Текст книги "Девять месяцев до убийства"

Автор книги: Эллери Куин (Квин)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 32 страниц)

– Почему же вы раньше не сказали нам о том, что вы отрезали пуговицу от куртки и сделали разрез на подошве? – проворчал инспектор.

– А вы меня об этом не спрашивали, – парировал сердито Марко. – Никто меня не спросил. Нино, дай мне еще выпить! Эти глупые вопросы уже встали мне поперек горла!

– Нет, – отрезал брат.

Что-то в его голосе заставило Марко стушеваться. Он заморгал в смущении и решил обратить все в шутку.

– Вам следует знать, что Нино – не любитель острых ощущений. Он во всем знает меру. Так, чуть-чуть иногда, и не больше. Такой уж у меня брат. Никто и никогда нс видел его пьяным. Чересчур хитер. А, Нино?

– Думаю, – сказал Импортуна инспектору, – что мой брат ответил на ваши вопросы. Вы задали их достаточно.

– Я почти закончил, мистер Импортуна.

– Я не хотел бы препятствовать вашей работе, но если вы будете продолжать в том же духе, мне придется пригласить нашего адвоката. Мне следовало бы, собственно, сделать это с самого начала. Вы видите, в каком состоянии Марко, инспектор. Для всех нас это был тяжелый день…

– Что? – вскричал Марко. – В каком это я состоянии?

Он, пошатываясь, встал и начал боксировать, размахивая костлявыми руками.

– Попробуйте только сказать, что я пьяница! Я выдержу любой тест на трезвость.

Импортуна сделал знак, и Питер Эннис снова подскочил, чтобы помочь ему обуздать расходившегося брата. Пока они успокаивали его и насильно усаживали в кресло, Квины воспользовались случаем и посовещались.

– Если Марко отрезал пуговицу, – негромко сказал инспектор сыну, – и сам случайно сделал разрез на подошве, то наша теория о том, что из него пытаются сделать козла отпущения, рушится, как карточный домик. Пуговица случайно выпала через дырку в кармане, а отпечаток ноги на пепле – законная косвенная улика. Учитывая сделанные признания, можно предположить, что Марко действительно был в библиотеке.

– Позволь мне и после всех этих несуразиц, которые здесь на нас обрушили, сомневаться в этом.

Эллери оставил в покое свой нос и принялся теребить подбородок.

– Посмотри-ка, отец, в этом деле сплошные противоречия. Давай проясним хотя бы некоторые. Ты возьмешь Марко в оборот или я?

– Лучше я. Имцортуне взбрело в голову угрожать нам своей мощью. Выставить отсюда меня ему будет сложнее… Вы, похоже, несколько вышли из себя, мистер Импортунато? Не думаю, что в данный момент вы можете себе это позволить. Дела для вас складываются неважно.

Марко вздрогнул. Его и без того бледная кожа приобрела какой-то зеленоватый оттенок.

– Не позволяй себя заводить, Марко, – решил успокоить его брат. – Что вы имеете в виду, мистер Квин?

– Все проще простого. Теперь нам известно, что подозрения на Марко никто специально не наводил. Он сам уничтожил эту версию своими показаниями. Тем не менее мы нашли его пуговицу и отпечаток его ботинка в библиотеке Джулио. Как принято у нас выражаться, это означает, что ваш брат определенное время пребывал на месте преступления. Пока дело не дошло до окружного прокурора, я бы очень советовал Марко дать свои объяснения, если таковые у него имеются.

– Он вовсе не обязан ничего объяснять, – грубо ответил мультимиллионер. – Постепенно мне начинает казаться, что все это переходит всякие границы…

– Нино… – Марко поднял лицо, которое закрывал дрожащими руками. – Я предпочел бы сказать…

– А я предпочел бы, чтобы ты молчал, по крайней мере до того, как я приглашу Эмерсона Ланди.

– Почему я должен апеллировать к адвокату, Нино? – Марко как-то вдруг протрезвел. – Неужели я в чем-то виноват? Нет, моя совесть совершенно чиста. Если эти люди полагают, что я мог убить Джулио… Великий Боже, да ведь Джулио был famiglia – мой родной брат! Это верно, я был вчера вечером в библиотеке Джулио, инспектор Квин. И мы поссорились. Но…

– В котором часу это было, мистер Импортунато? – как бы походя осведомился инспектор Квин, словно Марко и нс сказал ничего особенного.

