Текст книги "Девять месяцев до убийства"

Автор книги: Эллери Куин (Квин)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 32 страниц)

Холмса я застал в столовой приюта в обществе лорда Карфакса и мисс Салли Янг.

Последняя приветствовала меня с улыбкой:

– Позвольте предложить и вам чашечку кофе, доктор Ватсон.

Я с благодарностью отказался, а Холмс сказал без предисловий:

– Вы пришли вовремя. Ватсон, лорд Карфакс как раз намерен сообщить нам что-то важное.

Его Лордство, как мне показалось, недовольно поморщился.

– От моего коллеги вы можете ничего не скрывать, Ваше Лордство.

– Ну хорошо. Как я собирался сказать вам перед самым приходом доктора Ватсона, мистер Холмс, Майкл два года назад покинул Лондон и отправился в Париж. Можно было ожидать, что в этом развратнейшем из городов он предастся самой что ни на есть распутной жизни. И все же я старался не прерывать с ним связи и был настолько же удивлен, насколько и обрадован, когда узнал, что он записался в Сорбонну, чтобы изучать медицину. Мы обменивались письмами, и я уже начал было видеть его будущее в розовом свете. Казалось, он решил начать жизнь заново.

Его Лордство опустил глаза. На тонких чертах его лица отразилась печаль.

– Но затем грянула катастрофа. Я просто потерял дар речи, когда узнал, что Майкл женился на уличной женщине.

– Вы познакомились с ней, милорд?

– Разумеется нет, мистер Холмс. Признаюсь вам, что встречу лицом к лицу с ней я бы просто не вынес. Но должен добавить, что не стал бы уклоняться от такой встречи, если бы возникла крайняя нужда в ней.

– Откуда же вы тогда знаете, что она – уличная женщина? Едва ли ваш брат так и написал вам, извещая о своей женитьбе.

– Мой брат ничего не сообщил мне. Меня известил письмом его товарищ по университету, человек, правда, мне не достаточно хорошо знакомый, но, если судить по письму, искренне озабоченный судьбой Майкла. Этот господин сообщил мне также о роде занятий Анджелы Осборн и настоятельно рекомендовал немедленно приехать в Париж, если меня хоть сколько-нибудь заботит будущее брата, чтобы навести порядок в его делах, пока окончательно не будет поздно.

– Вы сообщили о письме отцу?

– Я не сделал бы этого ни при каких обстоятельствах, – отрезал лорд Карфакс. – К несчастью, человек, написавший мне, позаботился и об этом. Он отослал сразу два письма – видимо, на тот случай, если одно из них останется без внимания.

– Что сказал по данному поводу ваш отец?

– Этого вы могли бы и не спрашивать, мистер Холмс.

– Не счел ли герцог за лучшее вынести свое суждение лишь после того, как ему будут представлены доказательства?

– Нет. Чистосердечие, с которым было написано письмо, не оставляло никаких сомнений в подлинности сообщаемых фактов. Да и у меня самого их не возникло. Что же касается отца, полученное известие вполне соответствовало тому, чего он ожидал от Майкла.

Лорд Карфакс умолк. На его лице застыла печаль.

– Не так-то легко забыть, как отец отрекся от него. Я опасался, что отец тоже получит такое письмо, и сразу поспешил к нему, в его лондонский дом. Я нашел его занятым живописью. Натурщица прикрыла свою наготу, когда я вошел в мастерскую, а отец отложил кисть. Смерив меня спокойным взглядом, он спросил: «Что тебя привело ко мне в это время дня, Ричард?» Конверт с французской почтовой маркой, который я увидал на столе, сразу выдал мне истину. Я указал на него.

– Вот это, ваша милость. Предполагаю, письмо из Парижа?

– Совершенно верно.

Он взял конверт, однако письмо доставать не стал.

– Они выбрали не тот конверт, который следовало бы. Надо было с черной каемочкой.

Лорд Карфакс пожал плечами.

– Не понимаю вас, – сказал я.

С выражением полного безразличия он положил письмо назад.

– Неужели им не известно, что сообщение о смерти принято присылать в конверте с траурной рамкой? Ричард, после этого письма Майкл для меня мертв. Я уже прочел в сердце своем заупокойную молитву по нем, и предал его тело земле.

