Текст книги "Шагай вперед, мой караван... (СИ)"

Автор книги: Элеонора Мандалян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 28 страниц)

– Это здесь. Этаж второй. Кондо 213. Вон тот подъезд.

– Думаешь, он дома?

– А где ж ему еще быть.

– Ты не пойдешь со мной?

– Не-а. Зачем? Я вам буду только мешать. И потом, я иду на работу.

– Так давай я тебя подвезу.

– Не надо. Я хочу пройтись. Тут совсем близко. Пока!

Вика со школы знала, что Дороти влюблена в Ника. Даже сейчас, даже в такой страшной ситуации она ревновала его к ней.

Коридор казался нескончаемо длинным и узким с вереницей дверей, многие из которых были открыты настежь. Видимо жильцы, экономя на электричестве, устраивали сквозняк. Из одних квартир неслась громкая музыка, из других вопли и брань. Сквозь щель приоткрытой двери, на уровне ручки, сверкнули жадным любопытством чьи-то глаза, должно быть ребенка. За спиной Вики послышался возбужденный шепот: “Это она! Она!” Остановившись, наконец, перед дверью с табличкой “213”, Вика оглянулась. Коридор был полон жильцов, смотревших на нее так, будто она только что спустилась с “летающей тарелки”. Устыдившись, каждый поспешил укрыться за своей дверью. В коридоре остался лишь мальчонка лет семи – босой, в короткой рубашонке на голое тело, видимо, тот самый, что подглядывал за ней в щелочку. Он зачарованно смотрел на Вику, не двигаясь с места, пока чья– то рука не ухватила его за рубашонку и не втащила в комнату. Улыбнувшись, Вика постучала. Ей не ответили. Она постучала еще раз. Подождала. И, на всякий случай, толкнула дверь. Поддавшись, та со скрипом открылась.

– Эй! Есть кто-нибудь? – окликнула Вика.

Молчание. Она отважилась войти. Прямо напротив нее в инвалидной коляске сидел Ник. Вика с трудом удержалась, чтобы не закричать. Ноги, разом ослабев, отказывались ее держать. Она опустилась на пол, прислонясь спиной к двери, и долго сидела молча, будучи не в силах произнести ни слова. Он тоже молчал, не спуская с нее глаз.

Наконец, сделав глубокий вдох, она окинула взглядом убого обставленную, до предела захламленную комнату, все стены которой были сплошь увешаны... ее портретами. Здесь были абсолютно все ее снимки, от первого до последнего – из журналов мод и фирменных презентаций, газетные вырезки – она с Бэмби, киноафиши и даже кадры из ее клипов, снятые прямо с экрана телевизора.

– Ник... Боже мой, Ник, – простонала она, хватаясь за голову.

– Дороти позвонила мне по мобильнику, – проговорил он хмуро. – Сказала, что ты идешь. К сожалению, не успел все это снять, – он указал глазами на стены. – Хотел запереть дверь... Не хватило духу.

– Ты один дома?!

– Сейчас да.

– А кто ухаживает за тобой?

– Брат. Соседи. Когда мать дома, она. Да я и сам могу о себе позаботиться. – В подтверждение сказанного он резко потянул на себя колеса, отчего коляска сделала полный оборот на месте. – Руки у меня ничего. Сильные. Я даже сам могу выезжать на улицу – по коридору, потом на лифте и уже там.

– Ник! Ты позволишь мне иногда навещать тебя?

– Нет! – резко, почти грубо отрезал он. – Ни к чему это. Терпеть не могу жалости. Сам никого никогда не жалел, и другим не позволяю.

– При чем тут жалость! Ведь мы с тобой были друзьями.

– Если бы со мной этого не случилось, ты пришла бы сюда? – Он сверлил ее взглядом. Это были все те же – шальные, зеленые глаза, только странным образом затуманенные.

Задумавшись на секунду, Вика честно призналась:

– Нет, не пришла бы.

– Ну вот и всё. Ты сама себе ответила.

Выйдя от Ника, она снова прошла сквозь строй, безмолвно стоявших в своих дверях, соседей. Но теперь она знала, что вызывало у них такой жгучий к ней интерес, и, обернувшись у лифта, улыбнулась всем сразу, помахав им на прощание рукой.

