Текст книги "Девять месяцев до убийства"

Автор книги: Эллери Куин (Квин)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 32 страниц)

Тетрадка по-прежнему лежала на диване.

Эллери вставил в машинку чистый лист бумаги, простер над клавиатурой пальцы, подержал их так, раздумывая, и начал печатать.

Он печатал очень быстро. Потом остановился и прочел, что у него получилось; «Не судите, да не судимы будете, – сказала Ники».

– Вот и славно, – пробомотал он, – еще одна глава готова!

Ом вскочил, подбежал к дивану, схватил дневник, раскрыл его и принялся запоем читать третью главу.

Третья глава. Уайтчапель

– Кстати, Холмс, а какова судьба Уиггинса? – этот вопрос я задал назавтра, незадолго до полудня, пребывая вместе с Холмсом в квартире на Бейкер-стрит.

Накануне вечером, после нашего возвращения из замка герцога Шайрского, мы перекусили в ресторане на вокзале.

– Юный американский пианист Бэнтон играет сегодня в Альберт-Холле, – сказал мне Холмс, – могу порекомендовать его вашему вниманию, Ватсон.

– Что-то я раньше не слыхал, будто в Штатах есть какие-то заслуживающие внимания пианисты.

Холмс рассмеялся.

– Но-но, дорогой мой, вы просто несправедливы к американцам. В конце концов, они существуют на свете как нация уже больше века, и за это время один пианист у них все-таки появился.

– В таком случае буду счастлив сопровождать вас на его концерт.

– К моему сожалению, вынужден предложить вам сходить на этот концерт в одиночестве. А мне сегодня вечером еще предстоит поизучать кое-какие вещи, заниматься которыми лучше в темноте.

– В таком случае я предпочту кресло перед камином и одну из ваших восхитительных книг.

– Могу порекомендовать вам одну, которую я приобрел совсем недавно, – «Хижина дяди Тома» некоей американской дамы по фамилии Стоу, очень грустная история, которая должна встряхнуть эту нацию и заставить ее исправить одну большую несправедливость. Она, мне кажется, была одной из причин гражданской войны там. А я должен откланяться. Быть может, впрочем, я еще составлю вам компанию поздним вечером. Посидим и чего-нибудь выпьем на сон грядущий.

Но вернулся Холмс очень поздно. Я уже лег в постель. Он не стал меня будить, так что мы увиделись только за завтраком. Я надеялся, что он поведает о своих ночных делах, но он и не подумал. Больше того – Холмс, казалось, вообще не спешил заняться всем этим делом. В своем мышиного цвета халате он неподвижно сидел в задумчивости над чашкой чаю, не прекращая заполнять комнату густыми клубами дыма из своей любимой глиняной трубки.

Тут вдруг на лестнице раздался дружный топот, и в комнату вторглась дюжина самых грязных и оборванных мальчишек в Лондоне. Это была та самая холмсова невероятная банда уличных мальчишек, которых он называл то «Тайной полицией, отделением Бейкер-стрит», то «Подпольной армией», то «Партизанами с Бейкер-стрит».

– Смирно! – скомандовал Холмс.

Мальчишки выстроились каким-то немыслимым зигзагом. На чумазых их мордашках застыло то выражение, которое они сочли подобающим иметь по команде «смирно».

– Ну что, вы нашли его?

– Да, сэр, нашли, – ответил один из них.

– Это я его нашел, сэр, – перебил его другой и, улыбнувшись, обнаружил отсутствие сразу трех зубов.

– Очень хорошо, – сказал Холмс строго, – но не забывайте, что мы работаем вместе, парни. Мы одна команда, и не годится выпячивать свое я. Один за всех, все за одного.

– Так точно, сэр, – крикнули они дружно.

– Докладывайте.

– Это в Уайтчапеле.

– Вот как!

– На Грэйт-Хэптон-стрит, у моста. Улица там очень узкая, сэр.

– Очень хорошо, – сказал Холмс во второй раз. – Вот ваша плата. Ну, а теперь отправляйтесь.

Он дал каждому из мальчишек по блестящему шиллингу. Они удалились с тем же шумом и топотом, с которым пришли, и скоро их пронзительные детские голоса донеслись до нас с улицы.