Эти ужасные слова поразили меня как громом. Зная, что всякие попытки перечить ему бессмысленны, я удалился.

– И вы не сделали никаких попыток связаться с Майклом? – спросил Холмс.

– Нет, сэр. Я решил, что его уже не спасти. Правда, месяца два спустя я получил анонимное письмо, где сообщалось, что я найду кое-что интересное для себя, если осмотрю этот приют для бедняков. Я пришел сюда и, думаю, нет смысла говорить, что я здесь нашел.

– А вы сохранили письмо, Ваше Лордство.

– Нет.

– Жаль.

Было заметно, что лорд Карфакс изо всех сил пытается сохранить обычную сдержанность. И вдруг он не выдержал:

– Мистер Холмс, вы и представить себе не можете, какой ужас я испытал, когда нашел здесь Майкла в том состоянии, в котором он пребывает сегодня, когда увидел, что он был зверски избит и превратился в жалкое существо, в котором едва ли осталась хотя бы искорка рассудка.

– И что же вы предприняли дальше, если мне позволительно спросить?

Лорд Карфакс пожал плечами.

– Приют для бедняков – ничуть не худшее место, чем любое другое для него.

Мисс Салли Янг молчала, не отрываясь глядя на лицо Его Лордства. Она явно была потрясена до глубины души. От лорда Карфакса это не укрылось. С печальной улыбкой он сказал:

– Уверен, что вы простите, любовь моя, что я не сказал вам обо всем раньше. Мне казалось, что этого не нужно. Даже – нежелательно. Я хотел, чтобы Майкл мог оставаться здесь, и должен признаться, мои планы не включали в себя открыть вам и вашему дяде, кто он на самом деле.

– Понимаю, – спокойно сказала девушка. – Вы были вправе сохранять при себе эту тайну, милорд, хотя бы уже потому, что ваши пожертвования для приюта были столь щедрыми.

Кажется, ее слова задели аристократа.

– Я делал свои пожертвования, совершенно не принимая этого в расчет, любовь моя. Но не буду лукавить – то, что Майкл нашел здесь кров, заставило меня уделять приюту большее внимание. Стало быть, мною двигали и эгоистические, и филантропические мотивы сразу.

Холмс пристально следил за лордом Карфаксом на протяжении всей его речи.

– А вы не предпринимали никаких попыток помочь вашему брату?

– Я предпринял одну попытку, – ответил Его Лордство. – Я связался с парижской полицией, а также со Скотланд-Ярдом, чтобы выяснить нет ли у них в делах каких-либо сведений, которые могли бы указать, кто и как избил моего брата. Но они ничего не нашли.

– И вы сочли, что с делом покончено?

– Да! – воскликнул с мукой на лице аристократ. – Что же я мог еще?!

– Негодяи должны предстать перед судом.

– Но как, как этого добиться? Ведь Майкл безнадежно болен. Не думаю, что он оказался бы в состоянии опознать тех, кто его избил. А если б и мог, его показания не признал бы действительными ни один суд.

– Понимаю, – серьезно сказал Холмс.

Но я заметил, что он вовсе не удовлетворен услышанным.

– А что же его жена, Анджела Осборн?

– Я так и не нашел ее.

– У вас не возникло подозрений, что это она написала анонимное письмо?

– Я с самого начала был уверен в этом.

Холмс поднялся.

– Ваше Лордство, позвольте выразить вам благодарность за то, что вы были так откровенны с нами при обсуждении столь нелегкой для вас темы.

Лорд Карфакс ответил с грустной улыбкой:

– Смею заверить вас, сэр, что сделал я это вовсе нс по доброй воле. Просто у меня не было никаких сомнений, что вы все равно узнаете обо всем, только из других источников. Ну, а теперь наверное можно и забыть об этом деле?

– Боюсь, что нет.

Лорд Карфакс пристально посмотрел на нас.

– Клянусь честью, сэр, Майкл совершенно непричастен к ужасным убийствам, которые взбудоражили весь Лондон!

– Принимаю ваши уверения с благодарностью. Вы успокоили меня, – ответил Холмс, – обещаю Вашему

Лордству, что приложу все силы, чтобы впредь не доставлять вам излишних страданий.