– Не могу точно сказать. Это было до девяти, потому что я помню – когда я уходил, девяти еще не было.

Его глаза встретились с глазами инспектора.

– Когда я оставил его, он был жив и здоров.

– А в каком состоянии была комната? Разломанная мебель, опрокинутые лампы…

– Об этом я не имею ни малейшего понятия. Когда я уходил из библиотеки, все было на своих обычных местах. У нас не было никакого рукоприкладства – видит Бог, обычный спор, ис больше. Немножко горячий разговор между братьями. Джулио и я часто спорили. Спросите Нино. Спросите, если хотите.

– Марко, я требую, чтобы ты попридержал язык, – сказал его брат. – Я просто приказываю тебе молчать. Слышишь?

– Нет! – в запале ответил Марко. – Они думают, что это я убил Джулио. Я должен убедить их, что это был не я. Задавайте вопросы, инспектор! Давайте, спрашивайте.

– О чем вы поспорили?

– О бизнесе. У нас в семье есть такой закон: все важные решения о капиталовложениях должны приниматься Нино, Джулио и мной единогласно. Если кто-то против, договор не заключается. Обычно мы легко находим общий язык. Однако недавно Нино предложил ось вать новую компанию и скупить половину канадской Арктики, потому что наш лучший геолог полагает, что там можно найти большое месторождение нефти – нет, Нино, я не буду держать язык за зубами! – еще больше, чем в Техасе и в Оклахоме. Завтра мы смогли бы заработать там по пятьдесят долларов'на каждый вложенный. Стало быть, больших капиталовложений не потребовалось бы.

Мы перепроверили сообщения и решили с Нино, что это хороший бизнес. Но Джулио никак не соглашался. Стало быть, от этого плана надо было отказываться. Нино был сердит, и я тоже. Но убивать из-за этого…

Голова его как-то странно затряслась, как у младенца или старика. Непонятно, что это было – знак отрицания или просто слабость шеи?

– Продолжайте, мистер Импортунато.

– Я думал, что, быть может, сегодня вечером он будет более покладистым, и мне удастся переубедить его. Но нет, он по-прежнему был категорически против – он вбил себе в голову, что либо кто-то подкупил нашего геолога, чтобы облегчить наш карман на кругленькую сумму, либо, даже если данные геолога верны, все равно попытка организовать добычу и транспортировку нефти за тысячу километров в ледяной пустыне приведет к экономической катастрофе. Слово за слово, и мы скоро дошли до отборных итальянских ругательств.

Марко поднял опухшее от слез лицо.

– Но Джулио не мог долго злиться. Он вдруг сказал: «Черт возьми, брат, стоит ли из-за этого ссориться? Что, мы не можем позволить себе выбросить на ветер двадцать семь или двадцать восемь миллионов? В конце концов, что – деньги? Тлен». Он засмеялся, и я засмеялся тоже. Мы обнялись с ним через стол, я пожелал ему спокойной ночи и удалился. Вот и все, инспектор. Клянусь вам.

На лбу у него выступили капли пота.

– Не хочешь ли ты сказать, Марко, что Джулио согласился на реализацию проекта? – с интересом спросил Нино Импортуна. – Ты мне еще не говорил об этом!

– У меня просто не было случая.

– Минуточку, мистер Импортуна, – перебил инспектор. – Значит, до оскорблений действием дело не дошло. Ничего из вещей вы не бросали на пол, ничего не ломали.

– Джулио и я? Да никогда в жизни!

– Мистер Импортунато, – спросил Эдлери, заметив, что отец глянул на него и тотчас же отошел, – вы и ваш брат случайно не роняли с письменного стола пепельницу?

Услышав это, Марко резко вскинул голову, но тут же втянул ее в плечи, будто черепаха.

– Что-то не помню, чтобы было такое.

– Где именно находился Джулио, когда вы уходили? Я имею в виду – в каком месте библиотеки?

– Он сидел за столом.

– И стол стоял на своем обычном месте? Наискосок?

– Верно.

– Вы или ваш брат передвигали стол, пока были в комнате?

