Текст книги "Долина забвения"
Автор книги: Эми Тан
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 42 страниц)
– У нас нет пока порога, через который я мог бы тебя перенести, но я хочу, чтобы ты оказала мне честь, – он вытащил из кармана кольцо с крупным овальным бриллиантом в россыпи более мелких камней. – Вайолет… – начал он, потом голос его дрогнул и на глазах появились слезы.
Мне стало стыдно, что я могла в нем сомневаться. Я и представления не имела о такой огромной любви. Под влиянием Волшебной Горлянки я привыкла не доверять словам мужчин, которые трогают мое сердце.
И в это время в комнату вошла Волшебная Горлянка.
– Что здесь происходит?
– Эдвард просит меня жить вместе с ним, – ответила я. – И он подарил мне кольцо, – я подняла его, чтобы показать. Размер бриллианта говорил о его значении.
Лицо ее посуровело.
– Я так рада, что ты доказала мне, что я неправа, – с этими словами она вышла из комнаты.
Через полчаса Волшебная Горлянка вернулась с красными и опухшими глазами, губы ее были плотно сжаты. Я никогда не видела, чтобы она проявляла настолько сильные эмоции, и я знала, что она бы сдержала их, если бы смогла. Она выложила на кровать все драгоценности, которые хранила для меня. Затем вывалила на диван все подарки, которые я подарила ей за эти годы: блузу, шляпку, туфли, ожерелье, браслет, зеркало, саквояж с платьем матери и две картины.
– Посмотри, всё ли здесь. Я не хочу, чтобы потом ты обвиняла меня, что я что-то украла.
– Хватит нести чушь! – возмутилась я.
– Совсем скоро ты перестанешь слышать мою чушь.
– Что происходит? – спросил Эдвард. – Почему она так злится? Я думал, она обрадуется.
Я ответила по-английски:
– Она обвиняет меня в том, что я ее бросаю.
– Ну тогда ее легко успокоить: дом достаточно велик, и если она захочет, сможет взять себе целое крыло.
Я застыла в изумлении. У меня не было времени рассказать Эдварду, что я решила насчет Волшебной Горлянки. А теперь она стояла прямо перед нами. Она поймет, что я говорю, и увидит удивление Эдварда, когда я отвергну его предложение. С другой стороны, я должна перевести ей то, что предложил Эдвард. Однажды она сказала, что никогда не будет жить рядом с иностранцем.
– У него есть пустые комнаты? – спросила Волшебная Горлянка. – А у тебя пустое сердце! Он предложил, чтобы я жила с вами. Но я заметила подлость на твоем лице, пока ты размышляла, как бы от меня избавиться. Не волнуйся! Я не буду жить вместе с двумя иностранцами, даже если они будут умолять меня на коленях.
Если я не стану ее умолять, все будет решено. И это будет ее решение, мне не придется винить себя за него. Эдвард предложил – я перевела. Но на меня накатило ужасное чувство: если я не попрошу, это будет равносильно тому, что я убью ее. Я должна по меньшей мере отблагодарить ее. Но мой долг перед ней гораздо больше простой благодарности.
Я наконец-то осознала, что она всегда была рядом. Она была гораздо больше, чем обычная компаньонка, больше, чем подруга и даже сестра. Она была для меня матерью. Она беспокоилась обо мне, пыталась защитить от беды, хотела для меня лучшего. Каждого, кто входил в мою жизнь, она оценивала с точки зрения моего будущего. И я стала для нее смыслом существования, ее жизненной целью. Со мной всегда была ее любовь. И осознание этого тронуло меня до слез.
– Ну как ты можешь уйти из моей жизни? – спросила я. – Если ты не останешься со мной, я пропаду. Никто не заботился обо мне так, как ты. Никто не знает меня лучше тебя, не знает моего прошлого, не знает, что значит для меня новая жизнь. Я должна была уже давно сказать тебе об этом.
Я расплакалась.
Она все так же стояла, плотно сжав губы, но подбородок у нее начал подрагивать.
– Ты единственная оставалась мне верна, только тебе я могу доверять.
