Текст книги "Шагай вперед, мой караван... (СИ)"

Автор книги: Элеонора Мандалян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 28 страниц)

– Не скучаешь там одна, без нас? – спросила она дочь, чтобы завязать с ней разговор.

– Да разве я одна. Кругом столько молодежи. И потом, я вся в книгах. Они совершенно не оставляют мне свободного времени... Ты хочешь меня о чем-то спросить, мама?

– Конечно хочу. Ты устроила нам вчера очередной бенефис. Я не могла уснуть всю ночь.

– Не волнуйся за тетю Натель. Она с этим справится.

– Ты так уверенно говоришь...

– Я просто чувствую, что все будет хорошо.

– Так же, как ты почувствовала, что она окажется у нас дома?

– Конечно. Ведь я сама позвала ее, – проговорила Вика таким тоном, будто речь шла о самых обыденных вещах.

– Может и нашу с ней встречу устроила ты? – В тоне Ланы помимо ее воли проскользнула досада.

– А что, разве ты не рада?

– Ты меня с ума сведешь. Как давно ты обнаружила в себе все это?

– Что “это”?

– Вот такие неординарные способности.

– А чем они неординарные? По-моему, все нормальные люди должны обладать ими. Они заложены в природе человека. Просто не каждый об этом знает. А потому не умеет пользоваться.

– Инга права, у тебя все просто.

– “Просто” – единственный путь, чтобы все получалось. Знаешь, мне кажется, например, что всё гениальное проявляется радостно и играючи. А стоит на чем– то заклиниться и, бейся хоть головой об стенку, ничего не получится. Потому что, когда ты напрягаешься, ты уже не проводник, а сопротивление в цепи.

– О каких цепях и проводниках ты говоришь?

– А я знаю, – звонко рассмеялась Вика, будто новогодние колокольчики рассыпались по полу. – Ты так серьезно все воспринимаешь. Я и сама иногда не понимаю, что несу. Откуда-то приходит на ум, а я, как попугай, повторяю. Забавно, правда.

– Как когда ты лечила Натель?

– Ага. Только я ее не лечила. Я ее перепрограммировала. Лечить себя она будет сама. Мамуль, пожалуйста, давай поговорим о чем-нибудь другом.

– Например?

– Например о нашем кампусовском магазине, в котором абсолютно все имеет эмблему Беркли – от одежды до посуды. Кстати, следующий раз я вам с папой привезу в подарок чашки. На одной будет крупно написано “Berkeley MOM”, на другой “Berkeley DAD”, чтоб не путали и обо мне думали, когда будете пить чай... О! Кажется, подъезжаем.

Глава 25

Лана сидела над рукописью. Обе корректорши умчались накрывать столы – к концу рабочего дня в редакции намечалось крупное мероприятие по случаю 60-летия Нерецкого. Лане никак не удавалось сконцентрироваться, и это ее нервировало. Мысли, как чужие голуби на голубятне, так и норовили упорхнуть.

Зазвонил телефон.

– Ал-ло-о,– послышался в трубке загробный голос – глуховатый, тягучий, с пришептыванием. – Могу я поговорить со Светланой Прокофьевой?

– Я вас слушаю, – рассеянно отозвалась Лана, одновременно дочитывая обзац.

– Я по поводу вашей статьи “Черная и белая магия”.

– Да? И что же вы хотите мне сказать?

– Мне не понравилось, как вы отзывались о колдунах. Вы сами с ними когда-нибудь встречались?

– С экстрасенсами и ясновидящими много раз,– сказала Лана, откладывая рукопись. – А вот с колдунами – Бог миловал.

– Оно и видно. Иначе вы были бы осторожнее. Колдун – существо опасное. Его лучше не задевать.

– Это похоже на угрозу.

– Ну что вы. Всего лишь предостережение.

– Кто вы? Назовитесь. Вы не представились.

– Зачем вам мое имя.

– Простите, но на беседы с анонимными оппонентами у меня нет времени.

– Если я скажу вам, что я и есть колдун, этого будет достаточно?

– “Если скажете” или колдун?

– Да, Светлана. Вы разговариваете с настоящим, практикующим колдуном.

– Забавно. И что дальше? Вы хотите наслать на меня порчу?

– Упаси Бог!

– “Упаси Бог”? Колдуны тоже апеллируют к Богу?

