Текст книги "Шагай вперед, мой караван... (СИ)"

Автор книги: Элеонора Мандалян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 28 страниц)

Первое, что сделала Лана, это помчалась к Натель на Малхолланд Драйв с большущим букетом белых лилий.

– Это что, взятка? – улыбнулась Натель, принимая цветы. – Откуда ты знаешь, что я обожаю лилии?

– Я думаю, каждый, побывав в твоей белой гостиной, догадается об этом. Не найдя слов, способных выразить всю глубину ее благодарности, Лана заключила Натель в объятья.

– Да будет тебе. Разве ты не сделала бы для меня того же?

– Речь не об этом. Ты спасла меня от тихого помешательства и саморазру– шения на почве морального и физического застоя.

– А вот это ты напрасно. Личность цельную, глубокую и сформированную не способны разрушить мелкие житейские неурядицы. Или ты забыла о законах ритма? День сменяется ночью, чтобы снова настало утро. Удача – неудачей, чтобы ты смогла сполна ощутить вкус новой победы и насладиться ею. Нужно просто научиться пережидать, используя интервалы для роста вглубь себя... Пойдем, а то кофе остынет.

В белой гостиной на шкуре белого медведя был накрыт журнальный столик, сервированный на двоих. В золоченых чашечках еще дымился турецкий кофе, распространяя терпкий, дразнящий обоняние аромат.

– Ой, ты кого-то ждала! – смутилась Лана.

– Конечно ждала, – улыбнулась Натель. – Тебя.

– Но я же, как последняя невежда, ворвалась без предупреждения.

– Разве? А по-моему ты позвонила. Прямо в душу.

– Натель, ты чудо! Я не устаю восхищаться тобой.

– А я тобой. Ты прошла в редакции на ура. И, заметь, я в этом ни чуточки не сомневалась. По-моему, нам есть за что выпить. Я знаю, ты за рулем. Символичес– ки. – Она подняла со стола заранее приготовленную четырехгранную бутылку Амаретто, выдернула квадратную стеклянную пробку и наполнила бокалы золотистым ликером с запахом горького миндаля.

– За начало твоего самоутверждения на новой земле. Ничего сверхестест– венного не произошло. Кесарю – кесарево! – Осушив свой бокал, она затянулась сигаретой – длинной, изысканно-тонкой, допила неспеша кофе и предложила: – Давай искупаемся. Только не отнекивайся.

Лана и не собиралась “отнекиваться”. Она облачилась в предложенный Натель купальник и с разбегу нырнула головой вниз в бассейн. Прохладная голубая вода приняла ее в свои объятия, наполнив тело блаженством.

– Хорошо-то как! – крикнула она с благодарностью гостеприимной хозяйке, уходя под воду. А потом долго, самозабвенно плавала кругами вдоль выложенных узорчатым кафелем стенок бассейна.

Натель, пробыв в воде всего несколько минут, перебралась в джакузи, предварительно поставив на бортик два высоких стакана с ананасовым соком. Наплававшись вдоволь, Лана присоединилась к ней. Это было ее первое знакомство с джакузи. От неожиданности она вскрикнула. Горячая вода с непривычки обжигала. К тому же она буйно бурлила и пенилась.

– Я чувствую себя Иванушкой-дурачком из Конька-горбунка, которого окунули сначала в котел с водой студеной, а потом – с водой вареной, – засмеялась Лана.

Через несколько минут вода уже не казалась ей такой горячей. Она расслабилась, подставляя тело упругим бурлящим струям, и даже зажмуилась от удовольствия.

– Просто не верится, что через два дня я начну работать – здесь, в Америке, – не открывая глаз промурлыкала Лана.

– Я не уверена, что эта работа пойдет тебе на пользу, – отрезвляющим тоном заметила Натель.

Лана удивленно посмотрела на нее:

– Что ты имеешь ввиду?

– Ведь ты уехала из своей страны не для того, чтобы внутри Америки воссоздавать ее жалкое подобие, как это делает большинство здешних иммигрантов.

– Почему “жалкое”?

– Потому что другого подобия просто не получится. Если хочешь знать мое мнение, нужно шагать в ногу с той страной, которую сам для себя выбрал, жить в ее ритме, по ее правилам, а не по тем, от которых уехал.

