Текст книги "Девять месяцев до убийства"

Автор книги: Эллери Куин (Квин)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 32 страниц)

Вдова Импортуны за одну ночь стала самой известной женщиной мира, о которой говорилось и писалось больше, чем про кого бы то ни было. И не только потому, что зверское убийство сделало Вирджинию (которая, по выражению одной фривольной журналистки, упала в обморок девять раз) чуть ли не самой богатой женщиной за всю историю мира. Она, бесспорно, была и одной из самых фотогеничных женщин мира. Ее скулы отбрасывали под софитами тени, придававшие лицу выражение особой печали. А большие светлые глаза делали Вирджинию на некоторых фотографиях просто нрземной красавицей.

Но если обворожительная вдова стала жертвой назойливых репортеров, спекуляций и достаточно злых сплетен, то достойный всяческого сожаления усопший, столь внезапно покинувший этот мир, оказался еще более желанным объектом любопытства всего общества. Человек, который при жизни избегал рекламы в прессе, после смерти обрел международную известность. Настоящей сенсацией стало его суеверие, которое во всех деталях ежедневно смаковали пресса, радио и телевидение. Еще бы! Оказывается, Нино Импортуна, реалист из реалистов, на протяжении всей своей жизни, всецело посвященной добыванию долларов, фунтов, франков и лир, был во власти необъяснимой веры в силу какой-то абстракции – числа девять. Для покойного число девять было осью, вокруг которой вращалось колесо его жизни.

– О’кей, – сказал вдруг инспектор Квин, – давай поговорим об этом. Выкладывай, что у тебя на уме, но не жди, что я буду слушать, раскрыв рот, Эллери. В этом деле я уже увяз по уши и вовсе не желаю, чтобы меня окончательно записали в ослы. А ведь запишут, поверь я в магию этого числа.

– Слово «магия» применительно к девятке использовал не я, – возразил Эллери. – Я только сказал, что газеты на этот раз правы. Правы в том смысле, что подчеркивают всю ту возню Импортуны с девятками. Как ты можешь закрывать на нее глаза, папа? Девятка действительно была нервом его жизни.

– Меня интересует только одно – поможет она нам арестовать убийцу или нет.

– Не знаю. Может, в перспективе и поможет.

Инспектор страдальчески поднял глаза к небу.

– Ну ладно, продолжай! Я обещал тебя выслушать.

– Начнем с самого начала, со дня рождения Нино. Когда он родился? 9 сентября 1899 года. Значит, девятого числа девятого месяца.

– Тонко подмечено!

– И девятка два раза встречается в числе– 1899.

– Добавь еще, что 1899 делится на девять. Ну и что с того?

– А чему равна сумма цифр числа 1899? 1 плюс 8 плюс 9 плюс 9? Будет 27. И 27 тоже делится на девять. А если взять сумму цифр числа 27, тоже будет девять.

– Эллери, ради бога…

– Что, разве не так?

– Не может быть, чтобы ты это всерьез…

– Для Импортуны все это было всерьез. Что заразило его на всю жизнь одержимостью девятками, наверное, сегодня не объяснит никто. Может, дата его рождения. Может, то, что он родился с девятью пальцами на руках. Может, пережил какое-нибудь психическое потрясение в день девятилетия. Все может быть. Но раз поверив в девятки, он уже не мог от них отделаться.

– Папа, ты зря недооцениваешь власть девятки над ним. Заметь, из-за нее он даже изменил фамилию. Фамилия, семья и все, что к пей относится – великая гордость итальянских контадино. Тем не менее Нино отбросил две последние буквы своей фамилии и стал Импортуной. Братья категорически воспротивились этому и не последовали его примеру. Почему Нино Импортуна вместо Нино Импортунато? Да потому, что в этой фамилии вместо одиннадцати девять букв!

Ну, что ты все качаешь головой, папа? Во всем этом кроется что-то важное, я чувствую. Я просто чувствую – и все. Давай возьмем его имя. Как оно звучало?

– Нино, разумеется.

