Текст книги "Ровесники. Герой асфальта (СИ)"

Автор книги: Елена Курносова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 36 страниц)

– Пошли. Дома разберёмся.

Его угрожающий тон напугал даже меня, чего же тогда говорить о бедном Виталике? Правда, держался мой спаситель молодцом – ничем не выразил своего внутреннего состояния, только посмотрел на меня с тоской:

– Пока. – В голосе его слышалась горечь. – Увидимся завтра…

Я ещё раз взглянула на отца Виталика. Он стоял на пороге – злой, но сдерживающийся изо всех сил. Нет, не хотела бы я иметь такого отца.

– Виталь…– Прошептала я неуверенно.

– Чего? – Он смотрел на меня с ласковым обожанием.

– Давай скажем правду…Я…

– Не надо. – Быстро, категорично оборвал меня Виталик. И всё – как отрезал. Я опять ощутила неприятное покалывание в носу, слёзы появились на глазах непроизвольно. Я просто обожала сейчас этого славного парня, я готова была осыпать поцелуями его милое, родное лицо, его глаза, которые смотрели на меня с такой безграничной любовью, что от радости хотелось умереть. Он меня любит – я уже нисколько не сомневалась в этой истине. Он никогда не предаст меня в тяжёлую минуту, никогда не посмеет обидеть или оскорбить. Он всегда будет со мной рядом и, если понадобится, отдаст жизнь ради моего спасения. Сейчас отец уведёт его домой и будет бить. За драку во дворе, в которой Виталик всем сердцем не хотел принимать участия. За то злополучное окно, которое разбила я, а не он. За все чужие грехи будет отвечать святой, хороший Виталик Павлецкий, и я решительно ничего не могу сделать для того, чтобы хоть как-то помочь ему выдержать предстоящее наказание. Но он заслуживал моей благодарности! Он заслуживал и большего, поэтому я, уже не задумываясь ни над чем, осторожно коснулась его руки и тихо шепнула:

– Я тебя люблю…

Эти слова, несомненно, пришлись как нельзя кстати в данной ситуации – именно они и нужны были Виталику больше воздуха. Конечно, он не ждал их и даже не рассчитывал на то, что я произнесу это признание, но, услышав его, он просветлел лицом, улыбнулся мне солнечно и радостно, словно благодаря за счастье, которое я подарила ему перед тяжёлым испытанием. Теперь Виталик ничего не боялся – он уходил легко и непринуждённо, и на сердце его в этот момент, я уверена, было хорошо. Что ж, бог с ним, пусть утешается, а мне лично не в чем было себя упрекнуть. Признавшись Виталику в любви, я, может быть, просто предвосхитила события, но душой, полагаю, ничуть не покривила. Да и в конце концов, вдруг то, что я чувствую к Виталику сейчас и есть самая настоящая любовь?...Кто мне с уверенностью может ответить – что это вообще такое?..

Глава 17

Мама молчала – и это было самое страшное. Гораздо привычней мне было бы увидеть её возмущение и гнев, я бы спокойно выслушала её нотации, крики и даже, пожалуй, стерпела бы пощёчину. Но она ничего не говорила. За весь наш путь от Звёздного Городка до дома она не удостоила меня и словом – шла быстро, прямо, высоко вскинув голову. Меня рядом будто не существовало, я плелась сзади, глядя себе под ноги и не знала, как мне быть.

Я понимала – мама только что пережила самые неприятные моменты в своей жизни, забирая меня из милиции. Я видела, что она готова была сквозь землю от стыда провалиться, когда выслушивала Алексея Ивановича там, в кабинете. Её обида на меня была вполне справедлива. Я не оправдала оказанного мне доверия, поступила опрометчиво и подвела всю нашу семью. Однако не такой реакции ожидала я от мамы. По идее, она должна была засыпать меня вопросами, выясняя, каким образом всё это произошло, и почему я оказалась в компании хулиганов. Если бы она стала спрашивать, я бы, пожалуй, рассказала ей всё от чистого сердца. Я бы нашла подходящие слова и убедила бы её в своей относительной невиновности. У меня бы получилось. Но мама молчала. Казалось, вся эта история была ей абсолютно не интересна, и она старается просто вычеркнуть всё случившееся из памяти. Естественно, это была лишь видимость равнодушия – я прекрасно осознавала, что мой привод в милицию поверг маму в состояние, близкое к шоковому, и она всего-навсего не может опомниться. Я всё понимала, не такая уж я дура.