Оказавшись на улице, Вика ходила взад и вперед вдоль машины, забыв, что она должна делать и куда ехать. Наконец, приняв решение, села за руль и отправилась в Shell – ту самую Gas Station, что на Аламиде.Она действительно нашла Дороти за стойкой, в домике-магазине при заправочной.

– Ну что, пообщались? – Дороти мрачно смотрела в сторону.

– Какая у тебя здесь зарплата? – не слушая ее, спросила Вика.

– А это еще тебе зачем?

– Значит надо, раз спрашиваю.

– Восемьсот баксов в месяц. Что еще?

– А если я буду платить тебе тысячу, согласишься уйти отсюда?

– За что это ты собралась мне платить?– Дороти мерила ее подозрительным, недружелюбным взглядом.

– За каждодневный уход за Ником.

Ее крашенные ресницы взлетели высоко вверх.

– Ты чего, того? – она покрутила длинным накладным ногтем у виска.– Чего ради? Кто ты ему?

– Никто, Дороти. Абсолютно никто. Просто у меня сейчас есть деньги. Больше, чем мне самой и моей семье нужно. А Ник сидит целый день один. За ним присматривают соседи. Я знаю, что вы друзья, вот я и подумала... Но если ошиблась, извини...

– Ты правильно подумала. Ты очень правильно подумала. Мой ответ может быть только один, коль не шутишь. Да!

– Ну вот и прекрасно. – Вика облегченно вздохнула. – У меня есть к тебе только одно условие... или просьба, принимай, как хочешь: Ник ничего не должен знать о нашем соглашении. Он гордый. Он может этого не принять.

– Такое условие меня вполне устраивает, – тотчас согласилась Дороти. И, поразмыслив, спросила: – Погоди, а сама ты будешь все время наведываться?

– Я живу сейчас далеко отсюда, в Сан-Франциско. И потом, он вообще не хочет, чтобы я к нему заходила.

Удовлетворенная улыбка разлилась по лицу Дороти.

– Окей. Считай, что мы договорились. – Она протянула Вике руку. Впервые со дня их знакомства.

Глава 59

Подбросив, как обычно, Ингу в колледж, Лана приехала на работу. Сара сообщла, что сегодня на 5 часов намечено party and fun в институтском пабе. Сотрудники украшают помещение шарами и лентами. Установили экран и музыкальную технику. Заказали Catering в итальянском ресторане...

– Сожалею, – прервала ее Лана. – Но у меня дела.

Ей не нравилось последнее время настроение Левона и она не хотела задерживаться на работе, зная, что он и так весь день один.

– Oh, no! You make me upset, – расстроилась Сара. Однако настаивать и уговаривать было не в натуре американцев. “Права человека” здесь начинались уже с мелочей. (Правда, иногда мелочами же и заканчивались.) – Ну уж в субботу– то ты будешь у Dani?

Dani (или Daniel) звали директора их Института – щуплого, светловолосого ирландца лет тридцати с небольшим, дотошного и энергичного. Его тараноподоб– ный нрав Лане уже довелось испытать на себе, когда ему срочно понадобилось для симпозиума несколько диаграмм. Каждые полчаса он вызывал ее к себе или прихо– дил в лабораторию сам, проверяя и меняя по ходу дела детали. Однажды они оба просидели в институте до полуночи, пока вконец измотанная и изнервничившаяся Лана не нашла удовлетворивший придирчивого шефа вариант проекта.

У Dani была традиция – раз в год он приглашал к себе домой сотрудников Института. Причем каждый мог придти со своей парой, будь то жена, муж, girlfriend или boyfriend. Не присоединиться к коллективу было бы ошибкой, и Лана заверила Сару, что обязательно будет.

Просидев, не вставая, четыре часа за компьютером до рези в глазах и боли в спине, она заставила себя сделать перерыв. Быстро разделавшись с ланчем, Лана вышла из здания. После прохлады кондиционеров ее сразу обдало горячей сухой волной. Она не раздумывала, куда ей пойти. У нее был свой, отработанный маршрут – университетский Ботанический сад, находившийся в пяти минутах ходьбы от их Института.

