Текст книги "Повелители Небес"

Автор книги: Энгус Уэллс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 39 страниц)

Дома я успокоил Урта:

– Я ничего не сказал им. Ничего, кроме того, что им и так было известно. О тебе и Лир я вообще не упоминал.

– Надзиратель и со мной много говорил, – Урт задумчиво кивнул. – Вы это знаете; я надеюсь, что не сказал, чего не следовало.

– Конечно, конечно. – Я положил руку на его жесткое и мускулистое плечо: – Лучшего друга у меня нет.

Урт смутился, бросив украдкой взгляд на Клетона, и я, увидев, что мой друг нахмурился, убрал руку и поправился:

– Нельзя иметь друзей лучших, чем вы…

Выражение лица Урта стало торжественным.

Клетон, совершенно очевидно, был поражен тем, что я уравнял его со слугой, но не показал виду, спрятав свое нахмуренное лицо за выбранной наконец рубашкой.

Мы принимаем наше тело как должное, но когда выходит из строя один из его членов, становится подчас трудновато обходиться без него. Урт пришел на помощь Клетону, и, когда голова моего приятеля высунулась из воротничка, лицо сына мадбрийского наместника выглядело еще более мрачным, но уже по другой причине.

– Они скоро и меня призовут на свой суд, – мрачно заметил он.

– Может быть и нет, – сказал Урт и покачал головой. В глазах его при этом я уловил какое-то незнакомое мне выражение. – Вы все-таки сын наместника, господин Клетон, а это как-никак имеет вес. К тому же вы хороший ученик.

Клетон рассмеялся беззаботно, этот смех словно обдал меня ушатом холодной воды, и я так и не смог понять, что было в глазах и в голосе Урта.

Клетон все еще смеялся, а Урт завязывал шнурки на его рубашке.

– Давиот учится лучше, чем я, – заявил Клетон. – А мое происхождение ни для кого здесь не может иметь никакого значения.

– Вы так думаете? – спросил Урт.

Его хриплый голосок звучал ровно, но все-таки так открыто в присутствии Клетона раньше Урт не разговаривал. Мне его поведение показалось даже несколько легкомысленным, словно слуга чувствовал, что жребий уже брошен, и знал будущее, которое я никак не мог осмыслить. Я ждал, что он скажет дальше, внезапно почувствовав, что нервничаю.

– Сын ли наместника, сын ли рыбака, – Клетон вытянул руки, а Урт принялся застегивать его манжеты, – или даже воеводы, все равны в этой школе.

Что-то вспыхнуло на долю секунды в глазах Урта, и он произнес тихим, спокойным голосом:

– Кто-то более равен, кто-то менее.

– Чушь, – отмел это предположение Клетон.

Я сказал:

– Объясни-ка, друг мой.

Клетон открыл было рот, чтобы выполнить мою просьбу, но, осознав, что обращаюсь я не к нему, а к Урту, вновь помрачнел и промолчал. В чем была причина такой реакции: в том ли, что я открыто называл своим другом Измененного, или в том, что я советовался со слугой?

Урт тоже замолчал. Я подумал, что он просто не очень хочет говорить в присутствии Клетона, и, улыбнувшись ему, попросил продолжать:

– Разве подобает заговорщикам иметь друг от друга тайны? Говори, дружище.

Урт коротко улыбнулся, обнажив ряды белых острых зубов.

– Одни имеют большее влияние на других, нежели другие, – сказал он. – Разве вас не учили быть политичными?

Тут я увидел, что хмурое выражение на лице Клетона сменилось любопытством. Урт натягивал сапоги на ноги моему однокашнику. Обувь блистала чистотой, это тоже было результатом труда Измененного. Я терпеливо ждал.

Наконец Урт спросил:

– На какие средства финансируется эта школа?

Клетон поспешил ответить:

– Основные средства поступают из казны Великого Властелина и воеводы. Ну, потом есть еще пожертвования купцов и богатых ноблей.

– А откуда берутся средства у того же Великого Властелина и воеводы? Разве не от налогов? – переспросил Урт. – Власть свою воевода получает от Великого Властелина, и в то же время оба они зависят от наместников, собирающих налоги в своих владениях. Разве не так?

