Текст книги "Девять месяцев до убийства"

Автор книги: Эллери Куин (Квин)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 32 страниц)

– И прекрати впредь высасывать версии из пальца. На этот раз никому не интересен полет фантазии. Мы все просто отвлеклись от самого очевидного, что лежит у нас перед носом!

– Не знаю, папа, наверное, я стал слепнуть. Убей, не вижу, что это лежит у нас перед носом?

– Ну, во-первых, мотив.

– Мотив?

– Мотив для убийства Импортуны, – терпеливо пояснил испектор. – Что-то ты сегодня не на высоте, Эллери. Туго соображаешь. Бывало, ты ослеплял нас всех знанием латыни. Дескать, cui… не помню дальше.

– Cui bono?

– Вот именно. Кому выгодно? Ну, а это ясно как день! Единственный человек, кому это выгодно, – Вирджиния Уайт-Импортуна. Полмиллиарда долларов – это, черт возьми, не кот начхал. А когда речь идет о таких деньгах, – продолжал философствовать Старик, – люди просто с ума готовы сойти. Она благодаря этому убийству наследует полмиллиарда. К тому же Импортуна был убит сразу же после того, как объявил ее единственной наследницей. Не успели чернила высохнуть на новом завещании. Верно?

– Верно, – ответил Эллери, – но…

– Никаких «но». Итак, мотив для убийства у нас есть. Теперь посмотрим, был ли у нее удобный случай? Ребенку ясно, был. Кто как не жена может пройти ночью в спальню мужа, не вызывая никаких подозрений? Согласен?

– Согласен, – ответил Эллери. – Но это тем не менее еще не доказательство. Я по-прежнему утверждаю…

– Третье – это орудие убийства. Что это? Идиотская фигурка из чугуна, принадлежавшая ей.

– Да, и при этом преступник… прости, преступница сделала большой крюк, чтобы зайти за ней в гостиную. Остается только удивляться, как это она не написала записку с признанием в убийстве и не приколола ее к ночной сорочке Импортуны.

– Может, ты и правильно вначале сказал – «преступник».

– Кого ты имеешь в виду?

– Секретаря.

– Питера Энниса? Не исключено. Но прежде прокурор должен доказать, что между ними были какие-то отношения. С другой стороны, правда, у него железное алиби. После ужина он уехал из дома 99 Ист к себе на квартиру. Вообще, есть какое-то доказательство, что Эннис хотя бы косвенно причастен к этому преступлению?

– Может и есть.

– Что-то ты темнишь!

– Я вообще не должен был что-либо тебе рассказывать. Но, допустим, что есть свидетель, который утверждает, будто Эннис незадолго до девяти вечера ушел из дому, и еще один свидетель, который утверждает, что он вернулся домой только около трех утра.

– А Энниса спрашивали об этом?

– Да.

– Что он говорит?

– Отрицает, что выходил из дома. Говорит, посмотрел немного телевизор и лег спать. Все, кто присутствовал на допросе, клянутся, что он лжет. Он просто не умеет врать.

– А насколько надежны ваши свидетели?

– Прокурор так уверен в них, что решил передать дело в суд присяжных. Убийство первой степени, без смягчающих обстоятельств.

Эллери молчал.

Потом сказал:

– Выходит, игра закончена?

– Выходит.

– Достаточно простое дело, оказывается.

– А что, разве во многих делах об убийстве можно надеяться, что были очевидцы? Ведь нет! Очень многие требовали как можно быстрее покончить с этим делом, даже очень большие «шишки». Но, может, будет легче, чем кажется. Если они вместе выбирали время для убийства Импортуны, их, должно быть, мучает совесть. Прокурор надеется, что хотя бы одного из них расколет.

– А что с этим множеством девяток?

– Ничего. Это просто порождение больного ума. Или просто какая-то уловка. Так или иначе, а они не имеют никакого значения.

– Как-как ты только что выразился?

– А как?

– Ты сказал – «уловка»?

– Да. Но что с тобой?

– Уловка! – Эллери взволнованно повторил это слово.

Отец удивленно уставился на него.

– Знаешь, папа, а ведь ты, наверное, попал в точку! Так и есть, наверное. Просто уловка.

