Текст книги "Девять месяцев до убийства"

Автор книги: Эллери Куин (Квин)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 32 страниц)

14

Инспектор Квин имел достаточно причин, чтобы позднее не раз вспомнить то прекрасное, солнечное октябрьское утро. Беда началась с исчезновения молодого Аллана Чейни.

Поначалу никто и не заметил отсутствия Чейни. Инспектор снова собрал все общество в библиотеке на вилле Халькиса. Белл, распираемый гордостью, стоял рядом со стулом высокого судии, который инспектор велел установить для себя в самом центре комнаты. Все входили один за другим: Гильберт Слоун и Начио Сюиза, как обычно, безупречно одетый директор галереи Халькиса, миссис Слоун, Демми, чета Врилендов, доктор Уордз и Джоан. Вудрафф вошел чуть позже. Уиксу и миссис Симз пришлось расположиться в самом дальнем углу. При виде каждого из тех, кто перешагивал через порог, Белл так и вперивался своими маленькими глазками, взмахивал руками и беззвучно двигал губами. Иногда многозначительно качал головой. Короче говоря, вел себя так, что пробудил во всех максимальное беспокойство.

Инспектор с удовольствием причмокнул губами.

– Садитесь, пожалуйста. Ну, Белл, слово за вами…

Узнаете ли вы среди собравшихся кого-нибудь из тех, кто посетил Альберта Гримшо в ночь с четверга на пятницу?

Белл обвел всех придирчивым взглядом, как фельдфебель новобранцев. Наконец указал на Гильберта Слоуна.

– Вот этот был там.

– Так… – инспектор взял понюшку табаку. – Примерно так я и думал. Стало быть, мы поймали вас на некоторой неискренности, мистер Гильберт Слоун. Вчера вы утверждали, что не знаете Альберта Гримшо. А теперь ночной портье отеля, в котором жил Гримшо, опознал вас как одного из тех посетителей, которые приходили к Гримшо в ночь перед его смертью. Что вы на это скажете?

Слоун в растерянности покачал головой:

– Я и в самом деле не знаю, что имеет в виду этот человек, инспектор. Тут явно какое-то недоразумение.

– Недоразумение? – инспектор благостно покивал, но в его глазах загорелись сатанинские искорки. – Белл, а вы не ошибаетесь? Вы абсолютно точно узнали этого господина?

– Это был он, сэр, – твердо ответил Белл.

– Итак, мистер Слоун?

Слоун резко закинул ногу на ногу.

– Ведь это просто смешно. Я понятия не имею, чего вы от меня хотите.

Инспектор улыбнулся и повернулся к Беллу:

– Каким по счету он пришел, Белл?

Белл поглядел как-то неуверенно.

– Этого я точно не скажу, сэр. Но голову даю на отсечение, он был одним из пяти посетителей в ту ночь.

– Вот видите… – начал было Слоун.

– Об этом мы с вами позже поговорим, мистер Слоун, – инспектор махнул рукой. – Продолжайте, Белл. Еще кто-то?

Белл снова принялся высматривать дичь, "затем ударил себя в грудь и сказал:

– И вот она была там, берусь утверждать под присягой! – он указал на Дельфину Слоун.

– Хм… – инспектор скрестил руки на груди. – Я предполагаю, что вы тоже не имеете ни малейшего понятия, о чем идет речь, мадам?

Белые как мел щеки мадам окрасил нездоровый румянец.

– Разумеется нет, инспектор. Я не понимаю…

– А ведь вы тоже утверждали, что никогда раньше не видели Гримшо.

– А я и не видела, – взвизгнула она. – И не видела!

Инспектор опечаленно покачал головой.

– Может, узнаете еще кого-нибудь, Белл?

– Так точно, сэр. – У Белла исчезла вся неуверенность, когда он шагнул к доктору Уордзу и тронул его за плечо. – Вот этого господина я узнал бы и через тысячу лет. Его кустистую каштановую бороду забыть просто невозможно.

Казалось, инспектору доставляло глубокое удовлетворение то, как развиваются события. Он поглядел на английского врача.

– А каким приходил он, Белл?

– Последним, – сказал Белл решительно.

