Текст книги "Девять месяцев до убийства"

Автор книги: Эллери Куин (Квин)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 32 страниц)

– Вероятно, то, что он человек, который привык заботливо относиться к своим вещам?

– Вероятно. Но я-то имел в виду совсем другое…

Он вдруг умолк. Я протянул ему справочник Берка, и он быстро стал листать страницы.

– Ага, вот и он.

Холмс недолго разглядывал герб, потом захлопнул книгу, положил на стол и упал в кресло. Проницательные его глаза уставились в какую-то воображаемую точку вдали.

Я просто не смог далее сдерживать свое нетерпение.

– Герб, Холмс! Чей это герб?

– Прошу прощения, Ватсон, – сказал Холмс, сразу возвращаясь к действительности. – Кеннет Осборн, герцог Шайрский.

Это имя было знакомо мне. Точнее, знакомо всей Англии.

– Знаменитая фамилия.

Холмс рассеянно кивнул.

– Родовое поместье герцогов Шайрских расположено, если я не ошибаюсь, в Девоншире. На краю болот – охотничьи угодья, которые высоко ценятся благородными спортсменами. Усадьба – которая, собственно, представляет собой скорее феодальный замок – довольно древняя. Замку добрых четыреста лет. Классический пример готической архитектуры. Я мало знаком с историей этого рода, но уверен, что никто из них никогда не имел ничего общего с преступным миром.

– Таким образом, Холмс, – сказал я, – мы опять вернулись к тому, с чего начали.

– Так оно и есть.

– Мы вернулись к вопросу, который звучит так: почему вам послали этот хирургический набор?

– Возможно, это своего рода вызов.

– Может быть, письмо с пояснениями задержалось и придет позднее?

– Если так, то вы без труда получите ответ на свой вопрос, Ватсон, – сказал Холмс. – А потому предлагаю дать отправителю данной посылки немного времени – ну, скажем…

Тут он остановился, чтобы заглянуть в свой потрепанный справочник Брадшо, где были указаны все расписания британских железных дорог.

– …Скажем, до десяти тридцати завтрашнего утра. Если к тому времени мы не получим никаких пояснений, то отправимся на Паддингтонский вокзал и скорым поездом поедем в Девоншир.

– А почему, Холмс?

– По двум причинам. Во-первых, небольшая поездка по английской провинции именно в это время года, когда столь совершенна игра красок природы, была бы в высшей степени приятна и полезна для двух скучающих лондонцев.

– А во-вторых?

По его серьезному лицу вдруг пробежала весьма странная улыбка.

– Было бы весьма достойным и похвальным шагом, – сказал мой друг Холмс, – вернуть герцогу Шайр-скому его собственность, не так ли?

С этими словами он вскочил и схватил свою скрипку.

– Погодите, Холмс! – воскликнул я. – Вы что-то недоговариваете!

– Нет, дорогой мой Ватсон, – сказал он и быстро заводил смычком по струнам. – Но интуиция подсказывает мне, что мы собираемся впутаться в высшей степени темную историю.

Эллери продолжает

Эллери оторвался от рукописи. Грант Эймз Третий наливал себе очередную порцию виски.

– Если ты будешь продолжать в этом духе, кончишь циррозом печени, – сказал Эллери.

– Старый ты зануда, – ответствовал Эймз. – Как ты не поймешь, что в данный момент я ощущаю себя причастным к мировой истории! Вот так-то, парень. Я – комедиант на великой сцене жизни!

– Ты очень хорош на ней в роли запойного пьяницы.

– Нет, ты просто ханжа и пуританин. Я говорю об этой рукописи, а ты никак не поймешь. В 1888 году Шерлок Холмс получил таинственный набор хирургических инструментов. Это был вызов, брошенный его великолепному интеллекту, и началось одно из его великих приключений. И вот три четверти века спустя другой известный детектив тоже получает некий пакет…

– Куда ты клонишь? – проворчал Эллери, который явно разрывался между рукописью доктора Ватсона и пишущей машинкой, поджидавшей его.

– Стоит нам, ведомым интеллектом современного детектива, пуститься в современные же приключения, как параллель с Холмсом станет просто идеальной. За дело, дорогой мой Эллери. Я буду твоим Ватсоном.

