Текст книги "Ровесники. Герой асфальта (СИ)"

Автор книги: Елена Курносова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 36 страниц)

– Как это – сходишь?! – От ужаса меня прошиб холодный пот. – Ты что, обалдел?! Она же после этого…

– Подожди, подожди. – Перебил меня Вадим спокойно и бесстрастно. – Твоя мама меня в лицо знает?

Я сникла.

– Нет, я думаю.

– Тогда всё в порядке. Положись на меня.

– О чём ты с ней будешь говорить? – Сомневаясь, спросил Виталик. Он начал немного оживать, видя, как уверен в себе его друг. Тот многозначительно усмехнулся:

– Это вас не касается, дети мои. Всё будет хорошо, доверьтесь своему ангелу-хранителю. Как только моя физиономия обретёт приличный вид, я вам покажу такой спектакль, который вы в театре ни за какие деньги не увидите. Как твою маму зовут, Ксюш?

– Ольга Михайловна.

– Ольга Михайловна, очень прекрасно. Считайте, что она вас уже простила. Слово Вадима Канаренко.

Не знаю почему, но я ему поверила. На мой взгляд, это самое «слово» значило очень многое и, дав его нам, Вадим вряд ли шутил. Такие как он слова на ветер не бросают, а это означало, что скоро всё наладится и можно надеяться на лучшее.

В приподнятом настроении убирали мы с Виталиком всё, что осталось после нашего чаепития: промыли и поставили обратно в сушилку чашки, вернули в шкаф конфеты с печеньем, вытерли со стола крошки.

– А это что? – Виталик взял с края кухонного стола оставленное мною печенье.

Я объяснила:

– Хотела Нике дать, а она не захотела, только понюхала. Куда его теперь девать? Выкидывать жалко.

– Ха!.. Угостила она Нику. – Виталик подкинул печенье в руке и пошёл в комнату. – Вадь, дай Нике печенье, она его уже носом намочила!

– Не понял…

– Чего тут непонятного? Ксюша хотела её угостить.

– А-а. Давай. Ника! Ника!

Ника будто ждала этого сигнала – подскочила с подстилки и опрометью рванула к хозяину.

– На. – Вадим протянул ей печенье, и на моих изумлённых глазах она проглотила его, практически не жуя.

– А я подумала, она просто не хочет…

– Она? Не хочет? – Канарейка рассмеялся, лаская собаку обеими руками. – Да она такая же сластёна, как и ваш покорный слуга! Я же тебе вчера рассказывал. Пищу Ника только из моих рук принимает. Если меня дома нет, ни родители, ни Варька с Никитой её есть не смогут заставить. Уже проверено тысячу раз.

Действительно, как это я могла забыть наш вчерашний разговор? Ведь тогда ещё восхищалась собачьей преданностью и умилялась над взаимной любовью Вадима и Ники. Сейчас я так же подумала о том, как это здорово, когда между человеком и животным возникает подобная гармония душ. Это вселяет в сердце надежду на то, что мир наш обязательно выживет, пока в нём есть место доброте.

Время протекало спокойно и безмятежно. Разговоры наши больше не носили опасного характера – текли по мирному руслу. В конце концов, нашей с Виталиком целью было развлекать больного товарища, а не вести с ним бесконечные дискуссии. Душой и телом мы просто отдыхали сейчас от всего: от родительских лекций, от утомительно длинных уроков в школе и от всей мирской суеты в целом. Вадим умел поднимать настроение – получалось у него это легко и ненавязчиво. Он постоянно о чём-то рассказывал, причём делал это очень увлекательно, в лицах изображая то одного, то другого. Слушать Канарейку можно было бесконечно.

Около часа дня пришла врач. Пока она осматривала Вадима, мы с Виталиком, проявив деликатность, вышли в другую комнату. Это была гостиная и, насколько я успела заметить, спальня родителей. Обои здесь были шикарные – коричневые с золотом. На окнах висели такого же цвета тяжёлые шторы. Мягкая мебель: большой диван и два широких кресла были застелены пушистыми меховыми покрывалами, а вот стенка оказалась обычной – такой же, как у нас. На ней стояла хрустальная посуда, книги и даже фотографии детей – красивые, глянцевые, цветные, все в изящных резных рамках. Вадим в чёрной косухе на голое тело получился отменно! От одного только взгляда на этот снимок у меня рот слюной заполнился сразу. Это была готовая обложка модного журнала, и парень этот, казалось, являлся профессиональным манекенщиком.