Жила-была хорошая, прилежная девочка Ксюша. Училась без двоек, уроки не прогуливала, не курила, не пила, родителей слушалась. Тусоваться, правда, любила с ребятами ещё в раннем детстве, но это ни коим образом ни на поведении, ни на характере её не отражалось. Друзья у девочки были мальчиками воспитанными – курить и матом ругаться не учили, со всякими непристойными предложениями не лезли. Уважали, короче говоря. И мама всегда была спокойна за свою красавицу-доченьку, верила ей целиком и полностью. Но вот пошла Ксюшенька в другую школу и словно дьявол в неё сразу вселился. И трёх дней не прошло, как превратилась она в отъявленную хулиганку, родителям врать научилась без запинки и даже закурить впервые попробовала. А о чём сие говорит? Ответ ясен как день: попала в плохую компанию и быстро поддалась влиянию своих новых друзей. Как уж тут не паниковать родителям? Как не бить тревогу?

В этот вечер со мной так никто и не заговорил. Молча положив мне в тарелку ужин, мама сразу же ушла в комнату. Есть я совершенно не хотела, хотя кроме утреннего завтрака и одного наспех проглоченного яблока во рту весь день не было ни крошки. Но ради приличия требовалось сделать вид, что голодна. Отполовинив порцию макарон-ракушек, оставшуюся часть я вывалила обратно в кастрюлю. Туда же аккуратно положила оставшийся кусок куриной котлеты. Мыть за собой тарелку как всегда было лень, однако сегодня я сделала это старательно, даже не побоявшись ледяной воды, имевшейся в наличии. Стоило бы поставить чайник и попить крепкого чаю, но было не до этого, и я ограничилась только парой глотков молока из холодильника. Теперь я не знала, чем заняться. Уставшие ноги ныли и требовали покоя, но взбудораженный мозг не обращал внимания на страдания организма. Родители тихо разговаривали в соседней комнате, и я не смогла побороть искушения послушать о чём они говорят. Дверь была закрыта, но я плотно прижалась к ней ухом, затаила дыхание. Сердце тикало как настенные часы с кукушкой, висящие в прихожей.

…– Я же тебе говорила. – Голос мамы дрожал от едва сдерживаемой обиды. – Это не то, чего я хотела. С самого начала он у меня доверия не вызывал. Мало того, что грязь…Воды горячей почти сутки нету…Так ещё и это.

– Не вижу никакой связи между водой и этим. – Резонно возразил отец. – Это случайное совпадение.

– Да я и не говорю, что связь есть. Просто с самого начала тут всё кувырком идёт. Она ведь никогда такой не была, Лёша. А тут будто подменили. С кем она связалась…

– Надо было её в элитную Звёздновскую школу определять. Вставала бы пораньше и ездила бы на электричке. Я с самого начала предлагал.

– Да нет, о чём ты говоришь…Мотаться целыми днями туда-обратно. С её внешностью и при нашей этой жизни…Я с ума сойду от переживаний. А тут до школы десять минут ходьбы.

– Ну, не знаю…Все ездят. В институт, в Москву мотаются туда-обратно. Тоже молодые и красивые. Она тоже через пару лет поступит куда-нибудь, и что ты тогда будешь делать? В Москву переедешь, поближе к вузу, в котором она будет учиться?

– Не знаю. Рано ещё об этом думать. Сейчас меня другая проблема волнует. Эти её новые дружки…

– Этих её дружков я в следующий раз с лестницы спущу, если сюда явятся. Школьники…Им учиться и учиться ещё, а они такое вытворяют.

– Не говори…Один тут приходил сегодня. С фонарём под глазом. Спрашиваю: откуда? Молчит. Наша Ксенька за него отвечает: его, мам, хулиганы побили. Как же… И когда врать-то научилась, пиявка? А мальчик мне сначала, между прочим, правильным показался.

– Все они сперва правильными кажутся, а копни глубже – сплошной мусор. Нет сейчас нормальных ребят. Нету. И нечего Ксеньке с ними больше делать. Из школы – домой. Пусть уроки учит или в кружок какой-нибудь запишется.