Лорд Карфакс молча поклонился. На том мы и распрощались. Но когда Холмс и я покидали приют, у меня перед глазами так и стояла картина – затаившийся в углу отвратительной бойни Майкл Осборн, будто пьяный от вида крови.

Ищейка Эллери приносит вести

Грант Эймз Третий в полном изнеможении лежал на софе у Эллери, стараясь не расплескать стакан, поставленный на живот.

– Я уходил от тебя бодрый и жизнерадостный, как молодой пес, а вернулся абсолютной развалиной.

– И всего-то после двух розыскных экспедиций?

– Розыскных экспедиций? Знаешь, одно дело – на вольном воздухе. Там можно затаиться где-нибудь в кустах и наблюдать. Но в комнате, один на один… Тут же не отмолчишься.

Эллери сидел за пишущей машинкой, все еще в пижаме и в задумчивости скреб щетину на подбородке, из которой в скором времени обещала вырасти окладистая борода. Потом напечатал еще четыре слова и снова замер в раздумье.

– Стало быть, все твои усилия не принесли никаких плодов?

– Плодов было предостаточно. Предо мной предстали два райских древа, одно – еще в весеннем цвету, другое – уже в золоте увядания. Но вот беда – на корзинах с обильными плодами сих древ была вывешена табличка с чересчур высокой ценой.

– Понимаю – женитьба! А что, и женился бы!

Несмотря на крайнее изнурение, Эймс вздрогнул.

– Если ты проповедуешь мазохизм и сам склонен к нему, давай поговорим об этом твоем грехе как-нибудь позже. Я еще недостаточно пришел в себя.

– Ты уверен, что ни одна из этих двух дам не подложила тебе дневник?

– Мэджи Шорт полагает, что Шерлок Холмс – это название новой модной прически. Кэтрин Лемберт… Ну, Кэт в полном порядке – начиная от шеи – и вниз. Занимается живописью, да будет тебе известно. Только что закончила заниматься ремонтом своей виллы. Просто необыкновенной энергии женщина. Вся как взведенная пружина. Сидишь рядом и ждешь, что она вот-вот сорвется, и конец прилетит тебе в лоб.

– Вероятно, она кокетничала с тобой до самозабвения, – сказал Эллери, не принимая в расчет чувств Гранта. – И при желании нетрудно было навести разговор на интересующую нас тему.

– Я достаточно сделал для того, чтобы исполнить свой долг, – с достоинством ответил Грант. – Я ставил перед ней самые хитроумные вопросы, раскидывая дьявольские сети, проникал в самое сокровенное и потаенное…

– Какие вопросы, например?

– Ну, например: «Кэт, когда мы последний раз ездили на пикник, ты не положила мне в машину рукопись для Эллери Квина?»

– И что же она ответила?

Грант пожал плечами.

– Она ответила вопросом на вопрос: «Эллери Квин? Это еще что за тип?»

– Я что, давно не выставлял тебя за дверь? Ты хочешь снова вынудить меня?

– Надо быть добрее и более чутким к старому другу, дорогой.

Грант сделал большой глоток.

– Я же не сказал, что совсем уж ничего не достиг. Половину подозреваемых мы теперь можем вычеркнуть из списка. А я с новой энергией примусь за поиски. За Бронксом расположена Нью-Рошель.

– И кто же живет там?

– Рэйчел Хагер, третья в моем списке. И остается Пэгги Келли, котеночек из Беннингтона, которого можно найти повсюду, где только затевается какой-нибудь марш протеста – лишь бы он был достаточно идиотским.

– Итак – двое подозреваемых, – сказал Эллери. – Но не торопись. Не пори горячку. Вначале сядь где-нибудь, посиди, подумай, как тебе лучше действовать.

– Ты что, хочешь, чтобы я сидел сложа руки?

– А разве в этом искусстве ты не достиг сияющих вершин? Но, ради всего святого, займись этим не у меня в квартире. Мне надо закончить книгу.

– Ты дочитал дневник? – спросил плейбой, нс двигаясь с места.

– Я был занят – писал.

– Но ты, по крайней мере, прочел достаточно, чтобы определить, кто убийца?