Холмс выбил свою трубку.

– Уиггинс, вы спрашиваете? О, он делал это просто прекрасно. Сейчас служит в армии. Последнее известие от него пришло из Африки.

– Славный парень, насколько я припоминаю.

– Они все славные. А запасы маленьких нищих в Лондоне неисчерпаемы. Однако мне надо навести справки. Давайте собираться в путь.

Не надо было обладать даром ясновидца, чтобы догадаться, куда мы направляемся. Поэтому я ничуть не удивился, оказавшись перед витриной небольшого ломбарда на Грэйт-Хэптон-стрит в Уайтчапеле. Улица была, как это выявил с помощью дедуктивного метода Холмс и как подтвердили мальчишки, очень узкой. На противоположной ломбарду стороне стояли высокие дома. Когда мы подошли, на витрину как раз упали лучи солнца. На пей было написано: «Джозеф Бэкк, ломбард».

Холмс указал в угол витрины:

– Вот там и лежал набор, Ватсон. Видите, куда падают лучи солнца?

Я смог только кивнуть в знак согласия. Мне уже давно нужно было бы привыкнуть к безошибочности его умозаключений, но доказательства, вновь и вновь приводимые им, все равно потрясали меня.

В ломбарде мае приветствовал пухленький человек средних лет, усы которого топорщились и были подкручены на солдатский манер. Джозеф Бэкк был типичным немцем-предпринимателем, и его попытки подчеркнуто демонстрировать свой прусский дух были комичны.

– Чем могу быть полезен, господа? – сказал он с акцентом.

Мы, вероятно, были немножко повыше рангом, чем его обычные клиенты в этом квартале. Быть может, он надеялся взять у нас в залог какую-нибудь дорогую вещицу. Во всяком случае, хозяин встал перед нами навытяжку и щелкнул каблуками.

– Недавно мне преподнесли в подарок набор хирургических инструментов, – сказал Холмс. – Он был куплен у вас.

Выпуклые маленькие глазки господина Бэкка лукаво прищурились:

– И что же?

– Но один из предметов отсутствует. Мне бы хотелось иметь полный набор. У вас есть хирургические инструменты, среди которых я, быть может, найду недостающий?

– Сожалею, сэр. Но здесь я вам, пожалуй, ничем помочь не смогу.

Разочарование владельца ломбарда было просто безмерным.

– Вы припоминаете этот набор? То есть я хочу сказать – помните, когда вы его продали?

– Конечно, сэр. Только на прошлой неделе. Такие вещи попадают ко мне очень редко. Но когда эта женщина его выкупила и забрала, комплект был полным. Она сказала вам, что один из инструментов отсутствовал?

– Я уже не помню, – ответил Холмс небрежно. – Вы, значит, в данный момент не можете мне ничем помочь?

– Сожалею, сэр. У меня нет ни одного хирургического инструмента, о котором бы стоило вести речь.

Холмс притворился раздосадованным:

– Вот уж не везет так не везет! Все один к одному! Вы доставили мне большую неприятность, Бэкк.

Владелец ломбарда был явно сбит с толку.

– Вы несправедливы ко мне, сэр. Как я могу отвечать за то, что случилось с ящиком, если его уже унесли от меня?

Холмс пожал плечами:

– Наверное, вы правы, – сказал он вскользь. – Но все равно досадно. Конец не близкий. Я добирался до вас через весь город.

– Но, сэр, разве не проще было справиться у той несчастной, которая выкупала этот набор…

– Несчастной? Что вы хотите этим сказать?

Строгий тон, которым это произнес Холмс, перепугал торговца. Он, как большинство своих собратьев, был навязчив в своем стремлении услужить и тут же принялся извиняться:

– Простите, сэр. Та женщина вызвала у меня сострадание. Поэтому я и отдал ей ящичек за бесценок. От шрама все ее лицо перекосило. Кошмар. С тех пор оно мне даже по ночам снится.

– А, – пробормотал Холмс. – Если вы об этом, то понимаю вас.

На лице его отразилось разочарование. Но потом оно вдруг просветлело:

– Мйе пришла в голову одна идея. А что, если я попытаюсь связаться с тем, кто заложил у вас этот ящичек.