По ее щекам потекли слезы.
– Вот теперь ты поняла: я всегда была единственной.
– Мы любим друг друга, – сказала я и усмехнулась. – Несмотря на все неприятности, что я тебе доставила, ты осталась со мной. Так что, выходит, ты любишь меня, как мать.
– Ай! Мать?! Я слишком молода, чтобы быть твоей матерью! – она плакала и смеялась одновременно. По ее активным возражениям я видела, что ей очень хотелось, чтобы я именно это осознала и сказала ей. – Я всего на двенадцать лет старше! Как я могу быть твоей матерью? Возможно, тебе стоило сказать, что я будто твоя старшая сестра.
Каждый раз, когда она привирала насчет своего возраста, она делала себя все младше и младше.
– Но мне ты была как мать, – настаивала я.
– Не может быть! Нет-нет, я слишком молода.
Мне пришлось повторить это в третий и последний раз, и она в конце концов поверила и перестала сомневаться, что я говорю искренне.
– Никто не смог бы любить меня сильнее матери.
– Даже Эдвард?
– Никто. Только мать, только ты.
@@
Нам с Волшебной Горлянкой пришлось наскоро решить, что из имущества оставить в доме, а что взять с собой. Мы продали мебель, включая все то, что Верный подарил мне в тот день, когда лишил меня девственности. Волшебная Горлянка оставила себе несколько безделушек. Наши любимые костюмы можно было носить только в цветочных домах. Мне пришлось распределить их на более и менее ценные. Сначала выбирать было легко. Я отложила в сторону одежду с пятнами и прорехами и отдала их служанкам для чистки и починки. Затем Волшебная Горлянка отнесла их в ломбард, но там за них предложили до смешного мало. У нас не было времени ходить в ломбард каждый день и торговаться, поэтому мы просто отдали вещи тем служанкам, которые их штопали. Я думала, что они до слез растрогаются от такого подарка, но они приняли одежду с выражением разочарования на лицах. Я заверила их, что им также полагаются щедрые чаевые, после чего они стали восхищаться одеждой и восхваляли меня как самую щедрую из тех куртизанок, кто ушел из цветочного дома второй женой в семью богача.
Отличный зимний костюм, аккуратно пошитый, из хорошего шелка, с расклешенными рукавами, напоминающими лилию, я отдала Сиянию. Другой комплект одежды достался Спокойствию. Это был костюм для прогулок в открытом экипаже, эффектный, с высоким меховым воротником, и он был бы изумителен, если бы не цвет – странный красно-фиолетовый оттенок, который совсем не подходил к цвету моего лица. Подразумевалось, что это цвет бычьей крови, но он мне больше напоминал истекающую кровью свинью. Всякий раз, как я его надевала, меня постигала неудача: то клиенты оставят без денег, то в очередной раз обидит Верный. Но этот костюм прекрасно оттенял бледную кожу Спокойствия, поэтому я решила, что он принесет ей удачу. Она сильно расчувствовалась, когда я отдала ей его, и сказала, что я очень хорошая. Я была уверена, что она говорила искренне.
Я подарила мадам меховую накидку, а Красному Цветку – длинное пальто для оперы. Я уже уладила все финансовые вопросы с мадам, включая первоначальную плату, которую она за меня отдала, проценты от заработка и другие расходы, о которых я даже не знала, включая процент за «охрану» Зеленой банде и особые налоги, которые взимала с нас администрация Международного сеттльмента. Мои сбережения сократились на четверть. Я продала портному несколько костюмов, которые были в таком состоянии, что могли сойти за новые. Мы сошлись на том, что поделим пополам прибыль, которую он получит от их продажи. Но зная, что он надует меня по меньшей мере на четверть моей доли, заодно я договорилась с ним, что он снизит цену, когда я к нему вернусь, чтобы пошить одежду в европейском стиле. Тогда я непременно напомню ему, как мало денег отдал он мне за проданные платья, и портной сделает еще большую скидку.
