Текст книги "Стёртые буквы"

Автор книги: Елена Первушина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 36 страниц)

47

Когда за Дюмосом затворилась дверь, Ксанта откинулась на шкуры и устало закрыла глаза. Этот разговор взбудоражил ее сильнее, чем она на то рассчитывала, – почти против своей воли Кента начала вспоминать родную деревню. Заросшие маками поля, Поминальный храм, старый заброшенный господский дом, и тот день, когда она искала в поле мать, а встретила мужчину – старика с молодыми глазами, у которого не было кисти левой руки, но он одной рукой умел ловко играть на тонкой черной дудочке. Того мужчину, который прочел для нее надпись под гербом, увел ее из родного дома, познакомил с Гесихией и научил читать не только те буквы, которые выводят на пергаменте, на воске или на глине, но и те, что выбивают из камня, вырезают на коре дерева, или те стертые буквы, которыми люди пишут на телах, своих или чужих, историю своей жизни.

Она совсем было уже уснула, но тут полог шатра откинулся, и появился Керви.

– Я сделал все, как ты просила, – сказал он. – Дождался, пока Дюмос от тебя выйдет, и вот я здесь. Что все это значит, скажи на милость. Зачем мне было обыскивать его сумки?

– У Дюмоса на правой руке рваная рана, а на внутренней стороне предплечья след, как от копоти, – сказала Ксанта. – Но рукав остался чистым', вот смотри, – и она показала Керви сброшенную Дюмосом рубашку. – Под кожей мелкие черные крапины, как вокруг раны Ортана и на ребре Лайвина. Я думаю, он стрелял в Ортана, и оружие взорвалось прямо у него в руке. То самое, из которого он год назад убил Лайвина на Оленьем острове.

– Погоди, погоди, не все сразу! – взмолился Керви. – Ты уверена? Конечно, Дюмос – приемный сын Лайвина и теперь унаследует и его место, и его дом, и жену, но… Ты думаешь, он мог бы?

– Думаю, да. Я все же сумела поговорить с Ортаном, хоть и не напрямую, и он объяснил мне, что значило слово «ПРЕДАТЕЛЬ» на стволе дерева. Ортан по случаю оказался свидетелем того, как Дюмос встречался с Людьми Моря. Ортан думал, что они договаривались о набеге на Олений остров, но мы-то знаем, что никакого набега не было. Скорее всего, Дюмос покупал у них оружие.

– Почему же они сами никогда не пользуются ничем подобным?

– Не знаю. Скорее всего, сами боятся.

– Делают оружие и сами его боятся?

– Не они делают это оружие. Я думаю, его и вовсе никто не делает, – Ксанта вздохнула. – Тут я могу только предполагать, но… Тот странный народ – то ли призраки, то ли оборотни, – которых Дреки видел на плато… в тех местах, которые Болотные Люди зовут Потерянным Поясом. В это тебе, пожалуй, будет труднее всего поверить. Дело в том, что когда-то богиня Аэта собирала души погибших на войне людей, чтобы они сражались за богов в грядущей великой битве. Но вышло так, что эта великая битва не состоялась, и призрачное войско осталось не у дел. Я думаю, что Аэта поселила их там, в Потерянном Поясе, да и забыла о них. Однако они сами не забыли ни своей прежней жизни, ни того, чему обучала их Аэта. Отсюда и странное оружие и, может быть, ваши паруса и ревуны. Люди Моря каким-то образом узнали эти секреты от призраков, потом продали их людям Божьего Носа, а те вам. Я даже думаю… поначалу Люди Моря враждовали с призраками: те вытеснили их с исконных земель, и Люди Моря вынуждены были заняться морским разбоем, стать теми, кто они есть. Но, может быть, сейчас они пытаются заключать союзы. Мне рассказывал… один человек… в общем, люди говорят, что иногда на кораблях Людей Моря видят медведей, которые будто бы командуют сражением. Не знаю… Здесь я могу только гадать.

– Постой… постой., постой… – Керви опустился на шкуры, обхватил голову руками. – Слишком много всего. Мне надо выспаться, чтобы собраться с мыслями.

