Текст книги "Шагай вперед, мой караван... (СИ)"

Автор книги: Элеонора Мандалян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 28 страниц)

Переступив порог, гости сразу оказались посреди комнаты на мягко пружинящем под ногами карпете. Комната была совсем небольшая. Справа, через барную стойку, к ней примыкал закуток, выполнявший роль кухни. Дешевый узкий диван, кресло, журнальный столик и телевизор – вот и вся меблировка комнаты.

Озадаченно оглядевшись по сторонам, Лана перевела на сына растерянный взгляд. Вид у девочек был еще более жалкий. Пегги предусмотрительно юркнула на кухню. Левон разглядывал пустые стены с таким интересом, будто на них размещалась музейная экспозиция.

– Не расстраивайтесь так, – улыбнулся Давид, открывая не замеченную ими дверь. – Тут еще одна комната. Наша спальня. А за ней есть балкон.

– Можно взглянуть? – оживилась Вика.

– Валяй. Только не расшиби нос. Там раздвижные двери и сетка... Да вы садитесь. Отдыхайте. А я принесу оставшиеся вещи и закрою машину.

Все трое и вернувшаяся с разочарованным видом Вика так и остались стоять посреди комнаты. Пегги гремела на кухне посудой.

– Кажется, она собирается нас кормить, – шепнула Вика. – Хотела бы я знать, на чем.

– А я хотела бы знать, где мы будем спать, – вставила Инга.

– На полу, – весело ответил Давид, появляясь в дверях. – Смотри, какой он мягкий.

Обиженно сверкнув глазами на неудачную шутку брата, Инга спросила:

– Ну а наши вещи? Сейчас ты скажешь, что они останутся в чемоданах? Ведь у тебя тут нет ни одного шкафа.

– Заблуждаешься, сестренка. Вот, смотри. – Он шагнул в спальню, единственным убранством которой был широкий двойной матрац на колесиках да тумбочка с дешевенькой настольной лампой, и с видом мага-волшебника потянул за какую-то ручку. Добрая половина стены с грохотом отодвинулась, обнажив глубокий полупустой клозет. – Видишь, сколько места. Всем хватит.

– А туалет у тебя есть? – жалобно спросила Инга. – Или он общий, в коридоре?

– Bathroom – моя гордость! – заявил Давид, распахивая узкую дверь в изголовье кровати. – Иди, обследуй первая, – предложил он сестре. – Выключатель слева.

Инга нащупала выключатель, щелкнула им и в следующую минуту отскочила от двери. Вместе со светом возник вибрирующий натужный гул.

– Что это!?.

– Деревня ты моя. Свет и вытяжка включаются одновременно.

– Вытяжка?.. Так ведь ночью зайдешь, весь дом перебудишь.

– Ночью спать надо, а не по туалетам шастать.

Вика украдкой заглянула на кухню: Пегги, домыв скопившуюся в раковине грязную посуду, запихивала ее в шкаф. Никакой еды ни на столе, ни на плите видно не было.

– Ну, вы распаковывайтесь, умывайтесь с дороги, отдыхайте, а я мигом, – сказал Давид и, посовещавшись с Пегги, исчез.

– Куда это он? – спросила Вика.

– Понятия не имею, – отозвалась сестра.

Последовав совету Давида, вновьприбывшие по очереди посетили ванную комнату, пользуясь одним и тем же полотенцем, которое им удалось там обнаружить. Пегги тем временем включила телевизор и уселась прямо на полу, видно, решив предоставить гостям все сидячие места. На диване и кресле вполне можно было разместиться вчетвером, но Вике понравилась идея Пегги и она плюхнулась рядом с ней на мягкий карпет, посмеявшись над своей неуклюжестью.

На экране шел какой-то комикс, то и дело прерываемый неестественно однообразными взрывами смеха за кадром. Пегги жадно ловила каждое слово и тоже смеялась, только беззвучно. Остальные, ничего не понимая, молча скучали... Дверь распахнулась, и на пороге появился, наконец, Давид с большим прямоугольным свертком в руках.

– Ну что, гости мои дорогие, заморил я вас голодом? Айда все на балкон! Обедать будем. Peggy, come on, help me.