Уютно разместившись в ложбине между двух холмов, по дну которой струился искусственно созданный ручеек, он занимал совсем небольшое пространство. Но серпантином вившиеся по склонам тропинки были устроены таким образом, что по ним можно было бродить до бесконечности. Сад был очень старый, довольно запущенный, и это придавало ему особое очарование.В нем успешно соседствовали представители богатейшей флоры Земли со всех континентов. Особенно привлекала Лану старая бамбуковая роща, в которой в любую жару царили полумрак и прохлада.

Посетителей здесь бывало не много, и всегда можно было найти уединенное местечко. Лана присела на скамейку под красноствольной секвойей. Напротив крупными, устремленными в небо цветами пламенело тюльпановое дерево. Рядом, между камней с дремлющими черепахами, интимно журчал ручей. Над гигантской австралийской лилией зависли в воздухе калибри – короткокрылые, иглоносые, забавно зовущиеся humming-bird – “жужжащая птица”.

“Интересные виражи делает иногда дорога жизни, – подумалось Лане. – Могла ли я предположить,что буду, как мои дочери, проводить свой день в студенческом кампусе.”

Она представила себе, что Вика сейчас вот так же сидит где-нибудь на парковой скамейке в Беркли с учебником в руках. А может уже умчалась на очередные съемки.Стоило Лане подумать о младшей дочери, и чувство материнской гордости бархатной волной обволакивало ее душу. Для этой девочки, впрочем ставшей уже вполне оформившейся личностью и прелестной взрослой девушкой, не существовало слова “нет”. Все, что ей требовалось, это четко и ясно сформулировать цель. И цель реализовывалась как по мановению волшебной палочки. Видеть ее милую мордашку на страницах журналов мод,на огромных фото-щитах в Shopping Centers стало для них делом привычным. Но она снова преподнесла им сюрприз. Когда Вика шутя как-то спросила отца, хотел бы он, чтобы она стала кинозвездой, никто этого, естественно, всерьез не принял. А несколько месяцев спустя они узнали, что дочь успешно прошла кинопробы и взята на вторую – supporting – роль для съемок нового художественно-фантастичес– кого фильма на киностудии Wаrner Brothers. И сообщила она об этом так естественно и просто, будто речь шла о курсовом проекте.

Вика не переносила застоя ни в чем. Она постоянно должна была двигаться. Движение это имело только одно направление – вверх и вперед. И вот теперь, после целого года напряженной работы на киностудии, забиравшей почти все ее время, съемки подошли к концу. Фильм вот-вот должен был выйти на экраны. На улицах Лос-Анджелеса – на громадных, вознесенных над домами щитах, на автобусных остановках и самих автобусах уже красовались его рекламы, а на них, рядом с основными героями, а то и отдельно, снова их непредсказуемая Виктория. Уже только ради этого стоило переехать сюда, думала Лана. И сама же себе возражала: их переезд тут не причем. Причина успеха любых начинаний Вики заключена в ней самой. И импульс этот настолько силен, что даже Америка, с ее негативно-настороженным отношением к постсоветским иммигрантам, не может ему противостоять.

Совсем иначе обстояли дела со старшей дочерью. Их семейная жизнь явно не складывалась, отчего характер ее портился день ото дня. Она то впадала в депрессию, то становилась несносно раздражительной. Гарри последнее время постоянно куда-то исчезал, каждый раз придумывая разные предлоги, Инга же рвала и метала, не находя себе места и отравляя жизнь не только себе, но и родителям...

А Давид? У Ланы начинало болеть сердце, стоило ей подумать о сыне. Да, в своем бизнесе он, кажется, преуспел. Наверное, за счет того, что всецело отдает себя ему. Но разве это жизнь! Мальчик должен чувствовать себя глубоко несчастным. То, что с Пегги он окончательно расстался, не очень тревожило Лану. Она знала с самого начала, что этот союз не может быть долговечен. И не потому, что кто-то из них плох, а потому, что они слишком разные. Но ребенок! Их первая внучка. Она растет вдали от них. Растет без отца. Эта мысль занозой сидела в сердце, не давая Лане покоя. К счастью, у Пегги с Давидом сохранились дружеские отношения. Она не препятствовала тому, чтобы он виделся с ребенком, когда пожелает. И он бывал там регулярно.Несколько раз Лана ездила вместе с ним. А однажды, по ее просьбе, он даже привез дочку к ней домой на весь день. Но все это не могло разрешить существующей проблемы. И уж конечно не способствовало тому, чтобы сын их жил спокойно и счастливо...