Но было одно платье, с которым я не могла расстаться, – оно приносило мне удачу. В нем я привлекла немало клиентов и двух покровителей, включая второй контракт с Верным. У этого наряда из зеленого муарового шелка верхняя часть была китайской, с застежками-жемчужинами, а планки воротника и края рукавов были обшиты золочеными шелковыми нитями. Прямой китайский ворот чуть распахивался, обнажая край подкладки из европейского кружева. Корсаж платья был тугим и плотным. Ниже талии оно расширялось в юбку по западной моде: с широкими плиссированными складками. Фальшивый подол доходил до колен, а ниже спускались три слоя украшенного фестонами шелка темно-изумрудного оттенка. Платье было похоже на поднятый перед представлением театральный занавес.
Оно стало моим самым большим достижением в местной моде, я создала его сама, без помощи Волшебной Горлянки, и оно было таким успешным, что вызвало переполох среди цветочных домов. К концу следующей недели после моего первого выхода в этом платье часть куртизанок уже скопировали отдельные его детали: кружева, фальшивый подол, фестоны и неровную форму воротника. Но, как я и думала, они не смогли повторить дорогие застежки из жемчуга или искусное золотое шитье, которое требовало нескольких недель кропотливой работы. В результате платья других куртизанок были похожи на дешевые подделки, чем они, собственно, и являлись.
В этом костюме я не только чувствовала, что привлекаю удачу, но также ощущала спокойствие и уверенность, свойственные моей настоящей натуре. Мне было страшно оставлять платье кому-то другому. Но если оставить его себе – оно могло притянуть ко мне старую жизнь вне зависимости от моего желания. Глубоко внутри меня затаился страх: мне казалось, что я вернусь, для этого найдется тысяча поводов. Поразмыслив, я решила забрать платье с собой и слегка его переделать, чтобы оно больше не напоминало наряд куртизанки.
Я долго колебалась, какое же платье надеть для отъезда из цветочного дома. Одно было ясно: оно должно быть в западном стиле. Китайцы относились к иностранцам с уважением или по крайней мере со страхом. Но платье не должно быть слишком шикарным, чтобы не казалось, что я пытаюсь компенсировать им мое недавнее положение. В конце концов я выбрала синий прогулочный костюм.
В дверях возникла Волшебная Горлянка – и я чуть не рассмеялась. Она надела унылое коричневое платье в европейском стиле, с блузоном, скрывшим ее грудь и бедра. Она сказала, что платье, конечно, отвратительное, но подходящее для ее новой жизни. Хотя Волшебная Горлянка шесть лет назад перестала быть куртизанкой, она все равно старательно подчеркивала достоинства своей фигуры и идеальную кожу, сохранила она и грациозную походку, двигаясь плавно, слегка покачивая бедрами. Она и меня учила этой походке, восхваляя ее утонченность и соблазнительность, которые мне никак не давались. Я видела, как смотрели на нее мужчины, когда она соблазняла их провокационными движениями бывшей куртизанки, которую в ином случае они бы в ней просто не заметили.
– Я слишком стара для красивой одежды. Мне уже тридцать пять.
Теперь она добавила себе возраста, хотя, по моим прикидкам, она была еще старше: ей должно быть уже около сорока пяти. С годами она старела все быстрее. И только теперь я оценила ее способность настолько продлить свою карьеру.
Волшебная Горлянка поставила на диван саквояж. Внутри лежали мешочки с нашими драгоценностями – ее и моими. Она отложила то, что, по ее мнению, мне следовало продать: безвкусные и не слишком дорогие вещи. Подняв кольцо, которое мне когда-то подарил Верный Фан, она внимательно посмотрела на меня. Мы обе понимали, что если я оставлю его, это будет означать, я все еще люблю Фана. И это будет нечестно по отношению к Эдварду.
– Продай его, – сказала я.
В саквояже хранились и другие ценности, которые она посчитала слишком дорогими для чемоданов: миниатюрная статуэтка из нефрита, пара фарфоровых собачек и небольшие каминные часы. Я увидела, как она добавила к ним два свитка, завернутых в ткань. Но потом я поняла – это не свитки, а те чертовы картины, которые принадлежали матери. Их написал Лу Шин.
– Я думала, ты их выбросила, – удивилась я.