– Так это смотря какие колдуны – белые или черные.– Играя всеми регистрами голоса, анонимный колдун стремился то ли напугать, то ли обворожить Лану. Напугать ее было не так-то просто. Обворожить – еще сложнее.

– Вы меня извините, господин Колдун, – обронила она холодно, – я очень занята. Вы еще что-то хотели мне сказать?

– Судя по вашим статьям, вы человек, в магических делах осведомленный. У меня есть для вас кое-что любопытное.

– Что именно?

– Любительские фотографии, на которых запечатлелось нечто, чему наука не может дать объяснения. И я, признаться, тоже. Мне хотелось бы услышать ваше мнение.

Лана заинтересовалась. Она предложила колдуну зайти с фотографиями на следующей неделе в редакцию.

В комнату, как цунами, ворвалась рекламный агент.

– Ну чего ты тут расселась! Сабантуй уже начинается. Всё без нас съедят.

Положив трубку, Лана подошла к зеркалу, чтобы поправить волосы.

– Слышала последние новости? Наш босс собрался продавать газету.

– И что теперь с ней будет?

– С кем?

– Не с кем, а с чем – с газетой.

– Посмотрите на нее! Ее волнует судьба газеты! – вкладывая в каждое слово максимум эмоций и театрально жестикулируя, вскричала Сильва. – Ты лучше подумай о том, что с нами со всеми будет.

– С тобой-то уж точно ничего. Тебя любой предприниматель с руками оторвет.

– Э-э, – отмахнулась Сильва.– Твоими б устами да мед пить. Ну пошли, пошли скорее. Шеф не любит, когда опаздывают.

Все уже собрались в компьютерной – в самой большой комнате редакции. Рабочие столы сдвинули в одну шеренгу и застелили красочными бумажными скатертями. Подобные застолья сотрудники устраивали обычно по большим праздникам. Женщины распределяли между собой, кому что дома готовить, мужчины обеспечивали выпивку, напитки, разовую посуду и хлеб. Стол, как правило, получался отменный, поскольку каждая из женщин старалась не ударить в грязь лицом. Благодаря им Лана ближе познакомилась с еврейской кухней, о которой раньше знала лишь понаслышке. Ей пришлись по вкусу фаршированная рыба, шейка и фаршмак. В исключительных случаях Нерецкий приглашал весь коллектив в ресторан.

– Ты должна попробовать мое сациви,– потребовала Сильва. – Вкуснятина необыкновенная. Я туда одних только грецких орехов три фунта бухнула.

– Обожаю сациви! – обрадовалась Лана.– Только как приготовить не знаю. Это ведь грузинская кухня.

– А у меня свекровь была тбилисская. Я тебя научу. Тут все дело в специях. Надо достать шафран и хмели-сунели. Понюхай, какой аромат. До полуночи возилась. А они, заразы, сожрут и даже спасибо не скажут...

– Сильвочка!– окликнула ее через стол Софа.– Твое сациви просто шедевр. Ты на этот раз себя превзошла.

– Смотри-ка, оценили, – расплылась в довольной улыбке Сильва. – Выходит, не зря мучилась.

Людмила Борисовна, самый старый работник редакции – бухгалтер и доверенное лицо Нерецкого, вспомнила, как они вдвоем с ним готовили первый номер “Авангарда”, который поначалу был обыкновенной газетой на четырех страницах. Как обходились без офиса, без компьютера, на одном лишь голом энтузиазме.

“Все как у нас сейчас,” – сказала про себя Лана.

Сильва что-то нашептывала Лане, комментируя каждое слово выступавшей.

– Ты можешь помолчать хоть несколько минут? – Не выдержала бухгалтерша.

– Все, ЛюдБор, все. Умолкаю. Я уже могила. Эм!– Сильва двумя руками зажала себе рот и выпучила глаза.

– Тебе бы комиком в цирке работать,– осуждающе покачала головой Людмила Борисовна и продолжила свою речь.

– Я тебе покажу комика в цирке, старая witch,– проворчала под нос Сильва так, чтобы только Лана могла услышать.– Конечно, нашли себе клоуна. Не будь я клоуном, да еще и эквилибристом впридачу, посмотрела бы я, что бы вы в конце месяца себе в карман клали.

– С ума сошла! – испуганно шепнула Лана по-армянски. – Прекрати!