– Нет, нет. Её пора контролировать. Что-то я расслабилась в последнее время, но ничего. Не всё ещё потеряно. Ей, слава богу, только пятнадцать лет.

Прямо над головой раздался громкий бой часов вперемешку с писклявым фальцетом кукушки, и я, подпрыгнув от неожиданности, едва не долбанулась лбом об дверь. Нет, с меня вполне вчерашней шишки хватит! Я вернулась в свою комнату и только там сумела спокойно перевести дух, а заодно и привести в порядок мысли. Итак, из только что подслушанной родительской беседы можно было сделать два вывода. Первый: несмотря ни на что, мама и папа меня всё-таки любят и поэтому будут делать всё ради моего блага. Отсюда же вытекает второй, не такой уж оптимистический вывод: общаться с Виталиком, Вадимом и другими ребятами из новой тусовки мне теперь придётся исключительно в школе.

Я долго не могла заснуть. Часы пробили двенадцать, потом час, половину второго, а я всё лежала, бессмысленно уставившись в тёмное пространство. Хотелось облегчить душу и поплакать, но слёз не было. Я вообще по жизни не любила и не умела плакать, потому и дружила только с мальчишками. Сейчас с трудом верилось в то, что меня действительно могут посадить под домашний арест. Что же я буду делать целыми днями в четырёх стенах? Я так привыкла к свободе, я так люблю гулять! Как я смогу жить без этих ребят, к которым успела привязаться? Добрый, отзывчивый Виталик, безрассудный, отчаянный Канарейка, тихий Саша Чернов и справедливый Миша Раскопин…Такие разные, и все по-своему интересные. Неужели теперь они будут тусоваться там, на улице, БЕЗ МЕНЯ?! А я стану сидеть здесь и томиться как царевна в кощеевом замке?! Нет, это немыслимо. Это невозможно выдержать нормальному человеку в пятнадцать лет. Я устрою забастовку. Откажусь есть, сама запрусь в комнате и принципиально не возьму в руки ни одного учебника…Я уже взрослая…Пусть знают… Я докажу…

Очередного кукования часов я уже не услышала – сон завладел мною легко и незаметно. Спала я крепко, как убитая и не видела ничего. Никаких радужных картинок и ярких впечатлений. Организм просто хотел отдохнуть от всего пережитого, и мозг на этот раз не стал ему мешать.

Совсем невесело начинался для меня третий день на новом месте. Нет, мама уже не хранила молчание как вчера – марка, по её мнению, была выдержана вполне, и теперь следовало основательно заняться моим воспитанием. Они с отцом решили начать прямо с утра – я ещё не закончила завтракать, когда они вместе, чуть ли не рука об руку, вошли на кухню и остановились передо мной, глядя сверху вниз. От волнения я даже чаем поперхнулась, подняв голову, тоже посмотрела на родителей прямо, в упор. Пусть не думают, что я боюсь.

Первой заговорила мама

– Знаешь, я вообще-то надеялась, что ты первая подойдёшь и попросишь у нас прощения. Но ты, похоже, себя виноватой не считаешь ничуть.

– Прости, я не знала, что ты этого ждала. – Тут же перебила я – пожалуй, слишком быстро и поспешно. Мне совершенно не сложно было извиниться, в отличие от того же Вадима Канаренко, тем более что вину свою я чувствовала и не стеснялась её признать.

– Значит, ты понимаешь, что мы сейчас чувствуем. – Подхватил отец воодушевлённо. – Вести с тобой заумные разговоры, наверное, бессмысленно, ты и сама всё осознаёшь не хуже нас, верно?

– Осознаю. – Кивнула я с готовностью. Слава богу, меня всё-таки считали взрослой и умной. Это уже что-то.

– Так вот. – Сходу продолжила мама эту, словно заранее отрепетированную речь. – Стало быть, ты сама понимаешь, что общаться с этими ребятами тебе больше не стоит.

Безусловно, подобное заявление не было для меня новостью – я ещё вчера вечером слышала под дверью этот горестный для себя приговор. Но сейчас, когда мама поставила меня перед фактом, стало вдруг так обидно и досадно, что я с трудом подавила тяжёлый вздох. Может быть, попробовать реабилитировать себя и своих друзей? Чем я, в конце концов, рискую? Всё равно терять уже нечего.