– Я же сказала тебе тогда, что возьму их себе. Мне нравится, как они нарисованы, и мне неважно, кто их автор.
– Просто постарайся повесить их там, где я не буду их видеть.
Волшебная Горлянка нахмурилась:
– У тебя два сердца: одно доброе, другое – злое. Теперь у тебя есть Эдвард, ты начинаешь новую жизнь, так что можешь смягчить свое сердце, успокоить его. Тебе не обязательно становиться такой, как я.
@@
За нами приехала машина, чтобы перевезти нас в новый дом. Эдвард отправился раньше нас: он хотел убедиться, что все в порядке. Сердце у меня билось так быстро, что мне хотелось побежать, чтобы успеть за его ритмом. Наконец-то я оставляю жизнь куртизанки! Но я повсюду видела знаки, что это было ошибкой: смеющаяся птица, прореха на подоле юбки, внезапно налетевший ветер. Как бы я ни старалась избежать неудач, они все равно настигали меня. И неважно, обращала ли я внимание на знаки беды, – результат был одинаков.
Мы заехали во двор через ворота. Дом был высоким, словно «Тайный нефритовый путь», но из-за каменных стен казался похожим на крепость.
Эдвард подбежал к машине и распахнул дверь. Сначала он помог выйти Волшебной Горлянке.
– Как ты думаешь, сможешь ли ты здесь быть счастливой? – спросил он с озорной мальчишеской улыбкой.
Я посмотрела на большой дом и на маленький гостевой домик напротив него. Слева виднелись сады и еще несколько небольших строений в похожем стиле. Выглядело все так, будто бывшие каменные крылья большого дома отломились и отделились от него. Дорожка, ведущая к дому, была обсажена небольшими кустами роз. Под ними росли желто-фиолетовые цветы – фиалки. Я нечасто встречала их и решила, что это хороший знак и что пора перестать все необычное считать признаком грядущей беды.
– Мистер Шин у себя? Мы должны немедленно поблагодарить его.
– Он уже уехал, – ответил Эдвард. – Мы можем послать ему письмо. Как только ты войдешь в дом, сама увидишь, чем мы ему обязаны.
Мы прошли через высокие, в два раза выше человеческого роста, двойные двери и оказались в прохладном вестибюле. К нам тихо скользнул слуга, ловкими движениями помог снять наши длинные пальто и унес их. Волшебная Горлянка не позволила ему взять свой небольшой саквояж с ценностями. Меня тут же до костей пробрал озноб, и я уже хотела позвать слугу, чтобы он вернул мне пальто, но Эдвард провел меня через другую дверь в большой и хорошо отапливаемый квадратный зал. Напротив входа находился камин, а над ним – огромное зеркало. Такие порой можно обнаружить в лобби отелей. Я подошла к нему и увидела в нем свое лицо. Неужели я так и выглядела – робкой и растерянной? Я собрала всю свою уверенность популярной красавицы. Но мне не удавалось отогнать чувство, что я не принадлежу этому дому и никогда не буду принадлежать. Мебели было немного, но она выглядела дорогой и была подобрана с отличным вкусом. Здесь не было ни ваз-плевательниц, ни бархатных, ниспадающих до пола портьер. В зале резко пахло чем-то незнакомым, воздух казался более разреженным. Волшебная Горлянка обошла комнату, ступая так неуверенно, будто от ее шагов плитка на полу могла разбиться.
Я провела рукой по каминной полке. Ее скругленные мраморные углы и края напоминали расплавленный воск, застывший мягкими волнами. В камине полыхало яркое пламя, и чем теплее мне становилось, тем свободнее я себя чувствовала.
– Только взгляни, как тот слуга на меня смотрит, – прошипела Волшебная Горлянка. – Будто считает, что я ниже его по уровню! – она посмотрелась в зеркало. – Платье еще безобразнее, чем я думала. Выглядит как дешевка.
