Текст книги "Долина забвения"

Автор книги: Эми Тан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 42 страниц)

На следующий день Волшебная Горлянка сказала, что между нашими комнатами очень тонкая стена и она слышала, как я, проклиная Вековечного, забыла упомянуть, что его должны оттрахать в зад пес и обезьяна.

– А еще ты не плакала, – заметила она.

– Ты разве не слышала, как меня рвало?

Ночью я обдумывала все, что произошло, собирая кусочки мозаики воедино: что он мне говорил, что я ему предлагала, что он взял, а что отказывался взять, пока я не предложила еще раз. Я сравнивала то, что знала, и то, что мы успели узнать в этом доме, и этого было достаточно, чтобы мне стало плохо. Я даже не понимала, кто он такой.

– Мы должны отсюда уехать, – сказала я.

– Как? У нас нет ни денег, ни драгоценностей. Разве не помнишь? Он велел положить их в специальный прочный ящик, который он сам тебе привезет. А потом наши пути разошлись.

Пришла служанка и объявила, что семья уже собирается на завтрак. Я сказала ей, что плохо себя чувствую, и показала на ночной горшок. Волшебная Горлянка поступила так же. Мы не хотели ни с кем видеться, пока не узнаем больше о том, что тут творится. В полдень мы отправились в дворик Помело в западном крыле. Мы сели на улице под сливовым деревом. Она не пригласила нас в комнату, но по числу окон та казалась гораздо больше наших.

Служанка принесла обед, но мы не чувствовали голода. И хотя у Помело было честное лицо и она говорила откровенно, я не знала, могу ли кому-либо тут доверять. Она рассказывала, а я слушала внимательно и была готова поймать ее на лжи.

Как и в моем случае, когда она приехала из Шанхая, Вековечного здесь не было. Трусливый подонок не хотел присутствовать в тот момент, когда перед ней откроется правда. Когда же он приехал, начал уверять, что и вправду думал, что к этому времени его жена уже умрет. Она долго не протянет, уверял он, и вскоре Помело сможет стать его полноправной женой.

– Почему я ему поверила? – продолжила она, – Ведь мы, куртизанки, искусны в распознавании откровенной лжи мужчин и их полуправды. Самое важное они стараются скрыть. Но мы видим их насквозь. Однако с Вековечным я осталась в дураках. Почему так случилось? Когда я приехала, Лазурь и вправду была больна. Он привел меня в ее комнату. Там я увидела женщину, похожую на скелет. Она неподвижно лежала в кровати, а ее открытые глаза смотрели в потолок, как у мертвой рыбы. Кожа обтянула кости, словно саван. Я была и испугана ее видом, и счастлива, что Вековечный говорил мне правду. Лазурь скоро умрет. Но мне показалось странным, что он не подошел к ней, не сказал ей пару ласковых слов. Разве он не говорил постоянно о том, что их любовь – воссоединение из прошлых жизней? Он рассказывал, что их духи были как созвездия-близнецы, запечатленные в небе навечно! Вот в чем дело. Он знал, что без нее его жизнь рухнет, поэтому заранее готовился, представляя, что она уже умерла. Только вообрази себе это! Сердце мое было так широко для него распахнуто, что я бы поверила, если бы он сказал, что он – бог стихосложения, а я – не более чем скромная молочница.

Помело со временем узнала, что Вековечный исказил до неузнаваемости почти все, что касалось Лазури. Но правда потихоньку выплывала наружу. С десяти лет его обязали договорным браком, который нельзя было разорвать из-за большого приданого. Его семье нужны были деньги. Что десятилетний мальчик знает о браках, приданом и о том, кем может оказаться его невеста за свадебной вуалью? Вековечный впервые встретился с ней, когда ему было шестнадцать, и он был в ужасе от того, что она оказалась тощей женщиной на десять лет старше него, у которой косил один глаз, а из большого рта торчали верхние зубы. Нижний ряд зубов был таким кривым и выцветшим, будто зерна в початке кукурузы в неурожайный год. Вековечный был зол – но не на семью, которая охотно взяла приданое, а на Лазурь, которая оказалась такой безобразной. Он заходил в комнату к жене только для того, чтобы исполнить супружеские обязанность для зачатия ребенка. «Как только она родила сына, – сказал он Помело, – я больше не был обязан осеменять ее трещину». После этого он ходил в другие деревни и покупал проституток.