Уордз отреагировал холодной усмешкой.

– Это просто невероятно. Какое отношение я имею к этому американскому висельнику? И какой мотив вы можете мне приписать – зачем бы мне было посещать такого типа?

– И это вы спрашиваете у меня, доктор Уордз? – Старик улыбнулся. – Я считаю более целесообразным спросить об этом у вас. Человек, который научился помнить в лицо тысячу людей, опознал вас. И вы должны согласиться, что Белл прав, когда утверждает, что ваша физиономия запоминается особенно легко.

Уордз вздохнул.

– Собственно, мне не следовало бы даже объяснять вам, что как раз этот пункт не в вашу пользу, инспектор. Вы сами должны признать, что в мире нет ничего легче, чем подделаться под меня…

– Весьма остроумно, доктор! – воскликнул инспектор, хлопая в ладоши. – И очень кстати. Мы учтем это ваше замечание и будем предполагать отныне, что у вас есть двойник. Я просто ради формальности хочу попросить: укажите точно, что в таком случае вы делали в интересующее нас время вечером тридцатого сентября.

Доктор Уордз наморщил лоб.

– Вечером в четверг… весьма сожалею, инспектор, едва ли вам стоит ожидать от меня, чтобы я точно вспомнил, как провел каждые полчаса на прошлой неделе.

Вдруг все обернулись туда, где сидела Джоан Бретт – она сказала спокойно, не сводя глаз со знаменитого окулиста:

– Милый доктор, мне кажется, ваша галантность вам изменяет… Только вчера вы как истый рыцарь защищали миссис Вриленд… Почему же вы сегодня не удостоите такой чести меня?

– В самом деле, – тотчас же воскликнул Уордз, и его карие глаза засветились, – мне действительно нет извинения, Джоан. В четверг вечером я выходил в город вместе с мисс Бретт.

– Выходили в город? – Инспектор медленно перевел взгляд с врача на Джоан. – Мило, очень мило…

– Да, – быстро сказала Джоан. – Это было после того, как я увидела, что Гримшо пришел к мистеру Халькису. Я вернулась в свою комнату, и тут ко мне постучался доктор Уордз и спросил, не желаю ли я немножко прогуляться с ним.

– Совершенно верно, – подтвердил англичанин. – Вскоре мы вышли из дома и отправились в маленькое кафе на 57-й улице. Это был восхитительный вечер. Домой мы вернулись, должно быть, уже около полуночи. Не так ли, Джоан?

– Примерно так, доктор.

Старик буркнул что-то себе под нос.

– Белл, вы по-прежнему уверены, что перед вами последний посетитель Гримшо?

Белл ответил упорно:

– Это он, и никому меня не переубедить.

Доктор Уордз ухмыльнулся. Инспектор вскочил на ноги.

– Итак, мы установили личности мистера Слоуна, миссис Слоун и доктора Уордза. А как с теми двумя личностями, которых нам недостает, Белл?

Белл покачал головой.

– Там больше никого не было из присутствующих здесь людей, сэр. Тогда приходил один очень высокий мужчина, я бы даже сказал, настоящий великан. У него были волосы с проседью, багровое лицо, и говорил он, как ирландец. Я уже точно не помню сейчас, каким по счету он приходил – то ли между этой дамой и этим господином– тут он указал на миссис Слоун и доктора Уордза, – то ли он был одним из первых двух посетителей.

– Итак, высокий ирландец? – проворчал инспектор. Он сердито оглянулся. Его серые глаза, казалось, пронизывали собравшихся насквозь. Было ясно, что он ищет того несчастного, которого не мог припомнить Белл. Вдруг его взор озарился, он воскликнул:

– А ведь здесь кое-кого нет! Я все время чувствовал, что кого-то не хватает!.. Чейни! Где этот юный борзой пес Чейни?

Все уставились на него недоуменно.

– Томас, кто сегодня дежурит внизу у входной двери?

Белье сделал виноватое лицо и ответил тоненьким голоском:

– Флинт, шеф.

– Приведи его сюда.

Велье исчез так стремительно, что при виде этого инспектор даже смягчился. Но вся его благостность разом испарилась, стоило появиться Флинту, ростом почти не уступавшему сержанту.