Эдвард дал знак слуге отодвинуть несколько разрисованных ширм, представляя нашему взгляду гостиную, мебель в которой была изготовлена из драгоценного золотого дерева. Их ножки были оформлены в том же стиле, что и камин – струящийся расплавленный воск. На одном конце комнаты находился китайский пруд с миниатюрным садом камней. Мы с Волшебной Горлянкой подошли к нему, и к нам кинулась стая золотых рыбок с широко открытыми ртами – будто свора выпрашивающих угощение собак.
– Они сейчас живьем нас съедят! – воскликнула Горлянка. Она тяжело опустилась на ближайший стул, – Все эти восторги порядком меня утомили. Мне нужно избавиться от этой одежды. Где моя комната?
Эдвард дал знак служанке, и та позвала:
– Мышка!
В комнату вбежала девочка не старше десяти лет и предложила помочь Волшебной Горлянке донести ее саквояж, а когда Горлянка наотрез отказалась, женщина устроила девочке выговор за то, что та не помогла тетушке.
– Эта женщина назвала меня «тетушкой»! – возмутилась Волшебная Горлянка. – Будто она младше меня! Я собираюсь ей сказать, что я миссис Ван, почтенная вдова богатого и образованного господина… и, разумеется, очень красивого. С чего бы мне воображать себе старого и безобразного мужа?
Эдвард провел меня по широкой лестнице в библиотеку, где все стены были заставлены книгами. В одном конце стоял бильярдный стол с закругленными бортами и красно-зеленой бахромой, в другом – поставленные друг напротив друга два коричневых бархатных дивана вместе с креслами и квадратными столами для чтения, на которых стояли лампы. На столах лежали стопки книг.
Мы прошли на другую сторону зала к закрытой двери. Эдвард сказал, что это будет наша спальня. Он открыл дверь, за которой оказалась небольшая комната, в которой из мебели имелся только маленький столик. Я была в недоумении, но он повел меня дальше, к другой двери и медленно открыл ее. Передо мной предстала большая комната, в которой из-за зеленых портьер на окнах царил полумрак. Спальня выглядела величественно, но без излишеств, в соответствии со статусом владельца дома. Напротив двери стояла огромная кровать с резным изголовьем. Изножье кровати было прямо напротив входа – плохой фэн-шуй. Он может принести дисгармонию в наши отношения и притянуть несчастья… Я резко оборвала себя. Мне не стоит больше думать подобным образом. Я быстро окинула взглядом обстановку: стены, обитые зеленым шелком, толстый персидский ковер на полу, камин из розового мрамора, небольшие столики, канделябры в форме тюльпанов. Я заметила, что Эдвард наблюдает за мной.
– Ты довольна?
– Да, разумеется. Но я чувствую себя незваным гостем. Мне понадобится время, чтобы привыкнуть к дому.
Он провел меня через еще одну дверь в просторную гардеробную. Здесь был диван с розовой обивкой и два шкафа, стоящие вдоль стен. За гардеробной оказалась ванная комната с мраморными полом и стенами. Серебристые краны ярко сияли и по форме напоминали коллекцию пистолетов. Раковина была похожа на купальню для птиц, это сходство усиливали мраморные голуби на каждом из четырех ее углов. С другой стороны ванной была еще одна дверь. Я открыла ее и оказалась в другой спальне, оформленной в розовых тонах.
– Это детская?
– Детская дальше по коридору. Это твоя личная спальня.
– Почему должна быть отдельная спальня, а не наша с тобой общая?
– Это нелепый обычай богатых американцев. Чем больше у тебя денег, тем больше тебе требуется отдельных комнат. Ты, разумеется, не будешь здесь спать. Но можешь хранить тут свои личные вещи, платья и все в таком духе. У меня есть похожие комнаты с другой стороны от спальни.
– Только взгляни на эту огромную люстру! На бюро! Выглядит так роскошно и солидно, но в них нет жизни. Будто в этой комнате никогда никто не жил.
Мой взгляд скользнул по картине, висящей на стене напротив кровати. Она показалась мне знакомой: долина, накрытая сумеречной тенью, острые горные пики и обманчивое сияние жизни, готовое вот-вот исчезнуть. Я подошла к картине и прочитала имя художника: Лу Шин. Сердце учащенно забилась. В другом углу стояло название картины: «Долина забвения». Кто-то вытащил ее из саквояжа Волшебной Горлянки? Но как у них получилось так быстро вставить ее в раму? Что-то не сходилось. Кто-то разыгрывал меня. Подкидывал мне дурные знамения.
