Текст книги "Шагай вперед, мой караван... (СИ)"

Автор книги: Элеонора Мандалян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 28 страниц)

Хозяин, произнося тосты за каждого из своих гостей, с особым почтитель– ным уважением заговорил о Левоне, называя его не иначе, как Левон Давидович и на “вы”, хотя ко всем остальным обращался запросто, по имени. Он попытался даже припомнить весь его послужной список.

– Побойтесь Бога, Сергей, – довольно резко прервал его Левон. – Мы не в Союзе и не на партийном собрании. Хотите выпить за нас с Ланой? Спасибо. – Чокнувшись с хозяином, он залпом осушил свой бокал.

Доктор Гофман, с резко возросшим интересом изучая бывшего “большого начальника”, улыбнувшись, спросил:

– Как давно вы здесь, Левон?

– Почти два месяца.

– Ну-у, совсем еще новички.

– Но мы уже успели получить права, – вставила Лана с гордостью. – Дело за небольшим – купить машину.

– Уже решили, какую?

Они поговорили о марках машин и о покупке дома. Уточнив, в каком месте те собираются жить, доктор Гофман предложил свести их со своим агентом по real-estate. Его наводящие вопросы не были случайными. По марке и стоимости ма– шины, по району проживания здесь определялся уровень благосостояния семьи, ее места на социальной лестнице. Все, конечно, понимали, что за два месяца пребывания в стране о месте этом говорить еще рано. Но иные умудрялись подготавливать себе почву задолго до переезда. Особенно те, кто занимал в Союзе большие посты.

– Мой агент по недвижимости нашел мне дом, которым я очень горжусь, – сказал доктор Гофман, продолжая затронутую тему. – Кстати, будем рады принять вас у себя. – Помедлив, он добавил: – Всех, здесь присутствующих. На Labor Day.

– Виталий! На Labor Day мы уже приглашены к Левинским в Санта Барбару, – напомнила Натель. Лана отметила про себя, какой приятный у нее голос – звучный и грудной.

– Как же я мог забыть такое! – хлопнул себя по лбу доктор. – В программу включена рыбалка с яхты. А я это дело обожаю. Натель – моя ходячая записная книжка. Что бы я делал без тебя, hunny! Если ты еще и вспомнишь, какой weekend у нас свободен, цены тебе не будет.

– Последний этого месяца, – подсказала Натель.

– Чудненько. Значит, ждем вас к 8 часам вечера в субботу 30-го. Здесь наш домашний адрес и телефон.– Он достал из нагрудного кармана несколько визитных карточек и, протянув одну Левону, еще раз повторил: – Будем очень рады видеть вас у себя.– Остальные визитки он раздавать не стал, а просто положил их в центре стола, мол, кто захочет, возьмет сам. Этот не слишком красивый жест можно было расценить, как отсутствие горячего желания видеть у себя гостями всех присутствующих.

Ближайший выходной день Давид посвятил родителям, задавшись целью выбрать для них подходящий автомобиль. Если в Союзе трудно было покупать машины потому, что их не было, то здесь трудность заключалась как раз в обратном – в бешеном их изобилии. Пожалуй, ни в каком другом штате Америки машина не возводилась в такой фетиш, как в Калифорнии. Ярко освещенные диллерские, украшенные флажками и гирляндами рвущихся в небо воздушных шаров, занимали центральные улицы города, выстраиваясь одна за другой по фирмам-производителям: Mercedes-Benz, Lincoln, BMW, Jaguar, Chrysler, Lexus, Audi, Pontiac, Cadillac, Ford, Мitsubishi, Toyota, Acura и так до бесконечности.

Благодаря сыну, Лана с Левоном сделали совсем неплохое приобретение – двухлетнюю жемчужно-белую Infiniti Q-45 с кожаным салоном и sunroof – люком на крыше. Давид заверил их, что это необычайно комфортабельная модель высокого класса. К восторгу Ланы, они покинули диллерскую на своей собственной машине.

– Не могу поверить!– бормотала она с волнением усаживаясь за руль. – Мы теперь свободны, как птицы!