– Входите-ка, Флинт, – сказал инспектор, и в голосе его зазвучали угрожающие нотки. – Входите, не стесняйтесь.

Флинт пробормотал.

– Как прикажете, шеф.

– Вы видели, как Аллан Чейни выходил из дома, Флинт?

Флинт судорожно сглотнул.

– Так точно, шеф.

– Когда?

– Прошлой ночью, шеф. В одиннадцать пятнадцать, шеф.

– Куда он пошел?

– Сказал, что идет в свой клуб.

Инспектор спокойно спросил:

– Ваш сын является членом какого-нибудь клуба, миссис Слоун?

Дельфина Слоун заломила руки:

– Нет, инспектор. Я не понимаю…

– Когда он вернулся, Флинт?

– Он не вернулся, шеф.

– Он не-вер-нул-ся? – голос инспектора был пугающе спокоен. – Почему же вы не доложили об этом сержанту Велье?

Флинт был ни жив, ни мертв.

– Я как раз собирался доложить, шеф. Вчера я заступил на пост в одиннадцать, а сейчас как раз через несколько минут должен был сменяться, а потом как раз хотел прийти и доложить. Я думал, что Чейни просто где-то приятно проводит вечер, к тому же при нем не было никакого багажа, шеф.

– Подождите за двёрью. Я еще поговорю с вами, – сказал Старик.

Флинт вышел, пошатываясь, как приговоренный к смерти.

– Миссис Слоун, у вашего сына есть счет в банке?

– Да, инспектор, – прошептала она. – В торговом банке.

– Томас, позвони в торговый банк и спроси, не снимал ли сегодня деньги Аллан Чейни?

В порыве служебного рвения сержант Белье даже бесцеремонно отстранил Джоан Бретт, которая оказалась на пути к письменному столу. Он пробормотал какие-то извинения, но она, похоже, вообще ничего вокруг не замечала. Даже сконфуженный Велье был потрясен жалобным выражением ее глаз. Он отвернулся, чтобы скрыть волнение, и схватил телефонную трубку.

– Может быть, вы догадываетесь, куда мог податься ваш сын, мадам? – инспектор с ледяной вежливостью обратился к матери Аллана Чейни.

– Нет… вы же не думаете, что…

– А что вы на это скажете, мистер Слоун? Молодой человек не говорил вам, что намерен покинуть дом?

– Не сказал ни слова, могу вам поклясться.

Велье положил трубку.

– Птичка улетела, шеф. Сегодня в девять утра он снял со своего счета все деньги, все без остатка.

– Черт! – ругнулся инспектор.

Дельфина Слоун вскочила, дико озираясь, но тут же села, стоило мужу коснуться ее руки.

– Сколько денег было у него на счету?

– Четыре тысячи двести долларов, сэр. Он потребовал выдать их мелкими купюрами. Он был с маленьким чемоданчиком, по виду совершенно новым, наверное, только что купленным. Банковским служащим он ничего не объяснил.

Инспектор подошел к двери.

– Хагстрем!

Детектив, явно со скандинавскими чертами лица, вошел в комнату.

– Аллан Чейни скрылся. Сегодня утром он снял со счета в торговом банке четыре тысячи двести долларов.

Вы должны найти его. Вам нужно установить, где он провел ночь. И получите ордер на его арест.

Хагстрем исчез, вслед за ним стремительно вышел Велье.

Инспектор повернулся к компании. Когда он на этот раз обратился к Джоан Бретт, из его взора исчезло все благодушие.

– До настоящего момента вы, мисс Бретт, прилагали руку ко всему, что здесь происходило. Вы знали что-нибудь о бегстве Чейни?

– Нет, инспектор, – тихо ответила она.

– Может, кто-нибудь из присутствующих знал? – сердито спросил Старик. – Я хочу выяснить, что за этим кроется.

Он повернулся на каблуках: сержант Велье возник в двери, как ангел-мститель с карающим мечом.

– Что у вас, Томас?

Велье держал в руке листок бумаги, явно вырванный из записной книжки. Инспектор схватил его. Быстро подошли Эллери и Пеппер, и все трое стали читать тороп ливые каракули на листке.