– Пусть думает, что говорит, – сердито буркнула Сильва и вдруг безо всякого перехода вскочила, озарила лицо восторженной улыбкой и заговорила проникновенно-елейным голоском: – Дорогой вы наш Павел Владимирыч! Вы не берите в голову, сколько десятков лет за плечами.Главное, чтоб здоровье не изменяло и любимые женщины. А остальное все купим. Верно? Ваше имя вписано не только на первой странице нашего “Авангарда”, не только на титульных листах изданных вами книг – оно уже вписано в Историю! Ура нашему боссу! – Сильва залпом осушила свой бокал и брякнулась на стул так же порывисто, как и вскочила.

– Слушай, от тебя лучше пересесть, а не то ненароком спалишь,– опасливо покосилась на нее Лана.

– Тебе, подруга, это не грозит. Я сжигаю только врагов и любовников,– не полезла за словом в карман Сильва. А потом, разом сникнув и осев, заговорила своим естественным голосом:– Не понимаешь ты меня. Ой, не понимаешь. Знаешь, почему психую? Боюсь, с работы выпрут.А у нас еще дочери образование не закончили. Вовка, муж, в случае чего, один не потянет.

Глава 26

Давид несколько раз уже проезжал и проходил мимо Итальянского ресторана на San Fernando, присматриваясь снаружи, изучив часы его работы, проследив, в какое время и откуда выходят после закрытия повора и официанты. Потоптавшись перед входом и обругав себя за нерешительность, он толкнул широкие стеклянные двери и вошел.

До закрытия ресторана оставалось полчаса, и зал был почти пуст. В уголке у окна пожилая пара о чем-то возбужденно спорила или ругалась.Давид сел за первый попавшийся столик. Карина не первый раз видела его, фланирующим перед рестораном. Заметила и на этот раз, еще до того, как он вошел. Стоя за занавеской, она медлила, не выходя в зал.

– Карина! В чем дело?– послышался за ее спиной голос хозяина, говорившего по-английски с сильным акцентом. – У тебя клиент. Поскорее обслужи его. Кухня уже закрывается.

Кивнув, она подошла к Давиду.

– Добрый вечер, сэр. Что желаете?

Он хотел было ответить ей шуткой, но заметив наблюдавшего за ними хозяина, сказал:

– Чашечку кофе и минеральную.

Одетая в форменную блузку и короткую прямую юбку с кокетливым кружевным фартучком поверх, официантка удалилась и уже через несколько минут поставила перед ним заказанное.

– Я буду ждать тебя в машине, на улице, позади вашего паркинга.

– Нет, Давид. Я устала и спешу домой.

– Я подвезу тебя.

– Пожалуйста, пей кофе и уходи. Мы закрываемся. И подвозить меня не надо. – Она снова скрылась за занавеской.

Не притронувшись ни к кофе, ни к воде, он оставил на столе деньги и вышел. Вернувшись в зал, Карина остановилась, закусила губу и помрачнела. Она убрала стол, за которым сидел Давид, и зашла в маленькую тесную комнатку переодеться. Перекинув сумочку через плечо, направилась было, по привычке, к задней двери для обслуживающего персонала, но, передумав, сказала хозяину:

– Я выйду сегодня через парадную дверь, Марио. Вы закроете за мной? Чао.

В этой части Сан-Фернандо, считавшейся центом Бэрбанка, подряд располагались всевозможные кафе, рестораны, магазинчики, кинотеатры, дискотеки. Здесь допоздна было оживленно и людно, особенно на уикенды. Карина попыталась затеряться среди беспорядочно снующей молодежи, но Давид выловил ее.

– Не-а, не удалось тебе от меня улизнуть, беглянка.

– Не делай глупостей, Давид, и меня не провоцируй. Ты – брат моей близкой подруги. Я не могу тебе нагрубить.

– А зачем мне грубить? Я так плохо себя веду?

– Хуже не бывает.

– Ты думаешь? – улыбнулся он. – Да постой же! Куда ты так бежишь?

– Не ясно разве? От тебя.

– От меня убежать можно. А от себя?

Она споткнулась, будто кто дал ей подножку. Ее щеки предательски запылали. Злясь на себя и на него, Карина резко остановилась.

– Давид, что ты хочешь? Зачем ты меня преследуешь?