– Передвигали? Зачем? Не думаю, что я даже прикасался к нему. А Джулио сидел за ним, не вставая.

– Вы утверждаете, что покинули библиотеку до девяти. Вы уверены в этом, мистер Импортунато? Почему?

Марко начал терять терпение.

– Пресвятая дева! Для вас что, слово мужчины ничего не стоит? В моих апартаментах меня ждала одна голубка – мы должны были пойти с ней на танцевальный вечер в четверть десятого. Уходя от Джулио, я глянул на часы. Было без нескольких минут девять. У меня как раз оставалось время переодеться. Довольны?

Он выпятил нижнюю губу.

– Что за одежда была на вас, когда вы пошли переодеться? В чем вы были у Джулио?

Губы Марко сжались. Руки его вцепились в спинку стула так, что побелели костяшки пальцев.

– Вы были в куртке, в которой ходите под парусом, мистер Импортунато? И в спортивных ботинках?

– Все, я больше не отвечаю на ваши вопросы. С меня хватит, мистер Кто-Бы-Вы-Там-Ни-Были. Вон из моей квартиры!

– О! – удивился Эллери. – Почему это вы вдруг так сразу замкнулись?

– Почему, почему. Я вижу, вы уже вбили себе в голову, что я преступник. Надо было мне послушать Нино и попридержать язык. Если хотите узнать от меня еще что-нибудь, обратитесь к моему адвокату, черт подери!

Марко Импортунато поднялся и, пошатываясь, направился к бару. Брат заступил' ему дорогу. Тот резко оттолкнул Нино, схватил бутылку виски и стал пить прямо из горлышка, закинув голову. Импортуна и Эннис подхватили его.

Воспользовавшись этим, инспектор тихо спросил:

– Что ты думаешь на сей счет, Эллери? Пуговица вполне могла незаметно выпасть у него из кармана. Пепельница могла свалиться со стола, и Марко мог наступить на кучку пепла.

– Но подумай о повернутом столе, папа. Если Марко– убийца, делать это было совершенно бессмысленно. Предположим, что он лжет, и он сам передвинул стол. Для чего? Чтобы создать видимость, что убийство совершено левшой? Но Марко сам левша. Что же он, сам себе враг?

Эллери покачал головой.

– Я просто в растерянности. В данный момент я склонен поверить ему. Стол сдвинул кто-то другой. Если только не…

Он внезапно смолк.

– Если только не что, мальчик мой?

– Понимаю… – проговорил Эллери. – Кажется, понимаю… Есть один вариант, при котором…

– Что-что?

– Папа, давай вернемся в библиотеку Джулио. И поручим своим людям принести все необходимое для дактилоскопии.

Нино Импортуна и Питер Эннис пришли следом за Квинами в библиотеку немного спустя. Они задержались в апартаментах Марко, чтобы успокоить его. Инспектор отдыхал в кресле – он заметно устал. Эллери стоял у письменного стола.

– Нам, наконец, удалось его уложить. – Эннис был слегка растрепан и теперь резкими движениями оправлял одежду. – Надеюсь, он не встанет. Марко – сущее бедствие, когда пьян.

– Тибальдо приглядит за ним, – отрезал мультимиллионер. – Мистер Квин, мы когда-нибудь закончим или нет? Я чувствую себя вконец измученным. Что там у вас опять?

– Надо прояснить эту загадку с письменным столом, мистер Импортуна.

Эллери поглядел на злополучный стол, который стоял наискось, как они его и поставили.

– Если письменный стол стоит наискосок и если мы предположим, что Джулио сидел за ним в вертящемся кресле лицом к убийце, то он бы не мог нанести левой рукой удар по той стороне головы Джулио, где была рана. Может, конечно, убийца-левша бил правой, «не своей», так сказать, рукой. Теоретически это допустимо. Но у меня сильные сомнения на этот счет. Чтобы кто-то сумел «не своей» рукой так сильно размахнуться и ударить наверняка, насмерть! Тем более если учесть, что удар был один! Нет, из этого скорее следует: если бы Марко был убийцей, то рана оказалась бы на другой стороне головы.

Эллери вдруг резко повернулся.

– Но давайте предположим, что наша гипотеза неверна, и Джулио не был в момент удара лицом к убийце.