– Трещина! – воскликнула Волшебная Горлянка. – Что за мужчина использует такие слова по отношению к матери его ребенка?! Его самого должен осеменить осел!

– Он признался мне, что три года воздерживался, – продолжила Помело.

– Вайолет он сказал, что пять, – заметила Волшебная Горлянка и фыркнула.

Мне не понравилось, что теперь Помело знала, что я оказалась глупее ее.

– Когда я сюда приехала, я ничего об этом не знала. Я не знала, сколько Лазури лет или как она выглядела. Она была призраком, цепляющимся за остатки жизни. Но было странно и неуютно видеть, как мало чувств к ней испытывает Вековечный. Он никогда не ходил в ее комнату, и я не напоминала ему о тех годах, когда он воздерживался от секса. Как и он, я ждала, когда Лазурь умрет. Я была уверена, что это произойдет на следующей неделе. Потом еще на следующей.

Каждые несколько дней Помело заходила в комнату Лазури, чтобы посмотреть, сколько еще плоти исчезло с ее костей, влажные ли у нее глаза или уже пустые и плоские, говорящие о том, что наступила смерть.

– Я будто наблюдала за старой черепахой, которая никогда не двигается, – говорила она. – Я бы посочувствовала ей, если бы она с каждым днем все больше ослабевала, пока бы у нее не посерело лицо и она бы не умерла. Но каждый раз, когда я к ней заходила, она выглядела все так же. Меня это так бесило!

Однажды Помело решила, что настала пора привыкать к роли первой жены. Она вошла в комнату Лазури и составила список ее мебели и других личных вещей. Она записала все, что хотела бы оставить себе, а о том, что ей не нравилось, вслух высказывала свое мнение:

– Дешевка! Даже красавица в этом рубище будет выглядеть отвратительно.

Она села перед зеркалом на туалетном столике и пощипала себя за щеки, чтобы они стали розовыми и выглядели здоровее. Затем стала придавать лицу разные выражения, которые она могла бы использовать по различным поводам – согласие, доверие, готовность, покорность, удовольствие, благодарность. Дольше всего она репетировала выражение влюбленности. Она открыла выдвижной ящик и вытащила из него ожерелье, которое принадлежало этой семье на протяжении сотен лет: мозаика из жемчужин, рубинов и нефрита, соединенная изогнутыми звеньями с большим кулоном из розового топаза. Она надела его на шею и посмотрелась в зеркало. Грубая работа, камни не лучшего качества. Но это была фамильная драгоценность, ее носили жены в каждом поколении.

Она потянулась, чтобы расстегнуть ожерелье, и тут услышала чей-то голос:

– Вторая жена, вторая жена… – голос был слабый и хриплый, будто говорил призрак.

Помело чуть не подскочила от страха, думая, что Лазурь перед самой смертью прокляла ее за то, что она надела ожерелье, не дождавшись смерти хозяйки. Но потом Лазурь снова заговорила.

– Он может быть жесток, – сказала она Помело. – Он не виноват. У него болезнь головы. Тебе стоит сбежать отсюда, пока ты из-за него не пострадала.