– Может ты и права, Натель, но пока что мне выбирать не приходится.

– Прекрасно все понимаю. Это так, на будущее.

Заметив, что солнце уже клонится к закату, Лана заторопилась. – Боже мой, совсем забыла про время. Меня наверняка уже разыскивают. Где у тебя душевая?

Заскочив по дороге в супермаркет, она примчалась домой, испытывая чувство вины перед домочадцами. Левон, не поднимая головы, из-под очков осуждающе посмотрел на жену. Инга и Вика – не хозяйничали, нет – топтались на кухне, в тщетных попытках найти что-нибудь съестное.

– Мама! Ну наконец-то! – радостно вскричала Инга.– А то мы уже собрались умирать с голоду.

– А я так надеялась, что дочери встретят меня обедом собственного приготовления, – выпадом на выпад ответила Лана.

– Ну, ма-ма. – В тоне Инги звучала укоризна.– Мы целый день занимаемся. А ты всегда дома... Мы уже как-то привыкли, что ты...

– Придется отвыкать,– весело перебила ее Лана. – И обеды, я думаю, будем отныне готовить по очереди.

Дочери воззрились на нее в выжидательном недоумении.

– Не знаю, как вам это понравится, но, в любом случае, поздравьте меня – с понедельника я начинаю работать.

– Как!

– Где?

– Кем?

– Я догадываюсь,– язвительно заметила Инга.– Бэби-ситтером или сборщицей в армянском ювелирном бизнесе, как все наши.

– Нет, дочка, не угадала. Литературным редактором в русской газете.

У Инги и Вики даже рты открылись от удивления.

– Мама! Не может быть! Ты это серьезно?– подскочила Вика и повисла у нее на шее. – Какая же ты молодец! Да иначе и быть не могло. Ведь ты у нас все умеешь.

– Но как тебе удалось? – недоумевала Инга. – Расскажи.

– Потом. После обеда. А то мы и вправду умрем все с голоду. Я принесла с собой вкусные вещи.

Уже за столом, обдумывая услышанную новость, Инга спросила:

– Мам, но ведь раз ты будешь работать, мы сможем теперь купить вторую машину?

– А зачем тебе вторая машина?

– Ну, как же... Ты будешь уезжать на весь день на работу, а мы все останемся без машины.

– Боюсь, что с моей работой не только машины – велосипеда не купишь.

– И кому же нужна такая работа?

– Мне. – Голос Ланы, независимо от нее, прозвучал так жестко, что все расспросы тотчас прекратились. – Это Америка, девочки. Здесь, ничего не делая, не проживешь. Боюсь, что работать придется и вам.

– Нам!?.– вскричала Инга.– Но мы же еще учимся.

– Учиться и работать здесь очень принято, даже в обеспеченных семьях. Это приучает молодежь к самостоятельности, дает ей определенную финансовую независимость.

– Верно, верно,– оживилась Вика.– Я в школе слышала, что не только девочки, но и мальчики могут подработать, присматривая по вечерам за соседским ребенком, если его родители, скажем, уходят в гости. И даже собственные родители им платят за помощь с младшим братом или сестренкой. Представляете?

– Не вижу ничего в этом предосудительного,– сказал молчавший до сих пор Левон. – В ребенке таким путем воспитывается чувство ответственности. Он относится к родительскому поручению, как к работе, и выполняет его более добросовестно.

– А я этого не понимаю, – передернула плечиком Инга. – Маразм какой-то. Брать с родителей деньги за то, что ты и так должна делать. С соседей – еще куда не шло.

– Тебе, милая, часто придется здесь сталкиваться с вещами, которые нам трудно понять, – сказала ей мать. – Например, если старый человек не заработал собственным трудом себе на пенсию, его будет содержать государство. Если он нуждается в уходе, государство оплатит и это. И неважно, кем будет ухаживающий – посторонним, дочерью, сыном, женой или мужем.

– Как это? – не поняла Вика. – Государство оплачивает взрослым детям уход за их собственными родителями? Или жене – за мужем? Да это же и так их святая обязанность!