– Братец, – ответил Эллери, – я еще не знаю, кто убийца в моем собственном романе.

– Тогда я оставляю тебя – так и быть, предайся самозабвенно работе. О-хо-хо. Что-то будет, если мы так и не выясним, кто прислал тебе рукопись?

– Я думаю, что смогу пережить этот удар.

– Просто в толк не возьму, почему все считают тебя таким великим? – дерзостно спросил молодой человеки удалился.

Рассудок у Эллери совершенно оцепенел. Машинка, кажется, удалилась за линию горизонта и окуталась там туманом. Одолевали всякие праздные мысли. Интересно, как там отец на Бермудах? Как расходится последняя книжка? Он так и не задал себе вопроса – кто же послал ему с Грантом Эймзом Третьим эту рукопись. Он уже знал, кто. А зная это, совсем нетрудно угадать, кто же был загадочным визитером из Парижа, явившимся к Холмсу (Эллери уже заглянул в начало следующей главы рукописи).

После непродолжительной борьбы с самим собой, которая была им проиграна, Эллери направился в спальню. Поднял дневник Ватсона с пола, где оставил его в прошлый раз, растянулся на кровати и принялся за чтение.

Восьмая глава. Визитер из Парижа

Последующие дни были просто мучительны. За все годы, которые я знал Холмса, он никогда еще не был столь беспокойным, и никогда с ним не было так тяжело.

После нашей беседы с лордом Карфаксом Холмс впал в какое-то оцепенение, из которого ничто не могло его вывести. На мои попытки вызвать его на разговор он не реагировал. Постепенно мне стало ясно, что это дело захватило меня несравненно больше, чем все те расследования, в которых мне доводилось сопутствовать Холмсу. Стоило только вспомнить, какую неразбериху я внес во все, как становилось ясным – меня следовало наказать презрением. Словом, я отступил на свои привычные позиции пассивного наблюдателя и стал ждать дальнейшего развития событий.

А они развивались неспешно. Холмс, как и Потрошитель, перешел на ночной образ существования. Каждый вечер он покидал квартиру на Бейкер-стрит, возвращался на рассвете, а день проводил в совершенном молчании. Я оставался в своей комнате, так как знал, что в такое время он нуждается в одиночестве. Порой до меня доносились невыразимо грустные мелодии, которые он играл на скрипке. Когда душа моя разрывалась от них, я выходил в толчею лондонских улиц, надеясь рассеяться.

На третье утро меня привел в ужас вид, в котором вернулся Холмс.

– Господи, боже ты мой! Холмс! – воскликнул я. – Что с вами произошло!

На правой его скуле расплылся большой кровоподтек. Левый рукав его куртки был разорван. Рана на запястье сильно кровила. Он хромал и был настолько грязен, будто принадлежал к числу тех уличных мальчишек, которым столь часто имел обыкновение поручать разные секретные дела.

– Так, произошел небольшой конфликт в одном из темных переулков, Ватсон.

– Позвольте мне перевязать ваши раны!

Я быстро принес из своей комнаты саквояж с инструментами. С хмурым видом он протянул мне руку со сбитыми в кровь костяшками пальцев.

– Я пытался выманить нашего противника из его укрытия, Ватсон, и мне это удалось.

Я силой усадил Холмса в кресло и стал осматривать.

– Удалось, но мне не повезло.

– Вы подвергали себя ужасному риску!

– На мою наживку клюнуло двое бандитов.

– Тех самых, которые охотились за нами?

– Точно. Я только собирался уложить одного из них, но у меня револьвер дал осечку – трижды невезение! – и они ушли от меня.

– Пожалуйста, расслабьтесь, Холмс. Откиньтесь в кресле. Закройте глаза. Наверное, я должен дать вам успокоительного.

Он нетерпеливо отмахнулся.

– Об этой царапине не стоит и говорить. Меня гораздо более мучает неудача. Я был так близок к цели… Протяни руку – и достанешь. Но – не достал. Если бы мне удалось захватить одного из этих негодяев, я бы вытянул из него имя того, кто их послал напасть на нас. Это уж вы мне поверьте.

– Вы думаете, что эти типы как-то связаны с Потрошителем? Причастны к его убийствам?