– Ну, а по-твоему, должно быть иначе? – спросил в свою очередь Клетон, который выбрал себе плащ и позволил Урту надеть его себе на плечи. – Это естественный порядок вещей.

Очень тихо, так, чтобы только я слышал его, Урт промолвил:

– Возможно.

Затем он продолжал уже громче:

– А что, если наместники не дадут дани? Что случится, если Великий Властелин и воевода не получат денег?

– Это, – сказал Клетон холодно, – будет расценено как мятеж и совершенно естественным образом повлечет за собой санкции против виновных.

– Конечно же виновные понесут наказание, – согласился Урт, но все же позволил себе возразить: – Но, пусть даже это всего лишь предположение, что случится, если наместники перестанут поддерживать Великого Властелина?

– Все погибнет! – воскликнул Клетон. – Боже мой! Повелители Небес раздавят нас, если мы не будем держаться друг за друга, Дарбеку настанет конец.

– А сейчас я имею в виду только нашу школу, – сказал Урт, осторожно подбирая слова. – Как ни крути, добрая воля наместника значит больше, чем добрая воля рыбака.

«Или Измененного», – про себя подумал я.

Урт удивил меня: вот уж не думал, что он столь искушен в хитросплетениях политики. Я спросил его:

– Ты думаешь, что я буду наказан, а Клетону все сойдет с рук?

– Я думаю, что мнение отца господина Клетона совершенно очевидно весит больше, чем ваше, – сказал Урт и, негромко фыркнув, улыбнулся, добавив, как бы извиняясь: – В то время как мое вообще ничего не значит.

– Ты же Измененный, – сказал Клетон.

Он улыбался, подкидывая на ладони тугой кошель, совершенно не замечая нашего с Уртом смущения.

– Ладно, – сказал наконец мой друг, – если уж я не могу утащить тебя с собой, то хотя бы позволь мне передать от тебя привет Тейс.

Я сказал:

– Нет.

Он пожал плечами и, помахав мне на прощание, вышел из комнаты.

Когда дверь за ним закрылась, Урт спросил:

– Вам что-нибудь надо?

Я ответил:

– Да, если ты не против, я бы хотел побеседовать с тобой.

Лицо Урта приняло угодливое выражение:

– Я в вашем распоряжении, я ваш слуга.

– Ты – мой друг, – ответил я. – По крайней мере, надеюсь, что мой друг.

– Да, конечно. – Выражение его лица изменилось, я уже успел хорошо изучить его и понял, что в его глазах вижу извинение. – Простите меня, Давиот. Иногда…

Его худые плечи поднялись и опустились вновь, и я рискнул закончить за Урта недосказанную им фразу:

– …иногда поведение Истинных оскорбительно. Я приношу извинения от имени Клетона, – сказал я.

Слова мои вызвали у слуги кроткую улыбку.

– Почему вы должны извиняться за другого?

Я пожал плечами:

– Просто мне так спокойнее.

– Вы на редкость добры, – проговорил Урт. – Клетон ведет себя со мной как все. Ходят слухи, что меня отправят отсюда, – добавил он и поднял руку, предвосхищая мой молчаливый протест. – Спорить бессмысленно, прошу вас понять это. Если вы станете возмущаться, то только ухудшите свое положение, а мне все равно ничем помочь не сможете.

Это была новая рана, не такая болезненная, как та, которую нанес мне отъезд Рвиан, но все же рана.

– Куда? – спросил я.

Урт пожал плечами.

– Вероятно, в один из Пограничных Городов, – сказал он.

Я занес руку так, точно собирался разбить об пол свою кружку. В голосе его была такая уверенность, что я не сомневался, в каких источниках Урт черпал свою информацию: он ведь общался со слугами наших учителей, надзирателя, директора, с такими же, как и другие их соплеменники, безгласными рабами, постоянно присутствующими в человеческом обществе. Неужели я был единственным из Истинных, кто различал их лица, отдавал должное тому, что и у них есть права, чувства, эмоции? Раздражение мое, сопровождаемое вспышкой бессильного гнева, только возрастало.