Помело почувствовала, как ее пробрал озноб, потому что она отчасти поверила, что Лазурь говорит правду. Какой смысл врать умирающему человеку? Если он и правда болен, она его излечит после смерти Лазури. Но Лазурь не умерла. Помело открыла ей новый смысл жизни. Она не была слабым прутиком, который легко сломать. Ее сила лежала в любви к сыну, и она не хотела, чтобы он полюбил вместо матери бывшую куртизанку. И еще Лазурь не хотела, чтобы он стал таким, как Вековечный. Он унаследовал натуру своего отца, но она постарается, чтобы у него был другой характер. Она хотела, чтобы сын вернул былое величие семьи Шэн. Поэтому Лазурь снова начала есть. За неделю она так окрепла, что смогла сидеть и говорить. Еще через неделю она начала выходить во двор и подражать пению птиц. Во время болезни большая часть ее зубов сгнила и выпала. Она удалила оставшиеся и обзавелась большой вставной челюстью с ровными зубами, из-за чего ее лицо приобрело довольно свирепый вид, особенно когда она улыбалась. Она оказалась сильной – не только телом, но и волей. Лазурь больше не уступала желаниям других людей, даже желанию Вековечного. Ее свекровь уже умерла, и Лазурь взяла в свои руки власть в доме. Только одно ее качество, о котором говорил Вековечный, соответствовало действительности: она была очень умной. Лазурь могла свободно рассуждать на те же темы, что и мужчины. И у нее было три больших преимущества перед остальными обитателями дома. Первое – ее семья, которая жила в городе в пятидесяти милях от деревни. Они были богаты, и Вековечный зависел от их регулярных денежных сумм, которые он пускал на содержание дома и свои расходы. Второе – ее сын, первый представитель следующего поколения. Он унаследует состояние семьи Лазури, и она могла использовать этот аргумент, чтобы Вековечный ее слушался. Третье преимущество – способность трезво мыслить. Она не стала бы безумно ревновать или верить прекрасной лжи. Она не слабела от его обаяния.

Помело подарила нам знание. И все, о чем она рассказала, звучало очень плохо. Мы, как жертвы одной и той же лжи, решили объединиться. В Шанхае мы обе вели утонченную жизнь, говорили на одном языке и знали множество обаятельных мужчин. В некоторых из них мы влюблялись, и у нас обеих до встречи с Вековечным был опыт великой и опустошающей любви. А после мы попали в одну и ту же ловушку: преследуемые собственными страхами, мы ринулись туда, где ожидали встретить безопасность идеального брака и возвышенность существования ученого на отдыхе. Мы обе оказались в дураках, так что могли быть друг с другом откровенны. Но полного доверия между нами не было – нас обеих слишком часто обманывали.

Без денег мы оказались как в тюрьме. С Волшебной Горлянкой мы проанализировали все вранье Вековечного, сравнивая действительность с тем, что он говорил нам в Шанхае. Его так называемый кузен Большой Дом, скорее всего, тоже был им одурачен. Я гадала, кто же на самом деле Вековечный? Кого я встречу, когда он вернется домой?

Но пока мне стоило опасаться именно Лазури. Она была сильной, она первой заговорила со мной, когда я стояла у них на дворе, одетая в модные шелковые одежды, потрепанные и выгоревшие за почти три месяца путешествия. Именно она назвала меня шлюхой. Она велела, чтобы мы с Волшебной Горлянкой ели в своем крыле. В этом мы с ней были согласны. У нас было мало общего с остальной семьей: безумной прабабкой, меланхоличной бабкой, двумя женами умершего брата Вековечного и множеством отпрысков этих женщин. Лазурь меня не била. Но она находила возможности меня унизить. Худшим из всего было место, куда она нас поселила: кладовые в полуразрушенном северном крыле, где зимой было холоднее, а летом – жарче, чем в остальном доме.

@@

Ожидая возвращения Вековечного, я готовилась к новым потокам лжи. Перебирая все возможные отговорки, которые он мог использовать, я собиралась разрезать слабые нити, связывающие его ложь, и, проявив практичность, потребовать, чтобы он обеспечил меня отдельным домом, в котором я смогу быть первой женой.