– Сомневаюсь, что это возможно. С тех пор прошло уже довольно много времени.

– Как давно это было?

– Сейчас я погляжу в своих книгах.

Наморщив лоб, Бэкк достал из тумбочки какой-то журнал и принялся листать его.

– Вот здесь написано. Почти четыре месяца назад. Как быстро летит время, сэр.

– Верно, – согласился с ним Холмс. – У вас есть фамилия и адрес этого джентльмена?

– Это был не джентльмен, это была дама.

Холмс и я переглянулись.

– Понимаю, – сказал Холмс, – но даже четыре месяца спустя, наверное, стоит попытаться. Как зовут ее, скажите, пожалуйста?

Владелец справился по своей книге:

– Янг. Мисс Салли Янг.

– А ее адрес?

– Приют для бедняков на Монтегю-стрит.

– Странный адрес, – заметил я.

– И вправду, сэр. В самом центре Уайтчапеля. Весьма опасное место сегодня.

– Так оно и есть. Желаю вам всего хорошего, – вежливо сказал Холмс. – Вы были весьма предупредительны.

Когда мы отошли от ломбарда, Холмс тихо засмеялся:

– Надо знать, как обращаться с типами вроде этого Джозефа Бэкка. Если держать его на длинном поводке, с ним можно делать все что угодно, стоит надавить на него открыто – не сдвинешь ни на дюйм.

– Мне показалось, он изо всех сил старался нам помочь.

– Так и есть. Но стоило нам задать наши вопросы хотя бы чуточку более официально – мы бы из него ничего не вытянули. Он даже не сказал бы нам, который час.

– Ваша догадка, Холмс, что скальпель намеренно был изъят из набора, чтобы на что-то намекнуть, подтверждается.

– Может быть. Но это открытие ничуть не продвигает нас вперед. Следующим пунктом в нашем списке, кажется, будет посещение мисс Салли Янг в приюте для бедняков на Монтегю-стрит. Предполагаю, вы уже составили представление об этих двух особах слабого пола, которых мы разыскиваем?

– Конечно. Та, что заложила набор явно испытывала финансовые затруднения.

– Возможно, Ватсон. Но вовсе не обязательно.

– Но если у нее не было затруднений, зачем закладывать инструменты?

– Я склоняюсь к мысли, что в данном случае речь шла об услуге, которую она оказывала третьему лицу. Кому-то, кто был не в состоянии пойти в ломбард или не хотел, чтобы его там видели. Думаю, что хирургический набор вообще едва ли мог принадлежать даме. Хирургия– дело не женское. А что вы думаете о женщине, которая выкупила набор?

– Единственное, что мы знаем о ней, – ее лицо было перекошено вследствие какого-то ранения. Может быть, она – жертва Потрошителя, которой удалось уйти от смертельного удара?

– Великолепно, Ватсон! Просто потрясающая гипотеза. Она достойна восхищения. Однако наблюдения, которые сделал я, лежат в несколько иной сфере. От вас наверняка не укрылось, что господин Бэкк называл ту особу, которая выкупила ящичек, «женщиной», тогда как ту, которая закладывала его, уважительно именовал «дамой». Мы можем, следовательно, с уверенностью предположить, что мисс Салли Янг – личность, заслуживающая некоторого уважения.

– Само собой, разумеется, Холмс. Правда, должен признаться, я не вполне понимаю глубокий смысл этого наблюдения. Просто вторая женщина, несомненно, более низкого общественного положения. Быть может – проститутка. Я уверен, что таких несчастных созданий в этом районе предостаточно.

Монтегю-стрит оказалась неподалеку – меньше двадцати минут пешком от ломбарда. Как выяснилось, она представляла собой короткую улочку, связывающую Перди Корт и Олмстед-серкус, последняя из которых была широко известным прибежищем несметного множества лондонских нищих. Мы свернули на Монтегю-стрит и едва успели сделать несколько шагов, как Холмс резко остановился.

– Ба! Вот так сюрприз!

Я проследил направление его взгляда и увидел в подворотне вывеску, на которой было написано единственное слово «Морг». Я не считаю себя особо впечатлительным человеком, но стоило мне глянуть в темную глубину этого узкого, похожего на туннель прохода, как настроение мое упало точно так же, как накануне, когда я впервые увидел перед собой замок герцогов Шайрских.