Эллери содрогнулся от такой перспективы.

– Разумеется, ты вправе усомниться в моей квалификации. Однако в свое оправдание я могу сказать, что самым внимательнейшим образом следил за жизненным путем учителя и наставника.

Эллери недоверчиво поглядел на гостя.

– В самом деле? Ну, хорошо, юный эрудит, вот тебе цитата: «Весной 1894 года у всего Лондона перехватило дух: у большинства от страсти к сенсациям, у верхних десяти тысяч – от негодования…»

– «…Был убит один из представителей высшего света, Рональд Адэр.» Конец цитаты, – не задумываясь, продолжил Эймз. – «Пустой дом», из «Возвращения Шерлока Холмса».

– Цитата: «С этими словами она достала маленький блестящий револьвер и несколько раз выстрелила с расстояния…

– …не более двух шагов в грудь Милвертону». Конец цитаты. «Взломщик во фраке».

– Вы сами себя превзошли, Ватсон! Цитата: «Они – разбитые, но не сломленные. Оскорбленные, но не обесчещенные».

– Конец цитаты. – Плейбой вздохнул. – Все эти попытки поставить меня в тупик – просто детская забава, дорогой Эллери. Тут ты процитировал самого себя – «Противник в игре».

Эллери хмуро поглядел на него. Все-таки у этого парня есть в голове еще что-то, кроме пышных блондинок и дорогого виски.

– Туше, туше. Полная победа. Ты положил меня на лопатки. Но мы еще поглядим. Я еще загоню тебя в угол…

– Наверняка загонишь, если будешь приставать ко мне достаточно долго. Но я тебе не дам. За дело, мистер Квин. Ты прочитал первую главу рукописи. И уже из нее ты должен сделать парочку твоих знаменитых кви-новских умозаключений – если не сможешь, я никогда больше ни у кого не зачитаю ни одной твоей книги.

– Все, что я тебе могу сказать в данный момент – рукопись, которая якобы написана Ватсоном, отличается точностью и энергичностью стиля. В ней нет никаких излишеств и стремления сделать изложение поцветистее.

– Да, до Холмса тебе далековато, дружище. Вопрос-то ведь стоит иначе: это рукопись Ватсона или нет? Да или нет? За дело, Квин! Покажи, на что ты способен.

– Ладно, помолчи, – сказал Эллери и снова углубился в чтение.

Вторая глава. Замок на болотах

В поздние свои годы мой друг Шерлок Холмс, как я уже имел случай сообщить в другой связи, удалился от бурной лондонской жизни в Саут Даунз, чтобы там всецело посвятить себя пчеловодству. Таким образом, он без всякого сожаления оставил свою стезю детектива и предался этому сельскому занятию с той же целеустремленностью, которая позволяла ему выводить на чистую воду самых изощренных преступников мира.

Однако в то время, когда по улицам и переулкам Лондона бродил Джек Потрошитель, Холмс был еще с головы до ног горожанином. Большой город сформировал все его привычки, весь образ жизни. Все его органы чувств были отлично приспособлены для того, чтобы распознать опасности. Лондона как на рассвете, так и в сумерках. Обычная вонь какого-нибудь переулка в Сохо была способна заставить его ноздри нервно затрепетать, зато сельские весенние ветерки, приносящие с собой чудесные запахи, способны были, скорее, нагнать на него Дрему.

Поэтому я с удивлением и с удовольствием наблюдал в то утро, как он глядит на пейзажи, проплывающие за окном скорого поезда, который стремительно увозил нас в Девоншир. Он долго смотрел в окно с необычайной сосредоточенностью, а затем расправил свои узкие плечи.

– Ах, Ватсон! Свежий воздух приближающейся зимы. Сущее благодеяние для организма.

Сам я в этот момент держался иного мнения, поскольку невоспитанный шотландец, севший в поезд вместе с нами, заполнил все купе дымом отвратительной сигары, которую как раз держал в зубах. Но Холмс, казалось, не замечал этой вони. Листья за окном пожелтели, и яркие краски осени проносились мимо нас.

– Это – Англия, Ватсон. Второй Эдем. Почти что рай.

