Текст книги "Шагай вперед, мой караван... (СИ)"

Автор книги: Элеонора Мандалян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 28 страниц)

“Так ты, засыпая, все же думал обо мне, – грустно улыбнулась Вика. – Тебе хорошо удается прятать от меня свои мысли. Но моя подушка – мой агент. Она выдала тебя.” Бросив взгляд на часы, Вика поспешила к выходу.

После занятий Джей все же перехватил ее и уговорил сняться в рекламном видео-клипе. Съемки затянулись допоздна. Усталость не была свойственна Вике, но, видимо, и ее организм имел свой предел прочности. Подъезжая к дому, она хотела только одного – нырнуть в постель и отключиться.

На площадке перед ее дверью, прямо на полу, скрестив ноги по-турецки, сидел Стив. Вика остановилась, разглядывая его со смешливой укоризной.

– И как давно ты тут сидишь?

– Часов пять. Может шесть. Забыл время заметить. Ты не ждала меня? – С необычайной легкостью, не меняя положения ступней, он поднялся с пола, распрямившись, будто отпущенная пружина.

– Ждала. Чуть позже. Во сне. – Тон, независимо от нее, получился почти отчужденный.

Он внимательно посмотрел на нее. Спросил, прищурясь:

– Я, кажется, не вовремя? У тебя утомленный вид.

– Да, признаться, я совсем не в форме. Тяжелый был день.

– Хорошо. Я приду завтра. Завтра ты будешь в форме? – Он не спросил, хочет ли она, чтобы он пришел завтра.

– Я не могу сказать заранее, когда буду дома. Иногда съемки, как сегодня, затягиваются.

– Ничего. Я подожду.

Он не пришел на следующий день, в чем Вика ни на минуту не сомневалась. Они оба знали об этом уже когда договаривались. Но почему, почему она с ним так обошлась? Он прилетел к ней из Лос-Анджелеса. Он ждал ее несколько часов. А она его даже не впустила. Она знала ответ. Он слишком долго мучил ее неизвестностью. Их расставание в аэропорту, по возвращении из Индии, было наверное последней каплей, хоть она себе в этом и не признавалась. На какой срок он снова исчезал, помахав ей на прощание рукой, – на день? на месяц? на год? навсегда? Он играл с ней по своему собственному сценарию. И что-то в ней, помимо ее воли, нежданно взбунтовалось. Видимо, ее пресловутое женское начало, за которое он упрекнул ее при их первой встрече.

“А ты считала себя особенной, – насмехалась над собой Вика. – А на поверку оказалась обыкновенной, спесивой самочкой.”

К счастью, на самобичевание у нее совсем не оставалось времени. Финальные тесты следовали один за другим, подошло время сдавать дипломный проект, плюс фотосалоны, демонстрации мод, видео-клипы. Ее рвали на части. Несмотря на такую занятость, Вика пару раз все же выкроила время, чтобы промчаться на машине к заливу и пообщаться с Бэмби, который оставался ей верен, невзирая на тяготы семейной жизни. Вика-таки увидела потомство своего любимца – пушистые, черноглазые кулечки с ластами и смешно торчащими ушками.

Глава 71

У Инги, которую Лана перевела в UCLA, тоже началась весенняя сессия. Она полностью оправилась от пережитого стресса, чему, как нельзя лучше, способствовал ее новый образ жизни. В их группе царила доброжелательная, приятная атмосфера, и Инга смогла, наконец, почувствовать себя включенной в коллектив. Она была студенткой среди студентов – снова свободной, беспечной, не обремененной ничем, кроме необходимости вовремя сдавать тесты и выполнять домашние задания. А все остальное время развлекаться по полной программе. Инга начала посещать университетский джим и бассейн, ходила с сокурсниками в кино и в студенческий театр, принимала участие в вечеринках.