– Холмс, – сказал я, – это не приют для бедняков. Может быть, они иносказательно называли так приют для мертвых?

– Давайте не будем спешить с выводами и заглянем внутрь.

С этими словами он вошел в подворотню и толкнул дверь, за которой оказался вымощенный дворик.

– Без сомнения, здесь пахнет смертью, – сказал я.

– Причем, это свежий запах, Ватсон. Иначе, зачем бы здесь оказался наш друг Лестрейд.

В противоположном конце двора стояли всецело поглощенные разговором двое мужчин, и одного из них Холмс узнал быстрее, чем я. В самом деле, это был инспектор Лестрейд из Скотланд-Ярда. Он отощал еще больше и приобрел еще большее сходство с хорьком.

Лестрейд обернулся, заслышав наши шаги. На лице его отразилось изумление.

– Мистер Холмс! Что вас привело сюда?

– Необычайно рад встрече с вами, Лестрейд! – воскликнул Холмс с приветливой улыбкой. – Бальзам на душу – видеть, как Скотланд-Ярд ревностно исполняет свой долг и идет по следу преступника, куда бы ни вел его этот след.

– Не вижу никаких оснований для сарказма, – обиженно сказал Лестрейд.

– Что-то вы очень обидчивы сегодня. Должно быть, вас что-то вывело из себя?

– Если вам не известно, что здесь случилось, значит, вы просто не читали утренних газет, – отрезал Лестрейд.

– И в самом деле, не читал.

Полицейский повернулся ко мне, чтобы поприветствовать.

– Доктор Ватсон! Что-то давненько нас не сводила судьба.

– Даже очень давно, инспектор, надеюсь, что у вас все в порядке?

– Замучил прострел в поясницу. Но ничего, как-нибудь перетерплю, – пожаловался Лестрейд.

Затем мрачно добавил:

– По крайней мере до тех пор, пока не увижу, как этот садист из Уайтчапеля будет болтаться на виселице.

– Что, опять какие-то дела Потрошителя? – резко спросил Холмс.

– Разумеется. Пятое убийство, мистер Холмс. Вы наверняка читали о нем. Хотя я что-то не припоминаю, чтобы вы предлагали Скотланд-Ярду свою помощь в расследовании этого дела.

Холмс даже не стал парировать выпад. Он посмотрел на меня горящими глазами.

– Мы все ближе к сути дела, Ватсон.

– О чем это вы там говорите? – спросил Лестрейд.

– Вы сказали – пятое убийство, инспектор? Вы, наверное, имели в виду, что это – пятое убийство, о котором стало известно?

– Стало известно или нет, Холмс…

– Я просто хотел сказать, что нет никакой уверенности, что их было пять. Вы нашли трупы пяти жертв Потрошителя. Остальные, вероятно, разрезаны на куски и запрятаны более основательно.

– Веселенькая идейка, – пробормотал Лестрейд.

– Можно взглянуть на труп этой «пятой» жертвы?

– Он лежит там, внутри. О, простите, я не представил. Это доктор Мюррей. Он здесь главный.

Доктор Мюррей был хил и очень бледен лидом. Он, казалось, излучал спокойствие, что сразу расположило меня к нему. Такое спокойствие часто встречаешь в тех людях, которым по роду занятий приходится подолгу быть в окружении мертвых.

В ответ на представление Лестрейда он поклонился и сказал:

– Я действительно заведую этим моргом, но предпочел бы сохраниться в памяти потомков и как директор приюта для бедных. Там, в приюте, я могу хотя бы кому-то помочь. А тем несчастным, которые поступают сюда, уже ничто не поможет.

– Ничего, это мы еще поглядим. Негодяй ответит за все! – прервал его Лестрейд и повел нас к дверям.

В нос нам ударил сильный запах фенола, столь хорошо знакомый мне со времен пребывания на службе Ее Величеству в Индии. Помещение, в которое мы вошли, наглядно свидетельствовало, насколько мало люди заботятся о сохранении достоинства мертвых. Это, собственно, была даже и не комната, а, скорее, длинный, широкий коридор, на стены и потолок которого не пожалели извести. По одну сторону, во всю длину стены тянулось некоторое возвышение из досок, на котором стояли грубо сколоченные деревянные столы – на определенном расстоянии друг от друга. Добрая половина этих столов была занята недвижными телами, с головой закрытыми простынями. Однако Лестрейд повел нас не к этой, а к противоположной стене.