– Конечно, всем нам надо выспаться. Мне самой порой кажется, что я напридумывала слишком много.

– Постой-ка! Значит, Дреки нашел призраков, а Дюмос, когда это понял…

– … попытался его убить прежде, чем Дреки расскажет нам о своей находке. Сейчас, когда попытка сорвалась, Дюмос жутко нервничает. Я попыталась его успокоить, как могла, но что нам надо решать немедленно, что с ним делать, пока он еще чего-нибудь не выкинул.

– Он подозревает, что ты его подозреваешь?

– Подозреваю, что нет, – улыбнулась Ксанта. – Иначе как бы у него хватило наглости сидеть тут со мной, распивать чаи и предаваться сентиментальным воспоминаниям после того, как он вчера едва не зарезал моего сына? Похоже, он держит меня за полную дуру. Да, и еще кое-что учти. Сегодня, пока он переодевался, я успела заметить не только рану. У него на груди, сбоку, почти под самой подмышкой, татуировка – маленькая синяя лягушка,

– Это что-то значит?

– Это значит, что он, скорее всего, в придачу к прочим многочисленным достоинствам – любовник королевы Силлы. Она любит помечать принадлежащие ей вещи этим клеймом. Так что если хочешь с ним разобраться, это надо делать сейчас, а не тогда, когда вы доберетесь до Хамарны.

– Мы доберемся?

Ксанта вновь усмехнулась и покачала головой:

– Проговорилась! Я останусь здесь, Керви. В Венетту мне возвращаться незачем. Мне плохо в Хамарне и хорошо здесь. Я думаю, все просто. Кроме того, Дреки вот-вот вставит этой девчонке Аркассе между ног, и я хочу посмотреть, что из этого получится.

– Дай мне что-нибудь выпить, – попросил Керви. – Только не брагу, лучше тоже чаю.

Ксанта ополоснула чашки, наполнила их водой, бросила по щепотке трав, нагребла новых углей в жаровню и поставила чашки сверху, прямо в угли – чтобы вода быстрее закипала.

– Помнишь, как ты пришла ко мне? – спросил вдруг Керви. – Там, в отцовском замке. Пришла и разломала мою старую жизнь, чтобы я смог построить новую. Получается, что я…

– Получается, что так, – подтвердила Ксанта. – Всегда приятно возвращать долги и замыкать круг.

– Я тогда тебя ненавидел, – сказал Керви. – Мне казалось, ты хочешь втереться ко мне в доверие, а я боялся верить, я думал, доверие для того и существует, чтобы потом ударили побольнее.

– Тебе не надо было мне верить, – согласилась жрица. – Я ничего не хотела от тебя. Только для тебя… немного. Но это уже потом. Сначала вообще не было ничего личного.

– Тогда почему ты пришла?

– Не знаю, как объяснить. Просто это был самый простой… самый короткий путь. Это было проще, чем гадать почему, отчего, и что было бы, если…

– Я понимаю, – Керви вздохнул. – Теперь ты попробуй понять меня. Ты не должна доверять мне… рассчитывать на меня… Я люблю тебя, может быть, больше, чем кого-либо в своей жизни, уж во всяком случае чище, но… Мы вернемся сюда. Может быть, очень скоро. Здесь есть дичь, здесь есть пряные травы. Здесь есть древесина. И эти люди совсем не умеют воевать. Через несколько лет мы вернемся сюда на кораблях и с оружием. Тем более, если правда то, что ты говоришь насчет Потерянного Пояса, это значит, что отсюда мы сможем ударить Людей Моря в спину. Это и есть самый прямой путь. И боюсь, я ничего не смогу сделать, чтобы это предотвратить.

– Я понимаю, – кивнула Ксанта. – Это одна из причин, по которой я хочу остаться. Мне нравятся эти люди, я попробую им помочь. Кроме того, я в долгу перед призраками, ведь они здесь, можно сказать, по моей вине. Ладно, неважно! Несколько лет говоришь? Тогда у меня есть время что-то придумать.