– Я хотел бы кое-что зачитать вам, дамы и господа. Это записка, которую Велье только что нашел в доме, – сказал инспектор минуту спустя. – Она подписана Алланом Чейни. Послание гласит: «Я уезжаю. Вероятно, навсегда. В сложившихся обстоятельствах все становится бессмысленным. Все слишком запуталось, я не смогу ничего объяснить… Будьте счастливы. Наверное, мне лучше не писать больше. Это будет чересчур опасно для вас. Для вашей собственной пользы, прошу вас тотчас же сжечь эту записку. Аллан».

Миссис Слоун пыталась встать, но инспектор уже подошел и поднес записку к ее расширенным глазам.

– Это подпись вашего сына, мадам?

Ее рот судорожно открылся:

– Да. Бедный Аллан, бедный Аллан…

Инспектор громко спросил:

– Сержант Велье, где вы нашли эту записку?

– В спальне наверху;—пророкотал Велье. – Она была под матрацем.

– В чьей спальне?

– В спальне мисс Бретт.

Для всех присутствующих это было уже слишком.

Джоан закрыла глаза, чтобы не видеть враждебных взглядов и безмолвного укора в них. И не видеть тихого триумфа в глазах инспектора.

– Ну, мисс Бретт? – только и сказал он.

Она снова открыла глаза, в них стояли слезы.

– Я нашла эту записку сегодня утром. Она была подсунута под дверь моей комнаты.

– Почему вы нам сразу не заявили о ней?

Ответа не последовало.

– Почему вы не сказали о записке, когда выяснилось, что Чейни исчез?

Молчание.

– Что имел в виду Аллан, когда писал «это будет чересчур опасно для вас»?

Джоан Бретт всхлипнула.

– Ну, мисс Бретт?

Вместо ответа она вскочила, закрыла руками свое залитое слезами лицо, словно защищаясь от кого-то, и выбежала из комнаты. Было слышно, как она взбегает по лестнице.

– Сержант Велье, – холодно сказал инспектор. – С этого момента вы лично отвечаете за Джоан Бретт.

Эллери потихоньку подергал отца за рукав и шепнул так, чтобы не слышали остальные:

– Милый мой, высокочтимый папа, ты, наверное, самый лучший во всем мире полицейский. Но вот как психолог ты… – и он опечаленно покачал головой.

15

Доныне Эллери Квин лишь поверхностно, если можно так выразиться, вникал в дело Халькиса. Но в тот вечер достопамятного девятого октября, когда обнаружилось, что Чейни бежал, он решил выйти из резерва и заняться делом вплотную.

Для драматических разоблачений была выбрана самая удачная едена: все собрались в кабинете инспектора, сама атмосфера которого прямо-таки располагала к важным решениям. Здесь были Сампсон, бегавший из угла в угол, будто пойманный хищник, Пеппер, глубоко погруженный в свои мысли, и, не в последнюю очередь, сам инспектор, который, подобно маленькому сердитому гномику, так и подскакивал на стуле за письменным столом и метал вокруг мрачные взоры. Сампсон еще раз подытожил имеющуюся информацию по делу. Даже все его изящные выражения отнюдь не могли скрыть, что он не видит никакого выхода и блуждает в потемках. Эллери специально дождался того момента, когда выявилась полная беспомощность. И как только секретарь инспектора, стараясь не дышать, на цыпочках вошел в кабинет и известил, что за дверью ожидает Джеймс Дж. Нокс, биржевой король, Эллери почувствовал себя на головокружительной высоте своей будущей славы.

Наверное, когда-то у Нокса была располагающая внешность. Сейчас же его необыкновенно высокая фигура, казалось, как-то ссохлась и ссутулилась. От физической силы, слава о которой некогда гремела, похоже, остались одни воспоминания. Ему было уже за шестьдесят. Волосы на голове, брови, усы – все стало совершенно седым. Только серые глаза его глядели твердо и живо.

– У вас совещание? – спросил он. Голос его прозвучал неожиданно мягко. Казалось, Нокс заметил какую-то нерешительность и разочарован этим.

– Да… Так точно, мистер Нокс, – Сампсон заторопился с ответом. – Мы как раз подытоживали все по делу Халькиса. Утешительного мало.