– Конечно, нет! Это – вполне благопристойные и здравомыслящие уличные бандиты. А нам нужен сумасшедший.

Холмс беспокойно дернулся, пытаясь высвободиться из моих рук.

– Тот, кто нам нужен, – это тип совершенно другого пошиба. Это – кровожадный тигр, который так и рыщет в поисках жертвы по джунглям Лондона.

Тут мне вспомнилось одно имя, наводящее страх.

– Профессор Мориарти?

– Нет, профессор здесь ни при чем. Я навел справки – чем он занят сейчас и где он находится. Он сейчас в другом месте. Нет, это не профессор. Есть четыре человека, на которых могло бы пасть подозрение, и он – один из четырех. В этом я убежден.

– А кто остальные три?

– Какое это имеет значение, если мы все равно не можем схватить его с поличным.

Постепенно сказалось то колоссальное напряжение, которое ему пришлось испытать. Холмс откинулся на спинку кресла и стал смотреть в потолок, с трудом удерживая тяжелые веки. Однако рассудок его еще далеко не исчерпал своих возможностей.

– Если он такой, как вы говорите, что за смысл ему убивать несчастных уличных девчонок?

– Все обстоит далеко не так просто, Ватсон. В этот лабиринт ведут сразу несколько нитей, и они переплелись так, что не разделишь.

– Ох, не нравится мне этот сумасшедший в приюте, – пробормотал я.

Холмс улыбнулся, но довольно невесело.

– Боюсь, милый мой Ватсон, что вы тянете не за ту ниточку.

– Не могу поверить, что Майкл Осборн не имеет к этому никакого отношения!

– Он наверняка имеет к этому отношение. Но…

Холмс не продолжил, поскольку внизу у входа зазвонил колокольчик. Через некоторое время миссис Хадсон кого-то впустила.

– Я ждал одного посетителя, – сказал Холмс. – Он пунктуален. Пожалуйста, останьтесь, Ватсон. И дайте мне, пожалуйста, мою куртку. А то он, чего доброго, примет меня за уличного забулдыгу, который пришел к вам лечиться.

Он едва успел накинуть домашнюю куртку и раскурить трубку, как миссис Хадсон ввела в нашу гостиную высокого симпатичного блондина. Я решил, что ему около тридцати пяти. Он, без сомнения, был человеком воспитанным: если не считать единственного недоуменного взгляда, он и виду не подал, что заметил, в каком состоянии Холмс.

– А, – сказал Холмс. – Мистер Тимоти Уэнтуорт, я предполагаю. Рады вас приветствовать, сэр. Садитесь вот сюда, в кресло, поближе к огоньку. Воздух сегодня утром холодный и сырой. Это – мой друг и коллега, доктор Ватсон.

Мистер Тимоти Уэнтуорт поклонился и сел в предложенное ему кресло.

– Вы – известный человек, сэр, – сказал он. – И доктор Ватсон – тоже. Это честь для меня—.составить знакомство с вами. Но у меня очень напряженная жизнь в Париже, очень много деловых встреч, я с трудом смог высвободиться – только потому, что мне небезразлична судьба моего друга Майкла Осборна. Для меня так и осталось загадкой его исчезновение из Парижа – совершенно внезапно, без всякого предупреждения. Он никого не поставил в известность. Но если я смогу сделать для него хоть что-нибудь, хоть чем-то помочь Майклу, это оправдает все неудобства, доставленные мне необходимостью пересекать пролив.

– Редкая ныне верность дружбе, – сказал Холмс. – Вероятно, у нас есть небезынтересные новости друг для друга, мистер Уэнтуорт. Если вы изъявите готовность сообщить нам то, что знаете о жизни Майкла в Париже, я расскажу вам конец всей этой истории.

– Согласен. Я познакомился с Майклом примерно два года назад, когда мы оба записались в Сорбонну. Я думаю, он нравился мне именно потому, что мы были такими разными. Сам я довольно сдержанный человек, мои друзья считают меня даже робким. У Майкла, наоборот, был кипучий темперамент – иногда он действовал безоглядно, а порой – даже жестоко, если полагал, что с ним обошлись несправедливо. На какую бы тему ни заходил разговор, он стремился непременно высказать свое мнение. И все же мы очень хорошо подходили друг к другу, ведь каждый из нас позволял другому иметь его слабости. Я просто благодарю Бога, что у меня был он.