Урт произнес мягким голосом:

– Если вы разобьете эту кружку, то мне заново придется мыть пол.

Я опустил руку:

– Это нечестно.

– Нечестно? – Он улыбнулся, и губы его скривились в горькой усмешке. – Я ведь Измененный, Давиот.

– Я скажу им, что принудил тебя, – заявил я. – Скажу, что не оставил тебе выбора, и тебе пришлось передавать мои послания Рвиан.

Я знал, а точнее чувствовал, что просто хватаюсь как утопающий за соломинку. И Урт подтвердил это тем, что покачал головой.

– Может быть, мы еще встретимся, – сказал я, все еще цепляясь за надежду.

– Может быть, – согласился он. – Я надеюсь на это.

Совсем стемнело, стук молотков и звук жужжащих пил стихли. В наступившей тишине послышался крик из одного из дворов за пределами школы.

– Если вам не нужно ничего больше, то я, пожалуй, пойду.

Урт поднялся. Я покачал головой. Мне хотелось еще многое сказать ему, но слов не находилось. Внутри меня была лишь горечь, приправленная огненным соусом злости. Так вот что такое быть Мнемоником? Это означает не иметь права любить женщину, знать дружбу мужчины? Я знал, что вступаю на одинокий путь, но слышать рассказы об этом – одно, а испытать все на своей собственной шкуре – другое. Я видел, как Урт вымыл свою кружку и поставил ее около бочонка.

– Скоро суд вынесет свое решение, – сказал Урт. – Прошу вас прислушаться к моему совету, когда они призовут вас.

– Да. – Я не знал, что еще сказать. Я встал и пожал руку слуге так, словно он был обычным человеком. – Пусть будет с тобой Господь, Урт.

Его рукопожатие было сильным.

– Не думаю, что Господу много дела до нас, Измененных, Давиот, но тем не менее спасибо.

Он разжал руку и вышел из комнаты.

Клетон вернулся, но я осознал это только тогда, когда кто-то нетерпеливо забарабанил в дверь. Я оторвал свою голову от подушки и по свету понял, что еще едва рассвело. Потом я вдруг понял, что тот, кто находится по ту сторону двери, стучит по ней не рукой, а каким-то деревянным предметом, по звуку похожим на жезл. Я выскочил как был голым и помчался к двери. Походя успокоив зашевелившегося было Клетона, жестом показал ему, что открою сам.

Передо мной оказалось лишенное выражения мертвенно-бледное лицо Ардиона. Душа опустилась у меня в пятки. Я уже видел себя исключенным. Я ошибся.

– Приветствую вас, начальник.

Он кивнул и без всяких предисловий сказал:

– Одевайся, директор хочет видеть тебя.

Я сказал «да» и отступил в сторону, думая, что он войдет в комнату, может быть для того, чтобы проследить, дабы я не сбежал через окно. Вместо этого надзиратель покачал головой и нетерпеливо взмахнул своим кадуцеем, как бы говоря мне, чтобы я поторапливался.

Клетон сел на постели, и я увидел искренний испуг в его глазах.

– Что, решение принято? – спросил он.

Я сказал, изображая на своем лице бравую улыбку:

– Ардион со своей колотушкой стоит и ждет меня там.

Я ушел в альков, чтобы умыться и справить малую нужду. Я думал, был ли звук, который я слышал, звуком ударов палки надзирателя по бедру, или это так стучало мое сердце. Я натянул одежду, не понимая, почему так нервничаю. Я был уверен, что Урт сказал мне правду и я останусь в школе, я даже и подумать тогда не мог, насколько все это важно для меня.

Клетон сказал:

– Бог не допустит несправедливости.

Я кивнул, наскоро заправляя рубаху в штаны, и, проведя пальцами по волосам, через комнату почти бегом направился к двери.

