Текст книги "Симфония чувств (СИ)"

Автор книги: Екатерина Голинченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 52 страниц)

– И у тебя нет других слов для меня? Ты сделал мне очень больно – тем, что посчитал Марка более достойным твоего доверия. И это после всего, что мы пережили вместе? Как ты мог?! Гонишь меня прочь – хорошо, я уйду. Но, у тебя есть два варианта: либо ты идешь со мной, либо я ухожу одна и подаю на развод. Господи, да что же ты за человек такой! Ты всё решил за меня, да? – от переизбытка эмоций, что сейчас разрывали её, Маргарите трудно было совладать со своим голосом, – И тебе больше нечего сказать мне? Известно ли тебе, что с того дня, как ты исчез, я ни одну ночь не могла сомкнуть глаз и орошала своими слезами подушку? Мне пришлось пережить твои похороны, черт возьми! Как тебе?! Тогда повтори, повтори это своим детям! Имей хотя бы смелость посмотреть мне в лицо!

– По всей видимости, я заслужил это, – поделился он своими мыслями с самим же собой, и продолжил уже громче, – А ты изменилась, Марго – Джон всё так же продолжал сидеть спиной к ней, облокотившись о быльце кресла, – Даже твой голос стал другим.

– Спасибо, учителя хорошие были – гневно бросила она, – Да взгляни же на меня! Посмотри мне в глаза! – не выдержав этого томительного напряжения, она подошла и подняла его с подиума, развернула лицом к себе, уже занеся руку для пощечины, она остановила её у самого его лица, сняла и отбросила его очки – и отшатнулась от увиденного, а звон разбивающегося стекла очков оглушил подобно взрыву в приличном тротиловом эквиваленте – так и внутри у неё что-то гулко разбилось вдребезги... Маргарита стояла и не могла произнести ни слова, и только губы её и подбородок дрожали, а по щекам текли обильные слёзы. Глаза... что стало с его прекрасными глазами, что когда-то пленили и покорили её? Неужели такова вселенская справедливость?

– Ваше любопытство удовлетворено? – отступив на шаг, он зацепился за ковер, вовремя ухватившись за кресло.

Маргарита бросилась к нему. Поддержав мужчину под руки и усадив его на ковер, она положила его голову себе на колени, а он держал в своих руках её ладонь – так они и сидели молча некоторое время.

– Тебе, правда, лучше уйти, – наконец хрипло произнес Джон, – Это не место для тебя. Твой Мастер не заслужил Света...

– Замолчи... Нет, вот, ты, и правда – дурак или притворяешься? – улыбнулась Маргарита, – Дурачок мой! Я ни куда не уйду… без тебя.

– Твоё место не здесь, – он, словно, не слышал её слов, – а я не могу уйти, не могу покинуть этот проклятый дворец. Видишь же – я не могу дать тебе ничего, кроме своего увечья. Я не хочу, чтобы ты видела меня таким.

– Не смей, слышишь, не смей при мне так говорить! Неужели, ты так плохо знаешь меня, что говоришь такое? – и слёзы её капали на его лицо, и огнем запекли вдруг его глаза, он напряженно заморгал, – Господи, разве ты не чувствуешь, что я задыхаюсь и гибну без тебя? Я приму тебя, что бы с тобой ни случилось. Родной мой, мой свет, моя боль, слезы мои... Без тебя мне не было жизни, я жила во тьме. Наши дети так похожи на тебя, особенно маленький Анри – у него твои глаза и твой взгляд. Ты просил меня выйти за тебя – и я вышла, ты хотел семью – я дала её тебе, а теперь ты хочешь, чтобы я смотрела, как ты сам убиваешь себя?! Зачем тогда пленил и влюбил меня в себя?

– Если бы ты знала... У меня не было выбора. Ты же ничего не знаешь, – и губы его на её губах искали приют, – Как ты не понимаешь, я же хотел уберечь тебя, – а глаза невыносимо пекло и резало, так, что хотелось кричать, сжимая пальцы добела, и от судорог ногти до крови впивались в собственные ладони, и, как луч света прорезает кромешную тьму, увидел он её лицо – нет, не тот образ, что навсегда высечен в его сердце, настоящую её – опухшие от слез губы и нос, блестящие глаза, слезинки на ресницах и потекшая тушь, и сердце защемило от сладкой боли – он снова смог увидеть её – такую близкую, такую родную. Нет, он был не прав – она не изменилась, она всё та же... его Маргарита...И вспомнил он, сделанное давно Нострадамусом, пророчество о том, что слезы её исцелят его. И всплыли в памяти слова Марка – да, он обязательно будет бороться, всё стало вдруг таким простым и ясным, словно, он очнулся от долгого сна. Отбросить сомнения и малодушие! Как там говорил Марк? Грызть стены? Теперь он готов сделать даже больше. Он нашел в себе силы, она дала их ему...