К тому же корпус, в котором училась Карина, был совсем рядом, и они часто встречались во время перерыва на ланч. Теперь их связывали не только дружеские, но и родственные узы, что должно было бы способствовать еще большему их сближению. Но случилось обратное. Карина скрыла от нее свое увлечение братом, а возможно и роман с ним. И Инга не могла ей этого простить. Получалось, что ее близкая подруга не доверяла ей, не была с ней до конца искренна и откровенна. Более того, получалось, что Карина обманывала ее, а то и использовала в своих целях. Но тогда, спрашивается, какие же они подруги? Порвать с ней Инга не могла, поскольку они теперь вроде как родственники и Карина, на правах жены брата, постоянно бывает у них дома. Делать вид, что между ними все, как прежде, она тоже не могла. А потому избрала вариант вежливой, ни к чему не обязывающей, приветливости, что саму Карину, казалось, вполне устраивало.

Был перерыв на ланч. Лана, как всегда, направлялась к Ботаническому саду и, как всегда, думала о своих детях. Изредка она сталкивалась в кампусе с Ингой или Кариной, радуясь тому, что они оказались здесь все вместе. Она уже предвкушала, что вот сейчас перейдет улицу, минуя суетливый студенческий поток,и скроется от шума и зноя под густой сенью деревьев, когда ее неожиданно окликнул знакомый голос:

– Светлана! От кого убегаем?

Лана удивленно обернулась. На тротуаре, улыбаясь во весь рот, стояла Сильва. С копной медно-бронзовых волос. Худющая, как жертва фашизма. Одетая по-молодежному – в вытертые джинсы, кроссовки и Т-шорт.

– Леди Вулкан! Ты? Здесь? Подай еще раз голос, чтобы я поверила, что это не галлюцинация.

Перебежав улицу, рыжеволосая модница заключила ее в тугие объятия:

– Куда ты шла? Туда? В парк? Пошли. У меня есть пять с половиной минут на лясоточение.

Прямо у входа в Сад, под навесом, в землю было врыто несколько столов с лавками для любителей ланчей на пленере. Там они и пристроились.

– Тебя не узнать! Во что ты себя превратила? – не могла успокоиться Лана. – И вообще. Что ты тут делаешь?

– Так. Отвечаю сначала на второй вопрос. Здесь я учусь.

– Как учишься!?. А “Авангард”?

– Да пошел он... Сказать куда или сама знаешь?

– Неужели и тебя..?

– Были там подводные течения. Вот я и подумала, мне это надо? Жизнь свою – единственную, неповторимую – гробить. Довольна – жуть! Будто лет двадцать с плеч скинула.

– Здорово! Только вот на кого ты похожа?

– Неужели не нравлюсь? – Она кокетливо приосанилась, взбив на затылке круто вьющиеся колечки. – Волосы покрасила. Прическу сделала. Шик, блеск, красота!

– Я не о том. Ты когда последний раз ела?

– Ой, мать, спроси что-нибудь полегче. Кажется, в прошлом году. Не до того было. Занималась, занималась, как проклятая.

– Ты хочешь сказать, что твоему мужу нравятся сушеные воблы?

– Да что ты! – замахала на нее руками Сильва. – Он меня поедом ест. Вот еще и потому от меня ничего почти не осталось.Скоро совсем доест. – Она посмотрела на часы и вскочила. – Ну вот, опоздала. Всё, подруга! Бегу! Мы теперь тут с тобой часто видеться будем. – И, выпустив целую очередь воздушных поцелуев, она умчалась.

Глава 72

– Вот это и есть наша Калифорния, – говорил Гарри жене и сыну, прильнувшим к иллюминатору – таким тоном, будто показывал собственные владения. – Под нами уже Лос-Анджелес! Хорошо смотри, Вовик. Ты теперь будешь жить в столице мирового кино! Это теперь и твой город.

– Значит, я смогу каждый день ходить в кино? – обрадовался сын.

– Ну, каждый – не каждый, джаникэс, но сможешь.

Когда Гарри отправлялся“на разведку” в Америку, сын был еще слишком маленьким, и, встретившись с отцом после столь длительной разлуки, почти его не помнил. За месяц, проведенный Гарри в Ереване, мальчик учился заново называть его папой.

– Азиз джан, через несколько минут мы приземлимся. – Гарри обнял жену. – Твоя мечта сбывается. Мы будем жить в Америке! Я сделал для этого все, что было в моих силах. И даже сверх того. Ты довольна?

– Я счастлива! – Она прижалась к нему плечом. – Я так долго была без тебя. Мне все не верится, что мы, наконец, снова вместе. Но учти, я все равно должна выяснить, не изменял ли ты мне, когда был один.