Гёрлфренд, не проявляя особого рвения, поднялась и последовала за Давидом. Через несколько минут его зов повторился:

– Прошу всех к столу!

Стол был складным и пластмассовым. В комплекте с двумя узкими длинными лавками он едва помещался на тесном балкончике, упиравшемся в стену соседнего дома. От раскаленной под солнцем стены шел удушливый жар. Сервирован стол был большой круглой пиццей “Паперрони”, несколькими банками “7up”, разовыми бумажными тарелками и стаканчиками.

– Sorry, я не держу дома стола, – сказал Давид, откупоривая бутылку темно– красного вина. – Он нам как-то ни к чему. Мы дома не едим. А если и перекусим, так на ходу, прямо на кухне. Все это,– он указал на стол и лавки,– я взял напрокат к вашему приезду.

– С ума сошел! – ужаснулась Лана. – Разве можно так питаться! Ты же заболеешь.

– Ну что ты, мама. Зачем нам тратить время на готовку дома, когда на каждом шагу кафе, fast food, ресторанчики.

Лана лишь покачала головой, но перечить не стала.

Пегги пододвинула к Давиду бумажные стаканы, и он разлил в них вино.

– С приездом! – жизнерадостно провозгласил он. – Ужасно рад вас всех видеть. Соскучился до чертиков. Больше меня не будет глодать чувство одиночества. За наше воссоединение. Ура.

Покончив со своим куском пиццы, Пегги поднялась.

– Okay, guys. I’m gonna to leave now, – проговорила она нараспев, жуя слова.– It was nice to meet all of you. Bye to everybody.

Гости скорее догадались, чем поняли из ее слов, что гёрлфренд уходит, и, радуясь в тайне тому, что смогут остаться своей семьей, с чрезмерной приветливостью заулыбались ей. Проводив Пегги до дверей, Давид вернулся на балкон:

– Мы решили, что будет лучше, если она пока поживет у своих, – объяснил он. – Папа с мамой смогут спать в спальне. Постель там широкая. – Уловив вопрос в глазах девочек, он продолжил: – Вика или Инга устроится на диване в living room. И еще я взял напрокат две раскладушки. Так что все будет Okay. Разместимся.

Сгустились сумерки, а вместе с ними пришла и прохлада. Сразу стало легче дышать. Собрав со стола бумажную посуду вместе с остатками пиццы, Давид бросил ее в мусорный бачок в углу балкона.

– А что, удобно, – заметила Вика. – Не надо ни мыть, ни вытерать, ни раскладывать по местам.

– Америка – страна рациональная, – сказал Давид. – Здесь все устроено так, чтобы быт не довлел над человеком.

Какое-то время сидели молча. Беседа не клеилась. Слишком разительное несоответствие ожидаемого и увиденного действовало удручающе.

– Хотите, я найду вам что-нибудь по телеку? – предложил сестрам Давид.

– Хотим! – оживились те, вскакивая.

Через несколько минут он вернулся к родителям, сел напротив, с грустной иронией заглянул им в глаза:

– Я вас сильно разочаровал?

– Не то слово, – не удержалась Лана.

– Меня ты нисколько не разочаровал, – ответил за себя Левон. – Начинать с нуля в чужой стране одному всегда трудно.

– Но ведь ты писал нам, что нашел работу по специальности.

– И я не обманывал вас. Я действительно работаю в строительном бизнесе.

Видя, что эта тема неприятна сыну, они попытались от нее уйти.

– Скажи, Давид, – осторожно начала Лана, – с Пегги у тебя это серьезно?

– А что ты называешь серьезным?

– Ну-у... собираешься ли ты на ней жениться?

– Так мы уже живем вместе, мама.

– Это не одно и то же, согласись.

– Ты еще не врубилась, что мы в Америке, в свободной стране. Женаты, не женаты, какая разница. Люди должны быть вместе, пока им этого хочется, пока им друг с другом хорошо и приятно.

– Вот как? И никаких обязательств?

– Обязательств?!. Разве можно любить по обязанности?

– А если будут дети?

– Дети будут только в том случае, если мы убедимся, что хотим остаться вместе, что способны вырастить их и поставить на ноги. Свадьба и регистрация в мэрии не самоцель.