– Вот и неправильно, Туллио. Я дал себе труд справиться. Когда он обратился в суд с просьбой о перемене фамилии, он одновременно попросил сменить имя – Туллио на Нино. Туллио его назвали, когда крестили в маленькой церкви в его родном городе, в Италии. Чтобы получить эту информацию, пришлось связаться с частным детективным бюро в Риме. Туллио. Спрашивается – зачем ему было менять это имя на Нино.

– Нино, – повторил инспектор, невольно задумываясь. – Нино. «Нино» – по-итальянски «девять»?

– Нет. Нино – это по-итальянски «дитя». Девять по-итальянски «нове».

– А есть в Италии имена, которые начинаются с «нове»?

– Нет, наверное. Иначе, я убежден, он взял бы такое имя. Так почему же «Нино»? Потому, что это имя по звучанию очень похоже на его любимое число? Не думаю. Я тут провел кое-какие исследования, папа. Только не думай, ради бога, что я свихнулся или что я пьян.

– Увы. Это мне кажется уже давно, – махнул рукой отец. – Продолжай.

– Мы никогда не докажем этого, но, кажется, Туллио Импортунато углубился в тайны девятки по макушку, прежде чем решил стать Нино Импортуной. И тут есть куда закопаться, потому что с древних времен девятка считалась числом магическим.

Ларе Порсена клялся девятью богами. В аду – девять рек. Иисус умер на кресте на девятом часу. В скандинавской мифологии говорится о девяти землях. У гидры было девять голов. Продолжать?

Инспектор было открыл рот, но Эллери, не дожидаясь, что он скажет, продолжил:

– В народной поэзии, в фольклоре полно девяток. Абракадабру носят девять дней, прежде чем бросить в реку. Чтобы увидеть народ эльфов, надо положить девять зернышек пшеницы под листик клевера. Продолжать еще?

– Пожалуй, достаточно, – простонал старший Квин. – После всех этих твоих примеров я уже верю, что девятка – просто чертово число. Но что с того, Эллери?

– Для Импортуны это значило, наверное, так много, что я готов побиться об заклад – он обращался к какому-нибудь древнему халдейскому или древнееврейскому алфавиту и ставил в соответствие каждой букве по числу. Может, тебе это покажется бессмыслицей, папа, но я просто убежден – Туллио принял имя Нино потому, что когда-то в древности кто-то разработал такую систему подсчета, по которой буквы переводятся в цифры, и имя Нино в результате дает девятку.

Инспектор Квин слушал, раскрыв рот. Наконец^ собрался с мыслями и сказал:

– О’кей, мальчик мой. Я рискну согласиться с тобой. Что мне, собственно, терять? А с другой стороны – что я выиграю? Что это нам дает?

– Вопрос надо ставить по-другому: что это давало Нйио? Видимо, немало, если его дела столь стремительно пошли в гору. Хочешь знать, до какой степени он почитал своего бога – Девятку? О том можно судить по некоторым моментам его жизни, с которыми я познакомился за последние два дня и которые, наверное, никто не воспримет всерьез.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Все договоры и другие важные документы Импортуна подписывал только по девятым числам, или по восемнадцатым, потому что 1 да 8 – это 9, или по двадцать седьмым, потому что 2 да 7 – тоже 9. Никогда – повторяю никогда! – новые договоры предприятий концерна не заключались, а существующие не расторгались в иные числа, кроме девятого, восемнадцатого и двадцать седьмого.

– Возьмем теперь свадьбу Импортуны, – продолжал Эллери. – Заметь, он назначил свадьбу с Вирджинией Уайт на 9 сентября 1962 года. Девятый день девятого месяца в году, сумма цифр которого дает восемнадцать, а значит, опять-таки делится на девять. К тому же число 1962 делится на девять. Наш покойный приятель не рисковал жениться в неблагоприятный день. А неблагоприятным был любой день, не благословленный девяткой.

– Но если вспомнить, что случилось пять лет спустя, – заметил инспектор, – не скажешь, что эти девятки принесли ему счастье.

Эллери с любопытством посмотрел на отца.

– Уж не хочешь ли ты намекнуть, что его жена…

– Кто на что намекает? – перебил его инспектор. – Давай, продолжай, Эллери, я уже начал увлекаться всем этим. Какие еще девятки были у него в жизни?