– Что ты собираешься… – начал было Керви, но Ксанта сделала резкий знак рукой.

– Не знаю пока. Неважно. Выбрось из головы. Сосредоточься на Дюмосе. Что ты нашел в его сумках?

– Несколько клинков хорошей работы и довольно много медных и серебряных украшений. Все довольно старое и ценное.

– Понятно. Это, скорее всего, Агрисса расплатилась с ним семейными драгоценностями за помощь Лаурик и Лакмассе.

– Я мог бы обвинить его в утаивании добычи, когда, мы будем на корабле. Мы ведь не можем доказать, что это он убил Лайвина, ранил Ортана и напал на Дреки. Но если люди увидят, что он пытается присвоить себе такое богатство… По закону, написанному Лайвином, клады и всякая добыча такого рода должны делиться в равных частях между колонистами и командой корабля.

– И тогда он окажется один против всех? Неплохо придумано. Ты возьмешь его под стражу, а дальше? Что в Хамарне?

– В Хамарне будет потруднее, но все же и там у Дюмоса есть враги, я думаю, мы могли бы добиться если не его осуждения, то хотя бы изгнания. А если мы найдем доказательства его связей с Людьми Моря, а мы будем очень хорошо искать… Но… Ксанта… ты уверена, что это нужно делать? Я хочу сказать, вы с Дреки будете в безопасности, если останетесь здесь. Ортан, кстати, тоже. А Лайвин… Что Лайвин? Ему уже не поможешь.

– Керви! Что ты такое несешь!!! – Ксанта едва не треснула своего любимого супруга по лбу от возмущения. – Что Лайвин? А что Алиан-на? Ты что, решил от нее отказаться?

– Нельзя отказаться от того, что тебе не принадлежит, – буркнул Керви.

– Кто тебе не принадлежит?! – рявкнула Ксанта. – Никто никому не принадлежит! Она тебя, дурака, ждет уже не первый год, а ты ее хочешь Дюмосу с рук сбыть?

– По-моему, она какого-то другого дурака ждет, – так же мрачно отозвался Керви.

– Это с какой еще такой радости?! Я что, слепая, глухая, безумная? Ты мне можешь хоть раз поверить?

– Я тоже не слепой.

– И что же ты такое видел своими зоркими очами? Керви, хватит носом в чашку тыкаться! Ты со мной говори. Что ты такое видел? Ну не стесняйся, говори, мы с тобой скорее всего последний раз видимся. А то ведь браги налью, чтобы язык развязался.

– Видел, как они обнимались, – сказал Керви сердито и отрывисто. – На празднике, по случаю отплытия кораблей на Олений остров. В саду, у стены. Чего еще мне надо видеть? А утром заметил у Дюмоса синяки, будто… ну ты понимаешь…

– … будто его кто-то страстно целовал, – спокойно закончила Ксанта. – Где были синяки?

– А какая разница?

– Есть разница, раз спрашиваю.

– Вот тут вроде, – Керви ткнул пальцем в подбородок у левого угла рта. – И что?

– А то, что ты полный дурак, и бабочки твои – полные дуры! – Ксанта совсем развеселилась. – Как бы тебе объяснить… Вот что! Представь себе, что мы любовники и ты меня хочешь поцеловать. В саду у стены. Представил? Ну, действуй!

– Ксанта, ты что?

– Действуй, говорят тебе! Не пожалеешь!

– Не буду!

– Даже ради Алианны?! Давай, не бойся, правда, ведь не пожалеешь! – и, ухватив строптивого супруга за ворот рубахи, Ксанта без церемоний потянула его к себе.

– Ладно, что с пьяной женщиной спорить! – с отчаянием в голосе воскликнул Керви, осторожно приобнял Ксанту и потянулся губами к ее губам.

Но жрица наклонила голову.