– Об этом я только что и сказал.

– Да. Но все ли они были только уловкой? – пробормотал Эллери. – Все-все эти девятки? И каждая в отдельности?

Он вскочил с огромного черного кожаного кресла, на котором сидел во время подобных совещаний уже многие годы, и начал размахивать своими длинными руками.

– Папа, мне кажется, я понял!

– Я тебе скажу, что ты понял, – усмехнулся отец. – Опять какую-то ерунду.

– Нет, ты послушай!

Но в этот момент в дверях возник сержант Томас Велье, размахивающий конвертом.

– Что вы на это скажете? – воскликнул он. – Снова письмецо от нашего дружка. На этот раз прислано с курьером.

– Невозможно! – воскликнул Эллери. – НЕВОЗМОЖНО!

Тем не менее это была правда. Послание гласило:

С КЕМ ВИРДЖИНИЯ БЫЛА В РЕСТОРАНЕ 9 ДЕКАБРЯ 1966-го?

– Письмо действительно от нашего сумасшедшего, – сказал инспектор с отвращением, – те же самые большие буквы, написанные от руки, тот же цвет пасты в авторучке, такой же конверт…

– И снова девять слов, – взволнованно добавил Эллери, – Знаешь, отец, а это, может быть, очень интересный поворот. Если у того, кто пишет тебе письма и не все дома, он все же чертовски хорошо информированный сумасшедший. Я спрашиваю себя, с кем Вирджиния была в ресторане 9-го декабря 1966-го? Мне действительно хочется это знать. Можно узнать об этом?

– Я не могу тебе сказать, где я сам был 9 декабря 1966 года, – раздраженно ответил отец. – Откуда, интересно, мне знать, где она была в этот день?

– Вот я и предлагаю, чтобы ты узнал.

– Узнавай сам. Ты сущий разбойник, и без того уже пустил по ветру уйму денег налогоплательщиков.

– Значит, ты разрешаешь, чтобы я поговорил с Вирджинией наедине? А ты, может, в это время поедешь к прокурору и потянешь время, чтобы отложить обсуждение его потрясающей теории? Ладно? Спасибо, папа!

Эллери опрометью выбежал вон.

– Что у вас на этот раз на душе, мистер Квин? – Вирджиния встретила его слабой улыбкой. – То есть я хотела сказать, что знаю – на душе у вас одно и то же. Но, наверное, появилось что-то новое.

– Миссис Импортуна, вас должно беспокоить не то, чем я сейчас занимаюсь, – туманно заявил Эллери, как дельфийский оракул, – а то, чем заняты прокурор и полиция.

Ее очаровательные глаза расширились.

– Что вы имеете в виду?

– Я скажу вам кое о чем таком, что поставит меня в очень сложное положение, если об этом узнают в городе, миссис Импортуна. В настоящий момент прокурор готовится выставить вас перед судом присяжных, потому что надеется осудить вас за соучастие в убийстве.

– За соучастие?..

– Видите ли, стало известно, что происходило между вами и Питером Эннисом за спиной у вашего мужа.

Она сидела с таким спокойствием, что ему показалось, что она вдруг оглохла и ничего не слышит. Только бледность оказалась реакцией на нанесенный им удар.

– Миссис Импортуна…

Щеки ее порозовели.

– Извините, просто я подумала о своей ужасной жизни. Я не могу осудить вас за ваши предположения относительно моих злодеяний. Я не убивала Нино, мистер Квин. Это сущая правда. Но с моей стороны было бы наивно предполагать, что вы мне поверите.

– О, даже не знаю. Я от рождения такой доверчивый, мои недоброжелатели говорят, что у меня душа нараспашку. – Эллери улыбнулся ей. – Но я, в отличие от штатного полицейского, не обязан достигать каких-то результатов. Так что не судите чересчур строго этих бедняг. Вы должны по крайней мере согласиться, что хотя бы по видимости теория правдоподобна.

– Почему вы мне об этом рассказываете, мистер Квин?