Там было еще одно возвышение, на нем – стол, а на столе – покрытые простыней человеческие останки. Можно было догадываться, что над этим столом следовало бы повесить табличку – «Новое поступление».

– Энни Чэпмен, – мрачно сказал Лестрейд. – Последняя жертва убийцы.

С этими словами он откинул простыню.

Когда речь заходила о преступлениях, едва ли был человек более деловитый и бесстрастный, чем Холмс; но в этот раз и на его лице появилось выражение сострадания. Должен был признаться, что и мне тоже стало не по себе, хотя я навидался смертей – и в постели, и на поле брани. Эта девушка была истерзана так, как будто побывала в лапах хищного зверя. Но, к удивлению моему, сострадание на лице Холмса сменилось чем-то вроде разочарования.

– А лицо-то у нее вовсе не порезано, – пробормотал он, и это прозвучало чуть ли не как упрек.

– Потрошитель обыкновенно не трогает лиц своих жертв, – сказал Лестрейд. – Он ограничивается более интимными областями тела.

Холмс уже обрел свою выдержку и холодную рассудительность. Теперь он был готов, не моргнув глазом, наблюдать даже вскрытие. Он коснулся моей руки.

– Обратите внимание, с каким искусством была проведена вся эта ужасная работа, Ватсон. Все это подтверждает то, что мы прочитали в газетах. Этот негодяй орудует своим ножом вовсе не как на душу бог положит.

Инспектор Лестрейд хмуро поглядел на тело.

– Вот по этому разрезу внизу живота не чувствуется никакого особого умения. Убийца мог сделать его кухонным ножом.

– А потом он аккуратно анатомировал низ живота и, вероятно, с помощью скальпеля, – негромко сказал Холмс.

Лестрейд пожал плечами.

– И вот эта вторая рана, прямо в сердце. Она тоже от кухонного ножа.

– Левая грудь была ампутирована по всем правилам хирургического искусства, Лестрейд, – сказал я, и по спине у меня пробежал холодок.

– Потрошитель изрезывает свои жертвы то больше, то меньше. Видимо, все зависит от того, сколько у него есть времени. В некоторых случаях он не успевает сделать почти ничего.

– Это те случаи, когда ему кто-то мешает за его дьявольской работой.

– Как вижу, я вынужден взять назад некоторые свои скоропалительные выводы.

Холмс, казалось, сказал это больше себе, нежели нам.

– Без сомнения, это сумасшедший. К тому же интеллигентный. Вероятно, даже гений.

– Значит, теперь вы убедились, что Скотланд-Ярд в данном случае имеет дело вовсе не со слабоумным, мистер Холмс?

– Ну конечно, Лестрейд. Для меня становится делом чести помочь вам – разумеется, насколько позволят мои скромные силы.

Лестрейд так и вытаращил глаза. Он никогда не слышал, чтобы Холмс столь скромно оценивал свои таланты.

Он даже не нашелся, что ответить – настолько обескуражило его это замечание.

Вскоре, однако, он все же оправился – по крайней мере настолько, что оказался способен повторить свою обычную просьбу:

– Если вам посчастливится сцапать этого дьявола…

– Я не притязаю вовсе ни на какие почести, Ле-стрейд, – ответил ему Холмс. – Все лавры в этом случае достанутся Скотланд-Ярду.

Он запнулся, а потом добавил с хмурым видом:

– Если мы вообще пожнем какие-то лавры.

Он повернулся к доктору Мюррею.

– Может быть, вы разрешите нам осмотреть ваш приют для бедных, доктор?

Доктор Мюррей поклонился.

– Почту за честь, мистер Холмс.

В тот же момент открылась дверь, и вошло существо весьма жалкого вида. В этом жалком подобии человека сострадание вызвало многое, но более всего мне запала в душу совершенная пустота его глаз. Лицо без всякого выражения, полуоткрытый рот были явными признаками сумасшествия. Волоча ноги, существо взобралось на возвышение и воззрилось на доктора Мюррея пустым взглядом, как будто безмолвно спрашивало какого-то разрешения. Тот улыбнулся в ответ так, как улыбаются детям.