Не меньшей фотогеничностью обладала и Варя. Лицо её, запечатлённое на снимке, ласкало взор, смотреть на него тоже можно было бесконечно. Этакая русская красавица. Или русалка, чудом принявшая человеческий облик…Снова сердце моё кольнула чёрная зависть к Варвариной красоте, и я переместила взгляд на фотографию Никиты. Вот кого я видела впервые! Миловидный, круглолицый мальчишка с забавными веснушками на носу. Трудно определить, на кого он похож – в нём смешались черты сразу обоих родителей, и они ещё не совсем сформировались для того, чтобы можно было представить Никиту взрослым.

В комнате Вадима врач провела минут десять – не больше. Проводив ее и закрыв дверь, мы вернулись к больному.

– Ну чего?

Канарейка указал на квадратный листок бумаги, сиротливо примостившийся с краю кровати.

– Чего это?

– Направление на УЗИ почек.

– Всё так серьёзно?

– Да пошла она. – Вадим скомкал листок в ладони и кинул за спину. – Больше мне делать нечего, только по больницам мотаться. С детства ненавижу больницы, один запах лекарственный с ума уже сводит!

– А если всё правда серьёзно, Вадь? – Виталик проводил взглядом летящий комок бумажки с откровенным сожалением.

– Да ну. Пройдёт. На мне как на собаке всё заживает! Вот сейчас даже уже лучше гораздо.

– В школу-то завтра сможешь дойти?

– Разумеется. Я тут одурею в четырёх стенах больше суток находиться.

О том, что мне пора домой, я вспомнила только в половине третьего, когда очередную нашу оживлённую беседу прервал звонок в дверь. Это вернулась из школы Варя, а вместе с ней и целая толпа ребят, явившихся навестить Канарейку. Тут были в сборе почти все участники вчерашнего побоища, а так же Маринка Фадеева и ещё две незнакомые мне девчонки – вероятно, такие же любительницы закрываться в физкультурной раздевалке. Организованным стадом они вошли, заполонив собой всю квартиру, и я вдруг самой себе показалась тут лишней.

– Вы чего в школе не были? – Сходу обратился ко мне и Виталику Миша Раскопин. – Марго рвёт и мечет, нас всех сегодня к себе вызывала. Ей из милиции вчера позвонили и обо всём доложили, прикиньте? Криков было, воплей. Ещё до вас троих она не добралась.

– Успеет. – Подавленно отметил Виталик. Он тоже знал, что мне пора уходить, пока ещё есть время, и это ощутимо отражалось на его настроении. На прощание Вадим не забыл напомнить нам, что отношения с моей мамой он непременно наладит, как только оклемается от синяков. Это немного утешало. Немного…

По ступенькам мы спускались медленно, как заторможенные роботы. Я даже успела хорошенько изучить все надписи на стенах, мимо которых пролетела бегом сегодня с утра. ВАДИК…ВАДИЧКА…КАНАРЕЕЧКА…ВАДЮША… Ах, девочки-девочки…Что же вы так головы-то теряете, унижаетесь так, нервы смолоду не бережёте? Неужели не понимаете: это – не способ привлечь к себе внимание кумира, а наоборот лишний ему повод вознестись ещё выше и стать ещё более недосягаемым для вас. ВАДИК…ВАДИЧКА…ВАДЮША…Не растрогаете вы его этой лаской, потому что пресыщен он вашей коллективной любовью и не ценит её нисколько. Почему я это понимаю, а вы нет? Я же ни чем от вас не отличаюсь. Такая же девчонка, с такими же, свойственными всем вам слабостями и влечениями. Я тоже неравнодушна к Вадиму Канаренко и при желании могла бы обойти Маринку Фадееву. Но не хочу….Боюсь потом остаться у разбитого корыта. Пусть уж лучше Канарейка на всю жизнь останется моим хорошим другом, я буду просто любоваться им со стороны, как люди, бывает, любуются качественным полотном художника или драгоценным камнем в золотой оправе. Так я не рискую в один прекрасный день разбить своё сердце вдребезги. И потом, девочки, неужели нет на свете других ребят? Добрых, хороших и симпатичных, которые верят в любовь, умеют любить и хотят быть любимыми? Оглянитесь вокруг себя, может, кому-то вы нужны больше, чем этому избалованному плейбою?