Она включила зажигание, зафиксировала кресло и зеркала в удобном для себя положении, введя их, по подсказке Давида, в компьютерную память машины на водителя “№2”, поставила рычаг автоматического переключения скоростей на Drive и лишь слегка прикоснулась носком правой ноги к педали газа. Машина рванула с места, как норовистый конь.

– Ого, какая чувствительная! – испугалась Лана, вцепляясь в руль.

– Восемь цилиндров – это вам не шутка. Машина мощная и очень послушная. Так что будьте предельно осторожны, – предостерег Давид.

Глава 6

Наступил первый день занятий в High school. Лана сама привезла дочерей в школу и, пожелав удачи, задумчиво смотрела им вслед, невольно вспоминая тот ужас последних лет, когда ей приходилось возить их на метро и в электричках. Ее девочки начинают учиться в американской школе. Увы, не в частной, не в специализированной, а в бесплатной Public School. Какой контингент будет окружать их? Как сложатся и сложатся ли вообще их отношения с одноклассниками? Найдут ли они общий язык? Не будут ли чувствовать себя одинокими среди чужих?

С затаенной тревогой сестры улыбнулись друг другу и разошлись по своим классам. Они насмотрелись еще в Союзе видеокассет с фильмами об американской школе, где молодежь была представлена отъявленными хулиганами и бандитами, измывавшимися над учителями и друг другом. Не забыли они и страшные происшествия, показанные по новостям, когда маньяк-подросток перестрелял в школе несколько учеников и учителей. И вот теперь им предстояло самим окунуться во все это – не в кино, а в реальной жизни. В их жизни.

К удивлению Вики, в классной комнате не оказалось ни столов, ни парт. Стол был только один – учительский. Все остальное – казенного вида стулья с под– локотниками и небольшой, размером с тетрадь, приставкой впереди. Вика заняла один из них на заднем ряду, чувствуя себя неудобно, как в капкане. Не зная, куда деть школьную сумку, она засунула ее под стул и принялась исподтишка разгляды– вать своих новых одноклассников. Не увидев, как ожидала, размалеванных лиц, кричащих причесок и одежды, она вздохнула с облегчением. Это были обыкновен– ные подростки и вели они себя раскованно и буднично.

Первым был урок Critical Thinking – Критическое мышление. Со звонком появился учитель – немолодой, неопрятно одетый мужчина.Вику поразила его рубашка. Она была не просто не глажена, а безобразно мята. Мята настолько, что воротник, собравшись в морщины, свернулся трубочкой. Холостяк должно быть, подумала Вика. Вытащил утром из стиральной машины одежду и нацепил, не глядя.

Учитель бросил портфель на стул, а сам уселся на стол и, упершись взглядом в листок бумаги, приступил к перекличке. Когда он дошел по алфавиту до Вики и назвал ее фамилию, она, как и все, коротко откликнулась: “Here”. Но чуткое ухо учителя сходу уловило разницу в произношении. Он поднял глаза, внимательно оглядел ее и спросил:

– Where are you from, young lady? – (Откуда вы, молодая леди?)

– From Russia. – (Из России.)

– Wow! – прозвучал короткий, но многозначительный возглас.

Случилось то, чего она боялась.Внимание всех присутствующих обратилось на нее. Ее откровенно разглядывали, однако, без тени недоброжелательности. К счастью, длилось это совсем недолго. Уже через минуту все снова забыли о ней.

Вика изучала классический английский, американская интерпретация которого сбивала ее с толку. Как это не комично, американцы “на полном серьезе” принимали британское произношение за иностранный акцент. Сами же они жевали слова, съедали окончания, безбожно акали и даже меняли согласные. Как, скажем, в расхожей фразе: Oh, my God! (Боже мой!) звучавшей у них как: “О, май Гаш!”

Рядом с Викой сидел интеллигентного вида паренек. При перекличке его назвали Майклом. Она решила делать все как он, чтобы не выделяться, и даже списывать у него, если понадобится. С другой стороны от нее, через один пустовавший стул, расположилась девица по имени Дороти. Она, не переставая, жевала жвачку с открытым ртом, надувала из нее пузыри и звонко щелкала.