– Дом, который Импортуна купил несколько лет назад, имеет номер 99. У него девять этажей. Разве можно хотя бы на миг усомниться, что он купил дом из-за этих девяток? Последовательность этого человека в поступках достойна уважения.

– Сказать, что он был просто одержим этим числом, – значит сказать правду, – торжественно провозгласил Эллери. – Знаешь, как он ходил по кабинету? По словам Питера Энниса, Импортуна, когда диктовал или рассуждал, размышляя вслух, делал именно девять шагов в одну сторону, и девять – в другую. Ни больше ни меньше. Эннис сказал, что его всегда поражала какая-то размеренность в движениях Импортуны. Он все понял, когда однажды сосчитал шаги.

– Импортуна просто свихнулся!

– Конечно. Только абсолютно безумный человек мог загребать столько денег по всему миру. Знаешь, он покупал только те собрания сочинений или серии книг, в которых было либо девять, либо восемнадцать, либо двадцать семь томов. В его апартаментах можно найти все что угодно – от серии «Вымершие птицы Гебридских островов» до «Истории гинекологии». Содержание для Импортуны роли не играло, как видно – главным было число томов.

– Гляди-ка, – сказал его отец, – бедняга, оказывается, был сумасшедшим. Ну, ладно. Но по-прежнему хочется знать, как цифра девять поможет нам выйти на преступника. Как связаны девятка и убийство?

– Ах, – сокрушенно вздохнул Эллери, – я не знаю, как девятки выведут нас на убийцу. Но я совершенно уверен в одном – с убийством они как-то связаны.

– Конечно, ты прав, – пробормотал инспектор. – Например, время убийства…

– И это тоже, да. Удар, остановивший часы Импортуны в девять часов девять минут. Я никогда бы не поверил, если бы не увидел своими глазами…

– И число ударов, – вставил инспектор Квин.

– Верно. Девять четко различимых проломов черепа. Девять ударов. Доктор Праути полагает, что Импортуна был мертв уже задолго до девятого удара.

– Вроде мы вспомнили все девятки, связанные с убийством.

– Не все, отец. А орудие убийства? Абстрактная фигура из литого чугуна, с такими хитрыми завитушками! Ты разве не заметил, что она похожа на девятку? Если так, то в самом убийстве целых четыре девятки – смерть в девять часов девять минут от удара чугунной фигурой в форме девятки, которой убитого ударили девять раз. Это уже чересчур.

Эллери покачал головой.

– Есть только одно удовлетворительное объяснение всему этому: убийца, который был отлично информирован о священной вере Импортуны в девятки, постарался нагромоздить их вокруг убийства как можно в большем количестве, чтобы отвлечь все внимание на них. Я чуть было не сказал – чтобы скрыть все под грудой девяток. Подумай хотя бы о том, что Импортуну вовсе ни к чему было бить по голове девять раз – он был мертв значительно раньше.

Может, убийца таким образом решил показать свою собственную страсть к гротеску. Так сказать, проявил болезненную фантазию? Решил, что если Импортуна жил верой в девятки, так и умереть должен в окружении их?

– Не думаю, – усмехнулся инспектор. – В таком случае убийца оказался бы таким же сумасшедшим, как Импортуна. А два сумасшедших в одном и том же деле– это уже слишком. Тут я с тобой никогда не соглашусь, Эллери.

– Признаю твою правоту.

– Ты? Признаешь? Мою правоту? Что это с тобой? – изумленно спросил отец.

– Разумеется, признаю. У человека, который спланировал такое головоломное убийство Джулио, осуществил его, а затем, когда повесился Марко, убил Нино – у этого человека никак нельзя отнять разума. Он бесспорно умен – может, ум и извращенный, но при всем при том необыкновенно острый. Обставляя убийство Нино, он специально засыпал нас девятками. Я прямо вижу, как он усмехается, предвкушая наши будущие затруднения. И тем не менее у меня странное чувство, будто…

– Он сумасшедший!

– Ты только что сказал, что он не может быть сумасшедшим.

– Значит; я изменяю свое мнение, – воскликнул Старик. – Дельце вроде этого может свести с ума целбе управление полиции.

Он и не подозревал, что настоящее сумасшествие еще только начинается.