Ардион вовсе не выражал никакого нетерпения. Я попытался по лицу надзирателя определить, принято ли решение относительно моей судьбы, но это было совершенно невозможно. Он покивал головой, одобряя то, как быстро я собрался, и двинулся по коридору, а я поспешно заковылял вслед за ним. Я не смел и рта раскрыть. Хотя даже если бы я и осмелился сделать это, весьма сомнительно, что он ответил бы мне. Ардион подходил к отправлению своих обязанностей со всей возможной серьезностью, объяснения со мной в его обязанности не входили.

Мы спустились по лестнице и вышли во двор. С кухни доносились запахи готовящегося завтрака. Мой сводимый страхом желудок живо отозвался на это. Небо окрасилось аквамарином, солнце еще не поднялось над нашими стенами. Утренний бриз дышал прохладой. Облизнув губы, я последовал за надзирателем в то здание, где находились покои директора.

Мы остановились у хорошо известной мне двери, и Ардион воспользовался своим жезлом, чтобы постучать. Из-за двери раздался приглушенный деревом голос, надзиратель, открывая мне доступ в помещение, сделал знак, чтобы я входил. Я вошел и скоро услышал, как за спиной у меня захлопнулась дверь. Я остался один на один с Дециусом.

Я полагал, что вновь увижу всех членов суда, что были здесь в прошлый раз, но директор сидел за столом в полном одиночестве. Какое-то мгновение я думал, проводит ли он здесь все ночи или все-таки уходит. Может быть, он был калекой и всю жизнь проводил за этим столом?

– День добрый, директор.

Голос мой, к моему удивлению, не дрожал.

Дециус ответил мне как полагается и попросил меня подойти поближе. Его апартаменты располагались в западном крыле школы, и солнце поэтому заглядывало сюда только после обеда. Раньше я всегда оказывался у него как раз в это время, а теперь мог видеть его круглое лицо достаточно ясно, потому что свет не бил мне в глаза. У него было такое выражение, словно он собирался сделать выговор своему собственному сыну, не имея на это никакого желания. Он прокашлялся и помрачнел. Я ждал.

– Мы внимательно изучили твое дело, Давиот, – начал он. – И пришли к выводу, что исключать тебя не следует.

Сказав это, он стал молча разглядывать меня, и я, подумав, что он ждет какого-то ответа, сказал:

– Спасибо, директор.

Он коротко, очень коротко улыбнулся:

– Существует мнение, что ты переступаешь грани дозволенного и что тебя следует отчислить.

«Ардион», – подумал я. Кто же еще это мог быть?

Дециус продолжал:

– Другие считают тебя одним из самых многообещающих наших учеников. И тем не менее…

С этими словами он провел по ровной поверхности своей лысины, а поскольку я раньше никогда не видел с его стороны подобного жеста, мне оставалось только гадать, что это могло означать.

Он снова прокашлялся и сказал:

– Что до меня, то я думаю, что ты мог бы стать преподавателем, может быть даже и директором.

Я был так поражен, что едва не стал заикаться.

– Спасибо.

Он знаком показал мне, что благодарить не надо.

– Но в тебе есть что-то, что заставляет сомневаться. То, что случилось в последний раз… – Он покачал головой. – Ты ведь знал, что мы не придем от этого в восторг, и все-таки продолжал делать это. Ты вовлек в свои дела других людей… А этого тебе ни в коем случае делать было нельзя.

– Да, – согласился я, думая, что, может быть, сумею выговорить для Урта прощение, если буду следовать его совету и прикинусь скромником. – Конечно, я был не прав. Я очень сожалею об этом, директор, и прошу простить меня.

Дециус кивнул и подверг испытанию мое притворное смирение:

– Так, стало быть, ты отказываешься от своей колдуньи?

Я сглотнул слюну, понимая, что угодил в западню. Предать Рвиан? Этого я сделать не мог. Нет! Нет и нет! Я сказал:

– Этого я сделать не могу, господин. Я все еще люблю ее.

Я видел, что ответ мой заставил его еще больше помрачнеть, и чувство самосохранения побудило меня добавить:

– Даже если я ее никогда больше и не увижу.

Это, казалось, смягчило его. По крайней мере, он кивнул и произнес:

– Вероятнее всего, нет. Когда пройдет время, и если ты станешь преподавателем…

Он улыбнулся. И я подумал, что это улыбка человека, который, предлагая что-то, не очень уверен, что произойдет именно то, что он говорит.