Цитата из Шекспира в устах Холмса еще усилила мое удивление. Разумеется, мне было известно, что друг мой – человек достаточно сентиментальный, хотя рациональная его натура позволяла проявляться этому лишь в очень редких случаях. Однако гордость за отечество всегда жила в душе англичанина, а Холмс в этом отношении не был исключением из правила.

Чем ближе мы подъезжали к цели нашего путешествия, тем больше с лица его исчезало беззаботное выражение. Он приобретал все более задумчивый вид.

Мы ехали сейчас среди болот – среди илистых трясин, которые, будто родимые пятна, выделялись на лике Англии. Природа будто задалась целью сделаться кулисами для нашего действия. Солнце исчезло за тяжелыми тучами, и, казалось, в этих местах царят вечные сумерки.

Вскоре мы вышли на перрон маленькой провинциальной станции. Холмс засунул руки в карманы, и глубоко посаженные глаза его засветились, как это бывало часто, когда он был занят решением какой-то проблемы.

– Помните историю Баскервилей, Ватсон? Проклятие, которое лежало на их роде?

– Ну, конечно же, помню!

– Их родовое поместье расположено здесь неподалеку. Правда, мы направляемся сейчас в противоположную сторону.

– Ну и слава богу. Эта адова собака до сих пор преследует меня во сне.

Я был немного сбит с толку. Обычно Холмс, занятый расследованием очередного дела, не замечал ровно ничего вокруг; ни одна обломленная веточка не укрывалась тогда от его взгляда, но пейзажи, открывавшиеся кругом, оставались вне поля его зрения. Столь же мало он был склонен в такие минуты предаваться воспоминаниям. А сейчас он даже нетерпеливо прохаживался из стороны в сторону с таким видом, будто уже сожалеет, что поддался минутному порыву и решил поехать сюда.

– Ничего, Ватсон, – сказал он, – сейчас мы наймем кабриолет и покончим со всем этим делом.

Пони, ангажированный нами, без сомнения, принадлежал к той породе, которая привольно живет на здешних болотах, однако оказался достаточно прирученным экземпляром и равномерно затрусил по дороге от деревни к поместью герцога Шайрского. Немного спустя показались башни его замка, что придало окрестному виду еще больше невыразимой тоски.

– Охотничьи угодья расположены позади замка, – сказал Холмс. – У герцога тут обширные владения.

Он изучающим взглядом обвел пейзаж и добавил:

– Что-то я сильно сомневаюсь, Ватсон, что за этими мрачными стенами мы найдем радушного краснощекого весельчака-хозяина.

– Что наводит вас на такую мысль?

– Люди обычно несут на себе отпечаток окружающей их природы. Вы же помните – в Баскервилль-Хол-ле не было ни одного веселого лида.

Спорить с этим было трудно, и я стал разглядывать замок герцога Шайрского, какой-то неприветливо-серый. Раньше он был обнесен рвом и оснащен подъемным мостом, но последующие поколения для защиты своей жизни и имущества предпочли полагаться на местный полицейский участок. Ров был засыпан, а цепи моста уже давным-давно не громыхали, поднимая его.

Дворецкий провел нас в скупо обставленную и холодную гостиную, попросил назвать свои имена. И вел себя так, будто он – Харон собственной персоной, желающий удостовериться в наших правах на пересечение вод Стикса. Я скоро убедился, что предсказание Холмса верно. Герцог Шайрский оказался самым холодным и отталкивающим человеком из всех, кого я когда-либо встречал.

Он был худ и вообще имел вид чахоточного больного. Однако первое впечатление было обманчивым. Стоило взглянуть на него вблизи, и сразу было видно, что цвет его лица довольно свеж, а хрупкое на вид тело жилисто и отличается незаурядной силой.

Герцог не предложил нам сесть. Вместо этого он довольно сухо сказал:

– Вам повезло, что вы застали меня здесь. Приехали бы часом позже – я бы уже отбыл в Лондон. Я редко появляюсь здесь, в деревне. Чем обязан?

Тон Холмса никоим образом не соответствовал скверным манерам этого аристократа.

– Ваша милость, мы ценим ваше время и не займем ни минутой больше, чем необходимо. Мы явились только затем, чтобы принести вот это.