Учитель, представившийся новичкам как Mister Cage, раздал размноженные на ксероксе первые страницы учебника, который им предстояло приобрести, и, вы– зывая учеников по списку, предлагал прочесть один абзац.

– На следующем уроке мы будем обсуждать прочитанное, – предупредил он. – Каждый выскажет свое мнение, попытается найти логику развития событий и поступков действующих лиц, дать им оценку и обоснование.

Впрочем, Вика не была уверена, что правильно все поняла. Дверь с шумом открылась, и на пороге появился долговязый парень в джинсах, стоптанных ботасах и разрисованной майке, с серьгой в одном ухе. Привалившись к косяку плечом, он по-хозяйски обвел взглядом класс, криво ухмыльнулся и выжидательно посмот– рел на учителя.

– Hello, Nicholаs! – приветствовал его мистер Кейдж. – Ты опоздал... – Он бросил взгляд на ручные часы, – на 20 минут.

– I know, – последовал невозмутимый ответ.

Мистер Кейдж выразил надежду, что этого больше не повторится, и предложил опоздавшему занять свободное место. Свободное место было только одно – слева от Вики, на которое тот и плюхнулся, а потом долго и шумно копошился в своей сумке, пытаясь выудить оттуда карандаш и лист бумаги. Карандаш ему найти удалось, с бумагой дело обстояло хуже. Вика вырвала из тетради листок и протянула ему.

– Thanks, – буркнул парень и взял листок, даже не взглянув на нее.

– Мы можем продолжить, Николас?-поинтересовался учитель, все это время терпеливо пережидавший его возню.

Николас благосклонно кивнул. Кто-то хихикнул.Он метнул в сторону смельчака пронизывающий, недобрый взгляд сквозь прищуренные веки – хихиканье мгновенно оборвалось. Дороти вытащила наконец изо рта жвачку, прилепив ее под сидение своего стула:

– Как дела, Ник?

Он сомкнул колечком большой и указательный пальцы, что должно было означать: “превосходно”.

– Viktoria. Now, would you like to read for us? – На американский манер учитель произнес не “вуд ю лайк”, а “вуджулайк”

Вика не следила за текстом и, не зная откуда читать, растерялась.

Майкл ткнул пальцем в ее отксерокопированный листок: – From here.

Читала она хорошо – бегло и с выражением, и произношение у нее было вполне приличное. Поэтому она с удовольствием отбарабанила свой абзац. Учитель удовлетворенно кивнул и назвал следующего.

– Thank you, Mikle, – шепнула Вика и улыбнулась.

– Not a big deal,– отозвался тот.

И тут вдруг где-то над головой пронзительно взвыла сирена. От неожиданности Вика подскочила на месте, растерянно озираясь по сторонам, но успела заметить, что учитель и ученики сохраняли спокойствие. Все, кроме одного. Ник выбросил вверх длинные руки и, истерично взвизгнув “О, май Гаш!”, шмякнулся на четвереньки, пытаясь спрятать голову в ногах у Дороти. Сирена продолжала верещать так оглушительно, что от нее гудело и вибрировало все здание школы.

– Stop it, Nicholas! – От стремления перекричать ее, голос учителя мгновенно осип.

– Every time the same bullshit! I am sick and tiered! – (“Каждый раз одно и то же идиотство! Надоело!”) – отрывисто выкрикивал, будто лаял, Ник, просунув голову между колен Дороти. Он явно ломал комедию, но никто не смеялся.

Перестав замечать его, мистер Кейдж поспешно построил класс в шеренгу и приказал быстро спускаться по запасной лестнице, но ни в коем случае не толкаться и не бежать.

Их вывели на пришкольное спортивное поле, где обособленными группами уже собирались другие классы. Каждый учитель, будучи заранее проинструктиро– ван, выводил своих учеников в определенный промежуток времени и определенным путем, исключающим сутолоку и панику. За несколько минут вся школа оказалась на улице. Вика обратила внимание, что этого длиннорукого дебошира среди них не было. Сирена, наконец, умолкла.