– Да, Пьер, ты можешь прикрыть тело.

На лице, дотоле бесстрастном, отразилось крайнее усердие. Я невольно подумал, что так себя ведет верный пес, которому хозяин бросает со стола добрые куски. Доктор Мюррей подал нам знак, и мы спустились с возвышения.

– Мне, пожалуй, пора, – сказал Лестрейд и еще раз потянул воздух своим носиком хорька, чувствуя запах фенола.

– Если вам понадобятся еще какие-то справки, мистер Холмс, – дружелюбно сказал он, – то без церемоний обращайтесь ко мне.

– Благодарю вас, Лестрейд, – сказал Холмс столь же приветливо.

Оба сыщика явно заключили перемирие вплоть до раскрытия этого ужасного дела. И это было, надо сказать, первое перемирие между ними на моей памяти.

Когда мы покидали морг, я еще раз обернулся и увидел, как Пьер заботливо накрывает простыней труп Энни

Чэпмен. От меня не укрылось, что Холмс тоже поглядел на этого несчастного и в его серых глазах промелькнула какая-то мысль.

Четвертая глава. Приют для бедняков доктора Мюррея

– Конечно, делается все, что можно, – сказал доктор Мюррей немного спустя, – но в таком большом городе, как Лондон, это все равно, что пытаться вычерпать ложкой море. Море нищеты и отчаяния.

Мы вышли из морга и как раз пересекали вымощенный камнем внутренний двор. Сюда выходила еще одна дверь из приюта. За ней оказалось столь же убогое, хотя и несколько менее мрачное царство. Низкое, длинное каменное здание приюта было очень старым. Первоначально в нем располагалась конюшня, и до сих пор можно было различить на стенах следы от бывших перегородок между стойлами. И здесь тоже все было побелено толстым слоем извести.

Однако запах фенола уже не царил здесь безраздельно– он смешивался с не столь неприятными запахами лекарств, а также с тяжелым духом варева из овощей и запаха немытых тел.

Помещение, в котором мы оказались, было длинным, будто вокзал. По несколько бывших боксов для лошадей здесь объединяли, ломая перегородки, и получались большие отсеки, приспособленные к различным их нынешним целям. Таблички, написанные готическим шрифтом, указывали на месторасположение спален для мужчин и для женщин. Имелось также помещение для врачебных осмотров, а перед ним – комната ожидания с каменными скамьями. Таблички прямо перед нами указывали: «К молельне», «К столовой». Входы в женские спальни были занавешены. Зато входы в мужские спальни были открыты и через них можно было наблюдать, как несколько жалких личностей спят на железных нарах.

Трое пациентов сидели в ожидании приема перед этим «медицинским кабинетом». В самом «кабинете» расположился огромный мужчина, который, кажется, весь день работал трубочистом и явился сюда прямо с крыши. С мрачным видом он сидел, не сводя взгляда с симпатичной молодой дамы, которая как раз заканчивала перевязывать его огромную ногу, покоившуюся на небольшой скамеечке. Она выпрямилась и убрала со лба темную прядь.

– Глубокий порез осколком стекла, – сообщила она доктору Мюррею свой диагноз.

Доктор наклонился, чтобы осмотреть повязку. Ноге громилы он уделил никак не меньше внимания, чем это было бы сделано в самом лучшем кабинете на Харли-стрит. Потом выпрямился и приветливо заговорил с мужчиной.

– Завтра вы должны прийти снова на перевязку, друг мой. Но приходите непременно.

Громила не выразил ни малейшей благодарности.

– Сейчас мне и сапог не надеть, не налезет. Как же мне прийти?

Это было сказано таким тоном, будто во всем виноват врач. Я просто не мог сдержаться.

– Если бы вы были трезвы, милейший, то, вероятно, не наступили бы на это стекло.

– Это еще не самый большой грех, – сказал он, осклабившись, как дракон. – Неужели человеку уже и стаканчик нельзя себе позволить?

– Что-то я сомневаюсь, чтобы дело у вас ограничивалось одним стаканчиком.