С этими словами он достал операционный набор, который мы завернули в коричневую оберточную бумагу и запечатали.

– Что это? – спросил герцог, не двинувшись с места.

– Предлагаю вам, ваша милость, открыть и посмотреть самим, – ответил Холмс.

Герцог Шайрский нахмурил лоб, потом развернул бумагу.

– Откуда это у вас?

– Сожалею, но прежде чем ответить, я вынужден просить вашу милость опознать это как вашу собственность.

– В первый раз вижу. Ради всего святого, как вам вообще пришло в голову принести это мне?

Герцог открыл футляр и уставился на инструменты с нескрываемым удивлением.

– О причине, которая привела нас сюда, вы сможете узнать, если отогнете край бархата.

По-прежнему хмурясь, герцог последовал совету Холмса. Он удивленно посмотрел на герб, а я при этом не сводил с него глаз. Взгляд герцога внезапно изменился. На тонких губах появилась слабая тень улыбки, в глазах мелькнул огонек. Он рассматривал ящик с такой миной, которую трудно было истолковать как-то иначе, чем выражение полного удовлетворения, почти что триумфа. Однако выражение это исчезло с лица герцога так же быстро, как и появилось на нем.

Я поглядел на Холмса, в надежде, что получу разгадку столь странной мимики, поскольку знал, что реакция аристократа от него не укрылась. Однако проницательные глаза моего друга были полуприкрыты, а лицо было совершенно непроницаемым. Как маска.

– Если я не ошибаюсь, вы получили ответ на свой вопрос, ваша милость, – сказал Холмс.

– Ну разумеется, – сказал герцог таким тоном, как будто произошло пустяковое недоразумение, и теперь все разъяснилось. – Набор не принадлежит мне.

– Может быть, ваша милость сможет дать нам какие-то сведения, которые указали бы на владельца?

– Я думаю, владелец – мой сын. Без сомнения, инструменты принадлежали Майклу.

– Набор побывал в лондонском ломбарде.

На губах герцога появилась сардоническая усмешка.

– Меня это не удивляет.

– Быть может, вы могли бы сообщить нам адрес вашего сына?

– Тот сын, о котором я говорю, мистер Холмс, мертв. Мой младший сын, сэр.

– Выражаю вам свои соболезнования, ваша милость, – сказал Холмс мягко. – Он умер от болезни?

– От тяжелой болезни. Он умер полгода назад.

То, что герцог все время выделяет слова «мертв», «умер», показалось мне странным.

– Ваш сын был врачом? – спросил я.

– Он учился на врача, но не окончил курс – как, впрочем, не окончил в жизни вообще ничего из того, за что брался. А потом он умер.

Снова эта странная интонация. Я многозначительно поглядел на Холмса, но его, казалось, в этот момент больше интересовала громоздкая мебель и сводчатый потолок – во всяком случае, глаза его бесцельно блуждали по залу, а руки свои с нервными тонкими пальцами он скрестил за спиной.

Герцог Шайрский протянул ему ящичек.

– Поскольку это не моя собственность, я отдаю ее вам. А теперь вынужден принести вам свои извинения – мне пора собраться в дорогу.

Поведение Холмса просто удивило меня. Он ни словом не обратил внимания герцога на его недопустимо высокомерное поведение. Обычно не в правилах Холмса было позволять так бесцеремонно обходиться с собой. Но тут он поклонился чуть ли не заискивающе и сказал:

– Мы не займем больше вашего времени, ваша милость.

Тем не менее герцог продолжал вести себя просто вызывающе. Он и не подумал вызвать звонком дворецкого. Нам пришлось, таким образом, самим искать дорогу к выходу под его недоверчивым взглядом.

Правда, это привело к счастливой случайности. Когда мы шли по огромному холлу к выходу из замка, через боковую дверь вошли двое – мужчина и девочка.

В отличие от герцога, они безусловно вызывали симпатию. Девочке было лет девять-десять. На бледном ее личике появилась при виде нас приветливая улыбка. Глаза худощавого мужчины, который сопровождал ее, смотрели внимательно, вопрошающе, но не враждебно – просто с любопытством. Он был темноволос, и сходство его с герцогом Шайрским просто трудно было не заметить. Перед нами, без сомнения, был старший из его сыновей.