– Только не в Америке. Свобода по-американски это, видимо, когда никто никому ничего не должен. У них ведь как... Окончил сын или дочь школу – лети на все четыре стороны. Начинай жить отдельно и самостоятельно.Учебу родители оплатят. А остальное их не касается. Ну и дети, в свою очередь, не обременены чувством ответственности за стареющих родителей. У тех и других своя собственная жизнь.

– Мара-азм! – нараспев повторила Инга. – Теперь я поняла, почему американцы заводят себе не одну, а целую свору собак. Выпихнув из дома родных детей, они забивают ими пустоту и одиночество. И, вместо внуков, нянчатся с четвероногими. Ну да это их проблемы.А где еще может подрабатывать учащаяся молодежь?

– В больших и маленьких магазинах – продавцами, кассирами, – ответила Лана. – В ресторанах и кафе официантами, посудомойками, уборщиками. В парикмахерских салонах. В библиотеке. Да мало ли где.

– А что, стоит подумать, – как бы про себя промурлыкала Инга. – Финансовая самостоятельность – это по мне.

Глава 15

С понедельника для Ланы, а следовательно и для всей ее семьи, началась новая жизнь. Чтобы не оставаться на весь день без машины, Левон отвозил ее утром на работу, а к пяти забирал.

Лане, или Светлане Андреевне, как ее теперь снова величали на советский манер, выделили рабочее место в комнате с двумя пожилыми корректоршами из Киева. Это были очень образованные, начитанные женщины, обе в прошлом редакторы крупного издательства, здесь же безропотно принявшие то, что им предложили. Узнав об этом, Лана не могла избавиться от чувства вины перед ними, поскольку считала, что заняла место, которое ей не принадлежало.

Отделом рекламы в “Авангарде” заправляла Сильва Оганян – эксцентричная, общительная, бойкая армянка лет сорока. Не женщина – динамит, с юмором и деловой хваткой в придачу. Благодаря ей страницы газеты ломились от рекламы. Без преувеличения можно было сказать, что благополучие всей редакции держалось на плечах этой огненной кариатиды.

Сильва очень обрадовалась появлению Ланы.

– Ура! В нашем полку прибыло! – со свойственной ей эмоциональностью приветствовала она новую сотрудницу, успев предварительно все разузнать о ней. – Будем работать вместе. Как только появится свободная минутка, сразу ко мне. Поболтаем, посплетничаем. Я тебе все про всех расскажу. Да, кстати, у меня к тебе вопросик. Ты у нас зачислена как Прокофьева, верно?

– Ну верно. А что?

– Не ты ли случайно написала роман “Узкая стезя”?

– Совершенно случайно, я. А что?

– Золотко ты моё! Солнышко! – Сильва готова была броситься ей на шею.– Я как только твою фамилию услышала, так в осадок и выпала. Вовке – мужу, говорю, неужели к нам пожаловала та самая Прокофьева-Меликсетян? Я ж твоей “Стезей” еще в Союзе зачитывалась. И, представь, сюда привезла, в числе своих любимых книжек.

Лана не могла скрыть своего удовольствия.

– Спасибо, – сказала она с достоинством великой писательницы.– Вы мне льстите.

– Погоди! – Сильва прищурилась.– Фамилия у тебя вроде как наполовину армянская, но армянкой от тебя даже не пахнет. Шатенка. Глаза серые. Ноги не кривые и попа под коленками не висит.

Лану рассмешила эта подкупающая непосредственность.

– Я что-то не поняла, ты сделала мне комплимент или наоборот. – Она невольно тоже перешла на “ты”.

– Ясное дело, наоборот!– притворно возмутилась Сильва.– Ну скажи на милость, на кой черт настоящей армянке серые глаза и прямые ноги.

– Вообще-то я русская, – с сожалением, что не оправдала ее надежд, призналась Лана и, чтобы совсем ее не разочаровывать, уже по-армянски добавила: – Но после замужества довольно долго жила в Ереване.

– Ну так это меняет дело. Слушай, сейчас ты скажешь, что и муж у тебя непонятно кто. Да? – с комичным видом сыщика допытывалась рекламный агент.

– Вот тут в моей анкете полный порядок. Муж – чистопородный армянин, – в тон ей подыграла Лана.

– Слава Богу, хоть с мужем не промахнулись.

– Кстати, что-то я не заметила в тебе самой ни одного из перечисленных тобой признаков. Ноги как ноги, ничего не висит и глаза у тебя какие-то серо-буро-малиновые в крапинку.