– По-моему наш сын рассуждает вполне логично, – улыбнулся Левон.– По крайней мере глупостей он явно не натворит. Не хорошо только, что Пегги пришлось из-за нас уйти.

– It’s OKay. Don’t worry.

– Как я погляжу, ты свободно уже владеешь английским, – заметил отец.

– Да нет, куда там. Просто привычка вставлять расхожие слова и фразы. Извини. А впрочем, к языку вам так или иначе придется привыкать. Без этого здесь шагу не сделаешь. Вы, наверное, устали с дороги, к тому же поменяли день на ночь.

– Да, если честно, глаза слипаются, – не стал отрицать Левон.

– Ваша постель чисто застелена. А о нас троих девчонки, я думаю, позаботятся. Вы не обидитесь, если с утра я уйду на работу? У меня срочный заказ. Не хотелось бы его терять. Найти заказ здесь – уже половина дела. Иногда месяцами сидишь без работы. А тут, как на зло... или на счастье, подвалило.

– Нет проблем, – заверила сына Лана, в глубине души затаив обиду. После такой долгой разлуки можно было бы несколько дней посвятить родителям и сестрам. Пообщаться, что-нибудь показать. Неистребимый советский подход мешал ей здраво осмысливать новую ситуацию.

Видимо чувства Ланы, независимо от нее, отразились на ее лице, потому что Давид сказал виновато:

– Мы наверстаем все на weekend. Хорошо, мама? Sorry.

– Во сколько ты уезжаешь на работу? – поинтересовался Левон. И, предвидя возражения сына, тоном, исключающим отказ, твердо добавил: – Я хочу поехать с тобой.

Давид явно смешался. Даже, как показалось Лане, покраснел слегка.

– Папа! Это неразумно. Ты только что с дороги. Вам еще предстоит аклиматизация. Ухожу я чуть свет. Умоляю, выспись как следует. Тебе там даже присесть негде будет.

– Когда ты уходишь?

– В шесть.

– Ну посмотрим. Как говорится, утро вечера мудренее. Если просплю, значит так тому и быть.

Сложив у стены складные стол и скамейки, Давид кое-как втиснул на балкон раскладушку, наотрез отказавшись спать в living-room, чтобы не стеснять сестер.

– Знали бы заранее, что наш сын живет в таких ужасных условиях, что мы его так стесним, не приехали бы, – вздохнула Лана, тщетно пытаясь приладить под голову узкую длинную подушку.

– Условия ужасные для пятерых. А для двоих вполне терпимо, – возразил Левон уже сквозь сон.

– Да о чем ты говоришь! У него же абсолютно пустой дом. Разве так мы его растили?

– Мы тоже не с пуховых перин стартовали. Были б руки да голова. Да запас времени впереди. А вещи – дело наживное.

Долго еще Лана вертелась и вздыхала. Ее мальчик, ее бедный мальчик, сбежав от отечественной разрухи и беспредела, оказался в более худших условиях, чем имел там, у себя на Родине. И эта анемичная филиппинка под боком. Ну разве они пара. Разве таким она видела его будущее.

Глава 3

Как ни старался Давид неслышно проскользнуть мимо родителей – даже решил не умываться дома, чтобы их не разбудить – но отец, как солдат по боевой готовности, тут же поднявшись, принялся натягивать брюки.

– Па-па, пожалуйста... – взмолился Давид.

– Тсс, – приложил палец к губам Левон.– Я тебя не задержу.

Солнце еще только вставало, но на улицах Лос-Анджелеса и на фривее уже было полно машин. Две правые полосы практически полностью забаррикадирова– ли огромные траки, каждый из которых был размером с железнодорожный вагон.

Они проехали уже около часа, когда Давид, хранивший всю дорогу угрюмое молчание, свернул на exit. Миновав несколько пустынных улиц, он остановил вен перед частным домом. Вылез из машины так, будто приехал один, и, не взглянув на отца, пошел по driveway к подъезду. Отперев своим ключом дверь, он все-таки обернулся. Отец стоял, прислонясь к машине:

– Я приехал в Америку, к сыну, не для того, чтобы сидеть сложа руки. Я хочу, чтобы мы работали вместе. Чтобы ты взял меня в дело.