Слава богу, мне не нужно было оглядываться. Самый лучший парень на свете шёл сейчас рядом! Он искренне грустил, мой нежный рыцарь, потому что по-настоящему нуждался во мне. Я знала это, я верила ему больше, чем самой себе. А ведь нет ничего замечательней, чем иметь около себя человека, которому можешь, не задумываясь, доверить жизнь.

Мы так и не вышли из подъезда – словно по какому-то молчаливому согласию одновременно остановились возле почтовых ящиков. Неведомая сила толкнула меня вперёд, и я бросилась на шею Виталику. Он будто ждал этого, сразу же обнял, крепко прижал к себе и принялся целовать – быстро, смешно и неумело, будто пытался перевыполнить норму на те несколько дней, что мы проведём не вместе.

– Я люблю тебя, Ксюшка…Я люблю тебя…

Это был ответ на моё вчерашнее признание. Вовсе не обязательно мне было слышать его вслух – и там, в милиции, и сейчас я всё читала по глазам Виталика. Поэтому нисколько не удивилась его словам, вырвавшимся невольно в порыве страсти. Интересно, а каким порывом руководствовалась вчера я? В той ситуации мне явно было не до страсти. Тогда почему? Почему я первая призналась Виталику в любви, которой, честно говоря, не чувствовала?.. Нет, он замечательный парень! Мне нравится его открытое лицо, его добрые глаза и милая улыбка. Мне приятны его поцелуи и объятия…Но это, по-моему, называется обычной физиологией. Это такой закон противоположностей, как поют «Иванушки-интернешнл». По крайней мере, ничего необычного со мной в данный момент не происходило – я не билась в любовной горячке, не падала в обморок от счастья. Я ПРОСТО целовалась – мне это доставляло чисто физическое удовольствие. Так же, например, я бы ела мороженое или купалась в бассейне. Может, со мной не всё в порядке? Может быть, я бесчувственная кукла и мне всё равно – с кем целоваться, был бы парень внешне приятным? Господи, так чем же я тогда отличаюсь от Канарейки?! Мы с ним, выходит, идеальная пара. Оба циники и эгоисты. Правда, смягчающим обстоятельством на высшем суде нам с Вадимом мог послужить наш возраст. Какие, к чёрту, глубокие чувства могут возникать в пятнадцать лет?! Но стоп… А Сева Пономарёв? Что им двигало, когда он приходил к Варе, рискуя здоровьем, а может даже и жизнью?.. Физиология?.. А Виталик, взявший на себя мою вину? Ради чего он добровольно подверг себя наказанию? Ради чего терпел побои отца? Это тоже влечение противоположностей?! Нет, нет, нет…Голова у меня шла кругом…Я чувствовала себя убогой, неполноценной, будто какой-то важной части тела мне природа не дала. Почему они любят, а я нет?! Им тоже по пятнадцать, что же получается, они повзрослели, а я нет? Но ведь девушки всегда созревают раньше! СОЗРЕВАЮТ… В том-то и дело, что именно созревают. Телом. Но не всегда сердцем. И чья же вина, если Виталик созрел сердцем, а я нет? Никто не виноват. Оставалось только надеяться, что время всё расставит по своим местам и когда-нибудь уравняет нас. Потому что парня лучшего, чем Виталик, судьба мне вряд ли пошлёт. Она и так слишком щедро меня наградила. Бери и пользуйся. От добра добра не ищут. Спасибо. Я поняла. И рыпаться не буду.

Глава 19

Домой я на этот раз возвращалась одна. В целях конспирации Виталик проводил меня только до половины пути, и там мы расстались.

– До завтра. – Виталик жадно, словно в последний раз, смотрел мне в глаза и никак не мог оторваться. Я погладила ладонью его щёку – гладкую и холодную от мороза.

– До завтра. Я буду скучать.

– Я тоже. Чего делать дома будешь?