Эдвард подошел ко мне и встал у меня за спиной.
– Художественные таланты мистера Шина не настолько ужасны, как он про них отзывается.
Я чуть не подскочила от неожиданности:
– Мистер Шин?! Владелец дома – Лу Шин?
– Именно так. Меня тоже поразила эта картина. Похожая висела и в нашем доме, только больше по размеру. Он написал ее, когда был у нас в гостях. Это вид на горную долину с юго-западной стороны, который открывается из окон нашего дома. Должно быть, эту картину, поменьше, он написал, когда собирался писать большую.
Я часто дышала, мне не хватало воздуха. Как и большинство приезжих с Запада, Эдвард решил, что первая часть имени – Лу – это имя, а вторая – фамилия. Но на самом деле «мистер Шин» должен быть «мистером Лу».
Почему Эдвард живет в его доме? Это какой-то тайный план?
К нам подошла Волшебная Горлянка:
– Кровать такая мягкая, будто ворох осенних листьев. Камин даже не разожжен, но там жарко, как в духовке, – она посмотрела на меня. – Эй-я! Что не так? Тебе плохо? Тебя опять тошнит, или у тебя горячка? – она взяла меня за руку и подвела к кровати, а потом тоже заметила картину, – Э! А как она здесь оказалась?! Кто-то стащил ее из моей сумки?
– Этот дом – собственность Лу Шина, – сказала я. – Он – гостеприимный хозяин Эдварда, который называл его «мистер Шин».
Горлянка вытаращила глаза:
– Как такое может быть?! Ты уверена, что это – тот самый человек?
Она внимательно изучила картину, затем ткнула пальцем в имя.
Эдвард не понимал, о чем мы говорим.
– Вижу, что ей тоже понравилась картина.
Я попросила Волшебную Горлянку оставить нас наедине. Она торопливо покинула комнату, напоследок окинув Эдварда возмущенным взглядом.
– Я не знаю, что планировал Лу Шин или почему он разрешил нам остаться в его доме, но я не смогу здесь жить.
– Что не так? Вайолет, ты вся дрожишь. Тебе нехорошо?
Он усадил меня на постель.
– Твой щедрый хозяин, мистер Шин, как ты его называешь, на самом деле – мистер Лу, мой отец, который бросил меня и мою мать, когда я была совсем маленькой, а потом убедил мать покинуть Шанхай и уехать в Америку, чтобы увидеться с потерянным когда– то сыном. Из-за него я оказалась в цветочном доме.
Эдвард будто онемел, невидящим взглядом уставившись на картину. Он несколько раз открывал рот, чтобы заговорить, но так ничего и не сказал.
– Он имел какое-то отношение к нашему знакомству? – спросила я. – Это был ваш совместный план?
– Нет, нет! Вайолет, как ты могла такое подумать? Если у Лу Шина и был какой-то план, я ничего о нем не знал. И мне больно думать о том, что он знал, кто ты такая и обманом заставил заманить тебя в этот дом. Неужели он считал, что мы ни о чем не догадаемся?
Эдвард поднялся с постели:
– Разумеется, нам нужно уехать. Я позову слуг, чтобы они немедленно собрали наши вещи.
И мы бы так и сделали, если бы Волшебная Горлянка не свалилась с испанкой.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
СИНЯЯ БОЛЕЗНЬ
Шанхай, июнь 1918 года
Вайолет
Я никогда не видела Волшебную Горлянку такой беспомощной. Она все повторяла, что хочет вернуться в свой дом и не хочет умирать в чужом. А когда она уже не могла свободно вздохнуть, молча смотрела на меня опухшими глазами, блестящими от слез.