– Разумеется. – Нокс поглядел прямо в глаза инспектору. – Есть какой-нибудь прогресс?

У инспектора Квина поистине был несчастный вид.

– Это необычайно запутанное дело, мистер Нокс. Я не взял бы на себя смелость утверждать сейчас, что мы уже видим разгадку…

Для Эллери это был самый что ни на есть подходящий момент.

– Ты совершенно напрасно скромничаешь, папа, – сказал он.

Инспектор Квин так и застыл на своем стуле. У Пеппера отвисла нижняя челюсть.

Эллери повернулся к биржевому воротиле:

– Вы должны знать, мистер Нокс, что мой отец просто не решается рассказать вам, поскольку еще не расследованы кое-какие частности, но в общем и целом дело раскрыто.

– Я не совсем понимаю, – проговорил Ноко.

Инспектор смог лишь выдавить дрожащим голосом:

– Эллери…

– Надеюсь, что я выражаюсь достаточно ясно, мистер Нокс, – бросил Эллери с наигранным безразличием. – Дело раскрыто!

Сказав это, Эллери принялся изучать изменившиеся лица присутствующих, как бесстрастный естествоиспытатель, наблюдающий за предсказанной им реакцией.

– Убийца Гримшо… – проговорил прокурор приглушенным голосом.

– Да, кто же убийца, мистер Квин? – холодно осведомился Нокс.

Эллери вздохнул и стал закуривать сигарету. Он отнюдь не торопился со своими разоблачениями. Наконец, окутавшись дымом, он скромно сказал:

– Джордж Халькис…

Позднее прокурор Сампсон признавался, что только присутствие Джеймса Дж. Нокса удержало его от того, чтобы опустить на голову Эллери один из телефонов, стоявших на столе инспектора. Он не поверил услышанному. Он не мог поверить в это. Такое могло возникнуть только в воспаленных мозгах какого-нибудь дурня… Сампсону потребовались колоссальные усилия, чтобы скрыть собственное негодование. Нокс, душа которого, казалось, уже давно подернулась безразличием ко всему, первым нашел что сказать:

– Халькис… Вот, значит, как… Это меня удивляет.

Инспектор облизнул пересохшие губы.

– Мне кажется, мы должны дать мистеру Ноксу необходимые пояснения, мой мальчик.

Эллери присел на край письменного стола.

– Ну конечно же, – сказал он с теплотой в голосе. – Тем более, что мистер Нокс лично заинтересован в этом деле. Для разрешения этой – я бы даже сказал, уникальной– проблемы у нас в распоряжении было два отправных пункта. Первый – являл собой галстук, который был на Джордже Халькисе в то утро, когда его поразил сердечный приступ. А второй – представляли собой кипятильник и чашки в кабинете у Халькиса.

Нокс недоуменно посмотрел на него.

– О, простите, млстер Нокс, – сказал Эллери, – вы ведь, конечно, не в курсе… – Он в двух словах обрисовал, как протекало расследование, и продолжил: – Вначале мне хотелось бы объяснить, что мы извлекли из размышлений над галстуком.

Эллери говорил о себе во множественном числе, ибо обладал ярко выраженной фамильной гордостью.

– В субботу на прошлой неделе, то есть в день, когда умер Халькис, Демми, как ему и было положено, составил гардероб своего двоюродного брата точно в соответствии со схемой. Какой цвет галстука предписывает схема на субботу? – Он обвел взглядом инспектора, Сампсона и Пеппера по очереди. Те не ответили. – Зеленый, – ответил Эллери на свой собственный вопрос. – А вы можете легко убедиться в этом из записки, которую нужно будет подшить к делу. После того, как Демми помог брату одеться, около девяти утра он покинул дом. Проходит пятнадцать минут, в течение которых Халькис находится в своем кабинете один. В девять пятнадцать является Гильберт Слоун, чтобы обговорить текущие дела. И что выясняется? Из свидетельских показаний Слоуна, брошенных походя и невольно, и тем более ценных, зыясняется, что в девять пятнадцать Халькис был в красном галстуке.

Теперь Эллери полностью захватил внимание своих слушателей.