– Не знаю. Кассету послушаю. Книжку почитаю.

– Любишь читать? – Виталик явно тянул время.

– Нет, не очень. Но чем-то надо заняться.

– Понятно.

Он вздохнул, поглядел себе под ноги.

– А ты куда сейчас?

– Не знаю. К Вадьке, наверное, вернусь. Не дома же сидеть.

– Понятно.

Так мы и стояли, перебрасываясь ничего не значащими репликами, подавленные и грустные. В ушах свистел ветер, волосы путались, лезли в лицо. Я подозревала, что выгляжу не самым лучшим образом, однако Виталику сейчас, кажется, подобная ерунда была до лампочки.

– Я около восьми завтра выйду. Там же буду ждать.

– Хорошо.

– Пока.

– Пока…

Он смотрел мне вслед до тех пор, пока я не свернула к дому. Бедный Виталик…Сердце моё сжималось от жалости и умиления. Я была расстроена и благодаря этому имела очень кроткий вид, когда предстала пред мамины проницательные очи. Глядя на меня, она ничуть не усомнилась в том, что я вернулась из школы, только спросила настороженно:

– Видела дружков своих?

Я подавила вздох:

– Конечно, видела, мам. Я же с ними учусь.

Я была очень натурально подавлена, и допрашивать меня мама больше не стала. Вместо этого она велела мне быстро раздеваться, мыть руки и садиться обедать. Я вела себя тише воды, ниже травы, я тщательно мылила руки, я добросовестно хлебала борщ и вполголоса поддерживала разговор – придраться маме было не к чему

Оказавшись в своей комнате, я сразу же включила кассету Вадима и, упав на диван, уставилась в потолок. Вот и весь мой досуг на сегодняшний день…С ума можно сойти, до чего ты, Ксюшенька, докатилась…Такое даже в кошмарном сне не приснится. Лежу на диване, как тот Обломов Илья Ильич, и не знаю, чем заняться. Сделать что ли вид, что хоть уроки учу?...Однако, упав на диван, вставать с него почему-то отчаянно не хотелось и я продолжала лежать. Лень было даже немножко убавить звук у магнитофона, хотя надо бы…Вот уже, кажется, мама идёт ко мне в комнату…

Дверь действительно открылась. Застыв на пороге, мама недоумённо смотрела на магнитофон, будто видела его впервые.

– Что это играет? Радио или кассета?

– Кассета. – Я приподнялась на локте в предчувствии чего-то важного. Под замечательный гитарный аккомпанемент Вадим пел медленную, лиричную песню, смутно знакомую мне по музыкальным программам в стиле ретро.

Зорька алая,

Зорька алая, губы алые,

А в глазах твоих,

А в глазах твои неба синь.

Ты, любовь моя,

Долгожданная,

Не покинь меня,

Не покинь меня,

Не покинь…

Откровенно говоря, я даже толком не знала, кто её поёт. Песня ассоциировалась в моей памяти с далёкими семидесятыми – тогда меня и в проекте ещё не было. В пору, когда эта песня была популярной, моя мама, наверное, даже в мыслях не имела замужество – была свободной и легкомысленной, как сейчас я. Не удивительно, что она так разволновалась, когда услышала эту импровизацию. Вопросы начались буквально после первого же куплета.

– Это ведь не Гнатюк поёт? – Мама уже полностью зашла в комнату и даже присела на край моего дивана, жадно прислушиваясь к песне, плавно льющейся из динамиков магнитофона.

– Нет. – Я тоже села, приготовившись давать объяснения. Мамин настрой мне понравился, это был хороший знак.

– Интересно…А кто же это?

– Это один парень из нашей школы. – Я пристально следила за маминой реакцией.

– Из какой школы? Из тверской или из этой, нынешней?

– Из этой. Помнишь, я на театральный вечер ходила? Так это там мне кассету дали послушать.

– Да что ты говоришь…Какой голос красивый… – Мама впала в транс – такой я её прежде не видела. В моей комнате она расположилась основательно и в ближайшее время явно не собиралась уходить. Нет, я вовсе не была против, только переживала немного – вдруг какая-нибудь песня маму разочарует, и тогда исчезнет моя последняя надежда на возможное помилование.