Раздался нарастающий стрекочущий звук, и за минуту до того идеально чистый, воздух наполнился гарью. Лана уже знала, это на крышу университетского госпиталя, не видимого отсюда за могучими кронами деревьев, сел вертолет, доставлявший тяжело больных или попавших в аварию людей. Бросив взгляд на часы, она быстро поднялась. Ее перерыв кончился, пора было возвращаться.

Глава 59

Оставаясь все чаще дома одна, Инга снова вспомнила свою, наполо– вину забытую подругу. Ей нужно было чем-то или кем-то заполнить свой день, свои мысли, чтобы заглушить накапливающиеся день ото дня обиды, внутреннюю неудовлетворенность и пустоту. Но Карина почему-то всякий раз под тем или иным предлогом отазывалась придти.

Накануне Гарри явился домой в двенадцатом часу ночи, навеселе, сказав, что у них была мужская компания друзей Алекса, и, едва голова его коснулась подушки, мгновенно уснул. А утром, проведя по обыкновению полтора часа в ванной комнате и наскоро выпив черный кофе с сандвичем, снова ушел, даже не сказав ку– да, хотя Инга знала, что работа у него начинается значительно позже. Промучив– шись целый день от бессильной злости и тоски, она решила отплатить ему тем же и на весь вечер “смыться” из дома.

– Кар? Привет! – как можно беспечнее сказала она, услышав в трубке голос подруги. – Только не вздумай говорить опять, что занята, а то я обижусь на тебя на всю оставшуюся жизнь. – И, не давая ей открыть рот, добавила: – Я приглашаю тебя в кино.

– Когда? – успела вставить Карина.

– А вот прямо сейчас. Слабо тебе?..

– С твоим Гариком, что ли? Не-ет, я не...

– Не с Гариком. Вдвоем. Как прежде. Тряхнем стариной. Поболтаем. Развеемся.

– Ну, если вдвоем... – заколебалась Карина.

– Умница! – перебила ее Инга и, форсируя события, поспешила уточнить: – Встречаемся, как всегда, у кинотеатра. Без четверти восемь.

– Договорились... Если я успею.

– Успеешь, успееешь. Все. До встречи!

Поцеловавшись, они заняли очередь в кассу, а потом долго, придирчиво разглядывали друг друга.

– Пожалуй, оно и к лучшему, что ты перестала бывать у нас дома, – смеясь сказала Инга. – Муж целее будет. А то вон как, зараза, похорошела.

– Ты находишь? – приосанилась Карина, откидывая за спину тяжелую волну темно-каштановых волос. – Ты тоже ничего выглядываешь. – Она потрогала ее живот. – Странно. Вроде такой же, как был. Не пора ли ему заняться делом?

– Не пора, не пора, – отмахнулась Инга, просовывая в окошко деньги: – Два билета, пожалуйста. На восемь пятнадцать. – Взяв билеты и сдачи, она направилась ко входу в кинотеатр. – Одна в нашей семье уже поспешила “ заняться делом, да с носом и осталась. Давай скорее, не отставай! Не успеем поп-корн купить.

– Что ты имеешь ввиду? – насторожилась Карина.

– Не что, а кого. Нашу филиппинку. Она попыталась ребеночком удержать Давида.

– ...Ну и?..

– Ну и ничего. Теперь у моей племянницы есть мать и нет отца. Так что не зря умные люди говорят, что поспешность хороша при ловле блох. А я умным людям верю и спешить не собираюсь. Держи свой пакет. Сегодня я угощаю.

– Подожди минуточку. – Карина остановилась посреди фойе, прислонясь к колонне, и о чем-то сосредоточено размышляла, кусая нижнюю губу.

– Ой, да пойдем же! Мы уже опоздали... Погоди, а чего это с тобой?

– Да так, -небрежно отмахнулась Карина. – Кое-что вспомнила.