– Мы не можем разговаривать на такие важные темы набегу. Предлагаю зайти куда-нибудь. Посидим чинно за столиком, побеседуем. Я, как ты наверное догадываешься, давно уже не мальчишка, чтобы бегать за тобой, караулить, выслеживать. Даю слово, если мы сегодня сообща решим, что этого делать не следует, я навсегда оставлю тебя в покое.

– Да? Ты это серьезно? Тогда пошли.

Оказалось, что после десяти на San Fernando открыты лишь дискотеки и стриптиз-клуб.

– Видишь, не получается нам с тобой поговорить. Лучше я пойду домой.

– Нет. Садись в машину. Тут совсем близко есть потрясающее место – Castaway, которое, я точно знаю, открыто до двух.

Пожав плечом, она покорно забралась в его вен. Не прошло и десяти минут, как они оказались на вершине холма. Ресторан под открытым небом спускался по склону террасами. От внутренних помещений его отделял огромный аквариум с морскими рыбами, будто разрисованными художником-абстракционистом. Между столиками горели костры, представлявшие собой врытые в землю каменные чаши, в которых весело плясали языки пламени. Внизу, под ними, в дрожащих струях воздуха, медленно остывавшего после дневного зноя, искрился огнями город.

Подошел официант.

– Есть что-нибудь будем? – спросил Давид Карину. – Ты не голодная после работы?

– Нет. Я не голодная, – жестко ответила она. И мы сюда пришли не время проводить.

– Ладно. Тогда для девушки, пожалуйста, Sour Apple Martini, а для меня – Comicadi on the Rocks. И обоим кофе.

– Что ты заказал? Я ничего не поняла, – сказала Карина, когда официант отошел.

– Всего лишь два коктейля – Мартини Кислое Яблоко – для тебя, и себе – Комикадзе на льду.

– Комикадзе! Надо ж такое придумать. А почему сам ресторан так странно называется? Насколько я знаю, сastaway означает “отверженный” или “пострадавший”.

– Точно сказать не могу, но лет пять назад он сгорел до тла от пожара. Как “Моби Дик”. Его отстроили заново. Может поэтому он теперь “Пострадавший”.

Карине было безумно хорошо сидеть здесь, под самыми звездами, вдвоем с Давидом у интимно потрескивающего огня. Ей меньше всего сейчас хотелось думать о его girlfriend и о том,что скажут о них другие. Вкусный, терпко-сладкий коктейль приятно кружил голову. Забыть обо всем и всех, и просто наслаждаться! Просто на несколько минут позволить себе быть счастливой. Но она взяла себя в руки и холодно проговорила:

– Слушаю тебя, Давид.

Он замешкался. Начало не способствовало разговору по душам.

– Если ты собираешься слушать меня только ушами, то у нас ничего не по– лучится.

– У нас в любом случае ничего не получится.

– Тогда мне нечего сказать тебе, кроме того... кроме того, что я люблю тебя.

Она вскинула на него свои умопомрачительные глаза.

– А как же Пегги?

– Пегги – замечательный человечек. Я многим обязан ей. Она протянула мне руку помощи в самый трудный период моей жизни. Нас, как два затерянные в океане корабля, прибило волной друг к другу, и это помогло нам обоим удержаться на плаву. Но... я говорю об этом тебе первой, я никогда не любил ее. И очень подоз– реваю, что и она меня тоже. Ты считаешь, что из чувства благодарности я должен остаться с ней на всю жизнь?

Помолчав, Карина спросила:

– А если бы ты не встретил меня?

– Я понимаю, что ты хочешь сказать.Ты права. Ты помогла мне разобраться в самом себе. Но это, в любом случае, должно было рано или поздно кончиться.

– Ты не понимаешь другого. Я не хочу, не имею права вставать между вами. Это было бы подло с моей стороны.

– А мне нужно знать только одно, любишь ты меня или нет.

Вместо ответа она спрятала голову в сложенных на столе руках и беззвучно разрыдалась. Радостно улыбаясь, он тихонько придвинулся к ней и зарыл лицо в ее мокрых от слез волосах.

– Спасибо, – ласково прошептал он.

Она подняла заплаканное лицо. Глаза ее мгновенно просохли.

– Это ничего не значит, Давид. Мне с детства внушали – чужого не брать.