– Ну, скажем, потому что я не согласен с официальной версией. Она меня не удовлетворяет ни на йоту, миссис Импортуна. О, я совершенно не сомневаюсь, что у вас с Питером была связь, но я вовсе не убежден, что вы можете кого-нибудь хладнокровно убить. Это было очень хладнокровное убийство. Разумеется, я могу ошибаться в вас, и очень сильно. Такое со мной случалось раньше, и не раз. Но на этот раз я бы предпочел, признаюсь, оказаться правым.

– Благодарю вас, – в голосе Вирджинии сквозило удивление.

– Теперь перейдем к тому, ради чего я пришел сюда. Ответите вы на мой вопрос или нет, зависит от того, насколько вы мне доверяете. Надеюсь, вы решитесь доверять мне. С кем вы обедали в ресторане 9 декабря прошлого года, миссис Импортуна?

Она прыснула.

– Что за странный вопрос, да еще после такого долгого вступления. Вы действительно ждете от меня, что я несколько месяцев спустя вспомню о чем-либо настолько тривиальном, как обед?

– Пожалуйста, попытайтесь тем не менее. Это может оказаться жизненно важным для вас.

Торжественность его тона, казалось, произвела на нее впечатление.

– Может быть, это глупо, но я вам верю и не думаю, что вы пытаетесь меня обмануть.

Эллери счел, что лучше промолчать.

– По чистой случайности я могу ответить на ваш вопрос, мистер Квин. Уже много лет я веду дневник и не пропустила ни дня с четырнадцати лет.

Когда-то я была твердо уверена, что стану современной Эмилией Дикенсон. Но вас, вероятно, совершенно не интересуют мои девичьи мечтания. Как бы то ни было, а все, что происходило со мной, я записывала изо дня в день.

– Да, – проговорил Эллери, – да. Этого наверняка будет достаточно.

Он встал, так же, как она, у него перехватило дух.

– Я сейчас, – сказала Вирджиния.

Казалось, ее не было целую вечность.

Наконец она вернулась с очень толстой тетрадкой в переплете из черной марокканской кожи с золотым обрезом. Тетрадка запиралась на замок. Эллери стоило труда удержаться и не схватить ее тотчас же.

– Это мой дневник 1966 года.

– И в самом деле.

– Садитесь же, мистер Квин.

Она села на диван, а он – напротив нее в кресло, пытаясь ничем не выдать, насколько ему интересно, что написано в этом дневнике. Она достала золотой ключик на золотой цепочке и открыла замок.

– Ну, посмотрим. Какого декабря, мистер Квин?

– 9.

– Так, 9… Вот здесь. О! Это был тот самый день.

– Вот как? – спросил Эллери как бы невзначай. – В тот день случилось что-то особенное, миссис Импортуна?

– Пожалуй, можно сказать и так. Это было первый раз, когда мы с Питером решились на столь бесстыдный поступок, как свидание, да к тому же еще на людях. Припоминаю, что у Нино вроде были дела в Европе или где-то там еще. Мы легкомысленно решились подвергнуть себя опасности. Однако это был маленький, совершенно неприметный ресторанчик, куда не ходил никто из моих знакомых…

Эллери чуть было не попросил заглянуть в дневник, но вовремя удержался. Он подумал, как задела бы ее такая бестактная просьба. Он вообще удивлялся, что она призналась ему в существовании дневника и даже принесла его. Попади он не в те руки, несдобровать… А попади он в его руки?

Тут она, к его изумлению, сказала:

– Впрочем, зачем я вам все это рассказываю, мистер Квин, лучше прочтите сами.

И вот наконец он был в руках у Эллери. Этот дневник.

– Миссис Импортуна, – сказал Эллери, – сознаете ли вы, что предлагаете мне? Вы предоставляете мне информацию, которую я вынужден буду довести до своего отца, если окажется, что она поможет расследованию дела. Мой отец инспектор полиции, он ведет расследование. Только благодаря его указанию портье пускает меня к вам в дом. Пока я не в силах прекратить всякие разговоры о вас и едва ли смогу уберечь вас от суда. Да и вообще, я, по всей видимости, не смогу повлиять на развитие событий. Понимаете?

– Да.

– И тем не менее вы разрешаете мне прочитать записи в этом дневнике?