– Пожалуйста, подождите минуту здесь, – сказал доктор Мюррей. – Пьер принесет вам костыль. У нас всегда есть несколько в запасе, специально для таких случаев.

Затем повернулся к юной даме.

– Салли, эти господа – мистер Холмс и его коллега, доктор Ватсон. Господа, позвольте мне представить вам мисс Салли Янг. Мисс Салли Янг – моя племянница и правая рука. Я просто не знаю, что бы стало с приютом, если бы не она.

Салли Янг протянула каждому из нас свою тонень-кую руку.

– Это честь для меня, – сказала она со всей сдержанностью и скромностью, – ваши имена мне известны. Но я никогда не думала, что доведется лично свести знакомство с двумя такими знаменитостями.

– Вы чересчур добры к нам, – пробормотал Холмс.

Она проявила необычайное великодушие и такт, поставив мое имя в один ряд с именем Холмса, а ведь я был его тенью – не более. Я учтиво поклонился.

Доктор Мюррей тем временем сказал:

– Я принесу костыль сам, Салли, не могла бы ты проводить мистера Холмса и доктора Ватсона по приюту и показать им все? Может быть, они пожелают посмотреть молельню и кухню?

– Конечно же, могу. Я целиком в вашем распоряжении, джентльмены.

Доктор Мюррей быстро пошел куда-то в направлении морга, а мы двинулись дальше в сопровождении мисс Янг. Однако прошли совсем немного – не успели мы дойти до двери, как Холмс сказал со всей непосредственностью:

– Сегодня у нас очень мало времени, мисс Янг. Быть может, все остальное мы осмотрим в следующий раз. Нас привел сюда чисто профессиональный интерес.

Девушка, казалось, ничуть не удивилась.

– Понимаю, мистер Холмс. Чем я могу быть вам полезна?

– Надеюсь, что можете. Некоторое время назад вы. заложили в ломбард на Грэйт-Хэптон-стрит некий предмет. Припоминаете?

– Ну конечно, – ответила она, ни секунды не задумываясь. – Это ведь было не так давно.

– Не могли бы вы нам сказать, как вы стали обладательницей этого ящичка и почему вы его заложили?

– Разумеется, могу. Он принадлежит Пьеру.

Это известие прямо-таки потрясло меня, но Холмс и бровью не повел.

– Этому бедняге, который сошел с ума?

– Как это ни прискорбно, но его поразило безумие, – ответила девушка.

– И помешательство его безнадежно, смею предположить, – продолжал Холмс. – Мы только что его видели. Не могли бы вы сказать нам что-либо о его происхождении?

– Мы совершенно ничего не знаем о том, кем он был, прежде чем оказаться здесь. Правда, его появление было достаточно примечательным. Однажды вечером, уже довольно поздно, я проходила через морг, а он там стоял возле одного из тел.

– И что он делал с ним, мисс Янг.

– Ровно ничего. Просто стоял рядом с трупами и был в том болезненном состоянии, которое вы наверняка заметили. Я заговорила с ним и отвела к своему дяде. С тех пор он здесь. Полиция его, кажется, не разыскивает – ведь инспектор Лестрейд не выказал к нему ни малейшего интереса.

Мисс Салли Янг еще больше выросла в моих глазах. Можно было просто подивиться ее храбрости. Девушка, которая одна ночью идет через морг, видит такого странного типа, как Пьер, около трупов, и не убегает от него в ужасе!

– Из этого еще ничего не следует, – сказал вдруг Холмс и замолчал.

– Что вы сказали, сэр?

– Так, просто было одно соображение. Рассказывайте, пожалуйста, дальше, мисс Янг.

– Мы решили, что кто-то, должно быть, привез Пьера в приют и оставил – примерно так, как матери-одиночки подкидывают своих детей к воротам домов призрения. Доктор Мюррей обследовал его и установил, что он незадолго до этого перенес тяжелую травму головы. У него создалось впечатление, что Пьера кто-то жестоко избил. Раны на голове уже зажили, но ничто не может снять пелены с его разума – она осталась навсегда. Он оказался безобидным и так трогательно старается помогать нам во всем, что бы мы ни делали. Мы уже считаем его совсем своим. Разумеется, у нас и в мыслях нет выгонять его обратно в этот жестокий мир, где ему просто не выжить.