Давид мрачно усмехнулся: – Заходи, коль не шутишь.

Левон вошел внутрь дома. Пол, вровень с землей, был забетонирован. Под стеной гора коробок с паркетом и листы фанеры. У входа стопки керамических плиток. Рядом с закопченой дырой камина прямоугольные куски зеленого мрамора...

– Вчера, до вашего приезда успел закончить стяжку, – сказал Давид, не глядя на отца, – и забросить сюда все это... Ты уж, отец, извини, отвезти тебя через часок– другой обратно не смогу. Далековато. Придется тебе весь день со мной провести.

– Вот и прекрасно. Это именно то, чего я хотел.

– Да здесь же даже присесть не на что! Ты не выдержишь.

– Как это не на что. Вот. Чем не лавка? – Левон сел на стопку паркетных коробок.

– Ну как знаешь. Я сразу возьмусь за дело. А то не успеваю.

Давид снял рубашку, натянул на себя рабочие штаны, поверх них – толстые наколенники, взял огромный тюб с готовым раствором и, ползая на коленях, принялся выкладывать керамическую плитку у порога дома. Левон машинально следил за тем, как он, используя какие-то крохотные приспособления, четко соблюдает бороздку между плитками.

– И все это ты делаешь один?

– Последние полгода да, – отозвался Давид, не поднимая головы. – Юра, когда посылал мне вызов, говорил, что дело у него пошло, что ему не хватает только доверенного человека рядом. Обещал, что все будем делать сообща. С тем я и приехал, плохо себе представляя, какого характера работу он мне предлагает. У него и в Союзе-то наблюдались симптомы высокомерия и жестокости. Я думал, Америка его обломает. Не тут-то было. Встретил он меня вроде бы нормально, предложил, пока не осмотрюсь, пожить у него. Правда, это была не жизнь, а пытка. Деревянный топчан он поставил мне на патио. Ночью я дрожал от холода, а утром плавал в поту под прямыми лучами солнца. К тому же меня вечно мучило чувство голода – он и за столом был скуп. Работу мы, как он и обещал, делали на равных, вместе. Мы клали кафель, паркет, выкладывали камины. Но платил он мне копейки, как мексу-нелегалу, объясняя это тем, что он-де босс, что он достает заказы, а я всего лишь исполнитель, к тому же бесплатно пользующийся его гостеприимством. Я бы смирился и с этим. Деваться-то было некуда. Но вел он себя с каждым днем все безобразнее – унижал, издевался, всячески подчеркивая мою от него зависимость. Наконец, я не выдержал. Решил, что лучше спать под мостом и подыхать с голоду, чем терпеть все это. Один раз утром я встал и, никому ничего не сказав, ушел, в буквальном смысле, куда глаза глядят.

Давид умолк. Отец уперся свинцовым взглядом в пол, ощущая странное окаменение во всем теле.

– Что было потом? – наконец, выдавил он из себя.

– Не спрашивай. Не люблю плакаться. Худо было. Хуже, наверное, не бывает. Думал, пропаду совсем. Спасибо Пегги. Она меня приютила. Отхаживала и приводила в чувство месяца два. Я дал объявление в русскую газету, благо это стоит там копейки. Недели через две получил первый заказ и потихоньку начал работать самостоятельно. Я благодарен Юре за преподанный урок и за навыки, которых ему у меня не отнять. Видишь, мы с Пегги даже снимаем теперь квартиру, на пополам.

– Почему мы ничего не знали? Почему ты не обратился ко мне за помощью? Наконец, почему не вернулся домой?

– Во-первых, возвращаться было не на что. А во-вторых, это был вопрос принципа. Я должен был проверить, на что гожусь сам, без папы и мамы. Наверное, жизнь специально время от времени устраивает нам такие испытания. Разве тебе всегда было хорошо и сытно? Разве у тебя не было в жизни трудностей? И разве ты не сам преодолевал их?

– Не скрою, слушая тебя, я испытываю чувство гордости, что у меня такой сын. Но от этого боль не становится меньше... Так вот какую роль сыграла в твоей жизни эта хрупкая девчушка... А чем она занимается?