– Хорошо. Дай мне время. Но обещай, что не будешь избегать меня. Я должен знать, должен чувствовать, что ты есть.

Она улыбнулась.

– Обещаю.

– И ты позволишь мне поцеловать тебя?

– Нет.

– В щечку.

– Уже очень поздно, Давид. Мои родители знают, когда я прихожу с работы, и наверняка волнуются.

– Да, да. Уходим. Официант!.. – Он лукаво улыбнулся: – Но по той дивной аллее, что у твоего дома, нам все равно придется снова пройти. Ведь я не допущу, чтобы так поздно ты шла там одна.

Глава 27

В промежутке между двумя “парами” Инга решила пройтись. Как всегда одна, отчего и настроение у нее было соответствующее. Студенты сновали между корпусами и бунгало, сидели на газонах, потягивая соду, листая книжки. Больше всего Ингу раздражало, как они одевались. Специально разодранные, выцветшие джинсы, не известно на чем держащиеся. Мятые Т-шёрт. У всех поголовно намозолившие глаза кроссовки или, что еще хуже, пляжные шлепанцы через большой палец на босу ногу. Постсоветских эмигрантов, изучавших в колледже английский язык, можно было безошибочно вычислить по одежде. Не перенимая местную, с позволения сказать, моду, они продолжали одеваться так, как привыкли это делать у себя – опрятно, нарядно и, как правило, со вкусом, если не считать, что вкус – понятие относительное.

Было время ланча, и к уличному кафетерию подкатило, как обычно, кафе на колесах или, как его здесь называют, cataring truck.Инга поспешила занять очередь. Позади нее встал молодой человек, на вид лет двадцати пяти. Когда ее очередь подошла, ей никак не удавалось разобраться с кофейными стаканчиками, сахарницами и молочниками, и он помог ей. По тому, как он был одет и с каким серьезным видом, без тени улыбки, оказывал ей незатейливую услугу, Инга догадалась, что имеет дело со своим соотечественником.Именно им давалась труднее всего американская улыбчивая непосредственность и этакая безотносительная доброжелательность ко всем и всему.

С трудом протиснувшись на железную лавку, приваренную к длинному железному столу, Инга разложила свой ланч и приготовилась приступить к трапезе. Сосед по очереди пристроился за тем же столом напротив.

– Do’t you mind? – на ужасном английском спросил он.

– Не возражаю, – ответила она по-русски и улыбнулась.

– О-о! Землячка! – обрадовался он. – Какой сюрприз!

– Здесь такие сюрпризы на каждом шагу. У всех наших тётенек и дяденек, независимо от возраста, открылась неудержимая жажда знаний.

– А почему бы ей не открыться, если государство платит за обучение да еще и дает стипендию.

– Тоже осваиваете ESL? – поинтересовалась Инга.

– Что такое ESL? – не понял он.

– English Second Language. Вновь прибывшие эмигранты берут этот курс, чтобы изучить язык.

– Ага. Врубился. Тогда вы угадали. Кстати, почему бы нам не познакомиться, раз уж мы разговорились. Меня зовут Гарри. А вас?

Инга изучающе оглядела незнакомца. Он ей определенно нравился. Высокий, подтянутый, фигура спортивная. Коротко подстриженные волосы густые, почти черные. Лицо интеллигентное. Вот только глаза... Они безусловно красивые – большие, темно-карие.Но есть в них какой-то колючий сарказм и даже жестокость. А может именно эта неординарность ее и привлекла в нем?

– Инга.

– Очень приятно. И откуда вы, Инга?

– Из Москвы.

– Гм... А я из Еревана.

– Вы тоже учитесь на этом... как его... ESL?

– Нет. Я пришла в колледж после High school. Возьму несколько юнитов и буду поступать в университет.

– Значит, в Штатах вы обосновались окончательно.

– Думаю, что да. Мама и папа работают. А сестра учится в Беркли, – добавила Инга с гордостью, пропустив лишь слово “младшая”. Взглянув на часы, она за– торопилась.– Ой, извините, опаздываю на урок.

– Мы с вами обязательно встретимся! – уже вдогонку ей крикнул земляк.