– Тогда, возможно, ты и женишься или заведешь себе любовницу. Например, эту девушку, Тейс, разве она не устраивает тебя?

Еще раз ему удалось произвести на меня впечатление. Тейс? О ней-то он как узнал? Клетон не говорил мне, что его расспрашивали про наших кокоток. Мне уже стало казаться, что от директора просто ничего невозможно скрыть. Я подумал было, что в свободное от работы время он занимается колдовством. Я переборол себя и сказал:

– Да, вполне… Она…

Я замялся и закончил:

– Да, она вполне устраивала меня.

– Тогда я полагаю, ты сумеешь найти с ней удовлетворение, – сказал Дециус. – И впредь не будешь искать других путей.

И хотя я вовсе не собирался следовать его совету, я все-таки кивнул в знак согласия.

Он в ответ тоже кивнул и сказал:

– Что касается твоего будущего, ты останешься здесь, но с испытательным сроком. Еще одна ошибка станет последней для тебя. Ты понял?

– Да, господин.

– Ты согласен с этим?

– Да, господин.

– Тогда усвой, пожалуйста, условия, которые тебе придется соблюдать, – сказал он. – Ты не будешь покидать расположение школы без специального разрешения, а также пытаться связаться с этой Рвиан.

– Да, господин, – вновь ответил я и подумал, что ничем сейчас не отличаюсь от этих покорных слуг – Измененных.

– Когда ты получишь разрешение выйти в город, то сделать это сможешь только в компании еще двух человек, одним из которых может быть и Клетон.

По выражению его лица я решил, что мне, пожалуй, следует поблагодарить его, и я повторил как попугай:

– Спасибо, господин.

Он сделал паузу, точно обдумывая свои слова, а я продолжал ждать. Мне было удивительно, что мне разрешают оставаться в компании Клетона, который как-никак сыграл вполне определенную роль в моих приключениях. Может быть, Дециус полагал, что влияние моего друга вернет меня на улицу зеленых фонарей. А может быть, директор думал, что следует держать порченые яйца в одной и той же корзине. Я вовсе не собирался донимать его вопросами на этот счет.

Потом он сказал:

– К концу года твое обучение здесь будет закончено. Следующей весной ты получишь звание Сказителя.

– Господин? – Он все еще мог удивить меня.

– Ты что же, Давиот, не знал, на кого ты тут учишься?

Тут настала моя очередь замолчать. Конечно, я знал, зачем я здесь, но, признаюсь, был немного ошарашен. Я думал, что пройдет еще какое-то время, прежде чем меня признают годным. Дециус, совершенно очевидно, ждал какого-то ответа, и я сказал со всей честностью:

– Я не был уверен, господин. Я думал, что, может быть…

Я смешался, не находя слов. Дециус же произнес:

– Мы понесли большие потери во время последних набегов. Думаю, что в ближайшее же время их будет больше, и нам потребуется много новых Сказителей.

Я не совсем понял, что скрывалось за его словами. Я не слышал новых слухов о предстоящих нашествиях Повелителей Небес. Был ли он посвящен в какие-то тайны? Конечно, он был человеком весьма осведомленным.

Поскольку я продолжал молчать, он заключил:

– Так что ты выйдешь отсюда в конце зимы, как и Клетон. Можешь сказать ему об этом.

Я пробормотал свое очередное «да, господин», сознавая, что он до сих пор так ничего и не сказал об Урте. Итак, будущее мое и Клетона было определено, а как же обстояло дело в отношении моего друга-Измененного? Какое-то время я обдумывал, умно ли будет спросить об этом и не лучше ли продолжать играть роль раскаявшегося грешника, повторяя только «да», «нет» и «спасибо». Кроме того, сам Урт советовал мне молчать, потому что тот факт, что я поинтересуюсь судьбой слуги, может сослужить нам обоим плохую службу: я продолжал хранить молчание.

Дециус посидел некоторое время, точно собираясь еще что-то сказать. Я стоял, стараясь изо всех сил сохранять спокойствие, в то время как рана у меня в бедре ужасно зазудела.