– Я не понимаю… – начал было Импортуна.

– Момент! – вздохнул инспектор. – Как ты это представляешь себе?

– Допустим, что Джулио видел замах, сидя лицом к нападавшему и за какую-то долю секунды до удара попытался уклониться. Но в результате только развернулся в кресле на сто восемьдесят градусов. Следовательно, в этот момент он был спиной к убийце, лицом в угол, и удар был нанесен по голове сзади, а не спереди. И кочерга пришлась, следовательно, на другую сторону головы.

Эллери начал сердито расхаживать по комнате.

– Куда, к бесам, запропастился этот эксперт по отпечаткам пальцев?

– Разрази меня гром, – ругнулся инспектор. – Разрази меня гром.

Он покачал головой.

– И ведь никто не заметил, никто! Но зачем тебе дактилоскопия?

– Чтобы проверить одну догадку. Допустим, что Джулио, защищаясь от удара, инстинктивно выбросил вперед руки. Но его развернуло в кресле. И тогда он просто не мог не коснуться руками стены – вон там, в углу.

Эллери с трудом пробрался за стол.

– Где-то тут, я думаю. А, вот и он! Вот, взгляните здесь, будьте добры – Магли, если я не ошибаюсь?

– Но ведь мы тут уже сняли каждую пядь, инспектор Квин? Что же тут неясного?

Эксперт был небрит, в несвежей белой рубахе, без галстука. Судя по его физиономии, его оторвали от телевизора и бутылочки пива.

Старик, как бы извиняясь, махнул рукой.

– Вон, в том углу, Магли. На стенах. Эллери вам покажет.

Несколько минут спустя после обработки стен всеобщему взору открылись отпечатки двух ладоней на уровне плеч сидящего человека, каждый сантиметрах в тридцати от угла. Пальцы рук были направлены навстречу друг другу.

Никто не сказал ни слова, пока эксперт не собрал свой чемоданчик и не вышел.

– Вот это действительно подарок, – проговорил, наконец, инспектор, который безуспешно пытался скрыть довольную улыбку. – Выходит, все так и было. Если Джулио в момент удара был спиной к убийце, то рана у него на голове – как раз там, где ее нанес бы левша. Никаких противоречий больше нет. Никаких «но». Убийца – левша, и это совершенно достоверно, так же, как и золотая пуговица и след на пепле: ничего тут не сфабриковано, и все это – улики против вашего брата Марко, мистер Импортуна. И подозрения против него теперь – гораздо более сильные, чем раньше.

– Постойте, – пробормотал Нино Импортуна. – Но у-вас остался без ответа один существенный вопрос. Почему Джулио не оставили в прежнем положении… Я имею в виду – лицом в угол, в той позе, в какой он умер? Зачем было поворачивать его тело так, чтобы голова его оказалась на столе?

– Если бы вы не были так взволнованы, мистер Импортуна, – ответил Эллери, – вы легко ответили бы на этот вопрос сами. Основываясь на уликах, мы теперь выдвигаем версию, что убийца – ваш брат Марко. Марко нанес смертельный удар и увидел, что после неожиданного поворота кресла голова оказалась пробита именно там, где ее мог пробить только левша. А Марко – левша. Ни один убийца не хочет быть пойманным, мистер Импортуна. Иногда он заметает следы чисто машинально, даже не задумываясь. Спроси его в этот момент, он не всегда сможет объяснить, зачем он это делает. Ему подсказывает какой-то инстинкт. Вот Марко и повернул кресло там, будто Джулио был в момент удара лицом к убийце. В таком положении ударить его левой рукой было просто невозможно. Разве это не причина, чтобы не оставлять Джулио в прежней позе?

– Да, но зачем тогда Марко было переставлять письменный стол? – выдвинул следующий аргумент Импортуна. – Если бы он оставил стол так, наискось, а Джулио был бы к нему лицом, это и в самом деле выглядело бы так, будто бил правша. Но если именно Марко убил Джулио, у него были все основания оставить стол на прежнем месте. И я повторяю свой вопрос, мистер Квин: зачем ему было двигать стол и перечеркивать свой собственный план? Факты – упрямая вещь. Вы не можете вертеть ими, как захотите!

– Он прав, Эллери, – сказал инспектор, и снова устало опустился в кресло.