На следующее утро, как всегда, на городском автобусе Инга отправилась в свой ненавистный LACC. С трудом высидела две пары. Ей всё не нравилось здесь – похожие на советские школы корпуса, выкрашенные в унылый серый цвет стены, вытоптанные, плохо ухоженные газоны, а главное – состав студентов и педагогов. Ей не нравилось, что коридоры и скамейки забиты ее соотечественниками всех возрастов. Ну какое же это американское учебное заведение, с досадой думала она, если в одних с тобой стенах учатся старики и старухи, если со всех сторон звучит русско-армянская речь.(Другую она, видимо, просто не различала) А между тем, ее родная сестра студентка элитарнейшего университета, при одном упоминании которого у “наших” отвисает челюсть от зависти и изумления. Конечно же Инга понимала, что так распорядились не родители, не судьба, а сама Вика, своим горбом, своими мозгами прокладывая себе дорогу. Но только от этого легче на душе почему-то не становилось.

Погруженная в такого рода невеселые мысли, Инга встала в хвосте длинной очереди к cataring truck.

– Как поживаете, Инга,– услышала она у самого уха.

– Hi, Гарри! – Она обрадовалась, что ей не придется скучать, выстаивая эту очередь.

Ее новый знакомый выглядел франтом, разительно отличаясь от расхлябан– ных, нарочито небрежно одетых местных студентов. На нем были идеально отутюженные брюки цвета слоновой кости и черная в кремовую полосочку сорочка с кремовым галстуком. А на ногах не кроссовки, не саббо, не пляжные шлепанцы, а нормальная кожаная обувь.

– О-о, вы даже запомнили мое имя! А я, признаюсь, поджидал вас.

– Поджидали? Зачем?

– Ну, ясное дело, зачем.Чтобы позавтракать, или, по-здешнему, “поланчить” вместе.

Инга невольно рассмеялась.

– В этом есть что-то смешное? – насторожился он.

– Да нет, вы просто напомнили мне наших иммигрантов. Они подхватывают отдельные английские словечки и используют их с русскими окончаниями. Вам наверняка приходилось слышать, скажем, такую фразу: “Его дропнули за прогулы” – Что сделали?

– “Дропнули”. Drop, по-английски, капля, капать, ронять. В студенческом лексиконе означает выпасть из списка, то есть быть отчисленным.Отсюда, “по-русски” – быть дропнутым.

– Понял! Потрясающе. Беру на вооружение.

– А как насчет “юзаных” машин?

– Что?

– Или “юзать” что-либо. Ну, слово use вы наверняка знаете. “Пользоваться, использовать”. Но это длинно, верно. “Юзать” звучит гораздо короче. А главное – по-английски! И еще все наши говорят “чарджить”– брать деньги. От слова charge.

– Ну это даже я уже слышал. Только, разумеется, не понял.

– Можно при желании припомнить с десяток таких шедевров. Да вы их скоо будете знать наперечет лучше меня. Я ведь с нашими почти не пересекаюсь. Помоему очередь сегодня совсем не двигается.

– Неужели на весь кампус это единственное место, где можно поесть?

– Вон там, на веранде, предусмотрен большой кафетерий. Но он почему-то всегда закрыт.

– Инга! У меня идея. Через дорогу отсюда вполне приличный китайский ресторанчик. Давайте пошлем эту очередь и этот трак ко всем чертям и перекусим сегодня там. Я приглашаю.

Она колебалась всего несколько мгновений. А потом весело сказала:

– Отличная идея! Только ведь можем опоздать на урок.

– А мы не будем терять времени. Бежим! – Он подхватил ее под руку, и они быстро зашагали к выходу из кампуса.

Ресторанчик оказался обыкновенным fast food китайского профиля, где все, уже готовые, блюда и гарниры были выставлены на витрине. Выбирай любую комбинацию, и пухлощекий китаец в белом колпаке тотчас вручит тебе чудо своей кулинарии на пластмассовой тарелке. Кроме них в ресторане никого не было. Гар– ри облюбовал столик в углу узкого длинного зала под искусственной орхидеей.

– Ну вот, – заметил он удовлетворенно,– можно хоть по-человечески посидеть. Знаете, я в Америке первый раз и, признаться, разочарован. Думал, приеду, окунусь в водоворот буржуазной жизни. А тут, как тихая заводь. Одна огромная деревня без конца и без края. И не понятно, чем люди, кроме работы, живут, как развлекаются. А главное – где. Вот у нас рестораны это вещь. Проводишь там весь вечер. Можно жутко вкусно покушать, выпить, пообщаться, потанцевать, послушать музыку или посмотреть варьете. Кайф! А здесь что? Зашел, поел и выходи. Хочешь еще и выпить – ищи бар. Хочешь потанцевать – иди в дискотеку, где от толчеи, духоты и трескотни с ума сойти можно. Хочешь зрелищ – иди в театр. Если найдешь. Нет, не доросли еще до нас американцы.