– Умственное состояние Демми исключает возможность сознательной лжи. У нас нет причин сомневаться в искренности его показаний, а именно в том, что он в точности придерживался схемы и подал брату зеленый галстук. Но как можно объяснить такое противоречие? Есть только одно удовлетворительное объяснение: в те четверть часа, когда Халькис был один, он, по причине, о которой мы, вероятно, никогда не узнаем, пошел к себе в спальню и сменил галстук. Он заменил зеленый галстук, который дал ему Демми, на красный из платяного шкафа.

От Слоуна мы знаем, что Халькис, ощупав свой галстук, сказал буквально следующее: «Напомни мне, пожалуйста, перед тем, как будешь уходить, чтобы я позвонил Бэрету и заказал несколько таких же галстуков». А ведь Слоун мимоходом сообщил нам, что имелись в виду красные галстуки.

Пожалуйста, обратите внимание на следующее обстоятельство: когда некоторое время спустя мисс Бретт покидала кабинет, она услышала, как Халькис звонил, чтобы сделать заказ. Что прислал Бэрет? Шесть красных галстуков.

Эллери уверенно уселся на стол и оперся локтем.

– Подведем итог: если Халькис сообщил, что хочет заказать галстуки, подобные тому, который на нем в данный момент, и если затем прислали красные галстуки, то он должен был знать, что на нем – красный галстук. Но как же он, будучи слепым, мог определить, что на нем галстук иного цвета, чем предусмотренный схемой на субботу. Разумеется, кто-то сказал ему, какого цвета галстук на нем. Но кто? Только три человека виделись с ним утром до того, как он звонил Бэрету: Демми, Слоун, в разговоре с которым цвет галстука не назывался, и Джоан Бретт, которая, судя по ее показаниям, не имела ни малейшего повода завести речь об этой части туалета. Другими словами, никто не сообщал Халькису, какого цвета галстук он повязал на смену зеленому.

Эллери затушил сигарету.

– Господа, – продолжал он деловито, – остается

только сделать одно предположение: предположение, что он мог различать цвета своими собственными глазами – что он мог видеть! Но ведь он все же был слепым – возразите вы мне.

Здесь оказался бы опасный подводный риф для всех наших умозаключений, если бы доктор Уордз и доктор Фрост не заявили в один голос, что слепота того рода, какой страдал Халькис, может смениться моментально обретенным зрением.

После всего сказанного мы вправе утверждать, что Джордж Халькис, по крайней мере, утром в прошлую субботу был так же слеп, как вы или я сейчас.

Из этого вытекает ряд существенных вопросов. Если после долгого периода слепоты он вдруг снова обрел зрение, почему тотчас же не оповестил о такой радости весь дом? Почему не вызвал врачей? Почему???

На все эти вопросы есть только один разумный огвет: он не хотел, чтобы его снова считали зрячим, поскольку это расстроило бы какие-то его планы. Что это за планы?

Отвлечемся ненадолго от этой части расследования, – спокойно сказал Эллери, – и обратился к кипятильнику и чашкам. Судя по по'суде на сервировочном столике – чай пили трое. В трех чашках остался осадок, на трех этих чашках желтоватые круги, было использовано три яйца к чаю, три кружочка лимона, и на трех серебряных ложечках остались следы. Все вполне согласуется с заявлением Халькиса о том, что он ожидает двух посетителей. Обоих Джоан Бретт проводила в кабинет. Следовательно, там и должны были собраться три человека.

– Но… – Эллери усмехнулся, – такая поверхностная констатация не выдержит никакой критики, если мы заглянем в электрический кипятильник… Что же мы там увидели? В бачке – чересчур много воды. Когда мы вылили из кипятильника всю воду, у нас наполнилось почти пять чашек. То, что в пятой чашке немного не хватило воды доверху, объясняется тем, что чуть раньше мы взяли некоторое количество этой жидкости на анализ. То есть в самом-то деле мы имели ровно пять полных чашек. Но когда мы снова наполнили кипятильник свежей водой, и разлили, получилось ровно шесть чашек. Следовательно, каким образом возможно, чтобы Халькис разлил воду из кипятильника по трем чашкам, если при наших исследованиях выяснилось, что наполнена была лишь одна чашка? Выходит, что каждый из трех присутствовавших выпил всего по трети чашки? Это исключено. Желтые ободки, оставшиеся на стенках, доказывают, что три чашки были наполнены чаем доверху. Остается только одно предположение: из кипятильника вылили воду в три чашки, а затем в него долили две чашки свежей воды. Однако проведенный нами анализ химического состава воды из кипятильника опровергает эту возможность.