– И, разумеется, – а в этом у меня нет никаких сомнений– он тоже должен был благодарить Бога за то, что у него были вы, – сказал Холмс. – Ну, а теперь расскажите мне, пожалуйста, что вы знаете о его приватной жизни.

– У нас не было никаких тайн друг от друга. Я скоро узнал, что он – второй сын в семье британских аристократов.

– Его сильно удручало, что он как второй сын не унаследует никакого титула?

Лоб мистера Тимоти Уэнтуорта прорезали морщины, когда он раздумывал, как ответить на этот вопрос.

– Наверно, можно сказать – «да». Но, с другой стороны, можно сказать и «нет». У Майкла была склонность к весьма разнузданной, если можно так выразиться, жизни. Его происхождение и воспитание не позволяли вести такую жизнь, и в результате у него возникло чувство вины. Ему нужен был клапан, чтобы выпустить это чувство вины наружу, и его положение второго сына как бы дало ему повод для недовольства, а это, в свою очередь, превратилось в оправдание его поведения.

Наш молодой гость запнулся.

– Кажется, я нс слишком-то хорошо объясняю.

– Напротив! – заверил его Холмс. – Вы излагаете все на удивление ясно. Позвольте высказать предположение, что Майкл не питал никакой злобы ни к своему отцу, ни к своему-брату.

– Я уверен, что нет. Но, в свою очередь, не могу попять, почему герцог Шайрский испытывал к нему прямо противоположные чувства. Я представляю себе герцога человеком гордым, даже высокомерным– человеком, для которого честь семьи – превыше всего.

– Вы ничуть не ошибаетесь. Но продолжайте, пожалуйста, ваше повествование.

– М-да. Ну, а потом началась история с Майклом и этой женщиной.

Ошибиться было невозможно – в голосе Тимоти звучала явная неприязнь, даже отвращение.

– Майкл познакомился с ней в какой-то крысиной норе на площади Пигаль. Мне рассказал на следующий же день. Я счел это просто мимолетным увлечением и НС придал особого значения. Но скоро понял, что Майкл с каждым днем становится все дальше и дальше от меня. Тогда мне'казалось, что происходит это постепенно. Но теперь, оглядываясь назад, понимаю, что все случилось просто стремительно. Минуло совсем немного времени с того дня, как он в первый раз сказал мне о ней и до того, как он пришел собирать вещи на нашу квартиру и сообщил, что женится на этой женщине.

Я позволил себе заметить:

– Вы, наверное, были шокированы, сэр.

– Шокирован – не то слово. Ошеломлен, потрясен, лишился дара речи. Когда нашел, наконец, слова, чтобы образумить его, он только огрызнулся на меня – дескать, надо заботиться о своих собственных делах, и ушел.

В голубых глазах молодого человека, глядевших прямо и открыто, появилось выражение глубокой печали.

– Так и кончилась наша дружба.

– Вы больше не виделись? – негромко спросил Холмс.

– Я пытался встретиться с ним, и мне удавалось ненадолго увидеть его дважды. Разумеется, молву не остановишь– и вскоре Майклу указали на дверь в Сорбонне. Когда я услыхал об этом, решил пойти к нему. Как оказалось, жил он в каком-то неописуемом хлеву на левом берегу Сены. Он был один, когда я посетил его, но полагаю, что жена его жила там же, вместе с ним. Я застал его полупьяным и враждебно настроенным – совсем другой человек, ничуть не похожий на того, которого я знал раньше. Вызвать его на разговор мне не удалось. Я просто положил сколько-то денег на стол и удалился. Четырнадцать дней спустя я встретил его на улице, неподалеку от Сорбонны. Он был в таком состоянии, что у меня просто слов нет, чтобы описать его. Он напоминал какой-то призрак, над которым довлеет проклятие. Совершенно отсутствующий взгляд. Я попытался было заговорить с ним, но он только обругал меня и ушел.

– Если я верно понял вас, вы, стало быть, так ни разу и не видели его жену?

– Нет, но слухов о ней ходило предостаточно. Поговаривали, что у этой женщины есть сообщник, с которым она жила до заключения брака и не прерывала связи даже в замужестве. Правда, больше я об этом ничего не знаю.