Первое из анонимных посланий (можно было бы, конечно, называть их и анонимными письмами, но некоторые не содержали ни строчки текста) принес посыльный во вторник утром, 19 сентября.

Оно было отправлено накануне из района, который обслуживается почтамтом Большого Центрального вокзала. Почтовый штемпель от 18 числа. Конверт – обычный, средней величины, который можно купить на любой американской почте от штата Мэн до Гаваев. Адресован инспектору Ричарду Квину, управление полиции Нью-Йррка, Центр-стрит, Нью-Йорк, Н.И.10013. Адрес надписан от руки, шариковой ручкой – одной из миллиардов, ежедневно используемых во всех цивилизованных странах и, по словам знатоков, даже в некоторых нецивилизованных. К тому же буквы были печатные, так что почерковедческая экспертиза исключалась.

Первая реплика инспектора Квина, увидевшего конверт и его содержимое, была такой: «Ну почему это на мою долю!» Таким образом, она слегка отличалась от страстной молитвы Иова, добавившего к этим словам – «О, Господи!». В расследовании дела участвовали мощные полицейские силы, и среди них были чины поважнее инспектора Ричарда Квина. «Ну почему это на мою долю?» Никто не мог ответить на данный вопрос, пока Эллери не разгадал эту и другие загадки.

На почтамте Большого Центрального вокзала не удалось выяснить ничего интересного. Хотя позднее, когда Эллери обратил внимание, что индекс этого почтамта 10017 и предположил, что, видимо, последующие анонимные послания будут отправляться с почт, суммы цифр в индексах которых кратны девяти, появилась слабая надежда, что наблюдательные посты в таких почтовых отделениях смогут что-нибудь заметить. И действительно, последующие анонимки пришли с почтамта Триёоро 10035, с почтамта вокзала на Черч-стрит 10008 и с почтамта на-Мониигсайд-стрит 10026. Однако отправителя анонимок установить не удалось.

Никаких отпечатков пальцев или чего-то примечательного на конверте не было.

Когда занятые расследованием чины сошлись во мие, – нии, что анонимное послание отправлено убийцей, сверху пришло распоряжение держать в тайне содержание послания, версию, что оно отправлено убийцей и даже сам факт его получения. Руководство полиции объявило, что любое нарушение этого приказа, следствием которого стала бы утечка информации в прессу, на радио и телевидение, повлечет суровое наказание. Когда пришли очередные анонимные послания, недвусмысленный этот приказ был повторен в еще более категоричной форме.

Что же извлек инспектор Квин утром 19 сентября из обычного конверта со штемпелем почты Большого Центрального вокзала? Часть жесткой, совершенно непользо-ваиной игральной карты с красной рубашкой. Самое примечательное в ней было то, что она была разорвана строго посередине.

Это была половинка крестовой девятки.

Стоило инспектору увидеть на уголке карты цифру девять, как в его мозгу молнией блеснул образ перазор-вапной крестовой девятки. Он так осторожно взял половинку карты, будто она была пропитана ядом контактного действия, убивающим мгновенно.

– Прислано убийцей Импортуиы! – веско сказал он Эллери, который примчался в кабинет отца по его звонку. – Доказательство – то, что это именно девятка.

– И не только это!

– Что же еще? – обиженно надул губы инспектор, явно ожидавший похвалы за хорошо усвоенный урок.

– Когда было отправлено это послание?

– По почтовому штемпелю – 18 сентября.

– Сентябрь – девятый месяц. И сумма цифр числа восемнадцать – тоже девять. Кроме того, не забывай, что Импортуна был убит девятого сентября – то есть за девять дней до того дня, когда это было отправлено.

Инспектор хлопнул себя по лбу.

– Да… Тут все время надо быть начеку! Ну да ладно. Итак, половина разорванной крестовой девятки. Девятка уже говорит сама за себя. Я согласен со всеми твоими замечаниями. Я вообще согласен со всем! Несомненно, это связано с делом Импортуны. Ну и что с того, мальчик мой? Что это нам дает?

В серых глазах младшего Квина запрыгали бесенята.

– Ты никогда еще не пытался узнать свое будущее у гадалок на Кони Айленд?