Под глазами у нее от тревоги и напряжения легли тени. Но сами глаза оставались ясными.

– Я не убивала своего мужа, мистер Квин. Я также не была ничьей сообщницей. И Питера Энниса я полюбила не только потому, что он красив, но и потому, что у него доброе сердце. Раз уж вы знаете, что мы любим друг друга, мой дневник уже не может ничем повредить нам.

Он осторожно открыл тетрадь.

И начал читать.

«9 декабря 1966 года.

Я спрашиваю себя, почему до сих пор не брошу эту писанину. Все это бессвязное описание сумбура моих чувств – надежд, разочарований, страха, радости… Неужели afo доставляет мне удовольствие? Видимо, у меня в жизни их слишком мало – удовольствий…»

Он продолжал читать, погружаясь в мир ее мыслей и чувств и анализируя информацию о событиях того дня: свидание Вирджинии с Эннисом в маленьком ресторане, непрерывные уговоры Энниса развестись и так вплоть до самых последних слов: «Лучше уж я закончу и поползу к себе в постельку».

Он захлопнул тетрадь в кожаном переплете и протянул ей. Вирджиния вставила ключик в замок, повернула его, а цепочку надела на шею и спрятала ключик за вырезом платья.

Запертый на ключ дневник остался у нее на коленях.

– Вы не будете против, если мы теперь минутку помолчим?

Не дожидаясь ответа, Эллери поднялся и стал расхаживать по комнате из угла в угол. Тянул себя за нос, хватал за мочки ушей и наконец подошел к высокой ка-мийной решетке и прижался к ней лбом. Вирджиния глазами следила за ним. Казалось, она полностью покорилась судьбе и теперь терпеливо ждала, испытывая к Квину полное доверие.

Спустя некоторое время эта аура спокойствия распространилась вокруг нее, достигла Эллери и прервала его напряженные размышления. Он отвернулся от камина и взглянул на нее.

– Где вы храните свои дневники, миссис Импортуиа?

– В одном очень надежном месте. Не спрашивайте где – все равно не скажу.

– Кто-нибудь знает, где ваш тайник?

– Ни одна живая душа в этом мире, – сказала она и добавила: – И в том, который нас ждет.

– Даже Питер Эннис?

– Никто, мистер Квин.

– А не было ли у кого-нибудь случая прочесть эту тетрадь? Вдруг она кому-нибудь попала в руки?

– Ни у кого такой возможности не было. Клянусь всей своей жизнью. – Она улыбнулась. – Собственно, я сейчас ставлю на карту всю свою жизнь, мистер Квин. Нет. Есть один-единственный ключ от дневника, и я ношу его на цепочке у себя на шее, даже когда иду в ванную. И, разумеется, не снимаю на ночь.

– А ваш муж? Он не мог?..

– Я никогда не спала в одной постели со своим мужем, – сказала Вирджиния убийственным тоном. – Никогда. Всегда, когда он получал от меня все, что хотел, я уходила к себе в спальню. И запирала за собой эту поганую дверь.

– Миссис Импортуна, должен задать вам один щекотливый вопрос…

– Пожалуйста, не надо.

– Простите, у меня нет иного выхода. Не использовал ли случайно мистер Импортуна плетку?

Она закрыла глаза, словно хотела забыться. Но почти сразу же открыла снова.

– Ответ будет такой: случайно нет. Но если вы хотите знать, что он предпочитал ей по ночам, лучше не трудитесь спрашивать. Я все равно не отвечу. Никто, никто, мистер Квин, никогда не узнает этого от меня. А тот, кто единственный, кроме меня, мог рассказать об этом, мертв.

Эллери сжал ее руку. Она подала ее доверчиво, как ребенок.

– Вы чрезвычайно незаурядная молодая дама, – сказал он. – И мне угрожает необычайная опасность влюбиться в вас.

Затем, однако, он выпустил ее руку и сказал другим тоном:

– Я еще не знаю, что из всего этого выйдет. Но как бы ни повернулись события, мы с вами видимся не в последний раз.