– Пегги работает в Mays’s – большом престижном магазине в Shoping Center, и учится. Она и меня заставила взять вечерние классы в их колледже... Ну вот, с кафелем порядок. Теперь очередь паркета. – Он с явным усилием разогнулся и не сумел сдержать стон. – Подводят проклятые колени. Столько на них ползал, что даже по ночам отекают и болят.

– Присядь-ка рядом со мной, – попросил Левон.

– Извини, пап, не могу. Прогораю со сроками. А заказчик этого не любит.

– Ничего. Присядь.

Давид повиновался и, морщась от боли, опустился рядом с отцом на кипу паркета.

– Уезжая в Америку, – начал Левон, – мы, как ты знаешь, продали нашу дачу в Загорянке. Купил ее, вместе с садом и собакой, один предприимчивый немец, открывший в наших краях колбасную фабрику. Так что у нас теперь есть 100 тысяч долларов. Как ты думаешь, сможем мы на них купить в кредит два дома – тебе и нам?

Давид задумчиво посмотрел на отца.

– Сможем, конечно. Но лично я этого делать не стал бы.

– Почему?

– Мне дом пока не нужен. На данном этапе меня вполне устраивает то, что есть. Здесь очень опасно прыгать выше собственной головы – можно шею свернуть. Ты хочешь помочь мне?

– Я не могу равнодушно смотреть на то, как ты живешь и чем зарабатыва– ешь свой хлеб.

– Okay. Я не стану отказываться от помощи. Она мне действительно очень нужна. У тебя есть немного денег? Тогда помоги мне открыть свой легальный бизнес. Я зарегистрирую корпорацию, открою счет в банке, сниму помещение под офис, дам рекламу на yellow page, найму пару рабочих. Они будут выполнять черную работу, а я – находить заказчиков, подписывать контракты, делать эскизы дизайна... И вот когда у меня дело пойдет и расширится, я сам смогу купить себе хороший дом с бассейном, приличную машину и многое другое.

– А сколько нужно денег, чтобы раскрутить такой бизнес, как твой?

– ...Не много. Думаю, тысяч 25-30 вполне достаточно.

Левон повеселел: – По рукам! Считай, что они у тебя есть.

– Спасибо, отец. Вот закончу через неделю этот заказ и займусь вами. У нас с тобой целая куча дел по вашему обустройству. Девочкам надо сдать тесты, чтобы записаться в школу.Тебе и маме хорошо бы найти работу. Всем вам надо получить social security number.

– А что это такое?

– Порядковый номер, без которого в Америке жить нельзя. Своего рода код. По нему в считанные минуты можно получить о человеке исчерпывающую информацию, то есть вычислить его и просветить, как на рентгене. При заполнении любой анкеты, при поступлении на работу или учебу, при визите к врачу, при любом письменном или устном обращении первый вопрос – Ваш Social Security number? Без этого никто с тобой даже разговаривать не станет.

– Как в концлагере, что ли?

– Ну что ты. Это свободная страна свободных граждан, – усмехнулся Давид. – Так. Дальше. Наша первостепенная задача – получить вид на жительство. Ты наверняка слышал, что Америка разыгрывает green-cards по лотерее.Я уже второй год заполняю на себя и на вас бумаги и отправляю их по инстанции. В прошлом году мы все пролетели. Посмотрим, что будет в этом. В сентябре ожидается очередной розыгрыш. Еще вам с мамой нужно обязательно сдать экзамены на Driver Licence – водительские права, и купить машину.

– Что за необходимость такая? Разве мы не можем, как все, пользоваться тролейбусами, автобусами, метро?

– Дело в том, что городской транспорт в Лос-Анджелесе, мягко выражаясь, дефективный. Здесь, к примеру, тролейбусов и трамваев нет вовсе. Есть одна недостроенная ветка метро, по которой, с интервалами электрички, бегают трехвагонные поезда. Практически весь городской транспорт это автобусы, но и они ходят не часто и не везде. Чтобы добраться куда-нибудь, иногда приходится сменить несколько автобусов. Так что, если “как все”, то без машины вам ну никак не обойтись. Причем, в идеале, у каждого должна быть своя.