– На Кони-Айленд? – проговорил Старик, чуя какой-то подвох. – Будущее?.. Нет.

– Да-да, узнать свое будущее! Разве тебе не известно, что каждая из пятидесяти двух карт колоды имеет у гадалки свой смысл, который не повторяется? Бубновая пятерка, к примеру, означает срочную весть. Валет червей – священника. Пиковый туз…

– Спасибо, просветил. Достаточно, – раздраженно перебил инспектор. – И что же означает крестовая девятка?

– Последнее предостережение.

– Последнее предостережение? – лицо инспектора Квина изумленно вытянулось.

– Нет, не последнее предостережение, папа, извини.

– Что ты путаешь меня! То последнее предостережение, то не последнее! Эллери, я сегодня не расположен к шуткам!

– А я и не шучу. Это целая крестовая девятка означает последнее предостережение. Но данная карта разорвана пополам. Если же есть только половинка карты, правило гласит, что смысл меняется на прямо противоположный.

– На прямо противоположный? – инспектор был окончательно сбит с толку. – То есть ты хочешь сказать– первое предостережение?

– Это же очевидно!

– А от чего нас хотят предостеречь?

– Не могу сказать.

– Почему не можешь?

– Потому что не знаю.

– Не знаешь? Ну, Эллери, так дело не пойдет! Ты целый час расхаживаешь тут по моему кабинету, читаешь лекции по гаданию, а в итоге – нуль! Я слушаю тебя, разинув рот, как балбес, а потом ты говоришь, что ничего не знаешь. А мне ведь писать докладную начальству!

– Папа, я очень хочу тебе помочь. Но я и в самом деле не знаю, от чего он тебя предостерегает. Впрочем, какая разница – первое это предупреждение или последнее.

С криком «Господи, дай мне силы!» инспектор выбежал из кабинета, держа в руках таинственное послание. Поздно ночью, ворочаясь в постели, он был одолеваем воспоминаниями о событиях минувшего дня. Половина карты… Первое предупреждение… Что это значит, Квин?.. Не знаю, сэр… А этот ваш шалопай – я хочу сказать, ваш сын – у него еще нет никакого мнения на этот счет? А, Квин? Что за проклятое дело!.. Нет, сэр, Эллери не знает, как объяснить… Господи! Сколько еще кошмарных снов с физиономией разъяренного шефа мне предстоит?

Второе послание пришло в таком же конверте и тоже было адресовано инспектору Квину. На этот раз, однако, там была не половина карты и даже не целая карта. Там был маленький листочек дешевой белой бумаги, на краю которого под микроскопом можно было разглядеть остатки клея и красной ткани. Водяных знаков на листке не было.

Заключение криминалистов из лаборатории гласило:

«Данный лист бумаги вырван из обыкновенного блокнота, который продается в любом магазине за десять центов. Невозможно указать, где блокнот произведен и куплен, а если бы даже и было можно…» Словом, можно не продолжать.

Содержание записки, написанной большими буквами шариковой ручкой, проясняло дело не более, чем заключение криминалистической лаборатории.

ОДИН ДРУГ МОЛОДОСТИ НИНО СТАЛ СУДЬЕЙ В ВЕРХОВНОМ СУДЕ.

И – все. Подпись отсутствовала.

Даже высшие полицейские чины решили положиться в отношении этой новой улики на суждение Ричарда Квина. Тот, в свою очередь, изложил им мнение сына – мол, послания намекают на некую девятку, хотя более точно ничего сказать нельзя. Итак, один из друзей молодости Нино якобы сделал карьеру и стал членом Верховного суда США. Остается только порадоваться за него, если это действительно так, отметил заместитель шефа полиции по правовым вопросам.

– Но я спрашиваю вас – что с того? Что из этого следует?

Характерно, что никому даже в голову не пришло, что речь может идти о Верховном суде штата Нью-Йорк. Всем сразу пришел на ум Верховный суд США с его девятью членами.

В самом послании было ровно девять слов.

– Знаете, что я скажу? – заявил шеф полиции. – Гори оно все ясным огнем!

Тем не менее принятый в полиции порядок требовал провести розыск друга молодости Нино и выяснение деталей его карьеры.