Напрашивается, таким образом, единственный вывод: с водой в кипятильнике все в порядке, а вот с тремя чашками– что-то неладно. Кто-то специально поработал с чайными приборами так, чтобы создать впечатление, будто чай пили трое. Сделавший это допустил одну-единст-венную ошибку: вместо того, чтобы наполнить все три чашки доверху, он вначале наполнил одну, затем перелил ее содержимое в две остальные по очереди.

Но зачем тогда все эти махинации, призванные создать впечатление, что у Халькиса в гостях были двое, если и на самом деле в его кабинете были трое – включая его самого? Для этого была только одна причина: требовалось создать совершенно убедительное впечатление. А почему требовалось создавать столь убедительное впечатление? Да просто потому, что на самом-то деле в кабинете было как раз и не три человека…

Эллери торжествующим взглядом обвел всех своих слушателей. Кто-то вздохнул, явно соглашаясь с ним. Эллери с глубоким удовлетворением отметил, что этот «КТО-ТО» был прокурор собственной персоной. Эллери продолжил:

– Встает вопрос: сколько же человек было тогда в комнате у Халькиса, если исключается число три, в котором нас пытались убедить?

Там не мог находиться всего один человек, ведь Джоан Бретт собственными глазами видела, как в кабинет входили двое мужчин. Что нам мешает предположить, что было два человека? Мы знаем, что один из них – Альберт Гримшо. По всем правилам теории вероятности, вторым был Джордж Халькис. Если это так, значит, человеком, который вошел в дом вместе с Гримшо, как выразилась мисс Бретт, человеком «с завязанными глазами» как раз и был сам Халькис. Могло быть так?

Эллери прикурил новую сигарету.

– Так могло быть. И вполне вероятно. Одно примечательное обстоятельство подкрепляет это предположение. Если припоминаете, по показаниям мисс Бретт, неизвестный невежливо оттолкнул ее перед дверью в кабинет. Просто ей не позволили заглянуть в комнату, чтобы она не заметила, что Халькиса там нет^

Что еще нам известно о человеке, который сопровождал Гримшо? Внешне он напоминал Халькиса – и фигурой, и манерой держаться. Это во-первых. Во-вторых, маленький инцидент с кошкой миссис Симз свидетельствует о том, что этот человек мог видеть, хотя у него и была на глазах повязка. Если б это был слепой, он обязательно наступил бы на кошку. Предположение, что он был зрячим, вполне согласуется с тем, которое мы вывели, проанализировав историю с цветом галстука. А именно – Халькис неожиданно обрел способность видеть.

Теперь у нас есть еще один ответ на вопрос, почему Халькис умолчал о том, что к нему вернулось зрение. В случае, если б обнаружилось, что Гримшо убит, и подозрение в убийстве пало на Халькиса, его слепота стала бы для него важнейшим алиби. Этот обманный маневр сам по себе не составлял никакой сложности. Халькис заказал чай, затем отослал миссис Симз в постель. После этого он надел плащ, украдкой выскользнул из дома, в условленном месте встретился с Гримшо и вместе с ним вернулся в дом под видом великого незнакомца.

Нокс замер в своем кресле. Казалось, он хотел было что-то сказать, но опустил глаза и предпочел промолчать.

– Разумеется, решение проблемы, которое я вам излагаю, – сказал Эллери, улыбаясь, – оставляет многие вопросы открытыми. И они никогда не будут прояснены до конца. Однако мне кажется существенным, что в общем и целом моя теория верна. Удастся ли нам когда-нибудь, к примеру, выяснить причины, заставившие Халькиса решиться на убийство? И в этом случае нам может помочь умение строить логические умозаключения.