– Понимаете в чём дело…– Начала я вкрадчиво. – Эти ребята, они нормальные…Просто между Звёздным и нашей Бахчой уже третий месяц идёт война. Это совсем отдельная история, из-за чего она разгорелась…Поэтому ни о каком хулиганстве не может быть и речи, это честная война, я…

– Нет, ты слышал?! – Мама окончательно запаниковала. Кажется, напрасно я так разоткровенничалась. – Лёша, ты слышал?! Война! Им заняться больше нечем! На учёбу наплевать, родителей не жалко! Никакой ответственности за свои поступки! Знаешь, моя милая, довольно. С меня хватит. Пусть они все друг друга искалечат, ты в этом участвовать не будешь. Понятно?

– Я и не хотела. – Робко вставила я. – И Виталик не хотел. Он…

– Всё! – Это уже отец оборвал меня внезапно громким своим, глубоким баритоном. – Чтобы мы не слышали больше ни о каких Виталиках! Сразу же после уроков идёшь домой. Ты хорошо меня поняла? Никаких гуляний и этих ваших «тусовок». Если раньше мы ещё могли на тебя положиться, здесь ты у нас доверия не вызываешь.

– Но я не буду больше. – Мой лепет звучал совершенно по-детски, принять его всерьёз родители не могли. Мама возмущённо замотала головой:

– Будешь-не будешь, никого это не волнует. Я не намерена сидеть и ждать очередного вызова в милицию. Вчерашнего унижения мне хватит на всю оставшуюся жизнь. Тема закрыта. Ты сама во всём виновата.

Увы, с этим трудно было не согласиться. Винить некого. Только себя самоё. И ни к чему теперь реветь белугой и рвать волосы – они мне ещё пригодятся. Надо смотреть на жизнь проще, всё не так уж и страшно. В конце концов, встречаться с друзьями в школе мне никто не помешает.

Глава 18

К счастью, у Виталика хватило ума не заходить за мной в это утро. Он встретил меня на углу своего дома, как всегда заботливый и учтивый.

– Ну как? – Спросил он сразу же с волнением.

Я невесело улыбнулась:

– Лучше не спрашивай.

– Я думал, ты не придёшь.

– Ну да, с чего это вдруг? Разве есть уважительная причина прогулять школу?

– Досталось от родителей? – Виталик преданно и нежно заглядывал мне в глаза и видно в самом деле очень переживал по поводу моих отношений с семьёй. Я не знала, что ему ответить.

– Ну… В моральном плане, конечно, досталось. Мне гулять запретили, представляешь? Из школы сразу домой.

– Ни фига себе…– Расстроился Виталик. – Что же теперь делать?

– Сама думаю. А с тобой-то как дела? Сильно отец ругался?

Мне тоже хотелось проявить участие, выразить Виталику свою признательность за всё, но он только отмахнулся с досадой от этой неприятной темы:

– Да ладно, не смертельно.

– Интересно, как там Вадим? Вряд ли он сегодня сможет в школу прийти.

– Да уж. – Оживился Виталик в одно мгновение. – Я вообще-то хотел к нему зайти, узнать, что с ним, но боялся тебя пропустить.

– Так давай вместе сходим! Время ещё есть.

Виталик озадаченно приподнял чёрные брови:

– Уверена?

– А что?

– Ничего. Тебе ведь запретили.

– Да ну и что, подумаешь! Кто меня видит? Я же в школу ушла!

В душе я уже решила научиться хитрить. Пусть родители думают, что сумели меня застращать – я буду такой, какой они хотят меня видеть. Дома. Здесь же, на улице, я останусь собой и делать стану то, что сочту нужным…

Стены подъезда, в котором жил Вадим, могли вполне составить конкуренцию физкультурной раздевалке для девочек – по количеству любовных признаний. Они начинались от самых дверей подъезда и тянулись вплоть до второго этажа, к самой квартире Канарейки. Здешние жители, должно быть, давно махнули рукой на это безобразие и перестали по пять раз в году перекрашивать стены. Их, наверное, в некоторой степени утешало и то, что кумир всех девчонок посёлка жил всё-таки не на пятом этаже, а, следовательно, большая часть подъезда имела благопристойный вид.