Он смолк. Казалось, вся трагическая судьба его друга еще раз проходит перед его внутренним взором. Потом сказал решительно:

– Думаю, что в этой несчастной истории с браком Майкл просто стал игрушкой в чьих-то руках, и все, содеянное им, вовсе не имело целью опозорить дом своих благородных предков.

– Полагаю, что в этом отношении могу всецело согласиться с вами, – сказал Холмс. – Недавно я оказался обладателем ящичка с хирургическими инструментами, принадлежавшими Майклу. Когда я обследовал футляр, выяснилось, что Майкл Осборн тщательно скрыл родовой герб, украшавший его, с помощью куска бархата.

Тимоти Уэнтуорт был поражен до глубины души.

– Ему что, пришлось даже расстаться с инструментами?

– Из чего я умозаключаю, – продолжал Холмс, – что попытка скрыть герб свидетельствует не только о стыде, который он испытывал, но и о стремлении уберечь доброе имя рода, которое он якобы намеревался втоптать в грязь.

– Просто непростительно, как его отец не желает этого видеть. Но теперь, сэр, когда я рассказал все, что знаю, я с нетерпением жду, что поведаете мне вы.

Нельзя было не заметить, что Холмс тянет с ответом. Он поднялся с кресла и стал расхаживать по комнате. Наконец, остановился и сказал:

– Вы больше ничем не сможете помочь Майклу, сэр.

И Уэнтуорт тоже, казалось, с трудом удерживается, чтобы не вскочить.

– Но ведь мы же уговорились!

– Через какое-то время после вашей последней встречи с Майклом случилось несчастье. К настоящему времени он совершенно лишился рассудка, мистер Уэнтуорт. Он ничего не может вспомнить из своего прошлого и, вероятно, память уже никогда не вернется к нему. Однако он – в заботливых руках. Повторю – вы ничего не сможете для него сделать, и если я вам решительно не советую видеться с ним, то лишь потому, что хочу избавить от дальнейших душевных мук.

Тимоти Уэнтуорт в глубокой печали смотрел себе под ноги и обдумывал совет, данный ему Холмсом. Я почувствовал облегчение, когда он сказал, наконец, со вздохом:

– Хорошо, мистер Холмс, будем считать, что с этим делом улажено.

– Уэнтуорт поднялся и протянул моему другу руку.

– Но если я когда-либо смогу что-то сделать для него, сэр, то дайте мне знать, пожалуйста.

– В этом вы можете смело на меня положиться.

Когда молодой человек откланялся, Холмс долго глядел ему вслед из окна, а когда, наконец, заговорил снова, голос его был столь тих, что я с трудом разбирал слова.

– Чем более тяжкие ошибки мы совершаем в жизни, Ватсон, тем преданнее нам истинный друг.

– Как вы сказали, Холмс?

– Так, пришла в голову одна мысль.

– Во всяком случае, после того, что нам сообщил Уэнтуорт, мое мнение о Майкле Осборне совершенно переменилось.

Холмс снова сел к камину и пошевелил кочергой угли.

– От вас, разумеется, не укрылось, что слухи, пересказанные им, значительно более важны, чем факты?

– Должен признаться, что не вполне понимаю, куда вы клоните.

– Слух, что эта женщина, жена Майкла, имеет сообщника, проливает совершенно новый свет на все дело. Кто же, как ни он, являет собой недостающее звено в цепочке? Тот самый тигр, подославший к нам наемных убийц.

– Но откуда же он узнал обо всем?

– Ах, вот вы о чем. Откуда он узнал, что я иду по его следу, когда я и сам еще не знал об этом? Думаю, нам следует нанести герцогу Шайрскому еще один визит. На этот раз – к нему в дом на Беркли-Сквер.

Не успел я подумать, что наносить такой визит было бы нескромностью с нашей стороны, как внизу снова зазвонил колокольчик, и миссис Хадсон опять кого-то впустила. Тут же раздался адский топот – посетитель ринулся мимо нашей экономки и побежал по лестнице, перескакивая через две ступеньки. Дверь распахнулась, и он предстал перед нами – худощавый юнец с угреватым лицом, с которого не сходило выражение дерзости. Поведение его невольно заставило меня взяться за кочергу.