Наконец директор взмахом руки указал на дверь.

– Довольно. Урок ты получил. Иди.

– Да, господин, спасибо, – сказал я и повернулся, чтобы уйти.

Мне очень хотелось побежать, но я счел, что это будет унижением моего достоинства, и пошел, а не побежал обратно к себе в комнату. К своему удивлению (наверное, это день уж такой выдался), я застал там Клетона.

– Я решил подождать, – сказал он, хотя мне и так это было понятно. – Что там произошло?

– Нас оставляют, – сказал я, а затем передал ему все, что слышал от Дециуса.

– Слава Богу! – Клетон хлопнул меня по плечу. – Следующей весной, а? Из-за таких новостей стоило лишиться завтрака.

– Ты не попросил Урта принести еды? – спросил я.

Ответ был неожиданным, и то, что я услышал, меня словно молнией ударило:

– Я не видел Урта этим утром.

– Где он? – спросил я решительно.

Клетон даже отошел назад и, пожав плечами, ответил:

– Понятия не имею.

Я-то знал. Я разразился таким потоком ругательств, которые могли бы заставить заткнуть уши самого Гарата, и помчался как бешеный на поиски своего друга. Клетон попытался поймать меня, на лице у него отразилось выражение крайнего изумления.

– Что ты потерял? – спросил он меня, на что я ответил одним словом:

– Урта.

Позже Ардион сказал мне, что Урта отправили в Карисвар, один из Пограничных Городов.

Глава 11

Повелители Небес вернулись вскоре после моей бесплодной перепалки с Ардионом. Кораблей было столько, что на сей раз врагу удалось высадить в город две сотни воинов. Хо-раби были побеждены, корабли сожжены, воины убиты, но цена, заплаченная Дюрбрехтом, оказалась слишком высокой. Это был не последний набег, и еще не успело закончиться лето, как город превратился в груды развалин. Высокие башни были разрушены, стены напоминали зубы старика, то тут, то там в них зияли проломы. На месте сожженных зданий повсюду зияли пустотой ямы. Прекрасные сады заросли сорняками, расцветшими буйным цветом среди почерневших стволов мертвых, обожженных деревьев. В городе начались болезни, и народ стал покидать его пределы. Разговоры оставшихся крутились вокруг одной темы – скорого поражения народа Даров. Окутывавшая Дюрбрехт аура ужаса стала почти что осязаемой.

Я дошел до исступления тем летом, не зная, кто я на самом деле: учащийся или солдат. Свою тоску я гасил физическими упражнениями. Это не доставляло мне никакого удовольствия, скорее давало выход эмоциям, и я дрался с холодным остервенением. Теперь у меня была репутация бойца. Гордости за себя я не испытывал, но пользовался повсеместным уважением своих товарищей. Скоро я стал командиром отряда, составленного из учащихся.

С приходом осени нападения стали более редкими, а когда похолодало и небо покрылось серыми рваными облаками, из которых то и дело валил снег и шел дождь, набеги врагов и вовсе прекратились. Мне казалось довольно странным, что Повелители Небес каким-то образом сумели преодолевать глобальные воздушные течения, но, что было очевидно, не могли ничего поделать с сезонными изменениями погоды. Может быть, им тяжело было вести свои корабли через дождь, а когда наступала зима – через снег.

Зима выдалась суровой. Ледяная корка сковала берега Треппанека, и, несмотря на то, что население Дюрбрехта заметно поредело, начались трудности со снабжением города продовольствием. Большое число крестьян пострадало от набегов, выгорели их поля, слишком многих пришлось призвать на военную службу. Тем не менее то, что день сменял день, а новых набегов, несмотря на постоянное ожидание, все не было, вселяло в людей хоть и слабую, но надежду.

Той зимой я немало размышлял о Рвиан и Урте. Когда военные действия прекратились, мне стало некуда направлять свои черные мысли и настроение мое заметно ухудшилось. Я старался скрывать это ото всех, кроме Клетона, который из-за того, что рука его плохо заживала, стал очень раздражительным со мной. Летом я так мало говорил с ним о Рвиан, что он уже было решил, что я забыл ее, но, когда я поведал ему о своих мрачных мыслях, мой друг выругал меня за то, что я прибился, как он выразился, к столь жалкому и ненадежному бережку.