Боялась я напрасно. Все отечественные песни в исполнении Вадима звучали одна другой лучше. Здесь были песни Высоцкого, Цоя, Визбора, романс из фильма «Звезда пленительного счастья» и ещё несколько неизвестных мне композиций – скорее всего, из репертуара все той же «Арии», переделанных на гитарный манер. Жаль, среди них не оказалось «Заката», оставившего в моей душе неизгладимый след, но ведь в тот памятный вечер мне посчастливилось попасть на дебютное выступление. Хорошо бы кто-нибудь додумался его записать.

Мама, в отличие от меня, ни о чем не жалела. Слушая кассету на одном дыхании, она не переставала качать головой. Иногда, когда звучала особенно душевная песня, у неё на глазах даже слезы появлялись.

– Удивительно….Необыкновенно.. – Повторяла мама время от времени. – А кто на гитаре играет?

– Он же играет.

– Надо же…Какой одарённый мальчик. Он из твоего класса?

– Да, из моего.

– Надо же…– Мама удивлялась все больше и больше. А по мере того, как росло её удивление, я всё сильнее убеждалась в том, что у Вадима есть все основания рассчитывать на успех своей затеи. У меня же сейчас возникла в голове блестящая мысль, как можно помочь ему. На всякий случай.

– Он на золотую медаль идёт, этот мальчик. И в театральном кружке самый лучший ученик, все ведущие роли в спектаклях играет.

– Надо же! – Маму, похоже, заклинило на этом междометье. – И у тебя хватило ума связаться с шайкой хулиганов, когда рядом есть такой хороший мальчик?! Почему бы тебе с ним не подружиться? Как его зовут?

– Вадим. – Я едва сдерживала рвущийся изнутри смех. Мама попалась в ловушку, сама того не ведая. Её подвела любовь к искусству, и ввела в заблуждение невесть откуда взявшаяся уверенность в том, что талантливый человек – всегда пример для окружающих. Господи, бедная моя мамочка! Она не видела этого сладкоголосого Орфея вчера вечером в отделении милиции! Она даже не думала, что он-то как раз и был главным зачинщиком того беспредела, благодаря которому я сбилась с правильного пути и едва не стала хулиганкой! Мальчик, поющий под гитару, казался маме идеалом. Чудесно. Пусть им он и останется.

– Если хочешь, я с ним подружусь. – Предложила я, сделав вид, что хорошо всё обдумала.

– Хочу. – Мама была абсолютно серьёзной. – Можешь даже пригласить его в гости, я по такому случаю не поленюсь и испеку свой фирменный пирог.

Волна тепла и счастья окатила мою истерзанную тоской душу. Фирменный пирог! Это означало, что мама сдалась окончательно и бесповоротно! Когда Вадим придёт к ней на разговор, она будет в хорошем настроении и сможет внимательно его слушать. Потому что мама, на мою удачу, по жизни была неравнодушна ко всему прекрасному и изысканному, а Вадим, слава богу, уже заочно успел очаровать её своим голосом. Что ж, Канареечка, выручай…На тебя теперь вся надежда…

Уже под вечер я вспомнила про сценарий новогодний сказки, который взяла у Татьяны Евгеньевны дома и который так ни разу и не открыла с тех пор. Сейчас, сидя под домашним арестом, было самое подходящее время для его изучения. Вытащив из ящика стола картонную папку, я уютно устроилась на диване под бра и углубилась в чтение на добрых полтора часа. Читая, я невольно пыталась вообразить, как будет выглядеть всё это действо на сцене. Получалось забавно и увлекательно. Малышне должно понравиться, тем более, если к самому сюжету добавить музыку и танцы в исполнении участников труппы.

Вадим говорил правду: ни Каю, ни Герде не выпало счастья исполнить в сказке хотя бы один музыкальный номер, но это не имело существенного значения и ничуть меня не расстраивало, потому что по ходу чтения я выяснила, что наши роли – самые центральные в спектакле. Именно Каю и Герде выпадает честь спасти от злых чар Снежной Королевы Деда Мороза, Снегурочку и всю остальную тусовку, собравшуюся на новогодний бал. Лестная перспектива…И, наверное, море веселого удовольствия. Вот чем стоит заниматься на досуге вместо того чтобы бить стекла и общаться с представителями правоохранительных органов. При случае надо будет сказать об этом Канарейке – вдруг свершится чудо, и он прислушается к моим словам? Война войной, но мне лично она успела надоесть за эти три дня до тошноты. Когда же Вадиму наскучит играть в казаки-разбойники? Должно же когда-нибудь всё это закончиться!