Эллери потянул себя за нос и пробормотал в некотором замешательстве, обыкновенно ему не свойственном:

– Н-да. Это верно. Если Марко столь хитер, что повернул кресло, то у него хватило бы ума не двигать стол. Черт, какое запутанное дело, это же надо… Надо еще раз побеседовать с Марко. Может, он сумеет это объяснить.

Но еще раз поговорить с Марко им не удалось. Ни в эту ночь, ни в другую. Они нашли его повесившимся на гимнастическом канате в спортивном зале. Он сделал петлю на нижнем конце, просунул в нее голову, затем, видимо, забрался по канату до потолка и бросился оттуда головой вниз, свернув себе шею.

Слуга Тибальдо храпел, развалившись на подкидной доске с почти пустой бутылкой бренди в руке. Много позднее, когда его привели в чувство и почти отрезвили, он заявил, что его cugino Марко – шестиюродный брат, который из родственных чувств выписал его с родины, не считаясь с расходами – неожиданно встал с постели, куда был уложен, и вызвал его на соревнование – кто кого перепьет. Как настоящий мужчина, он принял вызов, старался не отстать от Марко, а потом – ничего не помнит. Последнее, что помнит, повторял он, всякий раз крестясь, – глаза шестиюродного брата Марко, которые горели, как два адских огня.

– Эх, парень, при таком прыжке не промахнешься, – проговорил инспектор, когда они наблюдали, как Марко вынимают из петли. Эксперты из лаборатории взяли на исследование большую часть каната, а также петлю.

– Не казнись, Эллери. Я ведь так же, как и ты, не хотел верить во все эти улики, которые уж больно прямо указывали на Марко. И все же дело было ясно с самого начала. Вес было за то, что Марко – убийца: потерянная пуговица, след, удар слева. А теперь вот еще и самоубийство. Оно равносильно признанию вины… Ну что с тобой, Эллери. Почему у тебя такая кислая мина? Ты что, все еще не удовлетворен?

– Что ж, прямой вопрос – прямой и ответ. Нет, не удовлетворен.

– Почему же. Что тебя еще смущает?

– Многое. Почему Марко не оставил стол стоять так, как он был? Факт самоубийства вовсе не означает признания вины, хотя его можно толковать и таким образом. Он мог повеситься просто потому, что чересчур много выпил. Мы же видели, какой он был нервный и потерянный, временами даже начинал городить откровенную чушь. Он мог убить себя, даже будучи невиновным, из страха, что подозрения все равно падут на него.

Эллери помолчал и продолжил:

– Папа, мы должны также задать и вопрос: Cui bo-no? Кому все это выгодно? Кто выигрывает от смерти братьев Импортунато?

– Знаешь, что я тебе скажу? – взорвался инспектор. – Ты просто ищешь предлог, чтобы и дальше отлынивать от своей книги. Ну, ладно, пойдем и допросим Импортуну!

– Позволь, я буду задавать ему вопросы, папа.

Инспектор только пожал плечами.

Когда эксперты принялись за работу, он отослал Импортуну и Энниса в спальню Марко. Они застали секретаря прикорнувшим в кресле, а Импортуна застыл, как каменный истукан, в метре от кровати. Ее спинка закрывала одну его ногу, и потому Импортуна производил комичное впечатление – походил на аиста, поджавшего лапу. По мультимиллионеру было незаметно, что ему пришлось за сутки потерять двух родных братьев. Грубые черты его лида по-прежнему ничего не выражали. Оно казалось отлитым из бронзы.

– Почему вы не сядете, мистер Импортуна? – спросил Эллери.

Каким бы самообладанием ни отличался этот человек, все равно было трудно глядеть на него без сострадания.

– Мы выражаем вам соболезнование, мистер Импортуна.

Нино Импортуна никак не прореагировал на эти слова и спросил с еще большей твердостью в голосе:

– Что вам угодно?

Его темно-карие глаза враждебно глядели на Эллери. По выражению их и по интонации было ясно, что теперь между ними появилось что-то отдающее холодом и смертью, но именно оно и ликвидировало разделяющую их пропасть, крепко привязав друг к другу. Наверное, это появилось не только сейчас. «Может быть, я с самого начала был его противником?»