– Я слышала, что такие рестораны, как вы говорите, открыли в Лос– Анджелесе наши иммигранты. Есть ресторан “Арбат”, есть “Санкт-Петербург”, “Русская рулетка”.

– Ну, так это же замечательно! – обрадовался Гарри.– Как-то сразу стало легче жить. Инга! Давайте сделаем так: я разузнаю через друзей, какой из них лучший, где он находится, и мы с вами проведем вечерок по-нашенски. Идет?

– По-моему вы делаете гигантские скачки. Случайная встреча в кампусе. Ланч в китайском fast food. Вечер в русском ресторане. А ведь мы едва знакомы.

– Инга. Жизнь коротка. Надо спешить жить.– Заметив, что его слова ее покоробили, он улыбнулся, взял ее руку в свои и добавил:– Я встретил очаровательную девушку. И я очень не хочу, что бы она потерялась. Да, я спешу подружиться с вами. Разве это так плохо?

Она осторожно высвободила руку, зардевшись от неожиданного компли– мента, и бросила взгляд на часы.

– Так и знала! Я опоздала на урок. И вы ведь тоже?

– И я тоже,– с напускной обреченностью подтвердил он. – Вы думаете, нас теперь “дропнут”?

Инга фыркнула и покатилась со смеху:

– Начали “юзать” новый жаргон?

– У вас потрясающая улыбка и заразительный смех,– сказал он, восхищенно глядя на нее.– Это идет вам гораздо больше чем хмуриться. Так наводить мне справки насчет русского ресторана?

Инга хотела возразить, что не уверена, разрешат ли ей родители, но вовремя спохватилась. Что он о ней подумает – маменькина дочка, ребенок, дурочка. И, входя в роль взрослой, самостоятельной девушки, каковой она, несмотря на свои почти 20, увы, не являлась, Инга одарила собеседника снисходительно-милости– вым взглядом.

– Попытайтесь.

Он расплылся в довольной улыбке. Снова поймал ее руку и прижался к ней губами:

– Спасибо. Вы окрылили меня.

Целовать руку девушке – всего лишь признак хорошего тона, решила про себя Инга и на этот раз не стала ее отдергивать.

Глава 28

– Мама, сегодня вечером я не дома, – нарочито-небрежным тоном бросила Инга, вертясь перед большим зеркалом в передней.

Оторвавшись от чтения очередной подборки для “Оазиса”, Лана внимательно посмотрела на дочь:

– И где же ты собираешься провести вечер, если не секрет?

– А если секрет?

– Тогда ты останешься дома.

– Ма-ма! – в голосе Инги было удивление и упрек.– Ты забыла, сколько мне лет?

– Нет, дочка, не забыла.

– Тогда, значит, ты забыла, где мы живем.

– Запомни,– строго сказала Лана,– где бы мы не жили – хоть на Луне – мы будем жить по законам НАШЕЙ семьи. И хватит дурочку валять. Садись-ка рядом и рассказывай: у тебя появились подружки? Или, может, кавалер?

Сразу оттаяв, Инга подсела к матери.

– Ни то, ни другое,– она снова попыталась придать тону оттенок безразличия. – Студент из нашего колледжа. Просто товарищ.

– Вы учитесь вместе?

– Нет. Он с ESL. Но какое это имеет значение. Пожалуйста, не начинай все усложнять. Проведем вместе вечер, только и всего.

– Где?

– В каком-то русском ресторане. Точно не знаю в каком.

– Скажи хоть, как его зовут.

– Гарри... Я могу взять машину?

– Машину? Зачем? – насторожилась Лана.– Разве твой Гарри не заедет за тобой и не привезет тебя потом обратно?

– Ну-у, понимаешь,– пожала плечом Инга, он совсем недавно приехал из Еревана. У него еще нет прав.

– Вот как... Приехал на совсем или в гости?