Он приехал на месяц позже нас. За это время я стала такой несчастной, что едва могла встать с постели. Я стала третьей женой непонятно кого в безлюдной глуши. Где те ученые, которых я себе представляла, то уважение и те мирные сады, где я смогла бы носить свои превосходно пошитые наряды и чувствовать, как сквозь тонкий шелк меня овевает легкий ветерок? Каждый день я кляла себя за глупость. Как я могла допустить, чтобы со мной такое случилось? Когда-то я думала, что смогу справиться с любым испытанием. Но ничто из того, что я умела, тут не могло пригодиться. Не за что было зацепиться. И не было надежды, что нам подвернется удобный случай. Волшебная Горлянка пыталась подбодрить меня, но было видно, что она тоже пала духом.

Когда он вошел ко мне в комнату, я встретила его проклятиями. Я отказывалась его слушать. Но он хорошо знал мои слабости. И вскоре я была готова довольствоваться жалкими оправданиями в надежде, что его любовь ко мне была искренней. Это бы доказывало, что я все-таки что-то для него значила. Весь мой ум, весь здравый смысл и рассудительность утекли, будто песок сквозь пальцы. Он извинялся, он молил о прощении, заявлял, что недостоин меня. Я хотела ему поверить – поэтому поверила. Он признался, что лгал, но только из-за мучительного страха потерять меня. Он объяснил, что его рассказы о жене должны были мне показать, с какой неизмеримой преданностью он может меня любить, потому что чувства, о которых он говорил, были искренними, – иначе как такая искушенная женщина, знавшая сотни мужчин, не усомнилась в них? Он заявил, что готов смириться с тем, что я буду ненавидеть его до самой его смерти, – он же будет лишь восторгаться стойкостью моего характера. Еще он сказал, что если бы не установленный императором порядок во Вселенной, он бы сделал меня первой женой. Но когда у него будет достаточно денег, он отвезет меня обратно в Шанхай и купит мне там дом, где я буду полноправной хозяйкой и его женой.

А до этого времени я буду первой женой северного крыла. Там он сможет любить меня как самую желанную из жен. Когда он ко мне приходил, он снова поил меня сладким эликсиром слов, и на время я забывала, что в этом крыле через щели задувает ветер, а солнце совсем не греет. Он говорил то, чего мне недоставало, чтобы оправиться от самоуничижения и вернуть чувство собственной значимости, но, когда все это произошло, ожили и остальные чувства. Он не любит меня, я не люблю его и никогда не любила. Еще недавно я чувствовала себя парящей птицей, чьи крылья поддерживал лишь ветер лжи. Но теперь я ощущала в себе силы, чтобы взмахнуть ими и лететь самостоятельно. А если ветер неожиданно стихнет или подует встречный, я смогу, отчаянно работая окрепшими крыльями, лететь туда, куда мне нужно.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

НЕБЕСНАЯ ГОРА

Лунный Пруд, сентябрь 1925 года

Вайолет

В Шанхае Вековечный признавался мне в любви в стихах, и в одном из них обещал, что красота Лунного Пруда сотрет все воспоминания о Шанхае. После семи недель в деревне я все еще не страдала от приступов потери памяти. На самом деле я никак не могла перестать вспоминать о Шанхае и перебирала в уме все возможные способы сбежать из Лунного Пруда, чтобы вернуться в город. Мне стоило более внимательно отнестись к мрачным стихам Вековечного, чтобы найти в них намеки на то, что ждет меня в деревне.

Меня всегда удивляло, почему он прославляет одиночество, скромную жизнь и так мечтательно говорит о смерти. Когда я приехала в Лунный Пруд, я поняла, что он не был одинок: у него оказалось еще две жены. Он не сам выбрал свою бедность – она тяготила его. А как же его высокие идеи, если на самом деле он страстно жаждал богатства, славы и почитания? Но это было не все: меня ожидали новые шокирующие подробности. И в первую очередь – о десяти поколениях ученых. С того самого мгновения, как я прибыла в деревню, у меня было нехорошее предчувствие, что меня жестоко обманули. Когда бы ни всплывала тема о предках или об ученых, люди вокруг меня надолго замолкали.

Но на прошлой неделе, когда я искала драгоценности и деньги, которые для сохранности забрал у меня Вековечный, я узнала правду. В задней части шкафа, в шкатулке с документами, я нашла личные записки Вековечного с историей его семьи.