Третье послание напоминало первое: в конверте снова была совершенно новая игральная карта с красной рубашкой.

На этот раз она была целой.

Девятка червей.

– Я скоро свихнусь! – проворчал инспектор. – Что означает девятка червей у гадалки?

– Обыкновенно она означает разочарование, – ответил Эллери.

– Разочарование? Что это значит? Разочарование для кого?

– Наверное, он всего лишь хочет сказать, что разочарование ждет нас с тобой, – сказал Эллери и так сильно потянул себя за нос, что из глаз у него брызнули слезы.

Следующее анонимное послание отличалось прямотой содержания и поддавалось пониманию гораздо легче.

РАНЬШЕ НИНО БЫЛ ПОЛУПРОФЕССИОНАЛЬНЫМ БЕЙСБОЛИСТОМ В БИНГХЭМПТОНЕ, ШТАТ НЬЮ-ЙОРК.

– Что, Импортуна когда-нибудь играл в бейсбол в полупрофессиональной команде? – удивленно спросил инспектор.

– Ты спрашиваешь об этом меня? – воскликнул Эллери. – Я не знаю!

В последнее время он отвечал очень громко, как будто постепенно становился глухим. Или мир становился все более глух к нему.

– Успокойся, мой мальчик. Это я просто размышляю вслух. В команде по бейсболу на поле выходят…

– Да, девять игроков, ты прав. Я уже обратил на это внимание. Спасибо.

– …снова девять слов. Это я тоже заметил. Не пойму только, что все это значит. Куда он клонит?

Меморандум, направленный инспектору Р. Квину от заместителя шефа полиции Лью В. Малавана: «Справьтесь о занятиях бейсболом Нино Импортуно или Туллио Импортунато».

– Черт меня подери совсем! – возопил инспектор. – Здесь ведь тоже девять слов!

Далее события развивались по прежней схеме. В еле-дующем конверте опять была карта, видимо, из той же колоды.

Только на этот раз девятка пик.

– Пустые хлопоты, – сказал Эллери.

– Сам понимаю, что пустые! – раздраженно буркнул инспектор. – Ты мне лучше скажи, что значит пиковая девятка.

– То и значит. Пустые хлопоты.

– И больше ничего?

– Ну, видимо, хлопоты, связанные с кем-то.

– Ас кем?

– Представления не имею. Впрочем, знаю, с кем. Скорее всего, пустые хлопоты с Вирджинией Импортуна. В конце концов, ведь это она, по-вашему, столь мерзким способом отделалась от своего супруга.

– Но ведь все эти послания совершенно бестолковы!

– Знаю. Но я и не думаю, что убийца шлет все это, чтобы указать нам какой-то путь. Разве что в психушку.

– Вот именно. Шлет просто для потехи.

– С этим я не соглашусь.

– Но ведь ты только что сам сказал!

– Мало ли что говорят люди! Все эти послания преследуют гораздо более разумную цель – точнее, более практичную: поводить за нос всю нью-йоркскую полицию и подкинуть ей работенки. Трудность в том, что… О, черт, папа, лучше уж я пойду засяду за свой роман и забуду обо всем.

– Ты что, все еще не закончил его? – холодно осведомился инспектор.

Эллери выскользнул из его кабинета.

НА РАНЧО НИНО В ПАЛМ-СПРИНГС ЕСТЬ ПЛОЩАДКА ДЛЯ ГОЛЬФА.

Тот же конверт, та же бумага, те же печатные буквы, написанные той же шариковой авторучкой.

Зацепиться не за что.

– Напоминает рекламное объявление маклера по продаже земельных участков, – проворчал Эллери. – Ты, конечно, понимаешь, на что он намекает?

– Ребенку ясно, на что, – угрюмо ответил инспектор. – На частных площадках для гольфа обычно бывает девять лунок.

– Даже если у Нино на площадке их восемнадцать…

– Знаю, Эллери. 1 плюс 8 будет 9.

– И в письме опять девять слов, черт бы его подрал, – ругнулся Эллери без стеснения. – Я хотел бы… я бы хотел знать, зачем он делает все это?

Если это письмо напоминало рекламу маклера, то следующее было совсем из другой оперы.