– А хирургический набор?

– Он держал в руках узелок. Ящичек был завернут в одежду и представлял собой единственную более или менее ценную вещь.

– Он что-нибудь рассказывал вам о себе?

– Ничего. Он вообще способен говорить только с трудом – отдельные слова, которые очень сложно разобрать.

– Но откуда же вам известно, что его зовут Пьер?

Она засмеялась и слегка покраснела, что очень шло к ней.

– Это я окрестила его на свой страх и риск. На некоторых вещах из одежды, которые у него были с собой, оказались французские этикетки. С собой у него был пестрый носовой платок, на котором были вытканы французские слова. Только по этой причине и ни по какой другой я стала звать его Пьер, хотя и уверена, что он никакой не француз.

– А как получилось, что вы заложили набор? – осведомился Холмс.

– Это же совершенно естественно. Как я уже сказала, у Пьера с собой почти ничего не было, а средства у приюта невелики. Мы были просто не в состоянии приобрести Пьеру что-либо из одежды. Поэтому мне и пришло в голову заложить хирургический набор. Он, без сомнения, представлял определенную ценность, а Пьеру все равно бы больше не понадобился. Я сообщила ему свой план, и, к удивлению моему, он энергично выразил свое согласие.

Тут она вдруг запнулась, а потом засмеялась.

– Вся сложность ситуации состояла в том, что он никак не хотел брать вырученные деньги, а был намерен пожертвовать их на содержание приюта.

– Это значит, что благородные чувства у него по-прежнему сохранились. По крайней мере – чувство благодарности.

– Ах, еще бы! – от всей души согласилась Салли Янг. – А теперь, сэр, быть может, вы позволите мне самой задать вам вопрос? Почему вас так интересует этот хирургический набор?

– Кто-то прислал его мне.

Ее глаза удивленно округлились.

– Значит, кто-то его выкупил?

– Выходит так. Как вы думаете, что имело в виду это не известное нам лицо, посылая набор мне?

– Представления не имею.

Она подумала секунду и добавила:

– Вовсе не обязательно набор выкупили специально, чтобы послать вам. Я думаю, что кто-то мог чисто случайно наткнуться на этот ящик и купить его, соблазнившись дешевизной.

– Когда ящик попал ко мне, одного из инструментов не хватало.

– Это странно. Что бы это могло значить?

– Набор был полным, когда вы его закладывали?

– Конечно.

– Благодарю, мисс Янг.

В этот момент дверь перед нами открылась и вошел мужчина. Было бы, наверное, преувеличением сказать, что я никого не ожидал встретить здесь менее, чем лорда Карфакса. Но он не был и первым из тех, кого я был готов здесь увидеть.

– Ваше Лордство! – воскликнул Холмс. – Вот наши дороги и пересеклись снова.

Лорд Карфакс, казалось, был совершенно потрясен встречей. Возникла неловкая пауза.

Наконец, Салли Янг нарушила воцарившееся молчание:

– Вы уже знакомы с обоими господами, Ваше Лордство?

– Только вчера мы имели удовольствие познакомиться, – сказал Холмс. – В резиденции герцога Шайрского.

Лорд Карфакс вновь обрел дар речи:

– Мистер Холмс имеет в виду загородную резиденцию моего отца.

Потом он повернулся к Холмсу и сказал:

– То, что вы встретили меня, объяснить гораздо легче, чем ваше собственное присутствие здесь, господа. Я провожу в приюте немалую часть своего времени.

– Лорд Карфакс – наш добрый ангел, – сказала Салли Янг. – Он жертвует нам так много своего времени и своих денег, что приют принадлежит ему в той же степени, что и нам. Без него приют просто прекратил бы свое существование.

Лорд Карфакс зарделся:

– Вы преувеличиваете, любовь моя!

Она одарила его сияющим взглядом и коснулась его руки.

– Лорд Карфакс! В морг привезли новую жертву. Вы слышали об этом?

Он хмуро кивнул.

– Я думаю, будет этому конец или нет? Мистер Холмс, вы вероятно уже используете весь свой богатый опыт, включившись в охоту за Потрошителем?