@

Когда мне было девять, мой дедушка умер от желтухи, и его положили в зале для приемов. Его тело с желтой кожей испугало меня, и я очень боялся умереть от той же болезни. Отец воспользовался этой возможностью, чтобы преподать мне урок. Я отнесся к нему со всем вниманием. Он был великим ученым на высокой должности судьи в нашей провинции. Он сказал, что если я выучу Пять классиков, то вскоре после этого встречу отшельника. Тот попросит у меня глоток вина, и если я его угощу, то стану бессмертным. После его слов я с неистовым рвением принялся за учебу. За десять лет я выучил всю Книгу поэзии: шестьдесят народных песен, сто пять церемониальных песен, сорок гимнов и хвалебных од. Я также запомнил многие из императорских наставлений, входящих в Книгу документов, что оказалось настолько утомительным занятием, что я едва не свихнулся.

Однажды шестая жена решила удивить отца внимательностью, которую не проявили остальные его жены. Она нашла счастливый наряд, в котором каждое поколение ученых-чиновников этого дама сдавало императорский экзамен. Отнесла его к портному и попросила поправить истрепавшиеся швы рукавов. Когда она рассказала отцу о том, что сделала, было уже слишком поздно. Портной обнаружил под обшивкой тонкие слои шелка, на которых были скопированы наиболее трудные части Пяти классиков. К несчастью для моего отца, последняя волна жульничества на экзамене привела к тому, что император издал указ, по которому все, кто был уличен в нем, должны быть обезглавлены. Несколько дней спустя два человека отвели моего отца на площадь, запруженную злорадной толпой людей, приехавших из разных уездов. Отец славился тем, что назначал суровые наказания за малейшие оплошности, и дурная слава о нем разошлась далеко по окрестностям. Один из солдат пнул отца под колени, чтобы тот упал перед грудой сокровищ нашей семьи: свитками с подношениями ученым, тысячами стихов наших предков, сотнями мемориальных табличек и картин, нашим семейным алтарем и принадлежностями для совершения обрядов. Отца заставили наблюдать, как эти сокровища топчут и сжигают. Пламя от них взметнулось выше деревьев. Отец кричал: «Я не жульничал! Клянусь! Я был бедным студентом и купил одеяние в ломбарде!» Я был потрясен – отец врал даже за мгновение до смерти. Один из мужчин потянул отца за косу, а другой занес меч. Мгновение спустя голова отца скатилась на землю, а тело упало в дорожную пыль. Репутация нашей семьи была уничтожена и на земле, и на небе. Когда мы вернулись домой, оказалось, что жители деревни подожгли наш дом, а мародеры растащили мебель и разбили все, что не могли унести.

И неважно, как усердно я учился: на мне поставили клеймо сына из семьи мошенников. И ни один отшельник не попросит у меня глотка вина. Но я отказался унаследовать позор. Я никому не позволю плевать на землю, когда я прохожу мимо. Я заново отстрою наш дам и верну нашу репутацию. Я поднимусь сам, своими силами, и создам прочную основу для следующих десяти поколений. Я получу то, чего заслуживаю.

@

И вот за этой репутацией я сюда приехала? Как и его отец, он громоздил одну ложь на другую и все время оправдывался.

– Если бы я сказал тебе правду, – говорил он, – разве бы ты приехала? Конечно же нет!

Но даже оказавшись здесь, я не стану ему помогать – пусть он без моего участия основывает следующие десять поколений лжецов. И я здесь не останусь.

Однако сбежать оказалось труднее, чем я думала. Дом был словно тюрьма, и деревня казалась такой же тюрьмой, только больше размерами. Чертов Вековечный! Он знал, что мы окажемся в ловушке.