На улице было уже совсем темно, когда я вышла на кухню для того чтобы включить чайник. Несмотря на поздний час, безумно хотелось кофе. Крепкого. Черного. Без молока. Спать я в ближайшее время не собиралась, а потому могла себе позволить это невинное удовольствие. Почему-то вспомнилось сегодняшнее утро в гостях у Канарейки. Их уютная, чистая квартира… У нас пока что любоваться было нечем, но это, я надеялась, было ненадолго – мы же только что въехали, в конце концов. Зато какая большая тут кухня! Дискотеку можно устраивать, не то что в тех серых «хрущевках», где жили Вадим и Виталик. Да и прихожая у них, по-моему, тоже гораздо меньше. Так что мама, по идее, ещё радоваться должна, что квартиру нам дали именно здесь, а не в центре поселка. Да и вообще, мама могла сколько угодно не соглашаться по поводу неудачного распределения жилплощади, я уже чувствовала себя здесь как рыба в воде. Я как-то незаметно перестала зацикливаться на всех тех неудобствах, что встретили меня здесь с первых же дней. Периодическое отсутствие горячей воды, гул самолётов и грохот поездов, вовремя неубранные мусорные контейнеры и грязь, грязь, грязь насколько хватает обзора. Пустяки, мелочи жизни…Главное, чтобы людей хороших было побольше. И чтобы рядом были ДРУЗЬЯ – верные и отзывчивые. Мама не могла этого понять, она жила в другом мире. В мире взрослых людей, где не было места эмоциям и порывам. Только прагматичный расчёт и вечные насущные проблемы. Именно поэтому она всё здесь видит в чёрном цвете. Как жаль…Неужели когда-нибудь я стану такой же занудой? Буду воспитывать своих детей в пуританском духе, ограничивая их свободу личности? Даже не верится…

Выключив кипящий чайник, я подошла к окну. Откинув занавеску, посмотрела в непроглядную тьму. Вот он, мой новый мир, скрытый приближающейся ночью. Даже фонари не горят – хоть глаз выколи. Конечно, это не Звёздный Городок, в котором и темноты нормальной не бывает из-за вечно исправной иллюминации. Ну и бог с ним, со Звёздным. Мне и тут вполне хорошо.

Глаза привыкли к темноте, и я заметила чью-то неясную тень, одиноко застывшую возле голой березы напротив моего подъезда. Лица не было видно, но фигуру я узнала сразу. Виталик! Это не мог быть никто другой! Сердце зашлось от радости – заколотилось неистово, бешено, горячо отдаваясь в висках. Конечно он, мой верный друг, мой трепетный Ромео! Он так и не смог дождаться утра и пришел сюда в надежде увидеть меня хотя бы издали! Господи, сколько же времени он уже здесь стоит?!

Я подняла руку и помахала – Виталик тотчас ответил тем же жестом, словно давно ждал этого сигнала с моей стороны. Моей улыбки Виталик, конечно, не видел, но, наверное, почувствовал всей пылкой своей душой. И я, не видя его лица в данный момент, почему-то была уверена, что он улыбается мне. Так и простояли мы, безмолвно глядя друг на друга, в лучших традициях романтических пьес Шекспира – влюблённая парочка, силой разлученная злыми родителями. Изо всех сил хотелось надеяться, что в нашем случае трагедии удастся избежать.

Глава 20

– Ну Вадь…

– Чего тебе ещё от меня надо?

– Ну пожалуйста. Чего тебе стоит?

– Не могу сейчас.

– Ну Вадь…Ты мне друг или нет?

– Друг я тебе, Виталь, друг, но это к делу отношения не имеет.

– Тогда сходи.

– Нет, ты соображаешь вообще или нет, о чем меня просишь?

Вадим окончательно затормозил. Он и до этого еле плёлся позади нас, хромая и чуть слышно постанывая время от времени, а сейчас совсем остановился посреди дороги, и мы с Виталиком тоже вынуждены были застыть на месте.