– Ах, мама, ну откуда я знаю. Что мне допрашивать его. Раз в колледже учится, значит, на совсем.

– Ничего не знаешь, а в ресторан с ним идешь. Прости, но я не уверена, что должна отпускать дочь на целый вечер неизвестно с кем.

– Мама, перестань. Он очень интеллигентный, воспитанный молодой человек. Или ты уж совсем не доверяешь мне? Разве я пошла бы с кем попало.

– Но...

– Если ты будешь продолжать в том же духе, я по-настоящему обижусь на тебя. Вика на два года моложе меня, а вы ее отпустили. Не на день, не на два – на целых пять лет. Я понимаю, она ведь у нас Виктория. Ей положено побеждать. Но, согласись, тебя ведь не ставят в известность, куда, с кем и на сколько она выходит по вечерам. Или мне тоже надо уехать куда-нибудь, чтобы получить самостоятельность?

Аргумент Инги был достаточно убедителен, и Лана не нашлась, что возразить. Левон сидел на патио, всего в нескольких шагах от них, и не мог не слышать их разговора, но предпочел не вмешиваться. А значит, был на стороне дочери.

– Я надеюсь, ты будешь вести себя осмотрительно,– наконец, сказала Лана.

– Ну конечно, мамочка.

– И, пожалуйста, не лихачь за рулем.

– Не беспокойся. Все будет Okay.

Принарядившись и подкрасившись, Инга выпорхнула из дома легкой бабочкой. Лана слышала, как хлопнула дверца машины, как глухо заурчал мотор и зашуршали опавшие листья под колесами. Она заставила себя не выйти вслед за Ингой, хоть сердце ее было не на месте. Когда-нибудь ведь это должно было начаться, сказала она себе. Ее старшая дочь и так слишком медленно взрослела. Не волноваться надо, а радоваться. И учиться у Левона. Он философ по части быта. Ни во что не вмешивается, никого не наставляет, свои мысли и чувства умеет держать при себе.

Работать расхотелось. Лана вышла в их маленький садик позади дома. Тишина стояла такая, будто все полушарие заснуло или вымерло. Но это только казалось. По всему небу то здесь, то там пульсировали желтые и красные звездочки – опознавательные огни самолетов. Сколько же их одновременно в воздухе! Вот она, цивилизация в вечном движении. В восточной части небосвода, над темными силуэтами гор тяжело повисла неправдоподобно огромная оранжевая Луна, будто головка голландского сыра, объеденная поверху.

Услышав какой-то шорох, Лана подошла к густо обвитому лианами забору, всмотрелась в полумрак и ахнула.На нее глядели четыре блестящие глаза – беззлобно и вовсе не испуганно, даже скорее равнодушно. То были raccoons – еноты. Природа, будто кисточкой, раскрасила их мордочки широкими черными мазками по белому фону. Зверьки вели себя так, словно это она пришла к ним в гости. Они разлеглись на верхней перекладине забора, свесив лапы и хвосты. Однако глаз с нее не спускали. Лана вспомнила статьи, последнее время поступавшие в “Альманах”, о том, что к людям на задние дворы стали забираться медведи и кагуары – горные львы. Но настоящее стихийное бедствие это когда окрестности дома посетит росомаха – skunk как ее здесь называют, то бишь “вонючка”. С перепугу ли или от врожденной вредности, она выпускает струю едкой, омерзительно вонючей жидкости, и спастись или избавиться от этого наваждения практически невозможно. Люди чертыхаются, зажимают носы, запирают наглухо двери и окна, но вонь, проникая повсюду, стойко держится часами. Если струя попадет на одежду – выход один: эту одежду сжечь.Так что Лане оставалось только радоваться, что ее надума– ли посетить всего лишь милые, безобидные зверьки.

– Ну что вы, глупенькие, на меня уставились? Вика сейчас сказала бы, что вы ждете угощения. А я понятия не имею, чем вы питаетесь. Погодите! Кое-что я все-таки придумала.

Лана принесла с кухни блюдечко с молоком и, выставив его в саду под сте– ной дома, ушла, чтобы не смущать пушистую парочку. Когда же она снова вернулась, енотов уже нигде не было, а вылизанное дочиста блюдечко блестело под светом луны.

– Так, – с улыбкой проговорила Лана, – угощение принято. Буду оставлять вам молоко каждый вечер. Добро пожаловать.