Я так и не успела прочитать как следует всю эту слезоточивую, душераздирающую поэму, собранную разными страдалицами по кусочкам – слишком быстро дошли мы до квартиры. На звонок угрожающим лаем откликнулась Ника. Дверь нам открыла Варя. Она уже собиралась уходить – была при полном параде и даже обутая. Встретившись с её вечно насмешливым взглядом, я в очередной раз поразилась тому, насколько же похожи они с Вадимом. Ну просто одно лицо, бывает же такое чудо на свете!

– Привет, герои Куликовской битвы. Вы за Вадькой?

– А он что, готов идти? – Разговаривая с сестрой друга, Виталик невольно подстраивался под её ироничный тон, я это ещё в первый вечер заметила. Удивляюсь только, почему с самим Вадимом он так себя не держал – Канарейка говорил точно с тем же выражением, что и Варвара.

– Какое там! – Варя засмеялась, пропуская нас в прихожую. – Лежит вон, помирает. Вчера его полночи над ванной держали, в чувства приводили всей семьёй. Сегодня зато смирный, стонет только и компрессы на лбу меняет.

В руку мою влажным холодным носом ткнулась Ника – виляя хвостом, она приветствовала меня и Виталика как своих хороших знакомых, и я с удовольствием потрепала её по приятной на ощупь, чуть жестковатой шерсти. Где-то в районе кухни раздавались негромкие взволнованные голоса. Родители, кажется, о чём-то спорили – я узнала голос дяди Коли, в чём-то ласково убеждающий жену:

– Света, это не серьёзно, я тебя уверяю. Ты мне не веришь что ли?...Иди, иди, ничего страшного не случится.

– Нет, не надо меня успокаивать, Коля, не надо. – Нежный как колокольчик женский голос дрожал от едва сдерживаемых рыданий. – Я знаю, ты меня просто расстраивать не хочешь…Я не смогу уйти и оставить его в таком состоянии, вдруг ему будет хуже?

– Не будет, Светик, ну что ты, ей-богу, как ребёнок? Ему и побыть-то одному только до обеда нужно, а там Никита с Варькой придут.

– Ему плохо…

– Ему с похмелья плохо, как ты не поймёшь? От этого никто ещё не умирал…О, господи…

– Надо врача вызвать.

– Хорошо, давай вызовем, если ты хочешь.

– А кто дверь ему откроет? Вадик встать не сможет… Я же говорю, похмелье тут ни при чём. Ему что-то повредили, я чувствую!

Кажется, дядя Коля устал настаивать на своём, махнул рукой на всё. Он вышел в прихожую – тоже полностью одетый для выхода, в той же защитного цвета шинели, статный, высокий и плечистый. Я опять невольно залюбовалась его мужественной красотой, столь нелепо сочетающейся с добрыми большими глазами.

– Здасьте, дядь Коль. – Поздоровался Виталик.

Канаренко улыбнулся:

– Здорово, молодёжь. Если вы за Вадькой, то он сегодня в школу не пойдёт.

– Да мы уж поняли. Мы пришли навестить раненного полководца. Как он там, живой ещё?

– Вроде бы дышит. – Дядя Коля толкнул одну из трёх дверей, распахивая её настежь. – Вадим! К тебе друзья пришли! Интересуются, живой ты или нет!

– Нет…– Донёсся из комнаты слабый голос, полный невыносимого страдания. – Пусть зайдут…Кто-то же должен возле моего гроба постоять…

Господи, он как всегда дурачился! Но это был хороший знак, говоривший о том, что умирать в ближайшем будущем Вадим не собирается.

Разувшись, мы прошли в комнату больного. Канарейка лежал на разобранной постели животом вниз, обхватив обеими руками подушку. Увидев меня и Виталика, он в качестве приветствия поднял голову, но тотчас же с протяжным стоном уронил её обратно.

– О-о бо-оже…В этом доме найдётся хоть один гуманный человек?

– Для чего? – Весело осведомился Виталик, с сочувствием разглядывая несчастного друга.

– Для того чтобы меня пристрелить. Неужели всем нравится смотреть на мои мучения?!

В этом был весь Вадим. Даже изнывая от боли, он находил в себе силы паясничать и смешить окружающих. Из прихожей выглянул дядя Коля – уже в фуражке и с «дипломатом» в руках:

– Я бы тебя с удовольствием пристрелил, сынок. Но не буду.