Отец только присвистнул.

Глава 4

Левон и Лана сообща изучили правила вождения и, успешно сдав в DMV driving test, получили водительские права. А это означало, что можно, наконец, купить машину и не быть больше пленниками тесной унылой квартиры. В один прекрасный день Давид ворвался в дом, как шаровая молния, и с порога, размахивая какой-то бумажкой, закричал:

– Мама! Папа! Сестрички! Пляшите! Победа!

– Кто победил? Кого? – Левон, читавший русскую газету, поднял очки на лоб, вопросительно глядя на сына. – С немцами вроде бы мы давно уже разобрались.

– Вы выиграли грин-карту! Все четверо! Всей семьей! Просто чудо какое-то. – Давид сиял.

– Погоди, погоди, сынок. А ты? – спросил Левон.

– А я пока опять пролетел, – махнул рукой Давид. – Ничего. Подождем еще. Не представляете, какая это удача. Здесь люди по десять лет ждут, и то не у всех получается. Даже на всякие махинации идут. Но чтобы вот так сразу! Собственно, грин-карту выиграл папа. Ну а жена и дети, как члены одной семьи, приплюсовы– ваются уже автоматически.

– Я что-то не понимаю, Давидушка, – перебила его Лана.– Разве ты не наш сын?

– К сожалению, этот закон распространяется только на детей, моложе 21 года. А мне уже 23. Так что я сам по себе.

Давид был очень занят. И воодушевлен. Он теперь выглядел совсем иначе, чем в день их приезда – исчезли мрачная замкнутость и растерянность. Он стал общительнее, веселее, разговорчивее. Шутил с сестрами. Ластился к матери. Лана радовалась, что перед ней снова ее прежний сын. И даже лучше прежнего. В нем не осталось и следа от юношеского эгоизма, избалованности. Несмотря на свою занятость, он умудрялся для всех находить время. Старался решать многочислен– ные вопросы и проблемы, то и дело возникавшие на пути их нелегкого внедрения в чуждую им, новую среду. Бывшему советскому гражданину даже в голову не могло прийти, каким количеством тонких и толстых нитей опутан якобы свободный американец, как сосчитан, прослежен и измерен каждый его шаг. Дотошные эмигранты предпринимали отчаянные попытки разобраться во всей этой паутине. Истинные же американцы могли прожить в своей стране всю жизнь, даже не попытавшись понять, как действует механизм, частью которого они являются.

К своему ужасу, Лана обнаружила, что вся одежда, все постельное белье в шкафу и на полках у сына не глаженные. Более того, их, как оказалось, и гладить– то было нечем. Она заставила Давида взять ее в магазин, сама купила утюг и гладильную доску и ликвидировала это “вопиющее безобразие”.

– Мамочка, солнышко! – таял от удовольствия Давид, надевая по утрам идеально отутюженные рубашки. – Я снова чувствую себя человеком! Пегги пыталась убедить меня, что утюг в Америке – nonsense. Что по-настоящему деловые люди не опускаются до траты драгоценного времени на такие ничтожные мелочи, как складка на одежде, а попросту не замечают их.

Да, на быт, судя по всему, Пегги размениваться не хотела. Но, несмотря на то, что приезд семьи Давида внес в ее жизнь существенные неудобства и осложнения, для его сестер у нее время находилось. После работы она заезжала за ними на своей старенькой Хонде и везла показывать город. Заканчивалась прогулка обычно в каком-нибудь Fast Food или в кинотеатре с пакетом pop-corn и огромным бумажным стаканом ледяной pepsi-cola. Девочкам такое приобщение к “настоящей” американской жизни ужасно нравилось. Они ждали Пегги с нетерпением, с каждым разом проникаясь к ней все большей симпатией. Благодаря ей английский у Инги и Вики быстро продвигался.

Шли последние недели летних каникул, и скоро Пегги уже не сможет уделять им свои вечера. Но с наступлением осеннего семестра и у сестер не будет свободного времени. Обе начнут учиться в High school, которая, к счастью, располагалась в пяти минутах хотьбы от дома Давида.