– По-моему, ты говоришь об этом уже в сотый раз, – нахмурился он. – Я работал как собака с утра до ночи, чтобы выжить самому и еще иметь возможность хоть что-то посылать вам.

– Ладно, азиз джан, не сердись. Я тебе верю. Иначе мы не были бы сейчас вместе. Измена это, наверное, единственное, что я не смогла бы тебе простить. – Она поцеловала воздух между ними, чтобы не испортить только что подмазанные губы.

Это была красивая, холеная женщина лет 28, жгучая брюнетка с глазами газели, с рукотворными, круто изогнутыми бровями, выщипанными на наружных краях до тонкой ниточки, и маняще-чувственным ртом. Слишком крупный нос с легкой горбинкой был, пожалуй, единственным дефектом ее лица.

– Ты уверен, что Алекс встретит нас?

– Конечно, уверен. Алекс настоящий, преданный друг. Погостим у него, пока снимем apartment, обзаведемся мебелью, машиной. Денег от ереванской квартиры нам, как минимум, на полгода хватит. За это время хотя бы один из нас наверняка устроится на работу, и все пойдет, как по маслу.

Самолет приземлился. Гарри счел нужным еще раз проинструктировать жену:

– Нина, ты все поняла? Значит, таможенную мы с тобой проходим врозь – ты с Вовиком, а я сам по себе.

– Да, знаю. Только не могу понять, почему. Почему мы должны скрывать, что мы – одна семья.

– Слушай, сколько можно объяснять! Потому что я не имею пока юридичес– кого права вызывать к себе членов своей семьи. Ты ведь не захотела бы ждать еще несколько лет, чтобы въехать сюда на законных основаниях.Вот и приходится снова идти в обход. Сейчас главное, чтобы вас впустили в страну. Вариант был только один: ты с сыном – гости Алекса. Еще скажи спасибо, что Американское посольство вас не завернуло. Знаешь, скольким отказывают. Значит, так! Повторяю: я не знаю вас, вы – меня. Ну а объединяться будем уже там, в зале ожидания.

Они договорились, что он будет идти на несколько человек впереди от них.

– Только не теряй меня из виду, чтобы не заблудиться, – предостерег он. – Лос-анджелесский аэропорт это целый город, без конца и края. И тебе еще предстоит испытать на себе этот пресловутый языковой барьер.

– Ну, это-то меня как раз меньше всего пугает, – отмахнулась Нина. – Я, в отличие от тебя, времени зря не теряла, и пока была одна, вовсю учила английский.

Выстояв длинную очередь к сотруднику иммиграционно-паспортного контроля, Гарри протянул в окошко свои документы. Принимая их, пограничник пронизал вновьприбывшего профессионально-сканирующим и, в то же время, скучающим взглядом, ввел данные в компьютер... И тут лицо его стало каменным. В следующую минуту рядом с Гарри появились два пограничника и с убийственной вежливостью предложили следовать за ними.

– В чем дело? – заортачился тот на ужасном английском. – Моя грин-карта и водительские права перед вами. Я житель Лос-Анджелеса. Ездил в отпуск в Армению, и сейчас возвращаюсь домой. Вы не имеете права...

– Делайте, что вам сказано. Там разберутся, – процедил пограничник с меланхолично-непроницаемым видом, демонстративно подзывая следующего.

Вся очередь, затаив дыхание, наблюдала за этой сценой. Нина была в шоке.

Их сын испуганно и удивленно смотрел на отца, которого двое военных брали, как в клещи, под руки. Зашмыгав носом, он готов был уже зареветь или истошно крикнуть: “Папа!”. Но мать вовремя зажала ему рот ладонью, шепнув:

– Молчи! Ради Бога, молчи.

Уже уводимый пограничниками, Гарри обернулся через плечо, встретившись взглядом с женой. Это был взгляд зверя, угодившего в капкан.

Мать с сыном благополучно прошли паспортный контроль. Алекс ждал их в общем зале. Гарри нигде не было. Расплакавшись на плече старого друга, Нина рассказала ему обо всем, чему сама стала свидетельницей. Больше она ничего не знала. Алекс помрачнел, сразу сообразив, чем все это пахнет. Нина упорно ждала, не теряя надежды, что Гарри вот-вот появится, и не желала двигаться с места. Зал ожидания медленно пустел, затем заполнился снова, но то были уже пассажиры с другого рейса, из другой страны.