– Почему-у? – Вадим капризно, по-детски скорчил обиженную гримасу, изображая плач. – За что-о?.. Что я такого сде-ела-ал?..

– Ну, это пусть тебе ребята рассказывают. Ты-то сам, небось, ни хрена из вчерашнего не помнишь? А я пошёл на работу.

– Подожди-и, па-ап…А пистолет?.. Дай я сам застрелюсь, чтоб тебя не подставля-а-ать…

Дядя Коля со смехом покачал головой:

– Нету у меня пистолета. И был бы – не дал. Легко отделаться хочешь, да? Нетушки, мой дорогой, не выйдет. Лежи и умирай медленно, алкоголик недоделанный.Я тебе даже пива не куплю опохмелиться. Видали такого!.. Ребят, хоть вы-то мне объясните, где он так нализался?

Виталик пожал плечами:

– Не знаю. Мы его не поили – это точно.

– Да я друга встретил. – Жалобно принялся объяснять Вадим. – У него брат женится…Мы отметили…Немножко совсем, честное слово. И не водку даже пили, а клюквенный аперитив.

– Ну-ну. – Недоверчиво хмыкнул отец, основательно расположившись на пороге комнаты. – Бутылки по три, небось, на рыло, да?

– Одну.

– Ага, рассказывай.

– Ну честно, пап…Купи пива, а?

Неожиданно резкий переход от пистолета к пиву вызвал в нашем узком кругу взрыв исступлённого хохота. Умирающий Вадим театрально угасал, лёжа в постели, однако глаза его блестели при этом лукавой хитрецой, а губы с трудом сдерживали улыбку.

– Ну па-ап…Ты что, реально смерти моей хочешь?.. У меня голова сейчас как арбуз лопнет.

– Не успеет. – Отсмеявшись от души, пообещал дядя Коля. – Сейчас мама аспирин в шкафу найдёт, и будешь весь день пить таблетки.

– Не могу я пить таблетки-и… Меня стошни-ит…– Канарейка, отчаянно бастуя, заколотил кулаками по подушке.

– Не стошнит. – Бесстрастно уверил его отец. – Нечем уже. И вообще, Вадька, угомонился бы ты, а? Тебе всё шуточки-прибауточки, а вот маме совсем не до смеха. Ей на работу надо идти, а она тебя оставить одного боится.

– Пусть идёт. Ничего со мной не случится.

– Так и я про то же… Слышь, Свет! Он говорит, что вполне способен до обеда побыть один!

– И не думайте даже. Я врача вызвала, будет после двенадцати. А пока аспиринчику выпей. – В комнату вошла тётя Света.

Впервые увидев маму Вадима и Вари, я буквально остолбенела. Эта женщина выглядела немногим старше своих детей-близнецов! Хрупкая, миниатюрная, она была похожа на юную школьницу в пору первой любви: воздушные, пышные волосы обрамляли тонкое, правильное личико, каждая черта которого была совершенна и будто выточена рукой умелого скульптора. На нежных щеках лежал лёгкий румянец, ни одной морщиночки невозможно было отыскать вокруг ясных зелёных глаз. Вот на кого по-настоящему были похожи Варя и Вадим! Получив по наследству от отца только глаза, всё остальное они переняли от матери и поэтому, набрав, что называется, с миру по нитке, оказались даже красивее своих красивых родителей.

Вместе супруги Канаренко смотрелись бесподобно: на фоне высокого, мощного дяди Коли тётя Света казалась абсолютной Дюймовочкой. Просто удивительно, как, имея троих детей, ей удалось сохранить стройность фигуры! Бывает, одного-то страшно родить без риска для внешности…

Поздоровавшись с нами, тётя Света подошла к кровати сына, в руках она несла чашку с водой и таблетку аспирина. Забыв было о своём плачевном состоянии, Вадим подался вперёд для того, чтобы взять лекарство.

– А-а!!! – От его внезапного вопля все одновременно вздрогнули, а тётя Света едва не выронила из рук чашку.

– Ну вот! – В слезах обернулась она к мужу. – А ты говоришь – оставить одного. Да он в туалет захочет – и не дойдёт.

– Дойду…– С досадой простонал Вадим, уткнувшись лицом в подушку. – Я ночью вставал…

– Почему нас не разбудил? – Обиделась мать.