Инга считала каждый день, отделявший ее от занятий, веря, что как только она переступит порог своего нового класса, для нее начнется по-настоящему интересная жизнь, полная волнующих событий и увлекательных встреч. Ей не терпелось почувствовать себя американкой.

У Вики, казалось, на этот счет иллюзий не было. А кроме того, она жила в ином мире, очень глубоком, сложном и до конца ею не осознаваемом. Когда на улице было нестерпимо жарко и никто не рисковал высунуть нос на раскаленный балкон, Вика находила там уединение. Забившись в угол, где чудом сохранялся крохотный клочок тени, она записывала в свой дневник стихи-раздумья, полные любви к миру, к людям и какой-то странной вселенской патетики, самопроизволь– но изливавшейся на бумагу.

Лана никогда не отождествляла себя с породой женщин семейства домашних и, в принципе, терпеть не могла всё, что было связано с хозяйством и домом. Но на сей раз она буквально лезла из кожи вон, изощряясь в приготовлении разнообразных блюд, бросив на это благое дело весь свой – застойный на данном этапе – творческий потенциал. Уж очень ей хотелось компенсировать сыну два тяжелых года, прожитых им едва ли не впроголодь. Хотя осуществлять задуманное было совсем не просто. Купить-то можно было все, что душе угодно, вплоть до птичьего молока, а вот сообразить, где и на чем готовить – гораздо сложнее. Тесный закуток у входной двери, который лишь символически можно было назвать кухней, казалось, меньше всего для этого подходил. Тем не менее, всякий раз, устраиваясь после работы за взятым напрокат столом, Давид блаженно жмурился, с обожанием глядя на мать, и мурлыкал слова благодарности. Лана тотчас начинала прикидывать в уме, а что бы такое-этакое придумать на завтра.

– Конечно, для любимого сына ты готова весь день проторчать на кухне, – ехидничала Инга, уплетая обед. – Небось когда мы просили тебя приготовить нам что-нибудь вкусненькое, ты всякий раз ссылалась, что занята.

– А разве я не была занята, дочка-колючка? Кто ездил каждый день на работу? Кто возил вас в школу и из школы? Кто держал на себе весь дом и сад впридачу?

Как минимум дважды в неделю Пегги обедала вместе с ними. Нахваливая материнскую стряпню, Давид бросал на нее выразительные взгляды. А однажды, не удержавшись, напрямую сказал: “Увидела, sweet heart, что значит настоящая женщина в доме? Учись.”

Как только Давид усаживался перед телевизором, Инга пристраивалась позади него с расческой в руках и припрятанными лентами в кармане и принималась возиться с его по-девичьи длинными волосами. Сначала она их долго, тщательно расчесывала или начесывала, потом выкладывала в замысловатые прически или заплетала косички – иногда одну, иногда две, а то и сразу десяток, под шумок вплетая в них разноцветные ленты и завязывая бантики. Давид не сопротивлялся и все терпел. Возня сестры с его волосами действовала на него расслабляюще и успокаивающе, как массаж.

Глава 5

Очень скоро выяснилось, что в Лос-Анджелесе полно знакомых, опередивших их по части эмиграции. Знавшие Левона как “крупного начальника” и не успевшие еще избавиться от болезни, именуемой чинопоклонством, они спешили пригласить их в гости, оказать внимание, поделиться приобретенным опытом, дать дельный совет, похвастаться своими достижениями или поплакаться на трудности и неудачи. А по сути, как скоро поняла Лана, за всем этим стояло одно, осознанное или неосознанное, стремление оказаться поближе друг к другу – так сбиваются в кучку щепки, попавшие в водоворот. Обычно после подобных общений у Ланы оставался привкус во рту и осадок на душе.

В тот вечер их пригласили к себе бывшие соседи по дому на Котельнической набережной, с которыми они случайно столкнулись в супермаркете – довольно приятная замужняя пара, Анна и Сергей, уже четыре года жившие в Америке. Собрав небольшую компанию из своих друзей, они устроили в их честь настоящий пир.

Рассказывая Левону о присутствующих, хозяин неизменно пользовался, в качестве характеристики, их “союзными” заслугами и регалиями: этот в прошлом декан университета, тот профессор, у этого жена юрист, а тот – и вовсе академик. И ни слова о том, чем они занимаются здесь, в Америке, чем зарабатывают себе на жизнь. Лишь один гость составил исключение.