– What was that? – переведя дух, спросила она у Майкла.

– Earthquake emergency drill,– отозвался тот. И Вика поняла, что это учебная “боевая тревога” на случай землетрясения. Майкл объяснил ей, что такую “стрессовую терапию” во всех школах проводят по несколько раз в году, начиная с первого урока, и все к этому давно привыкли.

Вика отыскала взглядом сестру. С перепугу глаза у Инги стали кукольно круглыми. При этом она часто-часто моргала, отчего еще больше походила на куклу.

Мистер Кейдж сообщил, что учебная тревога окончена и можно снова вернуться в здание школы. Получив таким образом свободу, Вика подошла к сестре.

– Живая? – сочувственно улыбулась она.

– А то ты не испугалась, – огрызнулась Инга. – Сумасшедшие какие-то эти американцы. Так и заикой остаться недолго.

– Наверное, без этого нельзя, – рассудительно заметила Вика. – У них ведь тут зона землетрясений. Надо привыкать к новым условиям. Перемена 15 минут. На втором этаже я видела автоматы – snack-bar и напитки.

– Пошли, если успеем.

У автоматов толпилось несколько школьников. Присмотревшись, как обращались с ними другие, Вика засунула в прорезь долларовую купюру и, волнуясь с непривычки, набрала код “Е 76”. Автомат ожил, заурчал. За прозрачной пластмассовой шторкой выскочил бумажный стаканчик, в него что-то по очереди вливалось, шипело и пенилось. Шторки с шумом отскочили, и Вика, довольная, взяла из ниши свой капучино. Стоявшая позади нее девочка тронула ее за руку, указывая на металлический карман в нижней части автомата.

– Your change, – подсказала она.

Вика не сразу поняла, что она хочет, но все же сунула палец в “кармашек” и извлекла оттуда 25-центовую монету.

– Смотри-ка, еще и сдачи дает!

Проделав ту же процедуру, Инга отошла в сторонку, слизывая на ходу густую пену из взбитых сливок.

– Да, слушай, я вне себя от возмущения, – вспомнила вдруг она. – Учитель на уроке истории, говоря о Второй Мировой войне, с таким, знаешь ли, пафосом заявил, что войну эту выиграли они – американцы. Нет, ты представляешь! Как тебе это нравится? Если они этому учат в школе, значит это записано в их учебниках как официальная версия. Я лопалась от собственной беспомощности. От того, что не могу вскочить и дать ему по мозгам. Вот где я впервые по-настоящему поняла, как мне не хватает знания их языка.

– Помнишь, что папа говорил по этому поводу? – сказала Вика, хмурясь. – Историю делают политики и историки, преподнося события и факты в нужном им и их стране ракурсе.

Перемена кончилась, и сестры поспешили разойтись по своим классам.

Глава 7

Жить в тесной полупустой квартире впятером становилось все труднее. Девочкам было негде делать уроки, а на дом задавали так много, что приходилось просиживать над книжками и бесконечными эссе часами. Давиду после тяжелого рабочего дня негде было приткнуться – расслабиться, отдохнуть. Не говоря уже о ситуации, в которую он попал со своей girlfriend. Умом Пегги все понимала и соглашалась потерпеть, а вот чувствами управляла значительно хуже. Дважды они чудом не рассорились. Обсудив сообща этот вопрос, семья приняла решение вплотную заняться разделением.

Давид рвался на части. Но ему это нравилось. Ему нравилось быть занятым, особенно если дела доставляли удовольствие. Он по-прежнему не выпускал из поля зрения родителей, которые все еще чувствовали себя беспомощными. Но основные его усилия были направлены на новый бизнес. Заполнение бумаг и оформление документов потребовало уйму времени. В конечном итоге Давиду удалось-таки открыть свое дело. Он снял себе вполне приличный офис в центре Глендейла с небольшим складским помещением при нем, в котором планировал хранить стройматериалы, и уже подобрал двух толковых ребят-строителей. Оставалось главное – найти заказчиков и приступить к работе.