Он представлял собой совершенную посредственность: не был ни большим, ни маленьким, ни толстым, ни тонким, пи блондином, ни брюнетом, ни старым, ни молодым, ии длинноволосым, ни лысым. Лицо мистера Е вполне могло быть сделанным из теста или пластилина. Он обладал способностью к мимикрии – сливался с непосредственным окружением так, что становился совершенно неотличим от него.

Одет он был ни элегантно, ни неряшливо. Костюм нейтрального серого цвета не выглядел поношенным. Под пиджаком была не особенно новая белая рубашка и серый галстук с чуть более темным узором. Черные английские полуботинки матово поблескивали и были немножко стоптаны на каблуках. В одной руке у него была темно-серая шляпа, в другой – видавший виды черный дипломат.

Нет, положительно, главное, что бросалось в нем в глаза, – это его способность совершенно в глаза не бросаться. И в глаза его, глядящие столь честно, вам ничуть не захотелось бы заглянуть еще раз.

Тем не менее явление это было далеко не заурядное, и инспектор Квин оглядел мистера Е с ног до головы с необычайным вниманием. Это доверенное лицо Нино Им-портуны сопровождали к нему в кабинет на Центр-стрит два сотрудника уголовной полиции. Они задержали его у трапа прилетевшего в аэропорт «Кеннеди» самолета компании «Эль-Аль». Он спокойно и равнодушно выносил критические взгляды инспектора, будто хорошо знал себе цену. Инспектор предложил ему сесть. И он сел как-то так, что никто не заметил самого момента, когда он сел: секунду назад еще стоял, а в следующую – уже сидел, сложив руки на дипломате у себя на коленях.

Он ждал.

– В доме 99 Ист вы известны как мистер Е, – начал допрос инспектор Квин. – Во всяком случае, в этом самолете вы путешествовали под фамилией Кемпински. Ваше настоящее имя, как мы только что выяснили, Эдвард Ллойд Меркенталер. Меня интересует, как мне к вам обращаться?

– Как вам будет угодно. – У мистера Е был мягкий вкрадчивый голос. Он как будто боялся кого-нибудь побеспокоить разговором. Если даже он и нервничал из-за того, что два детектива встретили его у трапа и препроводили в полицию, то совершенно не показывал этого.

– В моем положении я всегда находил предпочтительным использовать несколько имен, инспектор. Ни к одному из них я не питаю особенной привязанности.

– Я тоже. Так что будем называть вас настоящим именем. Мистер Меркенталер, у вас есть возражения против допроса?

– Ни малейших.

– Вы знаете свои права?

– О, да.

– Не предпочли бы вы разговаривать в присутствии вашего адвоката?

Губы мистера Е растянулись в улыбке, как будто инспектор необычайно тонко пошутил.

– В этом нет ни малейшей необходимости.

– Несколько секунд назад вы сказали «в моем положении». Чем, собственно, вы занимаетесь, мистер Меркенталер?

– Уже много лет я работаю для Нино Импортуиы, но не для концерна. Мистер Импортуна платил мне из своего личного фонда – как разъездному специалисту по промышленному шпионажу, или как золотоискателю. А может быть, он рассматривал меня как того и другого вместе.

– Что вы хотите этим сказать?

– Я занимался обследованием предприятий, которые мистер Импортуна намеревался приобрести, анализировал их стабильность, рентабельность и тому подобное. К тому же я – дипломированный специалист в области машиностроения, геологии, экономики и финансов. Почти все, чем владел Импортуна, он приобрел по моим советам.

– Зачем же тогда такая необычайная таинственность?

– Ну, если бы вдруг стало известно, что Нино Им-портуна заинтересовался каким-нибудь делом, это могло бы дать повод для всякого рода очковтирательства, обмана и приукрашивания реального положения. Во всяком случае от этого обязательно поднялась бы цена того, что он намеревался купить. Все происходило быстрее и лучше, если я действовал под псевдонимом, не сообщая, чьи интересы представляю.

– Вы уже на протяжении нескольких лет пользовались доверием Импортуны, – сказал вдруг инспектор. – Может быть, уже лет девять, а?

Мистер Е удивленно поднял брови.

– А, я вижу вы знаете о его суеверии. Нет, инспектор, уже пятнадцать лет.

Инспектор покраснел и стал говорить резче, чем намеревался.