С этого дня Карину словно подменили. Теперь она сама звонила Инге, подолгу, как бывало прежде, болтала с ней по телефону, не отказывалась от совместных вылазок и снова стала запросто заглядывать к ним, правда когда Гарри не бывало дома. Она ждала встречи с Давидом. “Случайной”, что легче всего было осуществить у Инги дома. Слишком много времени прошло с того дня, когда он перехватил ее в университете. Она не знала, помнит ли он ее еще, любит ли. Может у него уже есть другая, и он встречается с ней. А Карина была болезненно самолюбива. Сама мысль о том, что, позвонив ему, она может натолкнуться на холодный, равнодушный тон, была для нее невыносима. И она предпочла ждать. Пусть это будет дольше. Зато самолюбие ее не пострадает. И если он уже занят, ее это никак не заденет. Ведь первой ему отказала она. Ну а здесь она в гостях у своей подруги, и к нему это никакого отношения не имеет.

Такой день пришел. Инга с Кариной, устроившись на патио, гадали друг другу на кофейной гуще по перевернутым после выпитого кофе чашкам. На drive way послышались шаги, а потом – щелканье ключа в замочной скважине.

– Кто это так рано? – прислушалась Инга. – Мама приезжает позже, а Гарика в это время никогда не бывает...

– Есть кто дома?

Карина застыла и вся напряглась, пытаясь совладать с собой.

– Прив, братишка! – Инга помахала рукой вошедшему. – А мы тут с Каринкой дурью маимся. Иди к нам.

Давид вышел на патио. Карина обернулась. Их взгляды, будто магнитом, притянулись друг к другу. Инга удивленно и заинтригованно наблюдала за ними, не понимая, что происходит, но чувствуя нутром, что что-то происходит.

– Эй! – не выдержала она. – Ты чего, язык проглотил? Хоть бы поздоровался с нами.

Приходя в себя, он рассеянно чмокнул Ингу в щеку и вежливо проговорил:

– Здравствуй, Карина. Как поживаешь?

– Лучше не бывает, – улыбнулась она.

– Дав, кофе будешь? – спросила Инга.

– Будешь, – отозвался он, по-прежнему видя перед собой только Карину.

– Щас приготовлю. – Бочком обойдя застрявшего в дверях брата, она скрылась в доме. Но и заваривая кофе, через стеклянную дверь продолжала наблюдать за неожиданно приоткрывшейся ей ситуацией.

Давид сел напротив Карины, положив руки на стол и подавшись вперед. Долго молчал.

– Как же я оказывается соскучился по тебе, – наконец, проговорил он.

Она виновато и ласково прикрыла ладонью его руку:

– Не больше, чем я по тебе.

Они оба остались до темноты. А когда вернулись Лана и Гарри, сели вместе со всеми за обеденный стол. Давид был непривычно возбужден. Со дня рождения ребенка все привыкли уже видеть его мрачным, неразговорчивым, замкнувшимся в себе. Сегодня Давид шутил, смеялся и без устали что-то рассказывал. Перемена, произошедшая в нем, была настолько очевидна, что все сразу догадались, где и в ком следует искать причину.

Когда же Карина, взглянув на часы, собралась уходить, Давид тотчас поднялся следом.

– Мне тоже пора, – сказал он. – Я подвезу тебя, если не возражаешь.

– Напротив, – улыбнулась она. – Буду признательна.

Он остановил машину перед ее домом. Обойдя кругом, открыл ей дверцу и ступил вместе с нею на ту самую, утопающую в зелени, дорожку, где они впервые поцеловались.

– Спасибо, что проводил, – обернулась она к нему. И, как тогда, он рывком прижал ее к себе, отыскав в темноте ее губы.

Некоторое время был слышен только шелест ветра, перебиравшего, как страницы книги, жесткую южную листву.

– По-моему, на этом месте у тебя уже выработался условный рефлекс, – шепотом сказала она, мягко отстраняясь.

– Знаешь, чем я займусь завтра же с утра на работе? Закажу своим ребятам мемориальную доску и повешу ее на этой стене.

– Ну и что на ней будет выбито? – заинтересовалась Карина.

– Сказать?

– Ага.

– На ней будет одно классическое уравнение: “Карина + Давид = Любовь”.

– Э-э нет, я не согласна ждать, пока они это сделают. Я хочу сегодня. Сейчас.