– Пошли к машине, – сказал Алекс. – Торчать здесь бессмысленно. Будем искать концы.

Гарри продержали несколько часов в аэропорту безо всяких объяснений, а потом, в числе других задержанных, вывели из здания и с холодной вежливостью предложили занять место в вене, на котором крупными буквами был выбит трафарет: “Federal services”. Вен, как понял Гарри уже оказавшись внутри, не имел окон. Сидеть нужно было на узких лавках, расположенных боком. Водитель так резко рванул с места, что все посыпались друг на друга. Вен дергало и швыряло всю дорогу. Транспортные средства “Федеральных служб” не подчиняются общепринятым правилам уличного движения – ездят, где хотят и как хотят, в том числе и на красный свет. Создавалось впечатление, что водитель, пользуясь этим, намеренно измывался над своими пассажирами.

После полуторачасовой пытки машина, наконец, остановилась. Послышался лязг отодвигаемых ворот. Но задержанных, отбивших в дороге себе все бока, а кто и носы, выпускать не торопились. Когда же двери распахнулись, Гарри зажмурился – в глаза ударил ослепляюще яркий солнечный свет. Выбравшись из вена и оглядевшись по сторонам, он понял, что доставлен в тюремного типа зону с дозорным на верхушке сторожевой башни, отгороженную от внешнего мира высокой металлической сеткой. Новичкам вежливо предложили пройти в приемный пункт, где их заставили до гола раздеться и сдать под расписку все, имеющиеся при них вещи, одежду и ценности. Им выдали униформу ярко оранжевого цвета, кеты и пакет с бельем. Каждому в отдельности был задан вопрос, не желает ли он выполнять в лагере какую-нибудь работу на выбор – на кухне, в прачечной, в саду, в мастерских, в библиотеке, в мед.пункте. Лишь один ответил согласием и тут же был отделен от группы. Ему на запястье нацепили красный пластиковый браслет. Остальных пометили браслетами белыми.

Вооруженный автоматом конвоир строем провел их через всю территорию к большому деревянному ангару и с грохотом запер за ними сетчатые ворота. Остановившись посреди просторного, светлого барака, Гарри исподлобья огляделся. Цементный пол под ногами, узкие столы в проходе с приваренными к ним лавками, окна, как ни странно, без решеток. Справа и слева вдоль стен двухэтажные нары, с которых на новичков смотрело с полсотни пар глаз.

Долго не раздумывая, он поспешил занять свободное нижнее место. Нары представляли собой конструкцию из металлических труб и стального листа, прикрытого тонким паралоновым матрацем в клеенчатом чехле. Кляня весь мир и себя, он расстелил две, выданные ему, простыни. Наволочки в комплекте не оказалось, поскольку сама подушка, как выяснилось, не была предусмотрена.

Покончив с постелью, Гарри отправился на поиски туалета, будучи почти уверен, что найдет нечто непотребное. К его удивлению, душевые и туалетные комнаты вполне соответствовали американским стандартам гигиены. В конце барака, за стеклянной перегородкой сидел надзиратель.

Вернувшись на свое место, Гарри сел на нары, обхватил голову руками и застыл в такой позе на несколько часов.

– Эй, брат, – окликнул его пожилой китаец с соседних нар.– Ты бы ложился спать. Подъем-то у нас в пять утра.

– Курить ужасно хочется, – пожаловался Гарри.– А сигареты они отобрали.

– Нет-нет-нет! – испуганно замотал головой китаец. – Курить здесь нельзя. У них с этим строго. Придется отвыкать.

– Дурак! – пробормотал по-русски Гарри. – Ты решил, что я сюда на всю жизнь пожаловал. – И снова по-английски спросил: – Какого черта в такую рань поднимают?

– У них одна столовая на весь лагерь. Кормят в две смены. Кто отказался работать – идет в первую, – ответил тот и повернулся на другой бок, давая понять, что разговор окончен.