– Мы любовники, – сказала она тем же тоном, каким поучала девиц в Храме, – и я тебе рада, но хочу поиграть, тогда я делаю так, – и все так же, не подставляя рта для поцелуя, прижалась к Керви покрепче и нежно захватила губами кожу на его шее, так, чтобы оставить метку на память. – А теперь представь, что ты хочешь меня поцеловать, а я этого не хочу. А ты – не ты, а грубый хам, который привык женщин брать, не спрашивая разрешения. За руки держи и к стене прижми, чтобы не вырвалась! Колено коленом придави, а то ведь стукну, мало не покажется. Ну давай, действуй, не стесняйся! – и когда очумевший вконец Керви, довольно неубедительно удерживая ее за запястья, повторил попытку поймать ее рот своим, Ксанта резко повернула голову и что было сил вцепилась зубами в его подбородок.

– Простите, мы вам не помешали?! – на пороге шатра стояли Дреки и Аркасса и изумленно глядели на расшалившихся супругов. – Мама, господин Керви, вы только скажите, мы мигом выйдем, – добавил он на языке Королевства.

– Не помешали. Мы как раз обсуждали, что случится после того, как ты вставишь своей девице между ног, – ответил Керви на том же языке, который, к счастью,' не понимала Аркасса.

По лицу мужественного аристократа текли слезы от боли, но в глазах горел боевой огонь – кажется, он понял то, что пыталась объяснить ему Ксанта.

– Так и я о том же!!! – воскликнул Дреки. – Я ей делаю предложение руки и сердца, честь честью, а она вдруг начинает нести такой бред, что по сравнению с этим ее утренние речи – образчик здравомыслия. Ну-ка, милая, – он обратился к Аркассе, – повтори еще раз, что ты сказала, когда я попросил тебя быть моей женой.

Аркасса беспомощно развела руками.

– Понимаете, Агрисса и так платила большой выкуп моей матери, когда на мне женилась, а потом она еще заплатила господину Дюмосу, чтобы qhпомогал маме и Лакмассе. А теперь мне придется простить ее, чтобы она заплатила вам за сына, хотя он ей и не нужен, но чтобы я могла взять его себе. Я не знаю, захочет ли она сделать мне такой подарок, ведь она и так на меня сильно потратилась.

48

Даже Ксанте, изрядно поднаторевшей в обычаях и обрядах Болотных Людей, понадобилось немало времени, чтобы понять, о чем говорит Аркасса. В конце концов оказалось, что Агрисса приходилась возлюбленной Дреки никакой не бабушкой, а самой настоящей супругой. Буду- чи женщиной зажиточной и одинокой и не желая связываться с мужчинами, Агрисса по древнему обычаю взяла себе в жены молодую женщину, чтобы та о ней заботилась. При этом она заплатила за невесту положенный выкуп провизией, домашней утварью и откормленной свиньей, которые оказались очень кстати для Лаурик и Лакмассы. Больше того, на лето Агрисса купила для них еще и работника – Дюмоса, чем показала себя щедрой и великодушной супругой.

– А я-то все гадала, почему ты носишь серьгу в носу! – воскликнула Ксанта. – Других мужей у тебя нет?

– Что вы, что вы! – затрясла головой Аркасса. – Двух мужей одновременно у женщины быть не может!

Теперь дело обстояло следующим образом. Дреки и Керви считались кормильцами Ксанты, так как брата у нее не было, а у Дреки и Керви соответственно не было сестер. С отъездом Керви и уходом Дреки к Ар-кассе благосостояние Ксанты должно было сильно пострадать, и Агрисса должна была заплатить Ксанте выкуп, чтобы взять Дреки в любовники своей законной жене. Аркасса считала, что с ее стороны будет нечестно требовать от супруги новых подарков, хотя такое положение вещей сильно ее расстраивало.

Поговорив по душам с девушкой, Ксанта пересела к Дреки и постаралась объяснить ему то положение, в котором он оказался.

– Может, попросту уедешь с Керви, да и забудешь всю эту историю? – предложила она.

– Мама, ты что, очумела? – возмутился Керви. – Я обещал на ней жениться!