– Кто наследует вашему брату Джулио, мистер Им-портуна? И кто – Марко? Ведь оба они не были женаты.

– Никто.

– Как – никто?

– Концерн.

– Единственным владельцем которого теперь являетесь вы?

– Разумеется. Я – последний из братьев. Последний из всей семьи.

– Я думал Тибальдо – какой-то дальний родственник… Шестиюродиый брат…

– А… Это старая шутка Марко, в которую сам Тибальдо уже почти что поверил. Как-то после одного из визитов Марко в Италию, Марко сделал сестре Тибальдо ребенка. Это было уже несколько лет назад. Чтобы успокоить Тибальдо, Марко определил его к себе в слуги и в то же время много сделал для девочки. Этот пьяный болван вовсе нам не родня. А если вы хотите выяснить, кому выгодна смерть Джулио и Марко, мистер Квин, так ответ один – мне и больше никому.

Они некоторое время неотрывно смотрели друг на друга.

– Отец, – сказал Эллери, не отводя глаз, – в какое время умер Джулио по заключению доктора Праути?

– Около десяти часов. Плюс-минус полчаса.

– Мистер Импортуна, – вежливо осведомился Эллери. – Не могли бы вы нам сказать – разумеется, если не захотите воспользоваться своим правом не отвечать на вопросы – где вы были вчера вечером между половиной десятого и половиной одиннадцатого?

То, что Эллери не повышал голоса и говорил безукоризненно вежливо, в отличие от грубого тона Импортуны, дало ему заметное превосходство, которое миллионер сразу же ощутил. Поэтому он заговорил так же спокойно.

– Питер.

Эннис вскочил на ноги, разбуженный громкими голосами.

– Позвоните наверх и попросите миссис Импортуна сейчас же присоединиться к нам. Поскольку я вижу, куда клонится допрос, вы, господа, явно не будете против, если я приглашу сюда мою жену.

Все это было сказано с такой интонацией, с которой он мог бы поддерживать ничего не значащий разговор где-нибудь в клубе.

Не прошло и трех минут, а бледный как смерть Ти-бальдо объявил о приходе Вирджинии и удалился, слегка пошатываясь.

Вирджиния Уайт-Импортуна направилась прямо к своему мужу и встала рядом с ним.

Эллери, наблюдавший за ней, с интересом отметил, что она не взяла мужа под руку, не обняла-его и вообще даже не притронулась. Она встала рядом с ним прямо-таки по стойке смирно, как солдат в присутствии командира. Между ними чувствовалась невидимая стена. Она явно не испытывала желания прикоснуться к нему и не находила нужным, чтобы он прикасался к пей.

У нее были натуральные светлые волосы и умные глаза цвета фиалок, скандинавские скулы и маленький прямой нос. Эллери нашел ее просто обворожительной. В ее красоте чувствовалось что-то воздушное, неземное, почти поэтическое. Тем не менее он ощутил, что несмотря на кажущуюся хрупкость, она облачена в невидимый панцирь и постоянно готова отразить нападение. Да. Именно такую женщину только и можно было представить рядом с Импортуной. Она была с>дета в очень модное платье, сшитое нарочито просто и выгодно подчеркивавшее ее длинные ноги и стройную фигуру. Ростом она превосходила мужа, хотя тот был в туфлях на каблуках, а она нет. Это явно он запретил ей ходить на каблуках.

Эллери подумал, что ей, наверное, около двадцати пяти. Ее можно было принять за внучку Импортуны.

– Вирджиния, это инспектор Квин из главного управления полиции и его сын Эллери Квин. Мистер Квин – любитель криминалистики. Он заинтересовался нашими трудностями. Да, кстати, любовь моя, у меня еще не было случая сообщить тебе, что Марко покончил с собой.

– Марко?.. – еле слышно повторила она и больше нс произнесла ни слова. Жестокая новость, сообщенная мужем, явно потрясла ее, но она моментально взяла себя в руки. Только опустилась на стул, стоявший рядом. Им-портуна, казалось, гордился ее самообладанием. Он оделил ее полным любви и горечи взглядом.

– А сейчас, чтоб ты была в курсе дела, мистер Квин подозревает меня в убийстве. Он прямо спросил, где я был вчера вечером между половиной десятого и половиной одиннадцатого. Ты не могла бы сказать ему, где?