С самой первой недели в Лунном Пруду мы с Волшебной Горлянкой искали способы сбежать. За полчаса мы исходили деревню вдоль и поперек. Ярмарочная площадь оказалась открытым двором с вытоптанной землей. Когда мы туда пришли, было уже позднее утро, и фермеры начали убирать свои товары. Остался всего один торговый ряд, где все занимались одним и тем же: предлагали починку кастрюль, ведер, зубил, пил и серпов – всего, что требуется фермеру для непрерывного тяжкого труда. Из товаров, не предназначенных для земледелия, были только похоронные принадлежности, и среди них – бумажный дом размером с десять человек. По его выцветшим краскам и потрепанным краям было понятно, что выставляют его уже не первый десяток лет. Дорога, по которой мы приехали в Лунный Пруд, находилась на другом конце долины, и чтобы добраться до нее, требовалось ехать полдня. Если бы мы решили идти до нее пешком, мы бы не успели пройти и сотни ярдов, как наш побег оказался бы замечен. Были тропинки, ведущие в горы, к террасам с рисовыми полями и к лесам, где старухи собирали хворост, а потом несли вязанки домой на согбенных спинах. Мы видели, как в горы каждое утро, еще до рассвета, поднимаются фермеры, и как они спускаются домой с последним лучом заката. Некоторые из тропинок во время внезапных ливней становились водопадами. Мы изучили их все и вычеркнули из нашего списка те, по которым нельзя было сбежать. К концу второй недели мы поняли, что нам нужна другая одежда, чтобы не привлекать внимания. Я выменяла один из модных жакетов и несколько юбок на четыре пары обычных синих рубашек, штанов и шапок, которые носили деревенские женщины. Интересно, куда женщина, которая менялась со мной одеждой, станет надевать свой новый модный жакет?

– Она может наряжаться в него и мечтать о том месте, где женщины каждый день носят такие жакеты, – сказала Волшебная Горлянка. – Туда мы с тобой и собираемся отправиться – в мечту.

К началу третьей недели мы поняли, что не сможем покинуть деревню, если не сумеем нанять возчика с повозкой. Но на это у нас не было денег.

Когда Вековечный вернулся из своей деловой поездки, он предложил совершить осеннюю прогулку в живописное место, которое вдохновило его на множество стихов. Я с большой охотой согласилась. По дороге я могла бы разведать другие пути и тропинки. Перед тем как отправиться в путь, Вековечный прочел мне одно из таких стихотворений, видимо, для того, чтобы я осознала важность предстоящей прогулки:

@

Отшельник, от мира ушедший.

Накрытый саваном ночи,

В полупустом бурдюке с вином

Находит свое утешенье.

Он не важнее, чем камень,

Что служит ему постелью,

И так же рассыплется прахом

И канет в безвременье смерти.

А равнодушные звезды

Навечно останутся в небе

И будут сиять точно так же,

Как в этот вечер.

@

Стихотворение насторожило меня.

Чтобы добраться до тропинки, ведущей в горы, Вековечный повел меня по главной улице деревни. Этот выбор показался странным: я заметила еще одну тропу, которая вела в том же направлении, прямо к подножию горы. Если он не хотел, чтобы я запомнила дорогу, та тропа казалась для этого вполне подходящей. Но вскоре я поняла, почему он пошел по главной дороге: так ему было удобнее похвастаться мной – своей новой куртизанкой из Шанхая. Рука об руку со мной, он важно вышагивал по улице. Я видела, как он наслаждается полученным вниманием. Женщины изумленно смотрели на нас и перешучивались. Мужчины посвистывали и кидали хитрые взгляды. Когда мы гуляли с Волшебной Горлянкой, жители так не делали.

Мы перешли мост и наконец попали на тропу, которая поднималась на Небесную гору. Всего через десять минут подъема Вековечный объявил, что мы дошли до нужного места. Перед нами открывался вид на черепичные крыши домов, рисовые поля, небольшие навесы. Я сказала Вековечному, что не устала и что мы можем подняться выше.

– Дальше тропу перекрыли оползни и обломки скал, – сказал он. – Путь слишком опасен.

– Зачем же ты обещал мне чудесные красоты, открывающиеся с высоты, где плывут облака?