Левон стремился быть все время рядом с сыном. Давид понимал, что он хочет быть полезным, хочет чем-то заняться. Но у него не поворачивался язык сказать отцу правду. Он не мог посадить его на телефон, не мог доверить заполнение счетов в бизнесе, который еще даже не раскрутился, потому что все это нужно делать на английском. И уж тем более не мог допустить, чтобы отец выполнял работу простого маляра, плотника, слесаря или паркетчика.

Когда все разбегались по своим делам, оставаться дома одному для Левона было мучительно. Он начинал ходить из угла в угол, убеждая себя, что совершает моцион. Но, поскольку комната была совсем небольшая, это больше походило на метание зверя в клетке.

Он выходил на балкон и, облокотившись о перилла, уперался взглядом в стену соседнего дома. Некогда белая краска, потемнев от городской пыли, стала серой, как дождливое небо. Левон уже знал наизусть каждую щербинку на этой стене, каждый нарост. Больше разглядывать было нечего. Две трети балкона занимали собранные в кучу складные лавки, стол и раскладушка, так что для Левона оставалось совсем мало места. Собственно не было для него места и во всем Большом Лос-Анджелесе. Привыкнув быть личностью востребованной, вершащей дела людей и предприятий, он болезненно переживал сейчас свою полную отстраненность от активной жизни.

Была на его душе и еще одна боль. Левон не мог простить себе, что бросил на произвол судьбы могилы родителей, что лишен возможности, как прежде, регулярно навещать их, поддерживать в идеальном порядке. Даже живя уже в Москве, он, как минимум, дважды в году устраивал себе командировки в Ереван, подолгу сидел на кладбище, мысленно беседуя с отцом, и особенно с матерью, к которой был очень привязан. Ему казалось, что могилы это единственная ниточка теперь, сохранившаяся между ними. А он эту ниточку добровольно порвал.

Ответ на его тайные терзания пришел самым неожиданным образом. После ужина семья собралась перед телевизором, постигая через экран американскую псевдореальность. Заметив, что младшая дочь снова уединилась на балконе, Левон вышел за ней. По тому, как Вика обернулась, ему показалось, что она поджидала именно его. Безо всяких вступлений дочь взяла отца за руки и участливо заглянула в глаза:

– Я должна тебе кое-что сказать, папа.

Решив, что она хочет поделиться с ним какими-то школьными неприятнос– тями, он ободряюще улыбнулся:

– Валяй, дочура. Я весь внимание. Тебе нужен мой совет?

– Боюсь, что совет нужен не мне, а тебе. Ты позволишь?

Однако... Он посмотрел на нее с любопытством. Мало кто отваживался давать ему советы.

– Ну-ну. И что же ты хочешь мне посоветовать? – Тон, вопреки его воле, получился насмешливо-покровительственным.

– Папа, – совсем тихо, но очень внятно проговорила девочка.– Тебе следует отпустить их.

– Кого мне следует отпустить и куда? – не понял Левон.

– Бабушку и дедушку. Твоих родителей.

Глаза Левона широко раскрылись.

– Понимаешь, папа, у каждой души свой путь, – не давая возможности себя перебить, быстро заговорила Вика. – Покинув тело, душа возвращается туда, где ей следует быть. У нее есть свои цели, свое назначение. Она больше не является тем, кем была на земле, в физическом теле. Но если об ушедшем слишком сильно тоскуют, постоянно будоражат и призывают его, душа этого человека не может окончательно покинуть наш мир и уйти... Тебе нужно осознать, папа, что твои родители уже не твои родители, а свободные души, обитающие в ином мире. Отпусти их с любовью и с миром. И тебе сразу станет легче.

– Что ты такое несешь, Виктория? – вспылил Левон. Он не допускал вторжения в свой внутренний мир, даже если это была его любимая дочь. Но все же ворчливо пробормотал: – Что значит “отпусти”? Кто тебе сказал, что я их не отпускаю?

– Бабушка.

Он уставился на нее почти с негодованием.

– Ну знаешь! Есть вещи, с которыми не дозволено шутить.

