавал Измененных, с которыми поднял бы кубок с большим удовольствием, чем с некоторыми людьми. У тебя разве нет чувств, человек?

Я было хотел сказать «гордости». В порыве неожиданно нахлынувшего негодования я и не заметил, как назвал Тома человеком. Моя горячность испугала слугу: он попятился и, усевшись на полу, взирал на меня как на взбесившееся животное. Я поманил Тома к себе. Он не послушался, отстранился, точно боялся подхватить заразу.

Я вздохнул и сказал уже гораздо спокойнее:

– Том, в Дюрбрехте у меня был друг, Измененный, как и ты. Он тоже считал меня своим другом, и я гордился этим. Я полагаю, что между нашими племенами нет больших различий, кроме тех, которые выдумывают такие, как Невин. И я не вижу причины, почему бы тебе не выпить со мной вина. Если ты, конечно, не возражаешь.

Глаза Тома вылезли из орбит, уголки губ оттянулись назад, обнажая зубы в какой-то атавистической гримасе, делавшей его похожим на своих дальних предков. Подобно тому, как минуту назад во мне вспыхнула ярость, точно так же теперь внезапно пришло ко мне осознание того, что, если Том доложит о моей выходке Невину, меня почти наверняка запишут в диссиденты, если не объявят бунтовщиком. Если сейчас колдун наблюдает за мной, то его доклад в Дюрбрехт наделает мне немало бед. Я зашел слишком уж далеко, открыто высказывая свои мысли.

И вдруг я услышал слабый, едва уловимый звук. Слуга произнес имя.

Он прошептал:

– Урт.

В полном изумлении я вымолвил:

– Ты знаешь Урта?

Том покачал головой. Я было хотел нажать на него, но воздержался и решил дать ему собраться. С отсутствующим видом он протянул руку за ботинком, который уронил, и не менее отрешенно принялся натирать его. Я ждал: тут была какая-то загадка, которой не разгадать, если я буду форсировать события.

Наконец, все еще не поднимая глаз от ботинка, он пробормотал:

– Друг Урта. Мы говорим о вас, господин.

– Урт звал меня Давиотом, – сказал я, и для того, чтобы успокоить Тома, добавил: – Когда мы были одни.

Измененный кивнул, и я увидел, как его губы беззвучно произнесли мое имя. Очень осторожно я спросил его:

– А что ты слышал обо мне, Том?

Он замялся, поднял глаза и вновь опустил их. Думаю, он боролся сам с собой, не зная, доверять мне или нет. Я сдержал свое нетерпение. Казалось, прошла вечность, прежде чем он вновь заговорил:

– Мы говорим… господин… Давиот.

– Что? – переспросил я.

Я подумал, что, наверное, натолкнулся на нечто не ведомое ни одному Истинному. То, что Измененные в Дюрбрехте связаны друг с другом, это я знал давным-давно. Но то, что слуга в замке на южном побережье Келламбека каким-то образом знает об Урте, знает обо мне… Это было поразительное открытие. В школе Мнемоников не могут и представить себе это. Если же да, то тогда это тайна за семью печатями. А колдуны? Они знают? Тогда ощущение, что за мной наблюдают, вполне объяснимо. Я открыто расспрашивал о диких Измененных, об Ур-Дарбеке, и мои симпатии прекрасно известны Дюрбрехту. Возможно, этим и объясняется то, что мне приказано двигаться от замка к замку, чтобы колдуны могли меня отслеживать, вовремя обнаружить и пресечь мои возможные попытки к мятежу.

Том продолжал свое занятие, и, когда он вновь заговорил, голос его был так тих, что мне пришлось наклониться к слуге, чтобы расслышать его слова.

– Гребцы, что приезжают сюда, господин… Давиот… Слуги в тавернах, носильщики… Купцы, пользующиеся нашими услугами. Они говорят… мы слышим… иногда.

Он пожал плечами и снова умолк. Я заметил, что он очень напуган, и постарался подбодрить его:

– Я не выдам тебя, Том. То, что ты скажешь мне, станет нашей тайной, даю тебе мое слово.

Он снова посмотрел на меня. Это был взгляд побитой собаки, которую вдруг приласкали, благодарность смешивалась в нем со страхом.

– О вас и Урте много говорят, – сказал Том, затем улыбнулся и осторожно добавил: – Друг Урта, так вас называют.

Я ответил улыбкой, чувствуя гордость за это прозвище.

– Мы были друзьями, – сказал я. – Что слышно об Урте?

– Ничего… Давиот. – Он, казалось, смаковал мое имя, как будто, оглядываясь по сторонам, откусывал от запретного плода. – С тех пор как его послали на Сламмеркин.