– Нам не нужно подниматься выше, чтобы достичь чудесных высот, – ответил он. – Мы прямо здесь можем заняться любовью, и ты сможешь кричать так громко, как захочешь. Никто тебя не услышит, – он похлопал себя по паху. – Видишь, что ты со мной делаешь? Мой меч уже занесен. Он уже поднялся из ножен и хочет вонзить свое могучее острие в твои нежные глубины, чтобы твой зад стал его рукоятью.

Я едва удержалась от смеха, слушая, как он витиевато изъясняется, пытаясь меня возбудить.

– Только ты порождаешь во мне такое неистовое желание, – сказал он, – Я никогда не просил Помело подняться сюда со мной.

– У Помело забинтованы ноги, – заметила я. – Она просто не смогла бы сюда дойти.

– Об этом я не подумал. И это только доказывает, что я никогда не испытывал такого желания. Скорее снимай платье! Я сгораю от мучительного ожидания!

Я показала на острую гальку, которой была усыпана тропинка, и заметила, что из нее выйдет довольно убогая кровать.

– Вы, шанхайские девицы, такие избалованные! Тогда повернись ко мне задом и наклонись к тому камню. Я войду в тебя сзади. Ты уже мокренькая?

В Шанхае он занимался сексом так осторожно, что его можно было даже назвать неуклюжим. Но сейчас он говорил о сексе с отвратительной грубостью.

– У меня месячные, – соврала я. – Мне было неловко тебе в этом признаться.

– Но ты должна рассказывать мне обо всем, – сказал он нежно. – И неважно, о чем пойдет речь. Мы договорились делиться всем, что у нас есть, – мыслями, телом, душой, – неожиданно его тон стал жестче: – Ничего не утаивай от меня, Вайолет. Ничего! Поклянись мне сейчас же!

Я кивнула, чтобы не распалить в нем гнев, и он снова стал нежным. Он велел мне опуститься на колени и удовлетворить его ртом. Кончил он в считанные секунды.

На обратном пути он обращал мое внимание на примечательные места, которые я не оценила при подъеме: на дикую яблоню с кислыми плодами, на пень, оставшийся от гигантского дерева, на могильные холмики, усеивавшие склон горы. Я притворялась, что мне все это крайне интересно, а сама искала взглядом ту дорогу, о которой Волшебная Горлянка недавно узнала от служанки Лазури. Все служанки обменивались слухами о своих госпожах, и так как они думали, что Волшебная Горлянка – моя служанка, ей доставались те же сплетни о делах в доме, что и остальным. По ее словам, каждые три-четыре недели Вековечный сообщал Лазури, что собирается нанять повозку и поехать проверить свою лесопилку, которая находится примерно в двадцати милях от деревни. И каждый раз Лазурь просила, чтобы он не «проверял» новых куртизанок и не привозил их домой. Служанка утверждала, что Лазурь никогда не была в городе. Она даже за пределами Лунного Пруда никогда не бывала. Но слуга, про которого все знали, что он ее не слишком-то тайный любовник, обещал, что когда-нибудь увезет ее отсюда. Она считала, что подобное предложение было равносильно предложению о замужестве.

Любовник слышал, что до города легко добраться.

– Нужно пройти по главной улице через деревню, перейти через мост и идти прямо, пока не выйдешь на довольно широкую дорогу. Дальше нужно держать путь на запад, в сторону слепящего солнца, идти где-то двадцать миль или пока дорога не закончится – и вы окажетесь в городе Ван.

По словам слуги, это был настоящий городок, а не деревня. Там даже были магазины, бордель и работающий речной порт. Сам он всего этого не видел, так как в городке этом еще не был. Но один-два раза в год через Лунный Пруд проходили путешественники, едущие в город Ван или из него. Они останавливались в Лунном Пруду ненадолго, но этого времени слуге хватало, чтобы вытянуть из них информацию о мире за пределами деревни, которую он никогда не покидал.