– Бабушка просила передать, – невозмутимо продолжала Вика, – что тебе нет нужды стремиться к их могилам. Там покоятся всего лишь их “бренные останки”. Извини, она именно так выразилась. А души не имеют постоянной прописки. Она уже несколько раз посещала тебя здесь, в Америке, чтобы объяснить тебе это. Но ты не увидел и не почувсвовал ее присутствия. Поэтому она вынуждена была об– ратиться за помощью ко мне.

– Умоляю, прекрати, – простонал Левон. – Ты делаешь мне больно.

– Я выполняю данное мне поручение. Бабушка хочет, чтобы ты знал, что ты им ничего не должен.

– Господи, да откуда же ты можешь знать, чего “хочет” бабушка!

– Этой ночью она сама пришла ко мне... во сне, и попросила поговорить с тобой. Не сердись, папа, я не могла не исполнить ее просьбу.

Он долго молчал, переваривая услышанное. Но именно “переварить”-то он и не мог. Так уж Левон был устроен, что верил только в то, что способны воспринять его физические органы чувств.

– Ты сказала, что душа уже не является тем, чем была при жизни, – попытался он подловить дочь. – Тогда почему ты решила, что во сне тебя посетила именно бабушка?

– Души могут являться оставшимся на земле близким в том виде, в каком их знают и помнят.

Не сказав больше ни слова, Левон резко повернулся и, пробив лбом дверную сетку, покинул балкон.

Глава 8

Позвонил Сергей, напомнив Левону и Лане, что на завтра они приглашены к Гофманам, и предложил ехать вместе, поскольку без него им дом доктора наверняка не найти. Несмотря на душный вечер Лана принарядилась, надела украшения и туфли на высоком каблуке. Заставила и Левона, как он не сопротивлялся, облачиться в костюм и галстук.

Промчавшись с десяток миль по фривею, Сергей съехал на узкую, извилистую, слабо освещенную дорогу, которая долго карабкалась вверх по склону холма и, достигнув вершины, побежала горизонтально, петляя в густой сени деревьев.

– Да уж, мы бы точно тут заплутались, – озадаченно озираясь по сторонам, заметила Лана.

– Эта улица называется Малхолланд драйв, – сказал Сергей. – Ее все знают. Она знаменита в первую очередь тем, что очень длинная – тянется по вершинам холмов, повторяя их естественные изгибы, чуть ли не над всем Лос-Анджелесом. Прекрасный воздух, отовсюду великолепный вид на город. Соответственно и дома здесь дорогие, не каждому по карману.

– Мудреное название, – сказал Левон. – Сразу и не выговоришь. Оно что– нибудь означает?

– Это фамилия, – ответила Анна. – Инженер Вильям Малхолланд в начале двадцатого века построил аквадук, перебросивший воду из Северной Калифорнии в графство Лос-Анджелес, которое буквально задыхалось без воды. Ему даже па– мятник воздвигли за это. Аквадук принес графству жизнь и процветание.

– Они до сих пор пользуются этим аквадуком, хоть он и изрядно обветшал, – добавил Сергей. – Ну, мы кажется на месте.

Машина свернула на улицу, которая почти сразу же закончилась круглой площадкой-тупиком.

Все четверо вышли из машины. Выложенная каменной плиткой дорожка вела через газон к парадному подъезду дома, утопающего в тропической зелени. Деревья и кустарники были подсвечены снизу скрытыми в цветнике фонариками, что создавало настроение праздничности и таинственности одновременно. У трехстворчатой дубовой двери с витражом посередине Сергей нажал кнопку звонка. Гулкий колокольный звон разнесся по дому. Не греша поспешностью, на пороге появился хозяин. Приветливо улыбнулся гостям и посторонился, предлагая им войти. Вид доктора шокировал Лану настолько, что она зарделась. Собственно, ее шокировал не столько его вид, сколько несоответствие между ним и ими. На нем были мятые льняные шорты цвета хаки и бледно-салатовая Т-shirt, тоже льняная и тоже мятая. Босые ноги были обуты в пляжные шлепанцы.

– Проходите сразу на патио. Я там жарю шашлык.