– Так я ж экземпляр не типичный. Я армянка не армянская, а ташкентская. Разницу чуешь?

– Ага. Вот теперь мне сразу все стало ясно.

– Нет, ты мне определенно нравишься. Теперь я не сомневаюсь, что мы сработаемся.

“Срабатываться” с Сильвой было совсем не обязательно, поскольку области их деятельности практически не соприкасались, если не считать, что камерный штат газеты насчитывал меньше двух десятков сотрудников, и все они были друг у друга на виду. Материалы для редактуры Лана получала от Софы и ей же их возвращала. Она понимала, что первые месяц-два будет находиться под микроскопом, что каждая ее поправка в рукописи, каждый шаг и жест будут анализироваться на предмет ее пригодности в целом. И соответственно старалась не ударить лицом в грязь.

Глава 16

В воскресенье утром в новом доме за завтраком собралась вся семья – родители, обе дочери, и сын со своей герлфренд. Левон съездил в русский магазин и накупил там всяких “копченостей”. Лана испекла свои фирменные творожники со сметаной. Пегги приготовила омлет по-американски – с беконом, грибами и сыром. Вика сделала свежевыжитый апельсиновый сок. А Инга заварила кофе в кофемейкер, только что подаренной им Пегги.

Покончив с подготовительной суетой, все расселись вокруг овального стола и с аппетитом набросились на еду.

– Хорошо-то как. – Давид блаженно жмурился, как кот на солнышке. – Внутри аж все потеплело. Забытый домашний уют. Родительская забота. Щебет сестер. Викулик! Ну-ка, быстренько, как младшая, подлей мне еще кофейку.

Вика с готовностью вскочила.

– Расскажи, как дела в новом бизнесе, – попросил отец.

– Да рассказывать пока особенно нечего,– отозвался Давид с полным ртом.– Но, кажется, потихоньку встаю на ноги. Самое главное – начали появляться заказы. Без них бы делу труба. О наваре думать пока рановато. Все, что удается заработать, пускаю тут же в оборот – на оборудование, на рент помещения, на рекламу. Здесь всегда так. Опытные люди говорят, если к концу первого года дойдешь до самоо– купаемости, считай, что бизнес состоялся. Но, знаешь, отец,– с благодарностью в голосе добавил он, – жить стало заметно спокойнее и приятнее. Появилась надеж– да, новые планы, стимул.

Левон удовлетворенно кивнул.

– А как дела у Пегги?

– Пегги молодцом. Оказалась первоклассным бухгалтером, секретарем и менеджером. Все помнит, все знает. Если нужен английский с клиентами, с магазина– ми или банками – так лихо общается. Талант! Я без нее теперь как без рук.

Обтерев губы салфеткой, Давид чмокнул Пегги в щеку. Она удивленно посмотрела на него и широко, по-детски улыбнулась.

– У меня идея! – воодушевился Давид.– Я вас всех везу сегодня к океану.

– К океану!? Ура! – вскочила Инга.– Как приехали, об этом мечтаю. Ведь он же где-то совсем рядом, а мы его до сих пор не видели. И купаться будем?

– Вот с купанием ничего не получится, – остудил ее пыл Давид.

– Почему? Хоть, по календарю уже, считай, зима, на улице теплынь.

– Здесь и летом не очень-то искупаешься. Вода всегда неприятно холодная.

– Но почему? Почему?

– Говорят, холодное северное течение именно в наших краях подходит ближе всего к берегу. Серфингистам это не помеха. Есть не мало и местных “моржей”. Но лично меня в такую воду не затащишь. И потом, знаешь, – он сделал Инге страшные глаза, – к нашим берегам очень часто подплывают голодные акулы.

– Брр, – передернулась она. – Нет уж спасибо, обойдемся без такого купания.

– Зато мы увидим океан! – У Вики глаза сияли.– Надо поскорее убрать со стола, пока Давид не передумал.

– Братишка, а можно мы еще одного человечка с собой возьмем? – попросила Инга. – Мою школьную подругу.

– Конечно можно, чего спрашиваешь. В машине места много.

Инга бросилась звонить Карине, договорившись с ней, что они ее подхватят по дороге.