Вирджиния Импортуна тут же ответила:

– Мой муж и я вместе с четырьмя нашими гостями были в опере.

Голос ее, необыкновенно мелодичный, странно сочетался с ледяной сдержанностью. Эллери был просто очарован ею. Он слышал, что Импортуна боготворит свою жену, и теперь вполне понимал его. Вирджиния была достойной спутницей столь незаурядного человека.

– Мы были в нашей собственной ложе, мистер Квин, – пояснил Импортуна. – Слушали «Парсифаля». Вы, несомненно, будете шокированы, но я считаю «Парсифаля» ужасно скучным. Итальянскому крестьянину, который обожает Пуччини и Россини, вынести его необыкновенно трудно. Я никогда не был в восторге от Вагнера – в том числе и по идеологическим соображениям, несмотря на всю любовь Муссолини к Гитлеру. Но Вирджиния– почитательница Вагнера. Правда, любовь моя? А все потому, что она – истинная женщина. Я заслуживаю медали за храбрость, потому что выдержал все представление до конца. Или я не прав, любовь моя?

– Да, Нино.

– Итак, мистер Квин, в десять часов – именно это время вас интересует, не правда ли? – в десять часов, и не плюс-минус тридцать минут, а плюс-минус два часа мы пребывали вместе с миссис Импортуна в обществе четырех достойных особ. Не отлучаясь. Никто из нас не покидал ложи, кроме как в антрактах, и даже в это время мы держались вместе. Не так ли, Вирджиния?

– Да, Нино.

– Вы, наверное, хотите знать фамилии людей, которые были с нами? Извольте. Сенатор Генри Л. Фейстор с супругой, епископ Тамелти из Нью-Йорка и раввин Виикельман из синагоги на Парк-авеню. Надеюсь, раввин наслаждался «Парсифалем» в той же степени, что и епископ. У тебя тоже было такое впечатление, любовь моя? Ваш отец может перепроверить мое алиби у сенатора и у обоих духовных особ – и, конечно, не преминет сделать это, мистер Квин. Удовлетворены ответом?

– Да, – ответил Эллери.

– Хотите знать еще что-нибудь?

– Очень многое, мистер Импортуна, но у меня такое ощущение, что я трачу впустую ваше и свое время.

Коренастый крепыш-мультимиллионер только пожал плечами.

– А вы, инспектор Квин?

– Нет, сэр.

Однако при всей своей демонстративной вежливости Импортуна проявил настойчивость.

– Может быть, сейчас, когда здесь присутствует моя жена, вы зададите еще несколько вопросов ей, инспектор?

– Нет, – ответил Старик. – На сегодняшний вечер все вопросы закончены.

– Benone! Allora rivederla.

Он обернулся к жене и к Эннису, позвав их так, как зовут маленьких детей:

– Andiamo, andiamo! У нас сегодня еще есть работа по молочным предприятиям Среднего Запада, Питер. К тому же я не могу заставлять ждать вечно мистера Е., который уже поднялся наверх.

Оба Квина молча стояли и смотрели, как мимо них шествует чета Импортуна. Питер Эннис следовал за нею с опущенным взглядом. Последний из братьев вдруг остановился, а его жена пошла дальше, ничуть не замедлив темпа, и скоро скрылась из виду. Эннис чуть не налетел на внезапно остановившегося патрона.

– О, мистер Квин, мне как раз пришло в голову…

– Да-да? – откликнулся Эллери.

– Можно, я буду звать вас по имени?

Эллери улыбнулся.

– Так же, как, например, Питера?

Он увидел, что шея между светлыми волосами и воротничком Питера побагровела, и добавил:

– Это вовсе не шпилька в ваш адрес, мистер Эннис. Я просто пытался представить себе наглядно пример подобных отношений.

– Нокаут, мистер Квин! – Импортуна вернул Эллери улыбку. Зубы его были чересчур велики и приводили в некоторое замешательство. – Ищете, должно быть, для себя стоящее дело? Разумеется, на руководящем посту? У меня бы нашлась работа для человека с вашим интеллектом и темпераментом.

– Благодарю, мистер Импортуна, однако вынужден отказаться. Предпочитаю оставаться независимым.