Мы, как и обещал нам Ардион, получили нового слугу. Это был «конь», которого звали Харл, и хотя он и был весьма услужлив, сообразительностью и чувствительностью Урта не обладал. Разговоров со мной он всячески избегал, несмотря на все мои попытки втянуть его в них, отвечал монотонно, что ничего не знает. В конце концов мне пришлось оставить его в покое: я стал думать, что он попросту туп и неинтересен. Подозреваю, что надзиратель мог строго-настрого запретить ему водить со мной дружбу, и он просто опасался вероятности разделить незавидную судьбу Урта.

Это была невеселая, полная лишений зима, а когда история перевернет страницу еще одного года, вернутся, никто уже не сомневался, и Повелители Небес. Я с нетерпением ждал прихода весны, так как чувствовал, что лучше предпочту отправиться куда глаза глядят, чем гнить еще один год в городе.

Празднование дня Дэрана было традиционным преддверием выпуска Сказителей. День этот прошел в приготовлениях (занявших очень много времени) и прощаниях, а вечером те, кому предстояло окончить школу, ужинали за одним столом с директором.

На сей раз нас было всего пятеро, а раньше бывало, что число выпускников доходило до двадцати с лишним человек. Повелители Небес прошлись с косой смерти по рядам учащихся так же, как и по всем остальным жителям города. Каждому из нас была выдана пара крепких башмаков, смена белья, теплый плащ, аптечка с травами и по кошельку с несколькими дурримами. В лучшие времена мы могли бы рассчитывать на лошадей или мулов, но животные эти частью были съедены жителями, а оставшиеся поголовно шли на пополнение кавалерийских частей, так что путь свой нам предстояло начать на своих двоих.

Сумерки спустились на Дюрбрехт, готовившийся к ночному празднованию: казалось, что жители забыли ужасы минувшего лета или просто хотели вкусить немного радостных минут, пока кошмар не вернулся. Мы вымылись, переоделись в лучшие одежды и прошествовали в помещение трапезной.

Там собралась вся школа, в полном молчании все ждали, когда Дециус позовет нас выйти вперед. Он вручил каждому из нас трость, которая не только является знаком отличия Сказителя, но и служит вполне надежным оружием, а затем пригласил нас сесть в центре возвышавшегося над общим уровнем стола, где нас потчевали вином в честь того, что мы закончили школу, и, пока мы ели, директор огласил нам наши маршруты. Я должен был добраться на корабле до Арбрина, что на западе Треппанека, а затем отправиться на самый юг страны, в Морвин. Такое путешествие займет всю лучшую часть года, если, конечно, я не добуду себе коня, а уже из Морвинского замка я должен буду послать о себе известие и ждать дальнейших распоряжений. Я гадал, не специально ли меня отправляют на запад, потому что Рвиан на востоке, а Урт на севере, но задавать вопросов я не стал.

Праздник не доставил мне большого наслаждения, несмотря на то, что и пища была превосходной, и вино лучшим из того, что хранилось в подвалах школы. Я ел, пил и точно отвечал на заданные мне вопросы, все время думая только о том, что вся территория Дарбека лежит теперь между мной и Рвиан. Если бы я не поднаторел в притворстве, я бы, наверное, не удержался и выдал бы свое истинное настроение, но я держался стойко, продолжая играть роль, ставшую привычной для меня за последний год. Я улыбался, произносил слова благодарности и наслаждался, что никто (исключая Клетона) не видит, что делается у меня внутри. К тому же я все-таки чувствовал волнение от предстоявших мне приключений. Как-никак это была кульминация моих трудов, вложенных в познание искусства Сказителей. Путь учебы был завершен, и мне предстояло вступить в жизнь в отнюдь не легкие, полные драматизма времена. Меня, наверное, должен был переполнять восторг, но я больше притворялся, потому что альтернативы у меня не было. Внутри меня росло раздражение: судьба, принявшая вполне реальные очертания решительных, расплывавшихся в улыбке лиц, так распорядилась и мною, и Рвиан, и Уртом.