Он провел гостей через просторный холл и living-room, давая им возможность осмотреться, вернее – поглазеть по сторонам. Тем более что глазеть было на что. Высоченные потолки со skylight – дословно “небесный свет”, то бишь потолочные окна. Белые стены, белые оконные переплеты, белая мебель с мягкими креслами и диванами, обитыми белой кожей, в сочетании с яркими абстрактными картинами на стенах создавали ощущение роскоши и парадности. На паркетном узорчатом полу у беломраморного камина шкура белого медведя с оскаленной пастью. Гостиная органично вливалась в “трапезную” без дверей и стен, их разделяющих. Овальный белый стол в окружении резных спинок белых стульев вызвал у Ланы ассоциацию со свадебным тортом. Стеклянные горки у стены были полны изысканной дорогой посуды.

Хозяин вывел гостей во двор, большую часть которого занимал бассейн с идеально чистой водой, подсвеченной изнутри разноцветными лампами. В излучавшем золотистый свет,бурлящем джакузи сидела незнакомая пара, потягивая через трубочки прохладительные напитки. Пара приветливо помахала руками вновьприбывшим. Доктор указал гостям на кресла у садового стола и, извинившись, вернулся к дымящему мангалу, где у него уже запекались баклажаны, сладкие перцы и помидоры. Мангал представлял собой целый агрегат из кирпича и металла, переходящий в разделочный стол с раковиной, вмонтированной в каменную пли– ту.

Внутренний дворик был обнесен с трех сторон белой изгородью, обсаженной кипарисами, пальмами и магнолиями, а с четвертой обрывался крутым склоном. Лана подошла к самому краю и ахнула. Перед ней, как на гигантском блюде, лежал необъятный, искрящийся мирриадами огней город.

– Нравится?

Она обернулась. Рядом стояла Натель.

– Здраствуйте, Натель. Очень нравится.

– Извините, что сразу не вышла. Я принимала душ после бассейна. Кстати, почему бы вам не искупаться? Вода с подогревом.

– Да нет, спасибо...

– Мы забыли напомнить вам, чтобы вы захватили купальники. Но это дело поправимое. Я всегда держу запасные для гостей.

– Как-нибудь в другой раз, Натель.

– Вы такая нарядная. А мы, так сказать, по-дачному.

Лана лишь улыбнулась в ответ, бросив взгляд на ее стройную фигуру в белых шортах и коротенькой маечке, оставлявшей открытым упругий загорелый живот.

– Да, наверное, я еще не прочувствовала специфику знойной Калифорнии и американской свободы от всякого рода условностей.

– Чего-чего, а условностей здесь побольше, чем у нас, – возразила Натель. – А сегодня, поскольку присутствует бассейн и барбикью мы попросту исключили все условности.

Левон, большой любитель барбикью-шашлыка, для которого он признавал исключительно армянский эквивалент – “хоровац”, тут же скинул диссонировав– ший с обстановкой пиджак и, засучив рукава белой сорочки, подключился к хозяину, помогая ему нанизывать мясо на шампуры. Анна пристроилась у каменного стола, взяв на себя малоприятную работу – очистку печеных овощей. Овощи были прямо с огня. Они обжигали пальцы и пачкались сажей. Наличие раковины оказалось весьма кстати, так как обуглившаяся кожура, смоченная под холодной водой, легче отходила. Анна была спец по части печеных овощей, и ей всегда, даже в гостях, поручали эту часть ритуала.

Ни с чем не сравнимый аромат жаренного на открытом огне мяса дразнящей обоняние вуалью повис над склоном горы. Его наверняка сейчас с завистью втягивали ноздри ближайших соседей. Подействовал аромат и на незнакомую пару в джакузи. Они торопливо выбрались из бурлящей воды и, завернувшись в широкие, красочные полотенца, поспешили под душ, благо душевых и ванных комнат в доме было предостаточно.

Натель вступила, наконец, в права хозяйки, принявшись без особого рвения накрывать на стол. Лана была поражена, заметив, что она расставляет разовую посуду – бумажные тарелки и стаканчики, пластмассовые ножи и вилки. Даже скатерть на стеклянный стол была постелена бумажная. Вспомнив мимоходом увиденную в столовой изысканную посуду, Лана подумала с обидой, что их, повидимому, считают в этом доме людьми второсортными, которых можно принимать не в доме, а во дворе и кормить из разовой посуды.