– Как скажешь, королева. – Он достал из кармана фломастер и вывел на стене калиграфическую букву “К”. Она поймала его руку.

– Сумасшедший! Что ты делаешь! Хозяин нас завтра же выгонит из дома за порчу его собственности.

– Я откажусь от своей затеи только при одном условии.

– Говори.

– Завтра вечером ты придешь, наконец, ко мне в гости.

– Приду, – улыбнулась она. – Теперь приду.

Они поженились и сыграли шумную свадьбу, такую, о какой мечтала, выходя замуж, Инга – с шикарным подвенечным платьем, с венчанием в церкви, с экскортом машин и белым лимузином, с гулянием до утра в помпезном банкетном зале лос-анджелесского “Арбата”. Ресторанные застолья с большим количеством людей устраивать было не только не накладно, но и выгодно. Так уж повелось среди здешних иммигрантов, что гости приносили с собой не подарки, а деньги, и расходы приглашавших, как правило, с лихвой окупались. В ту же ночь молодожены, не дожидаясь окончания торжеств, улетели в свадебное путешествие на Багамские острова. Недельная путевка на двоих была свадебным подарком Вики.

Давид оформил покупку квартиры, в которой жил один, и передал ее Пегги с ребенком, а для себя и Карины снял другую, в том же доме, где жила она с родителями.“Теперь я буду, как минимум, два раза в день проходить по нашей дорожке, – сказал он со счастливой улыбкой молодой жене. – А это значит, что у меня всегда будет хорошее настроение.”

Прошло совсем немного времени, и романтика тайных, запретных встреч уступила место скучным каждодневным заботам. Давид с утра до позднего вечера пропадал на своей фирме, домой приходил настолько уставший, что иной раз даже разговаривать не мог. Карина заканчивала учебу, тоже не оставлявшую времени на личную жизнь. А ей теперь нужно было готовить мужу завтраки по утрам и ланч, который он брал с собой, потом ужин. Стирать, гладить, убирать квартиру, ездить по магазинам и многое другое.С готовкой, правда, не плохо все устраивалось.Один раз в неделю они обедали у ее родителей, два раза – у его, а на уикенд обычно куда– нибудь выезжали. И тем не менее, Карина не могла справиться с чувством разочарования, время от времени посещавшим, а то и разъедавшим ее. Она совсем иначе рисовала себе в своем воображении их семейную жизнь и отношения, ожидая, что это будет один сплошной, нескончаемый праздник – праздник души и тела. Особенно угнетали ее мысли о том, что Давид, при всей своей занятости, исправно находит время на общение с дочкой, для чего два-три раза в месяц отправляется к Пегги и, не рискуя взять ее домой, остается там на несколько часов или привозит ребенка на выходной к матери. Она понимала, что не имеет морального права противиться этому, но всякий раз от одной мысли, что он там, не находила себе места.

Глава 60

Часы в гостиной пробили полночь, когда у входной двери щелкнул замок. Стараясь не шуметь, Гарри прошел в спальню. Инга сидела спиной к нему на разобранной постели, всем своим видом демонстрируя глубокую обиду. Не раздеваясь, он остался стоять посреди комнаты. Он готовился приступить к финальному разговору и в то же время, зная ее неуемный нрав, страшился скандала.

– Может ты обернешься? – наконец, не выдержал он.– Нам надо поговорить.

– Нам не о чем разговаривать, – отрезала она, не меняя позы.

– Боюсь, что есть о чем, малыш. Я ухожу. Совсем и сейчас,– сказал он грустно, почти виновато.

Ему показалось, некая неведомая сила подбросила ее и развернула в воздухе на 180 градусов.

– К...как уходишь? К...куда?

– Инга, давай поговорим, как взрослые люди. – Он осторожно опустился на край постели рядом с ней.– Ты прекрасно сама понимаешь, только не хочешь себе в этом признаться, что наш брак не получился. Так стоит ли продолжать мучить друг друга? Давай мирно, спокойно расстанемся, как цивилизованные люди.

Из всего лица, обращенного к нему, он видел только ее огромные, круглые, полные ужаса глаза. До нее дошло, наконец, что это не ссора, что это всерьез.

– Ты нашел другую, да? – Ее голос стал тоненьким-тоненьким, как ниточка, которая вот-вот порвется.