Уснуть Гарри так и не удалось. Хотелось есть. Хотелось курить.Узкие жесткие нары только мучили и раздражали. Вместо подушки он подложил под голову полотенца и чистые комплекты белья, но и это не спасало. Спать ему не давали не столько внешние неудобства, сколько злость и тяжелые мысли. Под утро, когда глаза его наконец начали слипаться, грубый резкий голос возвестил подъем. Шатаясь и матерясь, забыв взять полотенце, он побрел за всеми в туалетно-душевой отсек. Китаец подсказал ему, что на сборы отводится всего 20 минут и совсем не обязательно стремиться с утра попасть в душ, так как времени у них тут, хоть отбавляй, а душевые всегда в их распоряжении.

Обитателей барака строем погнали в столовую. Солнце еще не встало. Гарри поежился от ночного холода. Чувство голода прошло. Безумно хотелось спать. Завтрак оказался обильным и, судя по виду, вкусным, но он не привык так рано есть и практически ни к чему не притронулся. Их строем вернули обратно. Сетчатые ворота снова с грохотом захлопнулись. Не раздеваясь, он свалился на нары и мгновенно вырубился.

Проснулся Гарри от того, что китаец тормошил его за плечо. Со злости он чуть не двинул его в челюсть.

– Отвяжись, узкоглазая образина! – рявкнул он с просонья, к счастью, по-русски.

– Вставай, брат, – сказал китаец. – Час прогулки. Всего один час. Потом жалеть будешь, если не пойдешь.

Гарри, как мешок, сполз с нар. Лицо у него так отекло, что определение “узкоглазая образина”сейчас больше подходило ему самому. Из барака он вышел последним. Ярко светило солнце. Было жарко. Теперь он мог уже повнимательнее осмотреться и составить себе представление, куда угодил. Бараков-ангаров, расположенных попарно и изолированных друг от друга, было больше дюжины. Территория лагеря оказалась благоустроенной настолько, что ей мог бы позавидовать любой дом отдыха советского периода. Здесь было много зелени, деревьев, ухоженных, аккуратно подстриженных газонов. Для любителей активного отдыха – несколько спортивных площадок. Для предпочитающих духовную пищу – библиотека. Здесь же, на территории, как ему рассказали, был банк, где обитатели лагеря могли снять со своего счета деньги. И магазин, где они могли эти деньги потратить – на что угодно, только не на сигареты! А так же имелся клуб, медпункт и церковь, в которой проводились службы для всех религий.

Гарри мерил шагами тенистую аллею, угрюмо глядя себе под ноги.

– Ты армянин? – услышал он вопрос, заданный по-армянски.

И, не поднимая головы, также угрюмо буркнул:

– Что надо?

– Новенький?

– Угу.

– Присаживайся, поболтаем.

– О чем нам болтать.

Он, наконец, поднял голову. Окликнувший – низкорослый, лысеющий, черноглазый, произвел на него благоприятное впечатление. Подумав с минуту, Гарри подсел к нему на лавку.

– Меня Ашотом зовут. А тебя?

– Гарри.

– Это хорошо, Гарри. А то тут все друг для друга “братья”. А какой мне кореец или мекс брат? Значит, говоришь, первый день ты здесь.

– Не говорил пока, вроде. Ну первый.

– Чего от работы отлыниваешь?

– А это откуда тебе известно?

– Ясное дело, по браслету.

Только сейчас Гарри заметил, что у его нового знакомого браслет был красного цвета.

– Я не собираюсь здесь задерживаться.

– А ты думаешь, мы собирались? Ты горяченький еще. Не врубаешься. Месяца два-три-четыре, как пить дать, продержат. Так что готовь себя к этой мысли заранее.

– Врешь! – вскинулся Гарри.

– Хотел бы. Так что, мой тебе совет, соглашайся на какую-нибудь работу.

– Это еще зачем?

– Чудак-человек. Льготы иметь будешь. Неработающий в день гуляет 1 час, работающий – 2. Неработающему разрешается одно свидание в неделю, работающему – два. Завтрак у нас не в 5.30, а в 8.30. Разница есть? У нас в бараке два телевизора – цветных, с огромным экраном. А у вас ни одного.

– И много работать надо?

– Да ерунда. Часа 4 в день. Работа не сложная, и время быстрее бежит. Тебя с аэропорта сняли?

– Ага.

– Нелегал, что ли?

– Легал я, легал. Всех их легал! – окрысился Гарри.