– Тогда вот что можно сделать, – сказала Ксанта. – Я назначу за тебя выкуп, совсем небольшой. Только с Рависсой посоветуюсь, сколько назначить, чтобы не получилось, что я тебя слишком дешево ценю. А ты этот выкуп потом отработаешь Агриссе. Дальше поработаешь еще год-другой и выкупишь Аркассу.

– А жить мы с ней сможем, пока я еще выкуп не отработал? – поинтересовался Дреки.

– Это ты у нее уточняй, но думаю, что да. Ну что, могу я ей передать, что ты согласен?

– Конечно.

Ксанта так и сделала, и счастливые нареченные удалились вместе считать размеры выкупов друг за друга.

– Хорошо, что я уезжаю, – вздохнул Керви. – Не увижу, что от этой чумовой парочки родится.

– А что такого? – обиделась Ксанта. – По-моему, так прелестные будут дети.

– По-моему, так слишком прелестные. Если ты в одни прекрасный день оседлаешь бревно и приплывешь на нем в Хамарну, подальше от этой идиллии, я не удивлюсь.

– Я так думаю, к тому времени у тебя будет своя чумовая идиллия в самом соку.

Они наспех попрощались, договорившись, что утром Ксанта переговорит с Агриссой, а потом вместе с Керви и прочими колонистами вернется в Темную Речку, и там они попрощаются уже как следует. Керви будет все время следить за Дюмосом и арестует его, едва они прибудут на «Ревун».

Наконец Керви тоже ушел, Ксанта осталась одна, вытянулась на шкурах и закрыла глаза. Она чувствовала себя смертельно уставшей и опустошенной, но уснуть не могла.

Во-первых, ей не нравилось, что Дюмос до сих пор на свободе и придется еще какое-то время ломать перед ним комедию. Хотелось покончить с этим делом раз и навсегда, хотя бы для того, чтобы быть спокойной за Дреки. И все же Ксанта прекрасно понимала, что сейчас Дреки ни-что не грозит, а разбираться с Дюмосом – это дело для Керви. Именно он должен восстановить справедливость, наказать злого жениха-обманщика и освободить Алианну от нежеланного замужества. Тогда все будет, как в старой сказке. «Если только Дюмоса прежде рана не доконает», – напомнила она себе.

Во-вторых, как это ни странно, она испытывала угрызения совести оттого, что солгала преступнику. Точнее, выдала историю, произошедшую с ее соседями за свою. На самом деле родители, братья и сестры Ксанты прожили жизнь в добром здравии, в любви и согласии. Пожалуй, единственной большой бедой в их жизни был ее побег – пятнадцать лет кормить работницу, а потом в одночасье потерять. Но побег был делом прошлым, а ложь – хоть и неприятной, но необходимостью. Как-никак, Дюмос и сам изрядный врун, так что можно было считать, что правдивой истории он не заслужил.

И все же отделаться от мысли о Дюмосе и Керви, об их неизбежном единоборстве, она не могла.

«Он твой брат, Керви, – подумала она внезапно. – Не по крови, а по судьбе, но это родство еще ближе. Брат Керви, брат моего Андрета, и, может быть, моего сына. Мужчина должен уйти из родного дома. Женщина, тоже, но это редко замечают. Мы уходим, топча кости своих предков. Мы надрываем себе сердце и платим своей кровью. Это правильно. Любое начало требует жертвы и добровольного дара. Но, спаси тебя твой бог, если ты попытаешься заплатить чужой кровью, уйти по чужим костям. Это не считается. Потом все равно придется проливать свою кровь/только уже не по доброй воле и не со спокойной душой».

Забавно, но к обоим преступным любовникам – к королеве по имени Лягушка и диву по имени Дым она испытывала почти одинаковые чувства. Ей было искренне их жалко, они были по-настоящему несчастны, с ними действительно обошлись несправедливо. Но помочь им она не могла оба вообразили, что из-за причиненной им боли они получили право лупить весь мир без разбору, и теперь им приходилось платить за свою ошибку. Потому что отвечаешь всегда за себя, а не за других, за свои поступки, а не за чужие. В свое время Ксанта потратила немало сил для того, чтобы вбить эту простую мысль в голову маленького Дреки, но ни Дюмос, ни Силла не были ее детьми, и ей оставалось лишь уповать на милость богов – может, одному из них придет в голову как-нибудь после обеда заняться перевоспитанием молодых дураков. Однако боги тоже больше любят наказывать, чем перевоспитывать.