– Мы получили вашу телеграмму всего несколько часов назад. Где вы скрывались все это время? О смерти Импортуны газеты всего мира сообщили на первых полосах. Как получилось, что вы вплоть до сегодняшнего дня не давали о себе знать концерну Импортуны?

– Я не знал, что мистер Импортуна мертв, пока не прилетел вчера вечером в Рим. С начала сентября я не держал в руках ни одной газеты и не слушал радио.

– В это трудно поверить, мистер Меркенталер.

– Поверить будет легче, если вы узнаете, при каких обстоятельствах это происходило, – любезно возразил мистер Е. – Я лежал при смерти. В одной из больниц Тель-Авива. Туда меня доставили без сознания из пустыни Негев. Один деловой инцидент, о котором я ничего не могу вам сообщить, пока не отправлю о нем донесение в дом 99 Ист. Наверное, теперь уже миссис Импортуна. Двустороннее воспаление легких с осложнениями. Израильские врачи говорили мне позже, что они уже два раза считали меня совершенно безнадежным. Они сказали, что выкарабкаться без антибиотиков у меня не было никаких шансов.

– Разумеется, мы это проверим.

Мистер Е, казалось, был польщен.

– Должен ли я понимать это так, что вы подозреваете меня в убийстве Нино Импортуны?

– Где вы были ночью 9 сентября – около полуночи, мистер Меркенталер?

– Ах, простите.

Промышленный агент жестом фокусника извлек невесть откуда ключ и открыл свой дипломат. Он лишь чуть приподнял крышку, словно не хотел показывать содержимое дипломата чужим глазам, достал записную книжку, тут же запер дипломат и стал перелистывать страницы.

– Я понимаю так, что вы имеете в виду ночь с 9 на 10 сентября по нью-йоркскому времени, инспектор.

Инспектор озадаченно поглядел на него.

– Да.

– Видите ли, если находишься на другой стороне планеты, тебе все время надо принимать в расчет разницу во времени. Когда 9 сентября в Нью-Йорке была полночь, я находился по делам в Израиле. Когда так много путешествуешь, как я, не так-то легко помнить о различиях во времени. Итак, в интересующее вас время, как записано у меня в записной книжке, я сидел в частном самолете, принадлежащем компании «Меиахэм Лип-ски» – Общество по развитию пустыни Негев. И летел, направляясь в определенное место этой пустыни. Точно назвать это место я не могу, потому что дал слово держать наши переговоры в строгой тайне, а вся моя работа строится на доверии.

Во всяком случае, вскоре после приземления я заболел, и тем же утром меня доставили в клинику Тель-Авива. У меня была температура за сорок, как мне потом сообщили. Компания и клиника, разумеется, смогут подтвердить мои показания. Ах да, – скромно добавил мистер Е, – если будете проверять, учтите, что я был там под именем Мортимера Гинзберга, а то они там не поймут, о ком вы спрашиваете.

9 ноября 1967 года

Место и дату очной ставки Эллери выбрал сообразуясь с эстетическим аспектом дела и требованием высшей справедливости: девятого числа, в, спальне Импортуны, где промышленник нашел свою смерть.

Инспектор Квин согласился на это, но был полон недобрых предчувствий. Во всяком случае он настоял, чтобы на очной ставке присутствовал кто-нибудь из представителей окружного прокурора.

– Не пойму, что у нас может сорваться? Чего ты переживаешь? – спрашивал Эллери без своей обычной скромности. Он был просто в эйфории, надеясь на полный успех. – Ты же меня знаешь, папа. Дело было действительно нелегкое, но мы наконец подошли к финалу. Я никогда не расставляю ловушку, если не уверен на все сто, что в ней будет добыча.

– Знаю, мальчик мой, знаю, – ответствовал отец, покусывая кончики усов. – Просто пойми, я лишний раз подстраховываю свои тылы.

– Ты что же, выходит, ничему не доверяешь?

– Это дельце научило меня не верить ни во что.