– Ах, вот как. Ну что ж, очень жаль. Если измените свое решение, мистер Квин, вы знаете, где меня искать.

– Я вот все спраш-иваю себя… – проговорил Эллери, когда они возвращались домой в полицейской машине.

– О чем? – спросил инспектор Квин сквозь дрему.

– Спрашиваю себя – в связи с этим последним выпадом Импортуны – знаю ли я, где его искать? Я думаю – знает ли вообще кто-нибудь, включая его жену, где искать Нино Импортуну? И кто он таков? Сильный человек. Опасный человек! Раз уж мы заговорили о его жене – тебе ничего не бросилось в глаза в Питере Эннисе, отец?

– Чего это тебя болтает, как бревно в проруби? Раз уж мы заговорили о миссис Импортуна – потрясающая особа, правда? – то причем здесь Питер Эннис? И что в нем примечательного – тем более в ее присутствии? Он не обращал на нее ни малейшего внимания.

– Вот это-то и бросается в глаза! Нет, конечно, Эннис может быть вылеплен из другого теста, но я в это не верю. Просто не возьму в толк, как мужчина из плоти и крови, находясь в обществе столь обворожительной женщины, может не смотреть на нее постоянно и вообще не обращать на нее никакого внимания?

– Ну, над такими головоломками ты уж думай как-нибудь без меня. А я – пас. Дело об убийстве Джулио Импортунато для меня закончилось в тот момент, когда повесился Марко. И вот что, мальчик мой…

– Что, папа?

– Держись подальше от Импортуны. Послушай моего совета. Он тебе не по зубам. Ты на нем обожжешься… Что? Что ты сказал?

– Мистер Е., – пробормотал Эллери.

– Кто-кто?

– Мистер Е. Разве ты не слышал, что сказал Импортуна? Он не может заставлять ждать мистера Е. И я спрашиваю, кто, черт подери, такой этот мистер Е. А, пап?

Но инспектор уже спал.

Шестой месяц Июнь 1967

Плод вытягивается в длину.

Намечаются ресницы и брови.

Туловище быстро растет.

Они находились в «логове» Импортуны. Эннис, склонившийся над блокнотом, примостился на стуле рядом с флорентийским столом. Ему приходилось писать на коленях, да еще и придерживать рукой стопку деловых– бумаг, к его великому раздражению. Правда, у Энниса был свой кабинет в апартаментах, но Импортуне никогда нс приходила в голову мысль оборудовать ему постоянное место в «логове» для рабочих заседаний, которые регулярно проходили здесь уже на протяжении многих лет. Да, я действительно необычайно скромный личный секретарь, подумал Эннис, и привык довольствоваться малым во всем, включая тайную связь с женой шефа. Ну почему он не распорядился пробить хотя бы одну наружную стену и устроить большое окно, чтобы в «логове», наконец, было достаточно света? К тому же не повредил бы и новый вентилятор. Этот не справляется с постоянным сигарным дымом, даже, наверное, уже сам провонял им насквозь.

Ни одна из этих мыслей, однако, не отразилась у Энниса на лице. Он сидел и терпеливо ждал, застыв, как китайский болванчик.

Импортуна расхаживал по комнате из угла в угол. Энниса очень занимали складки на его лбу. Это были вовсе не те складки, которые появлялись, когда он хмурился, вызывая трепет управляющих и членов наблюдательных советов. Нет, эти складки выражали недовольство чем-то таким, что происходило внутри его самого.

Эннис неожиданно подумал – а может, это у него страх?

Может ли могущественный Импортуна чего-то бояться?

Ворчливый голос патрона вывел его из состояния раздумья.

– На чем мы остановились, Питер?

– На меморандуме относительно сбыта на фирме «Е.И.С.» в Цюрихе. Правление должно удвоить усилия, чтобы как можно быстрее добиться позитивного баланса.

– Вот именно, – сказал Импортуна. – Еще будет записка для миссис Импортуна. «Любовь моя, распорядись, чтобы миссис Лонгвелл свернула в моем «логове» ковер на лето и отдала его в чистку и на хранение в магазин Бажабатьяна. Я еще два дня назад просил это сделать, но не сделано до сих пор». Подпишите, как обычно.