Натель вдруг оторвалась от своего занятия, внимательно посмотрела на Лану и как бы безотносительно произнесла:

– Все, кто сегодня здесь, для меня желанные гости. Особенно вы, Лана. Мы с вами души родственные. И вы это чувствуете не хуже меня.

Лана покраснела, как школьница, пойманная на месте преступления. Но уже в следующий момент теплая волна умиротворения захлестнула ее. Ей стало вдруг легко и комфортно в этом роскошном доме на вершине холма.Она ничего не ответила, потому что в ее ответе не было нужды.

– За стол, друзья! Все за стол! – провозгласил хозяин. – Не губите мой труд. Остывший шашлык это уже не шашлык.

Какое-то время все самозабвенно расправлялись с угощением, говорили тосты, в смысл которых Лана даже не пыталась вникать, пили, курили и снова ели.

Но постепенно разговор перешел на эмигрантскую тему. Лана впервые узнала, что есть эмигранты и есть иммигранты. Иммигрант это тот, кто покинул свою страну, а эмигрант тот, кто живет в чужой стране. А может наоборот. Говорили о трудностях привыкания, о необходимости выжить и приспособиться. Сергей обвинял соотечественников в чрезмерной изворотливости.

– За фантастически короткий срок, – говорил он, – “старожилы” обучают новичков искусству охмурять доверчивые американские власти, выбивать для себя, прикидываясь бедными и немощными, welfare, foodstamps, disability, retirement и прочее.

– А что это такое? – наивно спросил Левон.

Присутствующие, давно уже поднаторевшие в данной науке, снисходительно заулыбались.

– Все это разные программы государственной помощи неимущим, – объяснил Сергей. – Welfare, например, своего рода подъемные на обустройство при въезде в страну. А некоторые умудряются сидеть на нем годами, даже если уже работают.

– Я тоже сижу на велфере, как беженка, – с вызовом сказала пожилая дородная дама. – Уже сколько лет! Ну и что? Если можно получать эти деньги от государства, зачем отказываться. И работаю бэбиситтером. Я вовсе не чувствую себя преступницей. Я – специалист высокой квалификации, пасу здесь за копейки чужих детей. Так кому должно быть стыдно, мне или государству, которое чихать хотело на мою квалификацию?

– Остыньте, милочка, – вмешалась гостья из джакузи. – Америка никого из нас не приглашала и ничего не обещала. Мы сами рвемся сюда со всех концов света. Лично я считаю, что Америка действительно самая гуманная страна в мире. Мы не ударили для нее палец о палец. А она кормит нас, лечит, дает кров. Так этого нам, видите ли, мало. Мы так и норовим ее охмурить, обойти, урвать побольше. Да еще и хаим ее, ворчим, обвиняем, иронизируем.

Женщина умолкла. Над столом на какое-то время повисла напряженная тишина, которую нарушили редкие тяжелые хлопки.

– Браво, мадам, браво, – без тени улыбки проговорил доктор. – Прекрасная речь. Тебе бы адвокатом быть, а не моей медсестрой.

– Так это я здесь медсестра, дорогой Виталий Яковлевич,– запальчиво парировала ораторша. – А в той жизни я была подающим надежды пульманологом.

Теперь Лана слушала, впитывая каждое слово, пытаясь разобраться в нелегкой и пока еще закрытой для нее эмигрантской ситуации. Ее внимание привлекло словосочетание “в той жизни”. Как человек, увлекающийся эзотерикой, она привыкла вкладывать в это понятие вполне определенный смысл: “в предыдущей инкарнации”, “в прошлом рождении”. Но в данном контексте наверняка имелась ввиду жизнь на Родине. Получается, иммиграция это некая фатальная черта, разрезающая человеческую жизнь на два самостоятельные отрезка – “до” и “после”.

– А я никого и не обвиняю, – почему-то решила оправдаться полная дама. – Я просто пытаюсь обеспечить себе сносное существование.