Помощником окружного прокурора оказался молодой человек по фамилии Рэнкин. Эллери не был знаком с ним. Рэнкин пристроился в углу комнаты, откуда ему было хорошо видно все происходящее. На его лисьей физиономии было написано, что он, конечно, желал бы от всей души успеха этому неслыханному, если не сказать противозаконному предприятию, но, будучи реалистом, все же не верит в него. Эллери не обращал на него ни малейшего внимания.

Кроме него и Квинов, присутствовали только Вирджиния Импортуна и Питер Эннис. Вдова выказывала почти что нетерпение, как будто сидела в своей ложе, ожидая начала премьеры. Эннис, однако, был бледен и нервничал. Очень нервозный молодой человек. Эллери улыбнулся им обоим.

– Разгадка этого необычайного дела, – начал он, – заключается в цифре девять. На протяжении всего времени расследования я был убежден, что девятка играет решающее значение в убийстве Нино Импортуны и что мы, знай мы об этом значении, тут же постигли бы и саму тайну. Однако это оставалось невозможным до тех пор, пока ты, папа, невольно не дал мне ключик, назвав девятку уловкой.

«Сезам, сезам, откройся». Вокруг жертвы так и роились девятки. Напрашивался вопрос: не сфабрикованы ли некоторые из них специально?

Уловки употребляются, чтобы сбить кого-нибудь с верного следа. Не служили ли девятки в деле Импортуны именно этой цели?

Я стал исходить из этой версии. Допустим, что они действительно были предназначены именно для этого. Тогда какие из них специально сфабрикованы для того, чтобы замести след, осложнить розыски преступника, если не сделать их вообще невозможными?

Помощник окружного прокурора, казалось, заинтересовался. Во всяком случае, он достал блокнот и ручку.

– Я сильно продвинулся вперед только тогда, когда вспомнил один из рассказов Г.-К. Честертона – «Неведение отца Брауна». Там отец Браун спрашивает Фламбо, которого наставляет на путь добродетели: «Где умный человек прячет камушек?» Фламбо отвечает: «На морском берегу». – «Где умный человек прячет лист?» – продолжает отец Браун. Фламбо отвечает: «В лесу, – и спрашивает: —Не хотите ли вы этим сказать, что умный человек прячет настоящие бриллианты среди фальшивых?»

Вспомнив это место, я обрел ключ, который искал. Я задал вопрос на манер Фламбо: «Не хотите ли вы этим сказать, что умный человек, убийца, прячет настоящую улику среди фальшивых?» И мне сразу же стало ясно, в каком затруднительном положении находился убийца и какой план он придумал. Была настоящая улика, связанная с девяткой, которая однозначно разоблачала его и которую никак нельзя было устранить. Он не мог оставить это дело так, хотя бы из инстинкта самосохранения. А потому он, как и отец Браун, решил скрыться в целом лесу девяток, которые были ложны все до единой. Среди них, рассчитывал он, никто не заметит одну-единствен-ную, подлинную. Во всяком случае он надеялся на это и действовал соответствующим образом, формируя ложные улики; терять ему было нечего, а в случае удачи он приобрел бы достаточно много для собственной безопасности.

Единственное, что я мог предпринять против него, – проверить все девятки, одну за другой, на предмет их подлинности. И тут нас ждут редкостные открытия.

Эллери повернулся к Вирджинии Импортуна.

– Убежден в том, что девятка – счастливое число Импортуны, явно исходит из даты его рождения, во всяком случае той, на которую он претендовал – 9 сентября 1899 года. Я, стало быть, начал проверять, верна ли она.

Как поступил и со всеми девятками в этом деле. Я запросил в Италии копию его свидетельства о рождении. И конечно же, выяснилось, что родился он не в 1899 году, а годом раньше. И не в девятом месяце, а в пятом. И не девятого числа, а шестнадцатого. Как видите, 16 мая 1898 года сильно отличается от 9 сентября 1899. Ни о каком счастливом числе девять тут не могло быть и речи. Таким образом Нино просто перенес свой день рождения на 9-й день 9-го месяца, чтобы это как нельзя лучше согласовывалось с девяткой.

Говоря иначе, девятки в его метрике были просто уловкой. Как и его фамилия Импортуна, состоящая из девяти букв. Настоящая его фамилия – Импортунато – насчитывала одиннадцать букв. Посмотрим на его имя Нино. Ложь! На самом деле его звали Туллио. Стало быть, все – и Нино, и Импортуна – сплошная ложь.