ИМПОРТУНА БИЛ СВОЮ МИЛУЮ ГОЛУБКУ КОШКОЙ С ДЕВЯТЬЮ ХВОСТАМИ.

– Да, – проговорил Эллери, – мне интересно только одно: неужели на покойном теперь так и будет ярлык извращенца-садиста?

– Будь уверен, пресса, узнай она об этой клубничке, так и начала бы смаковать ее, – покачал головой инспектор. – Думаешь, это правда?

– Откуда мне знать? Постельные тайны Импортуны мне неведомы. Впрочем, почему бы и нет? Человеку, который привык рисковать, располагая пятьюстами миллионами долларов, обычные супружеские радости могут показаться пресными.

– Кто это додумался назвать эту плетку из сексшопа девятихвостой кошкой?

– Ничего тут непонятного нет. Следы от девяти ее концов на коже очень похожи на царапины от кошачьей лапы. Разумеется, я знаю об этом только понаслышке.

– Ну и черт с ним.

Инспектор направился докладывать начальству о дальнейшем развитии событий.

– Постой! – крикнул ему вслед Эллери. – Есть еще такая поговорка: «У кошки – девять жизней»! Не забудь упомянуть о ней!

Прошла почти неделя, но писем больше не было.

– Все, конец, – сказал воспрянувший духом инспектор. – Ему надоело водить меня за нос.

– Нет, отец, – возразил Эллери. – Он просто решил помучить тебя ожиданием. Ты сам не замечаешь, что уже сидишь у него на крючке.

– Но откуда ты знаешь, что еще что-то придет?

На следующее утро среди прочей почты на столе инспектора лежал конверт с письмом:

НИНО ХОТЕЛ КУПИТЬ МУЗ ДЛЯ ВИЛЛЫ В ЛУГАНО (ИТАЛИЯ).

– Очко в твою пользу, – пробормотал инспектор. – Музы? Может, это какой-то намек на мафиози?

– Нет, папа, – устало ответил Эллери. – Музы – это не мафиози. Музы – это девять муз. Девять дочерей Мнемозины и Зевса: Каллиопа, Клио, Эрато – и так далее. Это из греческой мифологии.

Инспектор дрожащей рукой прикрыл глаза.

– И, разумеется, снова девять слов. У Импортуиы на самом деле есть вилла в Италии? – спросил Эллери.

– Что? А… Полагаю, есть. Даже уверен. Но какая нам разница? Это просто кошмарный сон какой-то! Неужели он никогда не кончится?

Вопрос был, в сущности, чисто риторическим. Тем не менее Эллери ответил.

– Нет, – сказал он. – Будет еще только одно. Последнее.

И два дня спустя на стол инспектора снова лег конверт. Он вскрыл его, и оттуда выпала еще одна новая карта с красной рубашкой.

Крестовая девятка.

– Но ведь он уже присылал мне крестовую девятку! – запротестовал инспектор Квин, будто неведомый его корреспондент нарушил какие-то правила. – В первом послании!

– Он присылал тебе половинку крестовой девятки, – поправил Эллери. – А это нечто совершенно иное. Кроме прочего, это доказывает, что ему пришлось купить еще одну колоду с красной рубашкой, чтобы послать тебе целую девятку крестей – ведь одну он уже разорвал.

– Это что-то меняет? – опасливо спросил отец.

– Абсолютно ничего, – ответил Эллери. – Так-, про-сто к слову пришлось. Прекрасно, господа. Вы, разумеется, понимаете, что это должно означать?

– Что? – вырвалось разом у нескольких присутствующих полицейских чинов.

– Помнишь, папа, я тебе уже объяснял значение целой крестовой девятки?

Инспектор густо покраснел.

– Прости, я запамятовал, что она значит.

– Последнее предостережение.

– Верно. Последнее предостережение. Именно. Последнее предостережение для кого? И о чем, Эллери?

– Понятия не имею.

Инспектор слабо улыбнулся, как бы извиняясь перед начальством за неудачный ответ своего отпрыска.

Тут шеф полиции взревел:

– Неужели в этом проклятом заведении никто так и не сможет объяснить, что значат эти идиотские послания?

Молчание было ему ответом.