– Ишь, шебуршистый какой. Ничего. Обломаешься.

– А сам-то чего здесь?

– Да кинули меня. Липовую визу гады подсунули. Все продал в Ереване, сел в самолет с вещичками и, радостный, мотнул в Америку. И вот. Третий месяц уже в этом лагере кукую. Жду, когда депортируют. А там уже ни кола, ни двора. Кста– ти, знаешь, во сколько обходится Штатам депортация одного нелегала? Не пове– ришь. От 10 до 15 тысяч баксов.

– Иди ты! – и впрямь не поверил Гарри. – Не может быть!

– Может, азиз джан, может. Отправляют они нашего брата с сопровождаю– щим до места назначения, чтоб наверняка было. И обязательно первым классом. Не от большого уважения, разумеется, а потому что вынуждены изолировать его от основных пассажиров. Узнают, что с ними летит заключенный – а его иногда везут в наручниках – никто этим рейсом не полетит.Так что, брат, если они нас из страны выпрут, мы им напоследок хоть чем-то да насолим.

– Пусть только попробуют, – огрызнулся Гарри.– Я им такой международ– ный скандал устрою.

– Нет, вот объясни ты мне, чего они с нами месяцами цацкаются, чего рези– ну тянут? – распалился словоохотливый земляк, колоритно жестикулируя.– С математикой у тебя как? Давай посчитаем. Содержание одного человека в этом лагере стоит им 100 баксов в день! Теперь прикинь, сколько за месяц на одного набегает. 3000 баксов! Дали б они мне такую зарплату на воле, я б на них с утра до ночи батрачил, да еще и спасибо сказал. Цирк! А нас тут не меньше 600 голов будет. Ничего сумма получается? Определенно эти американцы хохмачи. А может им деньги девать некуда, а? Постельное белье и униформу нам два раза в неделю меняют. Нательное – ежедневно! На неделю каждому выдают семь пар трусов, семь маек, семь пар носков и теплое белье на ночь. Да такого сервиса от родной жены не дождешься. А видал, какого качества это белье? Тончайший хлопок! Коробками прямо из Индии получают. Сам распаковывал.

Рассеянно глядя на сотоварища по несчастью и что-то про себя прикиды– вая, Гарри сказал:

– Пожалуй, я к твоему совету прислушаюсь. Пока суд да дело, может и сог– лашусь поработать. С меня не убудет.

– Ну. А я что говорю.

– Коли так, дай еще один совет – куда проситься.

– Самое теплое и сытое местечко, конечно, кухня. Но попасть туда практи– чески невозможно. В прачечную проще.

– Еще чего. Всю жизнь мечтал чужие грязные портки стирать.

– Стирает их, брат, машина. А ты только сортируешь уже стиранное – по размерам. Сортируешь и складываешь. Вот и вся премудрость. Зато, кто там рабо– тает, сам носит только новое белье, не одеванное. И еще, – добровольный консуль– тант понизил голос до шепота, – приторговывают.

– Как это? – не понял Гарри. Но сразу заинтересовался.

– Раздают за соответствующее вознаграждение чистоплюям, не желающим надевать ношеное, новенькие комплекты. Врубаешься? Не будь ты мой земляк, не сказал бы. – Ашот по-свойски наподдал его локтем и, хитро подмигнув, добавил: – Такая информация здесь дорого стоит.

Время, отведенное на прогулку, для Гарри кончилось.

Глава 73

Не без трудностей Алекс нашел-таки “концы”. Он узнал, что его друг был задержан федеральными службами и, до принятия решения по его вопросу, переправлен в Ланкастер, в Detention Center ( в Лагерь для Интернированных). Ему удалось даже добиться свидания с Гарри.

– Это какое-то недоразумение! – возмущался он, рассказывая Нине обо всем, что ему удалось узнать. – Его обвиняют в обмане государства и в незаконном проживании в стране, хотя все его документы подлинные и в полном порядке. Он задержен, как перебежчик. Ерунда какая-то! Да не волнуйся ты так, – пытался он утешить Нину. – Вот увидишь, все обойдется. У него теперь есть адвокат, и с ним уже беседовали.

– Легко сказать, не волнуйся. Мой изнеженный щёголь Гарик в тюрьме! Да я места себе не нахожу.