Мне не показалось, будто эта встреча – такой уж невероятный сюрприз. Но моего друга Шерлока Холмса она буквально потрясла. Он остановился, как вкопанный. Хирургический набор вылетел у него из рук и ударился об пол так, что инструменты со звоном рассыпались по залу.

– Как это неуклюже с моей стороны! – воскликнул он и еще усугубил свою неловкость – встал так, что загородил мне дорогу: я просто не мог подступиться к рассыпавшимся инструментам.

Улыбаясь, мужчина поспешил нам на помощь.

– Разрешите мне, сэр, – сказал он и опустился на колени.

Девочка, не раздумывая, устремилась вслед за ним.

– Я помогу тебе, папа.

Улыбка на лиде мужчины сделалась еще шире.

– Ну конечно же, сокровище мое, мы вместе поможем этому господину. Ты можешь подавать мне инструменты, а я буду складывать. Но смотри, осторожней, а то порежешься.

Мы молча наблюдали, как девочка один за другим протягивает отцу блестящие инструменты. Нескрываемая его нежность к дочери была просто трогательной. Он ни на мгновение не сводил с нее своих глаз, а сам не глядя раскладывал инструменты по своим местам в ящичке.

Сложив все инструменты, которые подала дочь, он выпрямился. Однако девочка продолжала искать.

– А где еще один, папа? Одного не хватает.

– Наверное, его и не было, золотко мое. Я что-то не вижу его нигде на полу.

Он поднял на Холмса вопросительный взгляд, и тот, наконец, вышел из состояния глубокой задумчивости, в котором, казалось, пребывал.

– Совершенно верно, один отсутствовал, сэр. Я благодарю вас от всего сердца. Извините, пожалуйста, мою неуклюжесть.

– Не стоит благодарности. Надеюсь, инструменты не пострадали.

Он протянул ящичек Холмсу. Тот с улыбкой взял его.

– Вероятно, я имею честь говорить с лордом Кар-факсом?

– Совершенно верно, – сердечно сказал брюнет. – А это моя дочь Дебора.

– Разрешите мне представить моего коллегу – доктора Ватсона. Мое имя Шерлок Холмс.

Это имя, казалось, произвело на лорда Карфакса большое впечатление. В его глазах отразилось удивление.

– Доктор Ватсон, приветствую вас, – пробормотал он, не сводя взгляда с Холмса. – А вы, сэр… Для меня большая честь видеть вас. Мне доводилось читать о ваших приключениях.

– Вы льстите мне, Ваше Лордство, – поклонился Холмс.

Глаза Деборы так и сияли. Она сделала книксен и сказала:

– И для меня это тоже большая честь – составить знакомство с вами, господа.

Все это прозвучало необычайно трогательно.

Лорд Карфакс смотрел на дочь с гордостью, но чувствовалось: во всем, что он делает и говорит, сквозит какая-то печаль.

– Дебора, – сказал он с абсолютной серьезностью, – это великое событие в твоей жизни, которое тебе следует хорошенько запомнить. Сохрани в своей памяти день, когда ты познакомилась с этими двумя господами.

– Я сделаю это, папа, – торжественно произнесла маленькая девочка, и по всему было видно, что она исполнит свое обещание.

Она – ив этом у меня не было никаких сомнений – яв*но никогда не слышала о нас раньше.

Холмс закончил обмен любезностями.

– Ваше Лордство, мы явились сюда, чтобы вернуть этот ящичек герцогу Шайрскому, которого я считал его законным владельцем.

– И вам пришлось убедиться в своей ошибке.

– Именно так. Его милость высказал предположение, что ящик, вероятно, принадлежал Майклу Осборну, вашему покойному брату.

– Он умер? – Судя по интонации, это скорее был не вопрос, а сомнение в сказанном.

– Так нам было сообщено.

Теперь на лице лорда Карфакса отражалась уже неприкрытая печаль.

– Может быть, это правда, а может, и нет. Мой отец, как вы без сомнения уже имели случай убедиться, мистер Холмс, – человек строгий и непреклонный. Для него превыше всего доброе имя Осборнов. Именно поэтому он столь страстно печется о том, чтобы родословное древо герцогов Шайрских оставалось без малейшего изъяна. Когда он отрекся от моего младшего брата, примерно полгода назад, Майкл для него все равно что умер.