«Почему ты делаешь то, что ты делаешь? Потому, что делаю то, что я делаю», – сказала Ксанта Дюмосу и себе самой.

Наконец, вдоволь поворочавшись с боку на бок, она поняла, почему ей не спится: было еще одно предположение, которое она должна была проверить, причем, немедленно. Ксанта встала, накинула плащ и вышла из шатра.

На улице все еще продолжалось, медленно затухая, веселье. Заглянув на центральную площадь, Ксанта увидела за одним из столов Агриссу, рядом с ней – Аркассу и Дреки. Такое удачное стечение обстоятельств нельзя было упускать – и Ксанта поспешила к дому Агриссы.

Двери здесь не запирали. Первое, что услышала Ксанта, спустившись в полутемную землянку Агриссы, был детский плач. Лакмасса сама чуть не плакала, покачивая корзинку с надсадно орущим младенцем.

Увидев Ксанту, она вскочила, попыталась прикрыть корзинку полотенцем, потом поняла, что это бессмысленно, и просто, опустив руки, встала у стены.

– Мы не хотели, чтобы люди видели, – сказала она, опустив глаза. – Медвежонок – еще куда ни шло, а так… Мы боялись, его снова пустят по реке или бросят в лесу, а он ведь не виноват, что таким родился. Агрисса говорит, что рано или поздно с ним придется что-то делать, но я не могу.

– Конечно, не виноват, – ответила Ксанта. – Очень даже прав, что родился, нам только такого чуда и не хватало.

Она взяла младенца на руки и отметила про себя, что его руки и ноги все также чрезмерно напряжены. Но это был обычный тяжеленький и головастый полугодовалый младенец – никаких медвежьих лап, никаких ран, ничего призрачного.

– Не могу понять, что с ним, – сказала Лакмасса с усталым вздохом. – Плачет и плачет.

– Молоком похоже облился, вот и все дела, – отозвалась Ксанта. – От жирного молока у них часто животик болит. Не бойся, маленький, сейчас все в порядке будет.

Она присела, положила младенца себе на колени, прижала спиной к своему животу и стала мягко массировать вздутый животик. Через минуту младенец пукнул, отрыгнул воздух и улыбнулся сквозь слезы в ответ на улыбку Ксанты.

– Это хорошо, что ты человечьим ребенком быть можешь, – сказала ему жрица, – осторожно разминая скрюченные ручки. – С медвежатами мне дел иметь не приходилось, а с детьми – бывало, может, и получится у меня тебе помочь.

Вдруг кто-то довольно чувствительно царапнул жрицу по ноге.

– Ой, смотрите! – воскликнула Лакмасса. – Что это?

Ксанта опустила глаза и увидела Гесихию, которая, стоя на задних лапах, передними сосредоточенно скребла ее ногу, спуская чулок.

– Как она здесь оказалась? – изумилась Лакмасса.

– Чудом, надо думать, – пожала плечами Ксанта.

Она подхватила черепашку и уложила на колени рядом с младенцем. Гесихия ткнулась мордочкой Ксанте в ладонь, и в руку жрице упал тяжелый серебряный браслет – две змеи, сжимающие друг друга в объятиях. Ребенок потянулся рукой к новой игрушке, но схватить не смог, только впустую стукнул по браслету кулачком и опять расплакался. Тогда Ксанта осторожно надела тяжелый черепашкин подарок на запястье малыша, и в тот же миг браслет исчез – лишь едва заметная темная полоска осталась на коже, а малыш вновь заулыбался и загукал.

– Снова чудо? – испуганно спросила Лакмасса, прижимая ладони к щекам. – Я… я прямо не знаю, что и думать…

– Привыкай, – улыбнулась Ксанта. – По-моему, ты из тех, кому показывают чудеса.