– А ты бы мне что, ночной горшок принесла?

– Помогла бы дойти.

– Да я сам дошёл, господи… В чём проблема, не понимаю? Иди, мам, а то опоздаешь.

Но маленькая тётя Света оказалась на редкость упрямой:

– И не подумаю. – Заявила она безапелляционно. – Я позвоню в школу и скажу, что по семейным обстоятельствам выйти не смогу.

– Да-да, скажи, что ушла на больничный в связи с жутким похмельем ребёнка. Вот все повеселятся. – Дядя Коля, кажется, тоже собрался опоздать на работу – он уже успел поставить «дипломат» в прихожей и войти в комнату.

– Ничего смешного не вижу. – Буркнул Вадим, по-прежнему не отрывая лица от подушки.

– Ещё бы. Даже чашку, вон, взять не можешь как следует, а туда же – я сам. – Канаренко-старший обратился ко мне и Виталику. – Видели, что у него со спиной творится? Картина из жизни воспитательной колонии строгого режима. Покажи, покажи, чего иногда стоит собственная дурь.

– Ничего особенного. – Попытался огрызнуться Вадим – правда, не очень уверенно.

– Ну да. То-то я гляжу, ты лечь нормально не можешь. Видали когда-нибудь такое, ребят? – Дядя Коля шагнул к кровати, рывком сдёрнул с сына одеяло.

– Ни-фи-га! – Почти хором выдохнули мы с Виталиком.

Сочные багровые пятна растекались по всей спине Вадима, начиная с поясницы и заканчивая лопатками. Зрелище не из приятных, надо заметить.

– С ума можно сойти, да? – Выразил свою оценку ситуации дядя Коля. – И он ещё будет мне что-то говорить. Может ты и до школы в состоянии дойти?

– Смейся-смейся. – Вадим поднял на отца обиженный взгляд. – Тебя бы ногами по почкам…

– Господи…– Среди общего шутливого настроения только тётя Света пребывала в состоянии шока. Не в первый раз увидев красноречивые следы побоев на теле своего обожаемого сына, она начала тихонько всхлипывать, руки её затряслись и ей пришлось поспешно ставить чашку на письменный стол.

– Вот. – Дядя Коля кивнул сыну на мать. – И тебе не совестно? До слёз маму своими выходками доводишь, ни о ком, кроме себя не думаешь. Когда ты повзрослеешь, наконец?

– Мне совестно. – Проворчал Вадим. – Честное слово.

– Ну естественно. Сейчас ты у нас просто мальчик-колокольчик. Страдания людей всегда облагораживают. Даже таких как ты. Зато, поди, вчера, когда аперитив хлестал, ни о чём не думал. Море по колено было, правда?

На этот раз Вадим благоразумно промолчал, из чего можно было сделать вывод, что возразить ему нечем. Значит, он и правда считал себя виноватым. Что ж, это уже неплохо – несносный характер Канарейки в отдельных ситуациях мог быть отходчивым, и мне кажется, я угадывала почему. Каким бы крутым и своенравным ни был Вадим со своими друзьями, маму он очень любил. И ему действительно было сейчас стыдно перед ней. Именно её слёзы, а не собственные страдания угнетали его сейчас сильнее всего.

В моей голове неожиданно возникла заманчивая идея, и я не замедлила высказать её вслух.

– Может быть, мы с Виталиком здесь останемся, пока Варя с Никитой не придут?

– Точно! – Ничуть не задумываясь, поддержал меня Виталик. – Давайте мы с Вадькой посидим, тёть Свет? А вы идите спокойно на работу.

Супруги Канаренко озадаченно переглянулись. Дядя Коля, прищурившись, посмотрел на нас.

– А вы разве не в школу шли перед тем, как заглянули навестить больного товарища?

– В школу. Но если мы один день пропустим по такой уважительной причине, ничего страшного не случится.

– Вот именно. – Теперь уже я поддержала Виталика. – Не такие уж мы и отстающие, имеем право один день прогулять.

Родители всё ещё сомневались – слишком уж непедагогично выглядело наше с Виталиком совместное предложение. Но если разобраться, другого выхода у них не было, потому что в противном случае кому-то из них пришлось бы прогуливать работу. А это, на мой взгляд, гораздо серьёзнее, чем один день отсутствия в школе.