Полчаса спустя они уже мчались по фривею в сторону океана. Девочки, устроившись вчетвером на заднем сиденье, весело болтали по-английски. Только Карина еще в основном отмалчивалась. Лана, глядя на дочерей, радовалась, что языковая стена потихоньку начала рассыпаться перед ними.

Океан появился внезапно, из-за поворота дороги, заполнив собою все обозримое до горизонта пространство. Девочки прижались носами к стеклу. Пегги продолжала сидеть, откинувшись на спинку кресла, равнодушно глядя в сторону, будто всем своим видом хотела сказать: Уж кого-кого, а меня этим не удивишь, я насмотрелась на Тихий океан с обоих сторон.

– Ты выросла на берегу океана, не так ли? – спросила ее Лана.

– О, да, да! – закивала головой Пегги.

– В каком городе вы жили?

– В Катеэль. Восточный берег острова Минданао.

– Ты его помнишь?

– Наш город? Конечно. Я все помню. До мелочей. Ведь мне было уже 10, когда мы оттуда уехали. Город был очень бедный, как и вся страна. Но для меня – уютный, красивый... Лучший в мире. Там я была дома. Там я была своя. А здесь – всем чужая, никому не нужная, кроме Давида. Даже родителям.

– Ну уж только не родителям, – запротестовала Лана.

– Да, да. Им просто некогда обо мне думать. Им надо выживать. Как всем нам. У всех, кто живет в Америке, в голове одни биллы и доллары – как заработать деньги, чтобы закрыть биллы, которые спускают на вас, как собак, в конце каждого месяца.

Не на все сто процентов, но Лана поняла Пегги и посмотрела на нее с искренним сочувствием. Должно быть, Пегги было еще труднее понимать Лану из-за ее корявого английского.

– На Филиппинах Тихий океан такой же, как у берегов Америки? – продолжала расспрашивать Лана.

– О, нет. Совсем не такой. Здесь он и вправду тихий, мирный. Шторма бывают очень редко. А там, у нас, случаются страшные бури. В глубинах океана рождается цунами, и на берега обрушиваются огромные волны. Они разрушают города, топят корабли. Там океан не Тихий, а Грозный.

Заметив, что мать напряженно морщит лоб, пытаясь понять Пегги, Вика взяла на себя роль переводчика.

– Мама, мама! Посмотри! Уже виден прибой. Мы совсем близко! – ворвался в их первую беседу голосок Инги.

Ее подружка тоже видела океан впервые и сидела притихшая, не спуская с него глаз. Проехав несколько миль, Давид не без труда нашел место для парковки. Девочки выпрыгнули первыми.

– Ну как? – с торжествующим видом спросила Карину Инга, будто показывала ей личные владения. – Здорово?

– Ты знаешь, – охладила ее пыл Карина, – сблизи ведь не видно, какой он большой. Я выросла на берегу Каспийского моря и, честно говоря, не вижу особой разницы. Те же песок, вода и прибой.

– Ну ты скажешь! – возмутилась Инга. – Разве можно сравнить какое-то там Каспийское море и Тихий океан!

– Нет, нельзя, – согласилась Карина. – Мне мое море ближе и дороже.

Не найдясь, что ответить, Инга лишь озадаченно смотрела на нее. К ним подошел Давид.

– Сестренка, познакомь меня со своей подругой, – сказал он, улыбаясь. – А то я всю дорогу сидел к вам спиной и не имел возможности даже ее рассмотреть. – Не дожидаясь, пока Инга исполнит его просьбу, он сам протянул девушке руку: – Разрешите представиться, мадемуазель. Давид. Самый лучший, самый старший брат.

Она аккуратно вложила мягкую теплую ладошку в его заскорузлую руку и, смущаясь, проговорила:

– Карина.

Он задержал рукопожатие чуть дольше, чем требовалось, внимательно заглянув в ее большие, бездонные глаза.

– Вы не знаете, сестрички, почему у армянок такие потрясающе красивые глаза? – спросил он, не переставая улыбаться. – Вот мы с вами полукровки, и нам до этих двух Черных морей далеко.

– Такими неосторожными репликами ты рискуешь нажить себе врага, – съехидничила Инга. – В ее глазах отражается вовсе не Черное море, а Каспийское. И вообще, о чем мы болтаем? Разве для этого мы сюда столько ехали? Бежим скорее к воде!