– Кто из господ будет мистер Шерлок Холмс?

– Это я, мальчик мой, – ответил Холмс.

Юноша протянул ему пакетик из коричневой бумаги.

– Здесь то, что я должен вам передать.

Холмс взял пакет и тут же вскрыл его.

– Недостающий скальпель! – воскликнул я.

Холмс не успел ответить. Посыльный опрометью бросился вон, а мой друг – устремился следом.

– Подожди! – крикнул он. – Мне надо поговорить с тобой! Не бойся!

Но юноши уже и след простыл. Холмс выскочил следом за ним на улицу. Я поспешил к окну и увидел, как юноша несется, сломя голову, по улице, как будто за ним гонятся все демоны ада, а Шерлок Холмс преследует его по пятам.

Ищейка Эллери берет новый след

– Рэйчел!

Она обернулась.

– Грант! Грант Эймз!

– Вот, подумал, еду мимо – дай зайду, – сказал плейбой.

– Очень мило с твоей стороны.

Рэйчел Хагер была одета в голубые джинсы и облегающий пуловер. Длинноногая и стройная, она отнюдь не была лишена и некоторых приятных округлостей. Пухлые губы, карие глаза, курносый нос. Словом, она напоминала мадонну, которая налетела носом на дверной косяк.

Столь милый парадокс не укрылся и от Гранта Эймза Третьего. Еще недавно она выглядела совсем иначе, подумал он, а сам спросил, указывая на клумбу, которой она как раз занималась:

– Я и не знал, что ты выращиваешь розы.

Она улыбнулась, показав великолепные зубки.

– Пытаюсь выращивать. Бог мой, кто бы знал, скольких трудов это мне стоит. Но выходит что-то неважно – видать, растения меня не любят. Что это тебя занесло в такую глушь как Нью-Рошель?

Она сняла перчатки и откинула со лба прядку волос. Грант был уверен – если бы существовал краситель, способный придать волосам такой же каштановый цвет, девицы выстраивались бы за ним в очередь за квартал.

– Да просто проезжал мимо. На пикнике я и словом с тобой не успел перекинуться.

– Чистая случайность, что я вообще оказалась там. И оставаться долго не могла – было некогда.

– Я обратил внимание, что ты не пошла купаться.

– Ах, Грант! Какой славный комплимент. Большинство девушек обращают на себя внимание как раз тогда, когда идут купаться. Может, пойдем посидим на веранде? Я принесу тебе чего-нибудь выпить. Шотландский виски, не правда ли?

– Да, именно шотландский виски я пью всегда, но в данный момент я предпочел бы чаю со льдом.

– Правда? Сейчас принесу.

Она вернулась, и Грант заметил, как ей пришлось скрестить свои длинные ноги, чтобы сесть на неудобное, чересчур низкое садовое кресло. Почему-то это его растрогало.

– Милый у тебя садик.

И снова эта ослепительная улыбка.

– Видел бы ты, во что его превращают дети!

– Дети?

– Да, дети из сиротского приюта. Раз в неделю мы приглашаем нескольких к себе, и тогда тут все стоит вверх дном. Розы они, правда, берегут. Одна малышка просто сидит и смотрит на все происходящее. Вчера я дала ей в ручку мороженое – так она держала его, пока оно не растаяло и не потекло. А один цветок – вон там – понравился, и она решила его поцеловать. Можешь себе представить, каково ей пришлось от его колючек.

– Я и не знал, что ты занимаешься детьми.

Если начистоту, Грант вообще понятия не имел, чем занимается Рэйчел, и до сего момента ему, в общем, были глубоко безразличны ее занятия.

– Я уверена, что мне это приносит больше пользы, чем детям. Я сейчас доделываю свою выпускную работу, и еще остается немного времени. Я уже было подумывала, не поступить ли мне в Корпус Мира. Но потом решила, что есть так много дел и в самой Америке. Даже здесь, в городе.

– Ты просто великолепна, – вдруг услышал Грант собственный голос и не поверил своим ушам.

Девушка вскинула на него глаза, как будто решила убедиться, не ослышалась ли.

– Что ты такое несешь?