Эдвард вызвал врача из американской больницы, и к нам прибыл строгого вида грузный мужчина, англичанин, бородатый и в белой маске. У него было неудачное для Китая имя – доктор Алби, которое для китайцев звучало как «вечные страдания». Волшебная Горлянка сказала ему:
– Повелитель ада, я китаянка. Не сажай меня в тот же котел, где горят иностранцы.
Потом она соврала, что христианка и что заслужила рай. Она перечислила свои хорошие дела, которые главным образом состояли в том, что она молча сносила мое высокомерие, хорошо меня учила и была терпелива со мной, когда я не следовала ее советам. Я мучилась угрызениями совести из-за того, что она оставит этот мир, думая обо мне как о неблагодарной обузе. Она еще раз резанула мне по сердцу, сказав, что я была ее любимой младшей сестричкой и она очень беспокоится, что же будет со мной после ее смерти. Затем она стала молить доктора позволить ей остаться в живых, пока я не стану одной из десяти лучших красавиц Шанхая.
Доктор Алби сказал, что ничего сделать не может, но велел ей пить больше воды, а нам рекомендовал обеспечить больной максимальный комфорт. Он посоветовал всем в доме носить защитные маски и предупредил, что мы находимся на двухнедельном карантине. Никому не было позволено выходить из дома. И только тогда я вспомнила, что хотела оставить этот дом в ту же секунду, когда узнала, что он принадлежит Лу Шину. Но сейчас это уже не имело значения. Охваченная лихорадкой Волшебная Горлянка стала путать меня со своей матерью. Лицо ее прояснилось, и она объяснила, почему не вернулась в деревню пораньше, чтобы ее навестить. Я сказала ей, что счастлива, что она вернулась ко мне, и плакала, когда она рассказывала с ужасными подробностями, как к ней относились муж и свекровь.
Когда приехал китайский доктор, я попросила его, чтобы он представился Волшебной Горлянке именем, которое по-китайски звучало бы как «отменное здоровье». Он дал ей горький настой и прилепил на грудь пластырь с камфорой. Скоро ей стало легче дышать. Я пришла к ней и сказала:
– Мама снова с тобой. Теперь ты должна поправиться и жить долго, чтобы могла позаботиться обо мне, когда я совсем состарюсь.
Она закатила глаза и нахмурилась:
– Ты что, сошла с ума? Ты не моя мать. В зеркало посмотри. Ты же Вайолет. И с чего бы мне ухаживать за тобой в старости?! Это ты должна позаботиться обо мне, чтобы расплатиться за все те беды, что мне принесла.
Тогда я поняла, что она на пути к выздоровлению.
Доктор-китаец велел слугам каждый день тщательно мыть полы с известковой водой, чтобы никто из нас не заболел. Но тем же вечером я неожиданно почувствовала одновременно жар и холод. Мне казалось, что у меня вот-вот сломаются кости. Комната поплыла перед глазами, а Эдвард уменьшился до размеров куклы. Я очнулась и увидела сонную девушку, сидящую у моей постели. Сначала я не узнала комнату и подумала, что Фэруэтер снова меня похитил и оставил в другом цветочном доме. Но по крайней мере на этот раз дом был высшего класса. А потом я увидела рисунки Лу Шина и вспомнила, где нахожусь. Меня мгновенно охватил страх.
– Где Эдвард?
Полусонная девушка выпрямилась, а потом выбежала из комнаты. Через несколько секунд ко мне вошел Эдвард. Он гладил меня по лбу, шепча ласковые слова, а мне на лицо капали его слезы. Я попросила его не прикасаться ко мне, чтобы не заразиться, но он заверил, что я теперь не заразна. Больше никто в доме не заболел. Они днями и ночами пили горький настой.
– Я знаю, какой у него мерзкий вкус, потому что Волшебная Горлянка заставляла меня каждый день пить эту отраву. И я решил, что если не скончаюсь от его ужасного вкуса, то от гриппа уж точно не умру.
Когда я уже настолько поправилась, что смогла сидеть, Эдвард перенес меня в сад, где в тени дерева установили легкий шезлонг.
– Я отправил Лу Шину письмо, в котором выразил свое возмущение тем, что он бросил тебя и обманул меня, не сказав, что он твой отец. Я дал ему знать, что, как только ты поправишься, мы уедем из этого дома. Он прислал ответ.