– Ну, во-первых, это не тюрьма, в том смысле, как мы ее понимаем, а иммиграционно-переселенческий лагерь. Отстойник, образно выражаясь. Да, его лишили свободы, да, его не впускают в страну. Но при этом им там совсем неплохо живется. Кормят, как в ресторане. Мясо, соки, фрукты – все наилучшего качества. Он согласился работать – что-то ерундовое, на несколько часов в день, и его перевели в лучшие условия. У них там даже телевизор теперь есть. Уверяет, что ни в чем не нуждается. Вот только... – Алекс запнулся, не рискуя высказать вслух свои наблюдения.

– Что только? Говори! Я все должна знать, – потребовала Нина.

– Не понравился он мне. Сам на себя не похож. Жалуется, что конвоиры и стражники ведут себя с ними, как с людьми нисшего сорта, будто задались целью уничтожить их морально. Иногда дважды в день в бараках устраивают шмоны.

– Что устраивают? – не поняла Нина.

– Какой ужас! Бедный Гарик. Но зачем они это делают?

– А черт их знает. Наркотики, должно быть, ищут или другую какую контрабанду. Заодно и людей доканывают. А еще, все они ходят в лагерной униформе, оранжевые как морковки, чтоб за версту видно было, если надумает кто сбежать.

Назначенное судебное разбирательство проводить не торопились, уже несколько раз, без видимой причины, откладывая день суда. А адвокату надо было исправно платить. И то немногое, что Нине с Гарри удалось выручить от продажи квартиры, таяло на глазах с катастрофической быстротой.

Инге, Лане, Левону, Давиду – каждому в отдельности, начали приходить повестки с просьбой явиться к такому-то часу в Ланкастерский суд при Detention Center для дачи показаний по делу Акопова, Гарегина. Следствие длилось больше двух месяцев прежде, чем пришло извещение о назначенном дне суда, на который Инга вызывалась, как основной свидетель и пострадавшая.

Все это время Лана не находила себе места. Она так была зла на мужа, что почти не разговаривала с ним. Роль карающей десницы меньше всего импонирова– ла ей, особенно после инструкций, полученных от младшей дочери. Левон же был непреклонен и полон решимости “проучить негодяя по полной программе”.Поняв, что повлиять на него невозможно, Лана решила действовать через Ингу. Накануне суда она зашла к ней в комнату.

– Ты тоже, как твой отец, жаждешь мести? – без обиняков спросила она.

– Нет, мама. Я не хочу, чтобы кому-нибудь из-за меня было плохо, – возразила Инга. – Даже ему. Я не хочу, чтобы он потом проклинал меня всю жизнь.

– Умница. Тогда нужно сделать так, чтобы иммиграционные службы оставили его в покое.

– Разве мы можем что-то изменить? – удивилась Инга.

– Конечно, можем. Я бы даже сказала, что его судьба сейчас в твоих руках.

– Каким образом, мама? – Как всегда в таких случаях, Инга сделала круглые глаза.

– Все обвинения против него строятся на том, что он обманом заставил тебя вступить с ним в брак, чтобы легализоваться в стране. Иными словами, обманул и тебя, и страну.Последнего они никому не прощают. Если завтра в суде ты подтвердишь это, судья примет решение о его немедленной депортации.

– Но я ведь, по настоянию папы, подписывала какую-то анкету.

– Я научу тебя, что сказать, – заговорщически шепнула Лана. – Только пусть это будет нашим секретом. Пусть ни Давид, ни отец об этом заранее не знают.

В день суда Нина безапелляционно заявила Алексу:

– Я еду с тобой.

– Да ты что! – запротестовал он. – Ты забыла, что вы въезжали в страну как посторонние люди? Своим появлением ты только навредишь ему.

– В зале суда может сидеть кто угодно,– убежденно возразила Нина.– У меня на лице не написано, что я его жена. И потом, с его задержанием ситуация резко изменилась. Я даже хочу, чтобы они узнали, кто я. Пусть попросят меня дать показания.

– Признаться, я плохо разбираюсь в законах, тем более – американских, но считаю, что было бы правильнее тебе остаться дома.