Он вздохнул.

– Боюсь, что для отца Майкл умер, даже если он еще жив.

– А вы сами не знаете, жив ли еще ваш брат? – спросил Холмс.

Лорд Карфакс наморщил лоб, что придало ему особенное сходство с герцогом. Мне показалось, что он хочет уйти от прямого ответа.

– Выразимся так, сэр: у меня нет никаких доказательств, что он умер.

– Понимаю, – ответил Холмс.

Потом он поглядел с высоты своего роста на девочку и улыбнулся. Дебора Осборн подошла ближе и вложила свою ручку в его ладонь.

– Вы мне очень нравитесь, сэр, – сказала она торжественно.

Это был просто восхитительный миг. Столь откровенное признание, кажется, необычайно смутило Холмса.

– Ну хорошо, лорд Карфакс, – сказал он, не выпуская ручку девочки из своей. – Пусть ваш отец – человек суровый. Но выгнать из дому сына, отречься от него! Решиться на такое нелегко. Ваш брат явно совершил какой-то тяжелый проступок.

– Майкл женился вопреки воле отца. – Лорд Карфакс пожал плечами. – Не в моих правилах обсуждать с чужими людьми семейные дела, мистер Холмс, но Дебора…

Он провел рукой по блестящим волосам дочери.

– Дебора не ошибается в людях, и я полагаюсь на нее.

Я все время ждал, что Его Лордство спросит, чем вызван интерес Холмса к Майклу Осборну, но он так и не сделал этого.

Однако Холмс сам ответил на этот невысказанный вопрос. Он протянул лорду Карфаксу футляр с хирургическими инструментами.

– Вероятно, я вправе передать это вам, Ваше Лордство.

Лорд Карфакс взял ящичек с молчаливым поклоном.

– А теперь нам пора в путь – боюсь, поезд нас ждать не станет.

Холмс снова поглядел с высоты своего роста на девочку.

– До свидания, Дебора. Ни я, ни доктор Ватсон уже давно не испытывали столь приятных чувств, какие вызвало наше знакомство с тобой.

– Надеюсь, что вы скоро приедете снова, сэр, – ответила девочка. – Здесь так одиноко, когда нет папы.

На обратном пути до деревни Холмс был крайне молчалив. Он едва откликался на мои замечания по поводу произошедшего в замке. Только в вагоне поезда, стремительно уносившего пас в Лондон, он сделался разговорчивее. На его худом лице появилось хорошо знакомое мне отсутствующее выражение, и он сказал:

– Интересный все-таки человек. Как полагаете, Ватсон?

– Может быть, – ответил я сердито. – Но притом еще и самый антипатичный из всех, кого я видел. Именно такие люди – слава богу, их не так много на свете – создали английскому дворянству дурную репутацию.

Мой гнев, казалось, позабавил Холмса.

– Я имею в виду сына, а не отца.

– Сына? Меня, конечно, тронула привязанность лорда Карфакса к своей дочери…

– Но вам показалось, что он чересчур говорлив?

– Именно это впечатление у меня и возникло, Холмс, хотя я бы и затруднился объяснить, как вы догадались об этом. Я ведь не принимал участия в разговоре.

– На вашем лице отражается все, мой дорогой Ватсон, – ответил он.

– Он ведь и сам признал, что слишком откровенно говорит о семейных делах.

– Но соответствовало ли это действительности? Давайте для начала предположим, что он глуп. В этом случае перед нами был любящий отец со склонностью к болтливости.

– А если мы допустим более сложный вариант: он считает глупцами всех остальных?

– Тогда он произвел на нас именно то впечатление, которого и добивался; и я лично склонялся бы скорее ко второму мнению. Ему знакомо мое имя и моя репутация, Ватсон, и ваша тоже. Он вряд ли поверил в ту роль добрых самаритян, которую мы разыгрывали, делая вид, будто готовы ехать хоть на край света только затем, чтобы вернуть старый хирургический набор его законному владельцу.

– Но почему он в таком случае был с нами излишне откровенен?