– Виталий Гофман – наш самый незаменимый человек, – сказал Сергей, представляя высокого, холеного мужчину средних лет с красивой проседью в густой черной шевелюре. – Он доктор. И все мы его пациенты.

Несмотря на респектабельный вид и явное мужское обаяние, доктор не произвел на Лану положительного впечатления.Зато его супруга понравилась ей с первого взгляда. Аристократическая внешность, полные достоинства манеры, спокойная, этакая глубинная уверенность в себе. Сергей назвал ее Натель. Надо понимать, Наталия – Ната, Нелли, Натали. Я хотела бы с ней подружиться, отметила про себя Лана и очень тому удивилась. Она не смогла припомнить, где и когда в последний раз у нее возникало подобное желание.

Ощущая себя инородным телом в чуждой ей по духу среде, Лана между тем не без любопытства наблюдала за своими соотечественниками. Она не могла отделаться от мысли, что все присутствующие, включая хозяев, разыгрывают перед ними некий фарс. Они оживленно переговаривались, шумно смеялись, обсуждали какие-то местные проблемы – “шапинги”, “сэлы” в “молах”, “аутлетах” и на “плазах”, пересыпая речь английскими словечками. Ну почему, почему все эти люди, все эти умные, светлые головы, должны были оказаться здесь, за тридевять земель от родного дома. Почему они должны разыгрывать из себя американцев, которыми, увы, никогда не станут, – с надрывом думала Лана, забывая, а точнее, не желая признать, что сама становится частью этой, “чуждой ей среды”.

Начало застолья прошло в мажорных, приподнятых тонах, по-прежнему больше смахивавших на шоу. Сергей не скупился на напитки, и гости, постепенно утрачивая самоконтроль, расслаблялись, становясь самими собой, не заботясь уже о том, какое впечатление они производят на вновьприбывших. Покончив с кухонными хлопотами, Анна подсела к Лане.

– Вам придется, милая Лана, как и всем нам, смириться с мыслью, что мы – потерянное поколение, – сказала она, красноречиво вздохнув. – Поколение, добровольно приносящее себя в жертву счастливому будущему своих детей. Лишившись Родины, мы ничего, кроме бытового комфорта, не обретаем взамен.

– Не-ет,– протестующе замотала головой Лана.– Не могу с вами согласиться. Это было бы слишком жестоко.

– Судите сами. Мы приезжаем сюда готовыми специалистами, зрелыми, состоявшимися людьми с определенными представлениями о самих себе. Мы знаем, на что способны и чего стоим. Но чтобы доказать это здесь, нужен хороший английский, которого у нас, как правило, нет. Большинство из нас не может прилично объясняться даже в продуктовом магазине. Вот тут-то и начинается самоуничтожение себя как личности, когда осознаешь вдруг, что для этой страны ты ноль без палочки, и никому весь твой предыдущий опыт не нужен.

А вот доктор Гофман, он молодец! – добавила Анна, с обожанием глядя на своего самодостаточного гостя. – Проявил волю и настойчивость. И теперь пожинает плоды. Он был практикующим врачом у себя на Родине. Приехав сюда, оказался ничем, как все мы. Спрятав самолюбие в карман, пошел работать простым санитаром в госпиталь. А по ночам учился. За три года сдал все экзамены и получил лайсенс врача. Теперь имеет свою медицинскую практику. Взгляните, какой у него довольный вид. Еще бы! Вилла на вершине холма. Три шикарные машины в гараже. И все это достигнуто собственным трудом. Хотя... – она понизила голос до еле слышного шепота. – За такой короткий срок обычный врач не может так высоко взлететь. Наши эмигранты – народ изворотливый.Умеют находить бесконтрольные лазейки в американских законах.

– А его супруга? Чем она занимается? – перебила ее Лана.

– Натель?.. Спросите что-нибудь полегче. Никто из нас этого толком не знает. Проще всего было бы предположить, что рядом с преуспевающим мужем можно не заниматься ничем. Но Натель к числу таких жен явно не относится. Она, как бы это выразиться... Загадка своего рода. Вещь в себе.