Я попросила Эдварда прочитать его вслух и откинулась на шезлонг, собираясь с духом.
– «Моя дорогая Вайолет, – начал Эдвард. – Я не ищу оправданий, чтобы выгородить свою аморальность. И я не жду прощения. Я никогда не смогу исправить то, что натворил. Я могу только позаботиться о твоем комфорте…»
В письме говорилось, что я могу оставаться в его доме столько, сколько пожелаю. Он будет оплачивать все расходы, включая слуг. Он хотел, чтобы я унаследовала его дом, но тогда мне необходимо будет признать его своим отцом. Если я на это согласна, он подготовит все документы, изъявляющие его волю. В конце письма он просил, чтобы я дала ему знать, захочу ли встретиться с ним лично, пусть даже только для того, чтобы выплеснуть на него свою злость. Но пока я не захочу его видеть, он не вернется в этот дом, чтобы еще больше меня не расстроить. Судя по конверту, письмо это отправили из Гонконга. Подпись на конверте гласила: «Твой Лу Шин».
– Я сделаю так, как ты пожелаешь, – сказал Эдвард.
– Ублюдок! Он не сказал ни слова про мать! Не сказал, знал ли все эти годы, что я жива, и знала ли об этом она.
Я почувствовала, как на меня снова навалилась усталость, и Эдвард перенес меня в дом, чтобы я могла поспать.
На следующее утро Эдвард сообщил, что написал письмо Лу Шину, где потребовал, чтобы тот ответил на мои вопросы. Он всегда находил способы показать, как он меня любит и что будет защищать меня, как и обещал. Я обняла его и прижалась к нему, как ребенок.
– На самом деле я не очень-то хочу узнать ответы на свои вопросы, – сказала я. – Я уже обдумала все возможные причины и обстоятельства, по которым мать не вернулась, чтобы меня спасти, и ни одно из них не показалось мне достаточным для объяснения. Если только мать не умерла еще до того, как ступила на американскую землю. И даже если он ответит мне, я не уверена, что он скажет правду. Слишком долго меня пожирала эта боль, и я не хочу снова оказаться в ее власти. Если я когда-нибудь передумаю, попрошу тебя прочитать, что написал этот трус.
Когда прибыло второе письмо от Лу Шина, Эдвард, не желая меня расстраивать, отложил его в сторону.
Я выдержала небольшую внутреннюю борьбу по поводу того, что делать с домом. Моим первым порывом было немедленно уехать и отказаться от наследства. Я попыталась не думать о комфорте, в котором мы жили. Конечно, первое, что я сделала, – убрала из спальни тошнотворный пейзаж. Мы остались в этом доме вынужденно, чтобы я смогла полностью оправиться после болезни. А потом из-за того, что утром меня тошнило и ребенок уже начал двигаться, мы не стали переезжать, чтобы ему не навредить. Я беспокоилась, как бы моя болезнь не навредила младенцу. В конце концов я примирилась с жизнью в этом доме из-за своих страхов: если родители Эдварда откажут ему в содержании, как однажды они уже сделали, нам придется жить в бедности и без крыши над головой. Я сказала Эдварду, что мы остаемся.
Он признался, что рад этому решению, потому что тоже беспокоился о будущем нашего ребенка. Если с Эдвардом что-то произойдет – заболеет и его не будет рядом, – где мы окажемся с ребенком? Мы пошли к адвокату «Торговой компании Айвори» за советом. Им оказался мужчина с приметной внешностью: с густой гривой волос, такой же пышной бородой и широкими бровями, напоминающими беличьи хвосты. Эдвард представил меня как свою жену – миссис Айвори – и объяснил, что в Сучжоу у меня есть эксцентричный дядюшка-американец, который прислал мне письмо, в котором пишет, что хочет оставить мне свой дом.
– Мы не хотим показаться жадными и требовать от него официальную бумагу от нотариуса с изъявлением его воли, – пояснил Эдвард. – Будет ли его письма достаточно, когда случится неминуемое?