– Ладно, смотрите сами. – Вздохнул дядя Коля. – Надеюсь, в школу меня потом из-за этого не вызовут.

22

Вот так, впервые за всю свою жизнь я осмелилась прогулять школу. Мучила ли меня совесть? Пожалуй, да. После вчерашнего происшествия я должна была быть паинькой и хорошим поведением добиваться родительской амнистии. Вместо этого сейчас я совершала новый обман, и оставалось только надеяться и молить бога о том, чтобы моё отсутствие на уроках осталось незамеченным для родителей. Иначе меня ничего уже не спасёт.

Впрочем, бог с ним. Зато сегодня мне представилась хорошая возможность побывать в гостях у Канарейки. С любопытством разглядывая трёхкомнатную квартиру семьи Канаренко, я отмечала непроизвольно, что вся обстановка здесь столь же опрятна и красива, сколько и здешние обитатели. Тут жили люди не то чтобы чрезмерно богатые, но и далеко не бедные. Нет, я не нашла здесь ни подключённого к Интернету компьютера, ни кухонного комбайна, выполняющего всю домашнюю работу с методичностью робота, тут не висели на стенах подлинники картин известных авангардистов…И всё-таки вокруг чувствовался лоск и элегантность – каждая вещь лежала на своём месте и многое из того, что я увидела, было явно импортного происхождения.

Кухня напоминала уютную крохотную комнатку. Здесь, наверное, и ночевать было бы не зазорно: и магнитофон стоял на холодильнике, и телевизор маленький рядом, на специально прибитой к стене полочке. Если бы ещё и кровать можно было куда-нибудь вместить! Покрутившись по кухне, я на всякий случай сгребла со стола упаковку аспирина.

– А анальгина нету?

– Понятия не имею – Откликнулся из комнаты Вадим. – В жизни эту дрянь не жрал.

– От этой дряни хоть какая-то польза есть. – Донёсся до меня голос Виталика. – А от того дерьма, которого ты вчера наглотался, люди, бывает, жизнь самоубийством заканчивают.

– От какого дерьма?

Я вернулась в комнату. Виталик уже успел приставить к кровати стул и теперь сидел возле друга как заботливый доктор у постели тяжело больного. Осмотревшись, я присела на другую, аккуратно заправленную кровать – тут, наверное, спал Никита.

– Что-то я не пойму…– Снова начал было Вадим.

– Да ладно, Вадь, кончай придуряться. – Перебил его Виталик насмешливо. – Это отцу ты можешь про клюквенный аперитив сказки рассказывать, а меня на это не купишь. Давай, колись, чем тебя Кролик вчера кормил вместо закуски?

Он ничуть не сомневался в своих словах, и Канарейка, убедившись, что строить из себя невинную овечку действительно нет смысла, наконец-то сдался.

– Да нет, отцу-то я правду сказал. Аперитива мы одну бутылку на двоих распили. Только мало показалось – слабая фигня, не вставляет как следует. Кролик мне и предложил циклодолом разбавить. Классная штуковина, говорит, глючит как от хорошей дозы реального наркотика, если несколько штук сразу сожрать, да ещё и после аперитива. Я четыре штуки одним махом и проглотил для прикола.

– Ничего себе. – Ужаснулся Виталик. – Нет, Вадь, у тебя как с головой-то, всё в порядке? О чём ты вообще думал?!

– Ни о чём не думал. – Честно признался Вадим. – Просто интересно было попробовать.

– Интересно?! Ну ты даёшь, ей-богу! А если завтра Кролик тебе уколоться предложит?! Тебе тоже интересно станет?!

– Конечно. – Абсолютно серьёзно сказал Канарейка, и Виталик от изумления едва не упал со стула:

– То есть…Ты хочешь сказать…

– Предложит – попробую. А что?

– И станешь наркоманом?! – Это уже я не сумела сдержать ужаса, осознав, в свою очередь, что Вадим не шутит. Он посмотрел на меня недоумённо:

– С чего ты взяла? С одного укола наркоманами не делаются.

– Но ведь тебе может понравится! Это же прописная истина, её каждый знает. Все думают, что один раз – это ерунда, невинная шалость, потом рискуют во второй раз и тоже считают, что последствий не будет. И так постепенно втягиваются…