– Ты что, слепой, Виталь? На рожу мою погляди – куда я пойду в таком виде? Меня Ксюшина мама дальше порога не пустит, сразу поймёт, что я из той самой компании.

– Загримировать можно. – Виталик робко пытался что-то придумать, но впопыхах, известно, только кошки часто рождаются. Идея его доверия не внушала – Канарейка вздохнул в изнеможении:

– Загримировать? Ты, вон, себя уже кажется пробовал гримировать после драки с Медзуновским и Сергиенко. Толку никакого. Не пори горячку, Виталь, что ты как маленький, честное слово? Мне бы до школы сейчас доползти и не сдохнуть по дороге – вот что самое главное. А ты больного товарища добить хочешь своими поручениями.

Виталик насупился:

– Это твоя была затея, ты обещал.

– Обещал. Через несколько дней, как только оклемаюсь.

– Но ведь такой случай подходящий, Вадь, Ольга Михайловна тебя сама в гости приглашает! Нельзя такой шанс терять!

– О господи! Навязались на мою голову! Умереть спокойно не дадут бедному хорошему мальчику! Круглому отличнику-медалисту и первому артисту школьных подмостков!

Это Вадим меня таким образом дразнил. Стоило мне рассказать о том, как восторгалась мама его пением – так и понеслось. Канарейка хохотал до упада, когда узнал, каким ботаником я описала его маме.

– Она хочет с тобой познакомиться. Даже сегодня утром мне об этом напомнила, прикинь?

Я почему-то думала, что Виталик отнесётся к подобной новости с ревностью, но он, к моему удивлению, ухватился за неё как утопающий за соломинку и всю дорогу изводил Вадима просьбами навестить мою маму сегодня же. Тот возмущался и это, конечно, было понятно – в таком потрёпанном виде Канарейка вряд ли мог произвести благоприятное впечатление, а артистическая натура его не терпела никакой халтуры.

– Слушай, если уж играть – так играть! Я, конечно, могу просто так сегодня прийти и сказать все как есть. «Добрый день, Ольга Михайловна, вы хотели меня видеть?.. Что с лицом?.. Ой, не обращайте внимания! Помните позавчерашнее происшествие с вашей Ксюшенькой?.. Я там тоже был…Ну, все бывает: выпил маленько, таблетками закусил – сущие пустяки! А лицо – бог с ним! В драке подпортили, но это скоро пройдёт. А так, вообще, я мальчик хороший, учусь неплохо, старших уважаю, малышей не обижаю, а пою-то как! Вы же сами слышали, вам правда понравилось?.. Ну вот, значит, вам ничего не стоит простить всех нас вместе взятых, а тем более милейшего Виталия Павлецкого, который вообще ни в чём не виноват. Более того, он даже Ксюшеньку выручил очень…»

– Перестань. – Не выдержал Виталик издевательского тона друга. – Я уже не понимаю, шутишь ты или действительно собираешься так говорить?

– Шучу. Но если ты очень хочешь, могу и так сказать. Так даже проще будет.

– А вдруг ничего не получится и она тебя слушать не станет?

– В таком случае заткнись, Павлецкий, и дай мне самому решать, что делать. – Канарейка окончательно вышел из себя. – Если хочешь встречаться со своей любимой вне школы, не суетись и потерпи немного. Через пару дней все отлично получится, я тебе обещаю, а пока что не ной, ладно? А то у меня настроение от тебя портится.

Несколько дней назад всё началось именно с этого кабинета. В то памятное утро вторника, когда я стояла под дверью и слушала истерический визг Маргариты Ивановны, кто бы мог подумать, что в самом скором времени мне придётся побывать на месте Виталика? Нет, по правде говоря, я находилась сейчас на своём собственном месте, которое уже вполне успела заслужить за столь короткий срок. Рядом – тоже на своих местах, стояли Вадим и Виталик. Тот кабинет, который встретил меня однажды так приветливо, теперь казался, по меньшей мере, комнатой пыток, а собравшийся в нём педсовет – комиссией инквизиторов, выносящих приговор потенциальным смертникам.