От кромки воды их отделяла широченная, метров в 300, песчаная отмель.

– Я таких пляжей и не видела никогда, – удивилась Вика.

– Похоже, сейчас отлив, – сказал Левон. – Океан отступил.

– А почему здесь совсем не благоустроенно? – удивилась Инга. – Дикий берег, и все. Я думала, пляжи в Америке это нечто. Ни тебе топчанов, ни зонтиков, ни душевых или туалетов. Никто не продает жареную кукурузу, чебуреки, фрукты. Одни косолапые чайки кругом.

– Ты опять про Черное море вспомнила, – засмеялся Давид. – Почему так?

А кому охота заводить такой бизнес – частный пляж на берегу океана. Ответственность-то какая. Один лоботряс утонет в волнах, хозяин век не отмажется. Здесь абсолютно все построено на том, чтобы не навредить себе. Даже врач, в первую очередь, озабочен именно этими соображениями. Во вторую – как побольше заработать. А потом уж – интересами и нуждами своего пациента.

– Наверное, это и есть капитализм, – заметил Левон.

– Не знаю, как вы, а я должна хотя бы намочить ноги, – заявила Инга, – чтобы перед самой собой похвастаться, что купалась в Тихом океане. Кто со мной?

Она скинула босоножки, заставив Карину сделать то же самое. Взявшись за руки, они побежали по пляжу к воде.Вика, грациозно ступая, последовала за ними. Левон, Давид и Пегги остались около машины. Лана тоже сняла туфли, утонув босыми ногами в нежном, как пудра, теплом песке, но пошла не за девочками, а вдоль пляжа, туда, где не было никого, только небо и вода.

Лениво-неспешный прибой, лаская камни, будто шептался с ними. Чайки с сахарно-белыми грудками и серыми крыльями не кружили в небе, не кричали, а молча прогуливались вдоль берега в поисках пищи. Одна из них подошла к Лане совсем близко, заглядывая ей в руки черной, блестящей бусинкой глаза.

– Привет, – сказала Лана.– Ты, часом, не Джонатан Ливингстон, который живет в каждом из нас?

Чайка мотнула головой, обиженно посмотрела на нее другим глазом и неохотно посторонилась, давая ей пройти. От воды тянуло спецефическим йодистым запахом. Поверхность океана была похожа на лакированную кожу крокодила.Умиротворение и покой исходили от этого дремлющего колосса, разлегшегося на доброй половине земного шара. Невдалеке от берега плавали серфингисты, ожидавшие, как чайки – подачки, высокой волны.

Чьи-то руки ласково легли на плечи Ланы. Она повернула голову и увидела Вику. Прижавшись к матери щекой, девочка взволнованно прошептала:

– Я без ума от этой земли.

– От Америки?

– От нашей планеты. Посмотри, какая она чудесная! Дух захватывает!

Слов больше не требовалось. Мать и дочь, умолкнув, всецело отдались созерцанию.

Облака над океаном казались живыми, с такой быстротой они плыли на– встречу, ежеминутно меняя очертания. Небо Калифорнии – статья особая. Это, пожалуй, то, что поражает здесь больше всего. Оно зримо сферическое, объемное и невообразимо прекрасное. Сколько раз, случайно бросив взгляд вверх, Вика застывала, пораженная и околдованная, как маленькая девочка, попавшая в страну сказок. Небесные странники, рыхлые и многослойные, будто взбитые сливки, создавали хаотические нагромождения, в которых чудились старинные башни, величественные дворцы и замки. Порой над землей проплывала целая флотилия Летучих Голландцев, перевоплощавшихся прямо на глазах в причудливо– фантастических животных. А то вдруг облака разливались по небесной лазури легчайшей перламутровой вуалью или едва касались ее живописными акварельными мазками. К вечеру начиналась феерия всех цветов и оттенков. Облака поначалу нежно алели, потом окрашивались багрянцем, и вдруг взрывались кровавым пожаром, разметав языки пламени по всему горизонту. Иной раз заходящее солнце, пробившись сквозь проплешины туч, выстреливало лучами-прожекторами ввысь, превращая всю необъятность неба в грандиозную декорацию, в звучащий в полную мощь божественный оркестр, славящий Землю и саму Жизнь. Багрянец медленно наливался свинцом, отдавая в черноту, будто остывающие уголья. А где-нибудь в углу этой гигантской панорамы медленно, как в поддоне фотографа, проявлялась, набирая силу, полная или ущербная Луна, развернутая рожками кверху. И тогда облака превращались в ажурную траурную накидку на подсвеченном лунным светом небесном челе. Вике казалось, будь у нее время, она бы смотрела и смотрела без устали на это нескончаемое небесное представление. “Инга, Инга! Да взгляни же на небо! – не раз восклицала она. – Что за чудо!” “Облаков не видала?”– равнодушно отзывалась сестра. “Нет. Не видала. Я каждый раз вижу их впервые.” И это было действительно так. Каждый раз впервые!