Близилась полночь, когда Дециус объявил о своем желании отыскать свою койку, что означало конец празднества. Директор еще раз поприветствовал нас, пожелал нам всяческих успехов и покинул зал. Мы, Сказители, тоже, пожелав друг другу всего хорошего, отправились по своим комнатам. Я не чувствовал ни особой усталости, ни возбуждения, пребывая в каком-то пасмурно-созерцательном настроении; в то время как Клетон был сильно взволнован, я проявлял курьезную индифферентность. Я никак не мог разделить его энтузиазма по поводу нашего скорого отъезда, но в то же время не имел ни малейшего желания оставаться в Дюрбрехте. Я никак не мог определиться, чувствуя себя этакой лодкой без руля, которой только и остается, что положиться на то, что волны вынесут ее к какому-нибудь берегу. Если уж мне нельзя быть с Рвиан, то не все ли равно, где быть, куда ехать? Я плюхнулся на свою постель и принял кружку из рук Клетона.

Мой друг сказал:

– Во имя всего святого, Давиот, разве тебя так уж сильно огорчает, что мы расстаемся?

Я знал, что он просто шутит, желая поднять мое настроение. Я подумал, что он хочет перебросить мостик через разделившую нас трещину, поэтому выдавил из себя улыбку:

– Мне будет одиноко без тебя, дружище.

Он кивнул:

– Да, но мы ведь знали, что когда-нибудь это случится, а? И сколько приключений у каждого из нас впереди!

Никто из нас тогда не представлял, сколько правды в его словах, и когда я поднял свою кружку, меланхолия снова охватила меня. Я выпил пива, думая, как мне будет недоставать Клетона, и пожалел, что пути наши разошлись. Я взглянул в светло-голубые глаза моего товарища и сказал абсолютно искренне:

– Ты был мне хорошим другом, Клетон, спасибо тебе за все.

– За что? – рассмеялся он, не желая поддаваться моему настроению. – Без тебя я бы сдох со скуки.

Другу моему надлежало отправиться в Дорсбри на северном берегу Треппанека, и отъезд его не должен был состояться раньше середины утра, в то время как мне уже скоро пора было двигаться в путь. Мы последний раз пожали друг другу руки, я взвалил на плечи свою поклажу, взял посох и вышел из комнаты, служившей мне домом последние пять лет, даже не обернувшись на прощанье.

В столь ранний час двор школы был пуст, если не считать суетящихся Измененных, и я остановился, чтобы осмотреться вокруг. Наверное, я должен был испытывать какие-то более сильные чувства. Но я не чувствовал ничего, кроме некоторой радости, что вот-вот снова ступлю своей ногой на палубу. Я увидел, как из окна на меня смотрит Дециус, и улыбнулся, вспомнив, что когда-то всерьез думал, будто у него нет ног. Он помахал мне рукой, а я в ответ поднял свой посох и быстро зашагал к воротам.

Возле них я увидел Ардиона, наблюдавшего, как я полагал, за тем, хорошо ли исполняют свою работу Измененные. Мне вовсе не хотелось теплых прощаний с надзирателем, но избегнуть встречи с ним или сделать вид, что я его не замечаю, тоже было невозможно. Я посмотрел ему в глаза и кивнул.

Он фыркнул:

– День добрый, Сказитель.

– День добрый, начальник, – ответил я без всякой теплоты в голосе.

Он хмыкнул и сжал жезл обеими руками на уровне своей узкой груди.

– Пусть будет с тобой Господь, – сказал он.

Я ответил все так же холодно:

– Благодарю.

Черты его мертвенного лица были, как обычно, непроницаемыми, но в позе его чувствовалась какая-то нерешительность, он словно хотел что-то сказать, поэтому я остановился в ожидании.

Наконец надзиратель сказал то, что собирался:

– Что касается того слуги, Урта. В том случае выбора у меня не было, я только сделал то, что должен был сделать.

Я посмотрел в глубоко сидящие глаза Ардиона.