Их было четверо: сама директриса, Маргарита Ивановна, завуч, имени которой я пока не знала, наш классный руководитель – Елена Игоревна и ещё какая-то седая, благообразного вида старушенция, отвечающая, как я поняла, за воспитательную часть. Никто ни о чём нас не спрашивал, наши оправдания были тут не нужны – их от нас и не ждали. Собравшиеся в кабинете директора педагоги добрались наконец-таки до главных виновников позавчерашнего ЧП в Звёздном Городке и теперь отрывались по полной программе. Досталось всем. И на этот раз, похоже, ограничиваться психологическим воздействием на неустойчивую подростковую психику представители народного образования не собирались. Даже я, которая, в принципе, «привлекалась к уголовной ответственности» впервые и, соответственно, могла бы надеяться на небольшую амнистию, попала в мясорубку вместе с отпетыми, прожжёнными хулиганами – Вадимом и Виталиком.

– Немыслимо! Ужасно! Чего вам в жизни не хватает?! Избалованные мерзавцы, вас бы в сорок первый год отправить, что бы вы там делали, тунеядцы?! А в блокаду Ленинграда?!

– А ты, Кондрашова, как тебе не стыдно?! Только пришла в школу, тебя так встретили хорошо, приняли в коллектив! А ты так себя ведешь! Девочка называется!

– Это Канаренко, больше некому! Надо было с самого начала её предупредить, чтоб на пушечный выстрел к нему не подходила! Это же бич божий, его давно от общества пора изолировать!

– Самое время, по-моему, это сделать! Довольно с ним нянчиться, уже просто сил никаких нет!

– Канаренко!.. Нет, вы только посмотрите на него! Он нас даже не слышит! Издевается в наглую!

– Канаренко, как ты стоишь?! Ты нарочно что ли так себя ведёшь? Тебе нравится над нами изгаляться?! Где ты находишься, ты отчет себе отдаёшь или нет?!

Вадим и в самом деле, кажется, скучал. Он стоял, немного склонившись на один бок, то и дело перенося центр тяжести с правой ноги на левую и наоборот. Я подозревала, что делает это Вадим не столько из вредности, сколько из-за своего плачевного состояния, однако его демонстративные зевки и увлеченное созерцание серого неба за окном говорили сами за себя – со стороны, по крайней мере, это спокойствие выглядело оскорбительно.

– Господи! Кто бы только знал, как я с ним устала…– Марго сидела за столом, сцепив вместе пухлые пальцы обеих рук прямо перед собой. Даже костяшки побелели от натуги. Она готова была заплакать и едва боролась с этим искушением. – За что мне такое наказание на старости лет?!.. Почему я должна краснеть, слушая о том, какие у нас неуправляемые дети в поселке живут?.. Мне словно ведро с помоями на голову вчера утром по телефону вылили, я со стыда чуть сквозь землю не провалилась… Чуть не умерла… Извинялась зачем-то…Словно это мои собственные дети…

– Успокойтесь, Маргарита Ивановна. – Сидевшая рядом завуч – средних лет женщина в очках, заботливо положила тонкую руку на крутое плечо директрисы. – Давайте я вам таблеточку валидола дам, легче станет, вот увидите.

– Спасибо, Ядвига Степановна…Не надо…

Ядвига Степановна… Дал же бог имечко! Более нелепого сочетания я ещё не слышала.. Мысли проносились в голове как-то отстранённо, словно и не мои они были вовсе. В отличие от Канарейки, мы с Виталиком стояли навытяжку, прямо, и к нашему поведению никто не мог придраться. Щёки мои слегка горели, Виталик напротив был белым как мел. Нам было стыдно. Мы раскаивались и готовы были просить прощения у всех собравшихся здесь учителей. Но наши скромные персоны мало их занимали. Вскользь проехавшись по нашим именам, педсовет полностью переключился на Вадима Канаренко. Ему, как основному «массовику-затейнику» припомнили все его грехи, начиная чуть ли не с первого класса. Если бы меня начали атаковать подобным образом, я бы, скорее всего, разревелась на месте и добровольно ушла бы из этой школы навсегда. Но это же я. Вадиму всё было по барабану, и это не удивительно – за девять лет постоянного хулиганства у него, наверное, успел выработаться стойкий иммунитет к подобного рода судилищам.