– Ма-ма! – крикнул Давид.– Возвращайтесь.Я хочу показать вам Пирс и Променад.

Уже возвращаться, так скоро, со вздохом подумала Лана и, обняв дочь, нехотя пошла с ней к машине. Инга укоризненно смотрела на них.

– Если бы вас не позвали, вы так бы там и гуляли до темноты? – упрекнула она.

– А сколько мы гуляли-то? Минут пять, не больше, – рассеянно проговорила Вика.

– Пять?!. А час не хочешь!

– Не может этого быть!– не поверила Лана. Но все же украдкой взглянула на часы и ощутила неловкость. Действительно, прошло уже больше часа.

А потом они бродили вдоль океана по деревянной набережной. Тут было все, что может понадобиться отдыхающему человеку – бесконечная череда сувенирных магазинчиков, где можно было купить все,что имело хоть какое-то отношение к воде – от купальников, кепочек и Т-шорт до серфинговой доски и спининга. Из магазина кораллов и ракушек Лану с Викой приходилось вытаскивать насильно.

На открытых площадках самостийные оркестрики, джаз-банды и певцы услаждали слух отдыхающей, праздно шатающейся публики музыкой на все вкусы и возрасты. Кто-то присаживался на скамейки послушать country-music, а кто-то с завидной непосредственностью пускался в пляс. Люди вокруг были на редкость дружелюбны. Стоило бросить на кого-то взгляд, и тут же лицо незнакомца озарялось приветливой улыбкой,затем следовал кивок и приятельское Hello или How are you? Столь “странное” поведение прохожих поначалу озадачивало постсоветских эмигрантов, особенно выходцев из России, привыкших к отечественной грубости, нервозности и, что греха таить, хамству. Но очень скоро им начинало это нравиться, они будто оттаивали изнутри и уже сами спешили жизнерадостно улыбнуться прохожему и пожелать ему доброго утра, дня или вечера.

Буквально на каждом шагу бесконечно длинного Променада теснились fast– foods, кафе-мороженое, кондитерские, кофейни, бары и ресторанчики на любой вкус и достаток. Успевшую проголодаться молодежь дразнили их запахи.

– Обедать мы будем не здесь, потерпите, – сказал Давид. – Я отвезу вас в интересное местечко. Но прежде мы должны проехать по Пирсу.

– Так давай скорее! – заторопилась Инга.– Где твой пирс?

Пирс был сложен из толстых, старых, темно-коричневых брусьев, скрепленных железными заклепками и скобами. Брусья под колесами тарахтели, слегка подбрасывая машину.

– Как по деревне на телеге, – засмеялась Инга.

На Пирсе, кроме ресторанов и сувенирных магазинов, умудрились разместиться огромный зал с игральными автоматами и небольшой парк аттракционов с каруселями и чертовым колесом. Толпы гуляющих свободно фланировали по пружинящей под ногами брусчатке.

Давид остановил машину на самом конце Пирса.

У ресторана “Моби Дик”, с изображением кита-убийцы во всю стену, на прилавках стояли большие стеклянные резервуары с водой, в которых что-то копошилось. Девочки подбежали поглазеть.

– Мама! – позвала Вика. – Иди, посмотри! Аквариумы.

– Это не аквариумы, – объяснил Давид.– В одном крабы, в другом омары, в третьем королевские креветки. А там осьминоги. Каждый может выбрать себе что захочет. Продавец этого зверя выловит и в присутствии покупателя приготовит из него ланч.