– Я в тебе не нашел то, что искал, – с ударением на слове “в тебе” сделал он скорбное признание.– Мне неприятно говорить это тебе, но я считаю, что наша дальнейшая совместная жизнь бессмысленна.

– Ты не можешь вот так взять и бросить меня! – Ее глаза превратились в озера. Переполняясь через край, слезы дрожали над нижним веком, готовые в любую минуту пролиться Ниагарским водопадом.– Я люблю тебя. Я не смогу без тебя жить. Если ты уйдешь, я умру. Честное слово, умру. Я покончу с собой.

Инга бросилась к нему, прильнув, как лиана, всем телом. Не без усилий оторвав от себя ее цепкие руки, он заставил ее вернуться на прежнее место.

– Перестань. Тебе только кажется, что ты так сильно меня любишь. Ты чувствуешь, что я не отвечаю тебе тем же, и это мучает тебя. Мы с тобой поспешили расписаться, не узнав друг друга поближе. Мы очень разные, понимаешь. Наверное я слишком взрослый для тебя, а ты для меня слишком маленькая. Ты не просто ребенок, Инга. Ты еще детский сад. А мне нужна женщина. Настоящая.

– Гаринька, но ведь дети вырастают. Очень скоро я стану большой, настоящей женщиной. Обещаю тебе. Ты меня научи, подскажи. Я все сделаю, как ты хочешь. Никто, слышишь, никто не будет тебя любить так, как я. Ну пожалуйста, не бросай меня. Умоляю. Давай попробуем еще разочек. Вот увидишь, все наладится.

Он набрал в легкие воздуха, как перед прыжком в воду, и проговорил:

– Инга, ты вынуждаешь меня сказать тебе правду. Я встретил другую женщину, именно такую, какую искал. Я люблю ее и ухожу к ней. Ну что тут поделаешь. Сердцу ведь не прикажешь. Я сам не думал, что так случится.

Инга лишилась дара речи. Ее тело превратилось в отлитый из космического льда сосуд. Казалось, еще одно грубое прикосновение, и сосуд разлетится вдребезги. Воспользовавшись передышкой, Гарри раздвинул дверцы стенного шкафа и, отыскав где-то в углу большую спортивную сумку, с которой переселился сюда, начал бросать в нее свою одежду. Глазами обезумевшей кошки Инга следила за тем, как пустеет пространство в шкафу, а вместе с ним – и в ее сердце.

Со своей одеждой Гарри всегда обращался с мелочной аккуратностью, не допуская на ней ни пятнышка, ни складочки. Щегольски, “с иголочки” одеваться было его неизменным кредо.И уже сам факт, что он запихивал свои вещи как попало, говорил о том, как он спешил поскорее убраться восвояси.Покончив с одеждой, он наведался в ванную комнату, принес оттуда бритвенные принадлежности, свою расческу и зубную щетку, и все это запихнул в боковой отсек сумки.

Инга продолжала сидеть статуэткой на кровати.Он благодарил Бога, что она не царапается, не цепляется за него, не визжит на весь дом – а такое, в его представлениях о ней, отнюдь не исключалось.И, что самое главное, не зовет на подмогу родителей. Он понимал, что после двух с половиной лет жизни в этой, глубоко порядочной семье, хоть и не слишком его жаловавшей, но ни в чем ему не отказывавшей и к тому же безропотно его содержавшей, уйти вот так, как вор – ночью, даже не попрощавшись, недопустимо. Но он боялся объяснений с ними, боялся видящих насквозь глаз отца Инги.

Покончив со сборами, Гарри почти участливо посмотрел на ту, что так опрометчиво, так безоглядно и искренне доверилась ему.

– Не расстраивайся, малыш. Ты еще встретишь своего парня и будешь с ним счастлива. Постарайся вычеркнуть меня из своей жизни. Забудь, как-будто меня и не было вовсе. – Потоптавшись на месте, он подхватил сумку и поспешно вышел. Слабо хлопнула входная дверь. А через минуту послышался шум заводимого мотора.