Мы знаем, что накануне вечером Гримшо посетил Халькиса один. После этого визита, поздно ночью, Халькис позвонил Вудраффу, своему адвокату, и потребовал составить новое завещание. В сравнении с предшествующим завещанием, единственное изменение касалось назначения нового наследника картинной галереи Халькиса, которая представляет собой немалую ценность. Имя этого нового наследника Халькис держал в строжайшем секрете. Даже адвокату не полагалось знать, кто он. В таком случае, не кажется ли небезосновательным допущение, что это новое завещание было составлено на руку Гримшо или какой-нибудь персоне, предложенной Гримшо? А если знать характер Гримшо и учесть его прошлое, тотчас же можно допустить мысль о шантаже. Нельзя упускать из виду, что когда-то Гримшо был причастен к делам Халькиса. В одном из музеев Чикаго, устроившись сторожем, Гримшо попытался украсть картину – и был осужден. Следовательно, в данном случае предположительный мотив для шантажа угадать не трудно: вероятно, Гримшо что-то знал о темных делишках Халькиса.

Исходя из этого мотива, мы можем восстановить картину и самого преступления. Возможно, нанеся визит в четверг вечером, Гримшо выдвинул какой-то ультиматум. Халькис решил изменить свое завещание в пользу Гримшо или какого-то подставного лица. Может быть, у Халькиса были финансовые трудности и к тому времени не оказалось свободных денег, чтобы откупиться. Однако, поручив своему адвокату изменить завещание, Халькис поразмыслил и решил, что даже ценою такой жертвы не оградит себя от дальнейшего шантажа. Короче: он решил избавиться от Гримшо, чтобы избежать разорения. Впрочем, этот пункт однозначно указывает на то, что Гримшо действовал один, партнера у него не было. Для Халькиса не было бы никакого смысла убивать Гримшо, если б на заднем плане маячил второй шантажист. Так или иначе, а на следующий вечер, то есть в пятницу, Гримшо снова пришел на виллу, чтобы забрать завещание. Он вошел прямо в ловушку, которую Халькис расставил для пего, и был убит. Халькис спрятал труп где-то по соседству, в надежде дождаться удобного случая, чтобы избавиться от него совсем. Но тут вмешалась судьба. Прежде чем

Халькис сумел замести следы своего преступления, его поразил сердечный приступ. Его ослабленный организм не вынес волнений предшествующих дней.

– Да, но… – начал было Сампсон.

Эллери усмехнулся:

– Я уже догадываюсь, о чем вы хотите спросить меня. Если Халькис умер вскоре после того, как убил Гримшо, кто же тогда после его похорон поместил в гроб труп Гримшо?

Без сомнения, здесь на сцену выходит какой-то третий человек – тот, кто обнаружил труп Гримшо и решил, что гроб Халькиса будет великолепнейшим местом, где его можно спрятать. Почему этот неизвестный гробокопатель не оповестил полицию о своей находке – почему он сплавил ее втихомолку? Потому что хотел от живых и мертвых из дома Халькисов отвратить дальнейшие несчастья и похоронить все это дело в буквальном смысле слова. Частностей мы здесь касаться не будем. Этой третьей личностью, которая великолепнейшим образом вписывается в нашу теорию, является человек, который снял деньги со своего банковского счета и исчез, в тот момент, когда ему приказали постоянно быть в пределах досягаемости. Человек, который уклонился от участия в неожиданной эксгумации, ибо опасался, что его нервы не выдержат такого, и он выдаст себя. Я имею в виду Аллана Чейни, племянника Джорджа Халькиса. – С улыбкой, не свободной от тщеславия, Эллери заключил: – Думаю, господа, что как только мы найдем Чейни, дело будет окончательно раскрыто.

Во второй раз, с тех пор как Эллери начал свой доклад, подал голос инспектор:

– Но кто украл завещание из сейфа? Это был Чейни?

– Скорее всего, нет, – ответил Эллери. – Самый весомый повод для кражи завещания был у Гильберта Слоуна. Он единственный пострадал от его изменения. А кража документа, которую осуществил Слоун, не имела ничего общего с тем преступлением. Впрочем, у нас нет никаких доказательств того, что это сделал Слоун.

Сампсона уже заботило другое.