– Но они же живые!

– Так в этом и весь смак.

Сестры поспешили отойти от морской “живодерни”, недобро косясь на улыбавшегося им шоколадного продавца-мексиканца. Карина не разделяла подобные сентименты. “Морепродукты” для жителя Баку – дело привычное. И каждому ясно, что чем свежее они, тем лучше.

Оконечность Пирса была задумана как смотровая площадка в открытом океане. Но ее плотно облепили по краям рыбаки-завсегдатаи с удочками и спинингами, и не только они. Тут же, рядом – на скамейках, на крышке мусорного ящика и прямо у всех под ногами топтались смешные, неповоротливые пеликаны. И среди них – один, видно случайно затесавшийся, черный баклан. Птицы зорко следили за каждым движением рыбаков, вертя головами,отчего их отвислые мешки под клювами болтались, как дряблые шеи древних старух. Вытянув мелкую рыбешку, рыбак швырял ее в клюв ближайшему попрошайке. Пеликаны были дикими. Но они настолько уверовали в свою неприкосновенность среди людей, что абсолютно перестали их бояться. Брали хлеб и рыбу прямо из рук, а иные даже позволяли себя погладить.

Вика поежилась, будто разом замерзнув, хотя от нещадно палящего солнца было некуда скрыться, прижалась плечом к матери и невнятно пробормотала:

– Все в огне, мама. “Моби Дик”... и пирс... И даже вода... Все в огне. Как страшно! Ветер гудит в его завихрениях, как в печной трубе... Уйдем скорее отсюда. Сейчас пирс рухнет. – Теперь ее бил настоящий озноб.

– Да что ты, доченька! – всполошилась Лана. Но ничьего внимания привлекать не стала. – Что тебе привиделось? Посмотри хорошенько. Никакого огня нет. Наверное, ты перегрелась на солнце... Давид! Хватит. Давайте сядем в машину. Мы устали.

– Ну что ж, тогда по коням? – согласился Давид. – А то уже живот совсем подвело.

– Мой так давно к позвоночнику прилип, – посетовала Инга. – Эти запахи кругом – сущее наказание.

С большими предосторожностями проехав по Пирсу в обратном направлении, чтобы не зацепить гуляющих, Давид вырулил на 1-ый highway – самую длинную Западную магистраль, тянущуюся вдоль берега от Канады до Чили. И только когда Пирс остался позади, Вика успокоилась, стала прежней.

Снова появились серфингисты, обтянутые, будто дельфиньей кожей, блестящими черными трико. Поймав, наконец, свою волну, они птицами взлетали на гребень и, совершая немыслимые виражи, виртуозно уклонялись от ее, грозящих гибелью, завихрений. Как бы слившись с ними, Вика с волнением ощутила острое, ни с чем не сравнимое блаженство, ликование, апогей счастья, переполнявшего души этих смельчаков. Левон с большим интересом разглядывал нефтяные вышки, буднично качавшие нефть на придорожных частных участках и прямо в океане, на искусственных островках. А потом устремил задумчивый взгляд к горизонту и в ритме бодрого марша пропел:

– И на Тихом океане свой закончили поход...

Справа бесконечной грядой тянулись Прибрежные горы, покрытые давно высохшей рыжей травой. Местами они превращались в голые, отвесные скалы, рваными уступами сбегавшие к океану и тонувшие в набегавшей волне. Узкая полоска низины цвела и зеленела экзотическими деревьями, кустарниками, клумбами и газонами.

– Ваши не будут волноваться, что мы тебя увезли на весь день? – спросила Лана Карину, притихшую у окна.

– Не думаю, – не очень уверенно отозвалась девушка. – Я ведь их предупре– дила, что уезжаю на прогулку с родителями Инги.

– Сколько времени вы здесь?

– Уже пол года.

– Мама работает?

– Да. В армянском медицинском бизнесе – физиотерапевтом. Вообще-то она врач.

– Ну а сама ты кем хочешь стать?

– Хочу пойти по маминой линии, чтобы работать в большом госпитале. У них здесь медсестра с института знает столько же, сколько врач. Она несет за каждого больного полную ответственность, выполняя предписания врача. Поэтому больничные медсестры очень хорошо оплачиваются.