Перейдем к этому зданию, 99 Ист.

Мой отец распорядился проверить, и обнаружилось, что первоначальный номер дома был не 99, а 97. На этой улице никогда не было дома под № 99. Чтобы удовлетворить свою прихоть, Нино, когда купил этот дом, добился смены номера – с его финансовыми возможностями и властью это не составляло никакой проблемы. Теперь следующее: в доме якобы девять этажей. Здесь, конечно, фальсификация не столь очевидна. Но вообще-то все здания, в которых девять этажей, а над ними надстройка – пентхауз, принято считать десятиэтажными.

– Я ничего не знала про настоящий день рождения Нино и про то, что он изменил номер дома, – сказала Вирджиния. – А ты, Питер?

Эннис вздрогнул, когда к нему обратились, и отдернул ото рта палец, который грыз.

– И то и другое для меня новость.

– Но все это были не столь важные фальсификации, – продолжал Эллери. – Пойдем дальше. Возьмем время смерти. Наручные часы вашего мужа были разбиты ударом и остановились, указывая время убийства: девять часов девять минут. И это ложь. Судебный медик установил, что смерть наступила чуть позже полуночи, то есть на три часа позже, чем показывали стрелки часов. Следовательно, он хотел тем самым направить нас на ложный след, чтобы мы бились на нем до скончания века. Попутно замечу, что вскрытие тоже показало, что день смерти – не девятое, а десятое сентября.

Теперь в этой связи рассмотрим, орудие убийства – эту абстрактную статуэтку из чугуна, в выкрутасах которой мы – в особенности я – так ревностно видели девятку; убийца специально сделал крюк на своем пути, чтобы заполучить ее в руки. Может ли вообще быть сомнение в том, что он выбрал ее потому, что она напоминала девятку? Однако судя по названию, скульптор имел в виду вовсе не девятку, а рождение ребенка.

– Но она и в самом деле похожа на девятку, – возразил Питер.

– В одном положении – да, но если ее перевернуть вверх ногами – хотя черт знает, где у абстрактной скульптуры верх, а где низ, – то она напоминает, шестерку. Снова ложный след.

И еще одно. Число ударов, нанесенных не столь уж тупым орудием убийства. Мы все время говорим, что их было девять. Но это не так. На самом деле убийца ударил десять раз. Удар по запястью, остановивший часы в столь характерный момент времени, по мнению доктора Праути, вовсе не был результатом того, что девятый удар пришелся вскользь. Это был десятый удар, нанесенный специально, да к тому же, по его мнению, еще и другим орудием. Снова ложный след.

Инспектор Квин пробормотал:

– Есть еще целое множество девяток. – Затем испуганно огляделся.

– Ладно, папа, вовсе не обязательно теперь держать все в тайне. Итак, перейдем к анонимным письмам.

– Остановитесь, Квин! – вскричал помощник окружного прокурора. Он вскочил и стоял за спиной Вирджинии и Питера, указывая на них пальцем.

– Ничего, мистер Рэнкин. Должен заявить вам, – продолжал Эллери, повернувшись к Вирджинии и Питеру, – что мой отец получил несколько анонимных писем, о которых знали только считанные наши сотрудники.

– Теперь вы разболтали об этом, – сердито сказал Рэнкин. – Я с самого начала был против этого. Час назад я говорил об этом окружному прокурору.

Эллери не обратил на него ни малейшего внимания.

– Обыгрывание числа девять в некоторых посланиях явно указывало, что их присылает убийца Импортуны. В некоторых конвертах были игральные карты, целые или разрезанные пополам. Их использовали для передачи определенного сообщения. Как известно, каждая карта при гадании имеет свое значение. Я интерпретировал эти карты, следуя обычной системе гадания. Правда, есть различные системы, и тот, кто присылал карты, никогда не объяснял, какую из систем следует применить. Таким образом, моя интерпретация весьма произвольна, а потому вовсе не обязательно верна. Добавлю, что в заблуждение должны были вводить даже почтовые индексы, которые тоже намекали на девятку.