– Но дорогой мой! Ведь он не сказал нам ничего такого, чего бы я уже не знал или не мог бы без труда узнать из подшивки любой лондонской газеты.

– А что он нам не сказал?

– Жив его брат Майкл или нет. Поддерживает ли он связь с братом или нет.

– Кажется, он ничего не знает о брате – судя по тому, что мы от него слышали.

– А вот это, Ватсон, как раз тот вывод, который вы, вероятно, и должны были сделать.

Не успел я вставить и слова, как он продолжил:

– Вам следует знать, что я поехал к герцогу Шайр-скому не без некоторой предварительной подготовки. У Каннета Осборна было двое сыновей, когда он унаследовал герцогский титул. Младшему, Майклу, титул, разумеется, по наследству не переходил. Я не могу знать, в какой мере это возбудило у него ревность и зависть; во всяком случае, он повел себя так, что лондонские журналисты стали звать его развратником и кутилой. Вот вы только что говорили, что отец его просто нечеловечески жесток, Ватсон. Но та информация, которой я располагаю, говорит о противоположном – герцог был явно снисходителен к своему младшему сыну. Однако в конце концов терпение отца лопнуло – когда сын женился на женщине, которая была представительницей древнейшей профессии в мире – проституткой.

– Я начинаю постепенно понимать, – пробормотал я. – По злобе или из ненависти он хотел опозорить титул, который не мог получить по наследству.

– Быть может, – сказал Холмс. – Во всяком случае, для герцога это объяснение так и напрашивалось.

– Я этого не знал, – пристыженно проговорил я.

– Просто это так по-человечески, дорогой мой Ватсон, – принимать сторону пострадавшего. Но для начала было бы неплохо точно выяснить, кто именно пострадал на самом деле. Что до герцога, то я готов признать – он человек тяжелый. Но ему приходится нести свой крест.

– Тогда наверное, – разочарованно проговорил я. – и моя оценка лорда Карфакса так же далека от истины.

– Не знаю, Ватсон. У нас очень мало зацепок. Во всяком случае, он совершил две ошибки.

– Я ничего не заметил.

– Точно так же, как и он сам.

Но мои мысли уже занимали вещи более принципиальные.

– Холмс, – сказал я, – все-таки тут что-то не так. Неужели мы на самом деле предприняли всю эту поездку только для того, чтобы вернуть этот набор законному владельцу? Или…

Мой друг в задумчивости продолжал глядеть в окно купе.

– Набор инструментов принесли нам на квартиру. Я не думаю, что нас просто спутали с бюро находок.

– Но кто прислал его нам – вот вопрос?

– Кто-то, кто хотел, чтобы мы его получили.

– Выходит, нам остается только ждать дальнейших известий?

– Ватсон, я не хочу сказать, что в этом деле есть что-то весьма темное. Но тем не менее чутье подсказывает мне, что ваше желание еще вероятно исполнится.

– Мое желание?

– Если я не ошибаюсь, вы недавно выражали мнение, что мне следует предложить свою помощь Скотланд-Ярду в раскрытии дела Джека Потрошителя.

– Холмс!..

– Разумеется, у нас нет никаких доказательств, что существует какая-то связь между Потрошителем и этим хирургическим набором. Но тем не менее анатомического скальпеля в нем недостает.

– А я-то сразу и не понял, что это означает! Наверное, уже сегодня ночью он вонзится в тело несчастной жертвы!

– Исключить такую возможность нельзя. Может быть, именно на нее и хотел намекнуть нам таинственный отправитель набора, изъяв из него скальпель.

– Почему же он не указал своего имени и адреса?

– На то могло быть несколько причин. Вероятнее всего самая главная из них – обыкновенный страх. Думаю, что со временем мы выясним истину.

Холмс погрузился в то состояние, которое так хорошо было знакомо мне. Я знал, что дальше приставать к нему с расспросами не имеет смысла. Я откинулся на спинку дивана и хмуро стал обозревать окрестности, а поезд между тем несся в сторону Паддингтона.

Эллери раздумывает

Эллери оторвался от чтения.

Грант Эймз, занятый опустошением невесть какого по счету бокала виски, жадно спросил его:

– Ну что?