– Он мой муж, Алекс, и я должна его морально поддержать. Если не я, то кто же. Ведь он здесь всем чужой, и кроме меня да тебя некому замолвить за него словечко. Одному Богу известно, как ему сейчас плохо, как одиноко. Я еду! И пожалуйста, не отговаривай меня. Это бесполезно.

Оставив ребенка у матери Алекса, они выехали в Ланкастер. Всю дорогу Нина мрачно молчала. Надо думать, и для Алекса это был не самый легкий в его жизни день – день тревог, волнений... и тайных надежд. Он вполне отдавал себе отчет, что имеет самое прямое отношение ко всей этой истории и что его неблаговидная роль в ней может всплыть на поверхность в любой момент. Каждым словом, каждым взглядом, и даже просто умалчиванием, он лгал Нине. Но Алекс ни о чем не жалел, более того – он знал, что делал и на что шел. Если риск и не всегда “благородное дело”, то, по крайней мере для него, оправданное.

В студенческие годы Нина и Алекс учились на одном факультете, и Алекс с первого курса был влюблен в Нину, о чем она даже не подозревала. Будучи по молодости нерешительным, он слишком долго собирался с духом, чтобы открыться ей, когда на их курсе неожиданно появился Гарри и буквально с места в карьер перебежал ему дорогу. Вынужденный до окончания института лицезреть счастливую пару, Алекс долго не мог придти в себя. Это обстоятельство даже в какой-то мере повлияло на его решение уехать из страны. Когда же Гарри, на правах старого друга, нежданно свалился ему на голову уже здесь, в Штатах, Алекс с тайным злорадством взялся помогать ему, прекрасно понимая, что подобные манипуляции с человеческими чувствами могут дорого стоить удачливому аферисту.

И вот теперь все вплотную подошло к неминуемой развязке. Как подлинный друг, он не должен был допустить, чтобы Нина появилась на суде, вещественно подтвердив тем самым вину мужа. Как тайный соперник, он этого жаждал. Более того, он считал, что заслужил от судьбы вознаграждение за свое долготерпение и выдержку. Прожить два месяца с любимой женщиной под одной крышей и ничем себя не выдать было задачкой не из легких. Отныне у Гарри путь один – обратно в Армению, к разбитому корыту. Без денег, без работы, без жилья. И, Бог даст, без жены. Ну а он уж как-нибудь сыграет роль благодетеля, в тяжелую минуту протянувшего одинокой женщине руку помощи. И сердце впридачу.

– Знаешь,что находится за их зоной?– сказал Алекс, выныривая из радужных грез.– AFB NASA – National Air Force Base. Космическое Агентство Соединенных Штатов и База Военно-воздушных Сил, откуда американцы запускают свои шатлы.

– Мне совершенно наплевать, что там у них находится, – зло отозвалась Нина. – Пусть они отпустят моего мужа. Пусть вернут моему ребенку отца.

Поскольку здание суда находилось на территории лагеря, на контрольно– пропускном пункте их задержали, потребовав документы. Алекс бросил выразительный взгляд на Нину, мол, я предупреждал. Не задумываясь, с самоотверженностью Зои Космодемьянской, она протянула в окошко свой паспорт. Внимательно изучив ее данные, одетый в военную форму security спросил:

– Кем вы приходитесь подсудимому Гарегину Акопову?

И, прежде чем Алекс успел среагировать, Нина отчеканила:

– I am his wife.

Попросив подождать в проходной, security исчез за внутренней дверью своей конторки. Пока он отсутствовал, Нина и Алекс, не глядя друг на друга, хранили молчание. Наконец, security вернулся и сказал Нине, что ее желает видеть проку– рор, объяснив, куда ей следует пройти.

Лана чувствовала себя в зале суда дискомфортно.А Инга так нервничала, что ее бил озноб. Она сидела, не поднимая глаз, чтобы не встретиться взглядом с человеком, причинившим ей столько страданий и теперь страдавшим из-за нее. Она не могла и не хотела видеть его на скамье подсудимых.Он был и оставался для нее по сей день недосягаемым сказочным принцем, чудом снизошедшим до нее. Она не слышала ни слова из того, что говорилось на суде – в ее ушах стоял непрекращающийся звон. Лана то и дело тревожно поглядывала на дочь, боясь, как бы с ней не случился обморок.