– Можно мне высказать одно соображение? – спросил Эллери.

– Вы у нас не работаете, Квин.

– Это верно, сэр. Однако я могу заверить вас, что это было последнее послание.

– Откуда вы знаете?

– Потому что оно девятое, сэр, – ответил Эллери и загнул все пальцы на руках, кроме большого на правой.

Шли дни. Больше посланий не поступало. Как ни был ничтожен триумф Эллери, он слегка польстил его самолюбию. Сам он все эти дни отирался в управлении и собирал крохи информации. К примеру, он принадлежал к числу тех привилегированных особ, которых посвятили в тайну, что все девять посланий пришли в течение двадцати семи дней.

А двадцать семь делится на девять.

И сумма цифр числа двадцать семь равна девяти.

Все это время у Эллери в голове постоянно вертелась одна мысль: «Как-то он хочет нас одурачить, нагромождая эти девятки одна на другую. Но как?»

Инспектор Квин снова и снова перечитывал все послания'и добился того, что выучил их наизусть. Тем не менее это так и не смогло пролить свет на загадку убийства.

Ранее существовавшая версия, что Нино Импортуну вначале отравили, а уже потом убили ударами по голове, была опровергнута токсикологической экспертизой. Причиной расстройства его желудка оказалась роковая ошибка его темпераментного шеф-повара. Самым худшим ее последствием могло быть только увольнение последнего.

За день до юбилея миссис Импортуна попросила Цезаря приготовить Caccuicco alia Livornese, рагу, которое готовят, в Ливорно из даров моря. В обязательном порядке в это рагу входили отварные омар и каракатица. Цезарь настоял на том, что итальянские блюда следует готовить из итальянского же сырья. В итоге омара и каракатицу привезли из Италии самолетом. Цезарь вначале приготовил соус, в котором стал варить омара и каракатицу. Когда он попробовал, что получилось, он прямо взвыл от отвращения. По его мнению, каракатица была просто отвратительна на вкус. Он заявил, что он не будет готовить это рагу, что его честь шеф-повара будет поставлена под угрозу из-за столь отвратительного продукта. Импортуна лично поспешил на кухню, чтобы уговорить его не подавать тотчас же в отставку.

Пробуя каракатицу, он съел немалый ее кусок и без колебаний принял сторону Цезаря, который был польщен и взял назад свое заявление об отставке. Рагу было вычеркнуто из меню. Цезарь этим вечером почувствовал легкое расстройство желудка, примерно в то же время, когда у Импортуиы начались желудочные колики. К несчастью, рагу не удалось подвергнуть анализу, поскольку оно было выброшено на помойку. Следы непереваренной каракатицы правда были обнаружены в желудке Им-портуны, и исследование показало, что именно она была причиной легкого пищевого отравления. Протухшая каракатица не имела никакого отношения к убийце.

Существовала другая версия, что Нино Импортуна и его брат Джулио – а может, и все три брата – были связаны с мафией. Ее поддерживали те полицейские чины, которые утверждали, что анонимные послания – это дело рук просто какого-то сумасшедшего, а к преступлению они не имеют никакого отношения. Сторонники мафиозной версии, козыряя сицилийским происхождением Им-портунато, утверждали, что мафия проникла в некоторые отрасли концерна Импортунато и что убийство братьев – это следствие неизбежной борьбы за власть над огромной индустриальной империей.

Но и эта версия не выдержала проверки. Не удалось найти ни одного доказательства связи Нино, Марко и Джулио, а также фирм концерна с мафией. Таково было общее мнение полиции и ФБР.

Если для инспектора Квина и его коллег отсутствие продвижения в этом деле вызвало просто разочарование, то Эллери воспринял это как личное оскорбление. Роман, от которого его издатель уже давно отказался, истлевал недописанным на его письменном столе. Эллери плохо спал, по ночам вскакивал от ночных кошмаров, в которых решающая роль принадлежала девятке, за столом едва притрагивался к еде, теряя фунт за фунтом, которые отнюдь не помешали бы его и без того стройной фигуре. Он стал раздражителен и грубил даже своему отцу и экономке, бедной миссис Фабрикант, которая в эти дни постоянно ударялась в слезы.