Нахмурив лоб, Эллери поднялся и направился к книжной полке. Там он достал какую-то книгу и принялся ее перелистывать. Грант ждал. Эллери снова поставил книгу на свое место и вернулся.

– Стало быть, Кристиансон.

Грант недоумевающе поглядел на него.

– Как мне удалось выяснить сейчас из справочника, Кристиансон был в то время владельцем известной бумажной мануфактуры. Вот ее водяной знак на бумаге дневника.

– Стало быть, все ясно как день!

– Вовсе не обязательно. Ясно только одно – нам больше не стоит сомневаться в подлинности рукописи. Раз так, могу сказать определенно: если мне предлагают ее купить, я отказываюсь. Если это подлинник, я не могу себе позволить таких расходов. Если же это все-таки подделка…

– Не думаю, чтобы речь шла о продаже рукописи, старина.

– А о чем же тогда?

– Откуда мне знать? Думаю, что кто-нибудь просто хотел, чтобы ты прочитал ее.

Эллери подергал себя за нос – верный признак того, что он – в раздумьях.

– Ты уверен, что тебе подложили дневник в машину именно во время пикника?

– Нигде в другом месте этого произойти не могло.

– Конверт надписан женским почерком, Сколько женщин там было?

Грант пересчитал по пальцам.

– Четыре.

– Были среди них какие-нибудь библиофилки, коллекционерки, любительницы антиквариата! Какая-нибудь старая дама, пропахшая лавандой и пылью?

– Да нет же, черт побери. Четыре молодых финтифлюшки, у которых на уме одно – как бы подцепить себе мужчину. Я имею в виду – мужа. Если честно, Эллери, то я просто не представляю себе, что хотя бы одна из них оказалась способной отличить Шерлока Холмса от Аристофана. Другое дело – ты со своими необычайными талантами. Тебе должно быть достаточно вечера, чтобы определить, кто это сделал.

– Вот что, Грант, в любое другое время я бы с удовольствием принял участие в этой игре. Но я ведь уже объяснял тебе – надо мной, как дамоклов меч, висит срок сдачи рукописи. Так что я просто не могу позволить себе такой роскоши.

– Только-то и всего, маэстро? Бог мой, парень, так ты, выходит, всего лишь ничтожный щелкопер? Я прихожу и приношу тебе замечательную, таинственную историю…

– А я, – сказал Эллери, положив дневник Гранту на колени и прихлопнув его для пущей убедительности рукой, – даю тебе от ворот поворот! Впрочем у меня есть к тебе предложение. Ты сейчас же испаряешься отсюда– бутылку, впрочем, можешь прихватить с собой – и занимаешься поисками подкинувшей дневник дамы.

– Это я и в самом деле попытаюсь осуществить, по мере своих скромных сил, – без особого подъема проговорил миллионер.

– Вот и прекрасно. Сообщай мне о своих успехах.

– Стало быть, рукопись не произвела на тебя впечатления?

– Разумеется, произвела.

Эллери будто против воли снова потянулся к дневнику и стал листать его.

– Так-то оно лучше, старина.

Эймз поднялся.

– А почему бы мне, собственно, не оставить его здесь? В конце концов, пакет был адресован тебе. А я и в самом деле мог бы тебе время от времени сообщать, как идут мои поиски…

– Но будь так добр – сделай интервалы между своими донесениями побольше.

– Слушаю и повинуюсь. Постараюсь как можно меньше обременять тебя.

– И даже еще меньше, пожалуйста. А сейчас отправляйся, Грант, я говорю абсолютно серьезно.

– Экий ты суровый, дружок. Ты вообще не способен понять шутки. Впрочем, – Эймз еще раз повернулся в дверях, – тебе надо заказать еще одну бутылку шотландского виски. В этой уже все кончилось.

Оставшись снова один, Эллери с минуту стоял в нерешительности. После недолгой борьбы с собой, положил тетрадку на диван и сел за письменный стол, уста-вясь на клавиши пишущей машинки. Та состроила ему ответную гримасу. Эллери покатался туда-сюда в своем вращающемся кресле на колесиках. Ему явно не сиделось на месте. Потом опять подъехал к машинке и принялся сосредоточенно тянуть себя за нос.