Надежда угасла, не успев еще как следует разгореться. Я понял, что было чертовски безнадежным оптимизмом думать, будто я сумею узнать что-нибудь существенное о нем так далеко на юге. Но узнанное увеличивало вероятность того, что я все-таки сумею еще услышать о нем. Похоже, что то самое скрытое от глаз моих соплеменников общество, обнаруженное мной в Дюрбрехте, тонкой паутиной невидимых нитей опутывало всю территорию Дарбека, и известия шли, передаваемые от одного Измененного к другому, чье постоянное незаметное присутствие, чью услужливость привыкли принимать как само собой разумеющуюся вещь все представители Истинного народа. Меня огорчило, что Том не мог сообщить мне ничего конкретного об Урте, но я был чрезвычайно взволнован тем, что узнал.

– Давиот? – Том назвал меня по имени. – Вы не проговоритесь об этом?

– Я дал слово, – заверил я слугу. – Тебя могут наказать?

– Скорее всего, – сказал он, опустив голову. – Главному магу все это может прийтись не по вкусу.

– Невин здесь всем заправляет? – спросил я.

– Да, – сказал Том, – у господина Христофа нет кровных наследников, поэтому после его смерти наместником станет главный маг.

Я поморщился. Мне стала понятна самонадеянность Невина. Нет сомнения, что хозяином он станет суровым.

– От меня он ничего не узнает, – сказал я.

Том произнес:

– Спасибо.

Он отставил мои башмаки, которые сияли, как и мой посох, в сторону и поднялся на ноги. В какой-то момент я боролся с собой: не стоит ли сказать ему про тех Измененных, которые помогают Повелителям Небес. Я решил, что идти на такой риск слишком неразумно. Если даже он и знает об этом, вряд ли скажет мне что-нибудь, хотя меня и называют Другом Урта. Если же нет, то тогда я подвергну опасности свою свободу, а то и жизнь. Я мог на деле убедиться, что приносит обман, – неизбывное недоверие. Вскользь я подумал, что Том может оказаться соглядатаем Невина, которого тот приставил ко мне, чтобы заставить разоткровенничаться. Пусть моя тайна останется тайной и для Тома. Хотя он и открыл мне вещи, которых я не знал, я решил попытать счастья и расширить свои знания.

– А можно ли как-нибудь передать весточку Урту? – спросил я.

– Вероятно, – предположил Том, – но это будет нелегко сделать.

– Если бы это было возможно, мне бы хотелось, чтобы он узнал, что я странствую по Келламбеку. Чтобы ему передали, что я все так же считаю его своим другом и надеюсь, что нам однажды удастся встретиться.

Том задумчиво кивнул.

– Если будет возможность, – сказал он, – я сделаю все, что смогу… Может, пойдет корабль.

– Его отправили в Карисвар, – уточнил я, – на побережье Сламмеркина.

Том сказал:

– Да.

Я не знал, что именно он имеет в виду, произнося это «да», и продолжал:

– Может быть, он отправился в Ур-Дарбек к диким Измененным.

– Может быть, – согласился Том, и лицо его стало непроницаемым. – Тогда он не получит известия.

Я зашел слишком далеко. По выражениям лиц и движениям тел Измененных очень трудно определить, что они в действительности думают, но я уже очень много общался с ними, чтобы понять: Том находится в смятении. Реакция его была под стать тому, как вели себя колдуны, когда я задавал им аналогичные вопросы. Я прекрасно видел, что и он не скажет мне больше, чем они, и если я стану настаивать, то и вовсе потеряю его доверие к себе. Поэтому я пожал плечами и сказал:

– Нет, я думаю, что нет. Я все-таки надеюсь, что мое послание найдет Урта.

– Да…

Вечером я имел удовольствие лицезреть, как два Измененных в форме личной прислуги привели Христофа ужинать. Наместник, по всей видимости, не совсем четко представлял себе, где находится, и куда лучше чувствовал себя в своих личных покоях. Старик занял место за высоким столом, где компанию ему составлял один лишь Невин. Меня за этот стол не пригласили, зато колдун командирским тоном потребовал, чтобы я продемонстрировал свои таланты, когда столы были убраны и слуги покинули помещение. Солдаты, похоже, не видели во всем этом ничего необычного, но потягивали свое пиво молча. Мне было приятно отметить, что кучка слуг-Измененных, среди них я заметил и Тома, примостившись в темноте возле выхода, украдкой слушают мое выступление. Я решил, что нахожусь в замке, где людям и Измененным живется не слишком счастливо, и что я (маленькая и гаденькая месть) непременно упомяну об этом, когда окажусь в Дюрбрехте.

В тот вечер, придя к себе, я обнаружил, что в жаровню насыпан свежий уголь и что закрытый крышечкой кувшин стоит на столике. Том положил грелку мне в постель и отмыл до блеска упряжь. Я поблагодарил слугу за все, что он для меня сделал, но когда я попытался вовлечь его в разговор, это оказалось затруднительным. Я испугался, что слишком уж переполошил его своими расспросами про землю диких Измененных, и воздержался от дальнейших попыток оказывать на него давление.