В своем воображении я рисовала лодки, которые можно было найти в том порту. И мне было неважно, куда они направлялись. Я просто поплыву на одной из них так далеко, как только возможно. Там должен быть еще один город, и в том городе, вероятно, будут и другие дороги, ведущие к водным путям, лодкам и кораблям. Я буду двигаться в сторону Шанхая, приближаясь к нему и удаляясь от Лунного Пруда. Но чтобы это сделать, мне нужны были средства, которых у меня не будет, пока я не узнаю, где Вековечный припрятал наши деньги и драгоценности. Как-то раз я сказала ему, что хотела бы носить свой браслет, но он ответил, что в Лунном Пруду незачем в нем красоваться. С ним я буду выглядеть высокомерно, а тут не перед кем важничать.

У меня не было выбора. Мне придется украсть у него то, что принадлежит мне. Когда я рассказала Волшебной Горлянке о своем плане, она отметила в нем недостатки.

– Ты не сможешь дойти до моста, чтобы тебя кто-нибудь не заметил. Тебя любой дурак узнает. И даже если ты доберешься до восточной дороги, тебя может догнать на повозке Вековечный, схватить за волосы и притащить назад. Нам нужно придумать что-нибудь другое.

Я придумала с десяток хитроумных планов и размышляла над вставшими передо мной проблемами. Что хуже: работать в Шанхае в опиумном борделе или жить на краю света в качестве наложницы Вековечного? Ответ оставался тем же: я лучше умру в Шанхае.

А вот Лазурь была рада жить и умереть в Лунном Пруду. Она уже готовилась к тому, чтобы занять достойное место на небесах, хоть ее смерть и не была такой близкой, как надеялся Вековечный. Будучи матерью единственного сына Вековечного, она после смерти удостоится ежедневных подношений и почестей: фруктов, чая, воскурения благовоний и обязательных поклонов от всех нас. У нее уже были подготовлены мемориальные таблички для нее самой и Вековечного, выполненные из лучшего камфорного дерева. У предков Вековечного их не было – род их был опозорен, и они были недостойны того, чтобы им поклонялись. Так что ей пришлось принести наследие своей семьи – свитки, таблички, рукописи, фамильные портреты, – чтобы ее маленький сын мог проводить ритуалы.

Я осторожно спросила у Лазури, почему у них нет мемориальных табличек предков Вековечного. Она ответила, что они сгорели в огне, но не уточнила, в каком именно. Затем я спросила, сделают ли они новые.

– Когда появятся деньги на камфорное дерево, – ответила она. – Если бы нам не пришлось кормить еще два лишних рта, мы бы сделали их раньше.

Даже если бы я не прочла рукопись Вековечного о «Великом бесчестье», я бы и так обо всем узнала. Это был секрет, о котором часто говорили, слухи ходили и между слугами, что-то нам рассказала Помело, а что-то можно было понять из полуправды, которой кормил меня Вековечный, пока я не сказала ему, что все знаю. У меня целую неделю была изжога от злости на саму себя за то, что я погналась за разрушенной репутацией семьи ученых, которая завела меня в этот гноящийся пруд.

Дважды в день, утром и вечером, нам приходилось ходить в семейный храм, который восстанавливала Лазурь, становиться коленями на каменный пол и шепотом воздавать почести ее предкам. Мне никогда раньше не приходилось участвовать в таких ритуалах. Мать считала их обычными суевериями. Эдвард вообще не интересовался обычаем почитания предков. Я знала нескольких куртизанок, которые кланялись и молились у себя в комнатах. Но большинство девочек не помнили, из каких семей их выкрали, чтобы отдать в цветочный дом. Ни один предок не желал бы, чтобы за него молилась обреченная гореть в аду куртизанка.

Наступил дождливый сезон. Вода капала на наши головы через дырявую крышу храма и гасила курящиеся благовония. Я думала, что Лазурь поступает глупо – тратит деньги на убранство храма, вместо того чтобы сначала починить крышу. В один из дней, когда по моему лицу струилась дождевая вода, я решила показать Вековечному, что мои идеи тоже могут быть полезны.