Не меняя позы и не ложась в постель, Инга так и просидела до утра, будто и впрямь ее насмерть заморозили изнутри и снаружи. Медленно светлело небо, переливая звездную черноту в фиолетово-алые тона. Там, за окном начинался новый день, продолжалась жизнь. А для Инги все кончилось, все остановилось. Ее чувства, ее мысли, ее взгляд были погружены в сплошную, беспросветную черноту.

В комнату заглянула уже одетая Лана.

– Доброе утро. Ты чего сидишь, как истукан? Нам же уже пора выходить.

Она не шевельнулась и ничего не ответила.

– Ин-га! Никак сидя спишь? – Лана зашла в комнату, заглянула в пустые глаза дочери. В ней шевельнулась тревога и дурное предчувствие. Она взяла Ингу за плечо, потормошила. Плечо было неестественно жесткое и холодное.– Господи, да ты вся замерзшая, как льдышка! – всполошилась Лана, ощупывая тело дочери, укутывая ее одеялом. – Как давно ты так сидишь? А где Гарри? Он, что, не приходил ночевать? Да скажи же хоть что-нибудь!

Инга с трудом разжала одеревеневшие губы, хотела ответить матери и не смогла. Лана позвала мужа. Но и вместе они ничего от нее не добились.

– Нужно вызывать врача, – наконец, сказал Левон.– Может позвонить 911? С ней что-то неладное. Как-будто... как-будто... ее паралич разбил. Тьфу! Типун мне на язык!

Лана попыталась растереть тело дочери, а потом осторожно, как куклу, уложила ее в постель и укрыла одеялом до самого подбородка. Принесла горячего чая но Инга не смогла пить.

– Ладно,– удрученно сказала Лана,– иду звонить в Скорую.

– Не надо никуда звонить, – наконец услышала она голос дочери и не узнала его. – Со мной все в порядке. Просто я теперь жена без мужа.

– Как это? С Гарри что-то случилось? Да говори же, не томи!

– Он ушел.

– Куда? На работу?

– Совсем ушел. Навсегда... Я не могу разговаривать. Пожалуйста. Уйдите.

Два дня Лана осталась дома. Инга не притрагивалась ни к еде, ни к питью, уверяя, что просто не в состоянии делать глотательные движения. Левон ходил из угла в угол и не мог ни о чем другом думать кроме дочери.

– Почему мы не звоним Вике? – сказал он жене. – Мне кажется, ее надо вызвать. Она скорее найдет с ней общий язык.

– Подождем еще пару дней. В ее жизни произошла трагедия. Она должна ее пережить. Это не легко и требует времени.

На третий день на работу Лане все же пришлось пойти. Для американцев ничего важнее работы на свете нет, и всё, абсолютно всё приносится ей в жертву. Здесь даже болеть не принято. Болезнь, она, конечно, разрешения не спрашивает. Но на нее находят управу в виде сильно действующих – устраняющих не болезнь, а симптомы – лекарств. Работодателя не пронять никакими, самыми уважительными доводами, даже такими как болезнь ребенка или похороны родственника. Хочешь сохранить за собой место, следуй неукоснительно общим правилам. В UCLA к сотрудникам относились погуманнее, как ни как государственное учреждение.Там по– лагались даже два оплаченных больничных дня в месяц. И все же лучше было не искушать судьбу. Уходя, Лана попросила мужа не спускать глаз с дочери и по возможности не оставлять ее одну.

Заверив отца, что о ней нечего беспокоиться, Инга опять целый день просидела взаперти. Периодически из ее комнаты доносились то истеричные вопли и всхлипывания, то грохот летящих в стену предметов.

Ругая себя, что не сделал этого в самом начале, Левон набрал номер одного из бывших своих доверенных лиц в Ереване и попросил его собрать сведения о некоем Гарегине Сергеевиче Акопове.

Глава 61

Не осталось ни одного человека в Беркли, как среди студентов, так и среди преподавателей, который не знал бы Victoriа Melick.Активная, умеющая мгновенно сплотить вокруг себя коллектив, если нужно – своевременно придти на помощь. Известная Model, а теперь еще и киноактриса. И, что особенно всех удив– ляло, при такой невероятной нагрузке, одна из лучших студенток университета. К тому же всегда приветливая, скромная, без тени заносчивости или самомнения. Среди полюбивших ее американцев за ней закрепилось имя Victress – Победительница.