– Тогда расскажи мне всё, – тихо попросила Маргарита, – Не ты ли обещал быть всегда откровенным со мной и говорил, что мы вместе пройдем через все, что бы нам не уготовила судьба?

"И в лиловом кипящем самуме

Мне дано серебром истечь,

Я принес себя в жертву себе самому,

Чтобы только тебя изречь.

Верное имя откроет дверь

В сердце сияющей пустоты;

Радость моя, лишь мне поверь -

Никто не верил в меня более, чем ты.

Радость моя, подставь ладонь,

Можешь другой оттолкнуть меня,

Радость моя – вот тебе огонь,

Я тебя возлюбил более огня."

Н. О`Шейн

– Теперь ты видел то же самое, что и я, – легкий пас её изящных рук, и портал снова исчез, – И не забывай, что наша любовь – сильнее всего, как бы ни старалась Лаура и ей подобные, им никогда не одержать верх, – нежное прикосновение губ к губам, прикрыв глаза и не желая отпускать ни её, ни это чувство блаженства:

– Ты уже покидаешь меня? – он задержал её руку, когда почувствовал, что она отстранилась от него.

– Ну, что ты, – она убрала выбившуюся прядь с его лица, – Я буду всегда с тобой – воздухом и водой, мечтою и явью. Если ты не придешь из глубины веков, я для тебя найду крылья, – ещё раз поцеловала на прощание, – А сейчас тебе пора просыпаться, – и образ её стал растворяться в утреннем тумане, оставляя после себя приятное тепло, чувство уверенности в завтрашнем дне и силы исполнить все обеты и выдержать все испытания.

Сквозь сон он услышал, полный паники, голос Маргариты, зовущей его.

"Знаю, что будет и знаю, что нет,

Только бы не навредило это знание мне..."

Руслана Лыжичко

В соседней комнате Даниэлла подскочила на кровати от неприятного липкого чувства, будто кто-то копался в её голове, в самых сокровенных уголках её мыслей, желаний и чувств. А перед глазами всё ещё стоял её собственный образ, отражавшийся в больших зеркалах – в одной сорочке, босая, с распущенными волосами, держа в одной руке расческу и растерянно озираясь по сторонам. И вкрадчивый голос Лауриты – девочки с такими же светлыми волосами, но с более детскими чертами лица и более светлой кожей, и глазами... Такими странными и поразительными, способными изменять свой оттенок от светло-медового до темно-карего, почти черного – в зависимости от внутренних переживаний обладательницы.

– Безупречна, – не сдержала восхищенного возгласа девочка, в тайне мечтавшая больше всего на свете походить на златовласую, избавившись от заточения в этой опостылевшей оболочке тела ребенка,– почти так же прекрасна, как и я, – она взяла девушку за руку, заставляя обернуться вокруг своей оси, с завистью разглядывая её отражение в зеркале, – Посмотри на себя – что ты видишь? Прекрасная и сильная, ни кто не посмеет тебе перечить. Тобой будут восхищаться, тебя будут превозносить как богиню. Ни кто не сможет стать у тебя на пути.

– Что? – златокудрая торопливо высвободилась, взволнованно прижимая руки к себе, – Кто ты и зачем говоришь мне всё это?

– Меня зовут Лаура, – представилась девочка, не обращая внимания на её обеспокоенность, – ты, верно, слышала обо мне...Ты выше остальных, ты гораздо сильнее их. Целый мир будет жить одним твоим словом. Эти жалкие неудачники только сдерживают тебя, не дают полностью раскрыться твоей силе и твоим талантам, они – только пыль под твоими ногами. Со мной же ты сможешь достичь таких высот, о которых даже мечтать не смела. Только я могу бросить весь мир к твоим ногам – представь себе, что все подчиняются одной лишь твоей воле, даже твои друзья склонятся перед тобой. Богиня не по названию, а по праву, – Лаурита нарочито церемонно поклонилась, – Представь, что твой возлюбленный доктор состарится и умрет, а ты останешься с вечной болью и вечной печалью, не в силах ничего изменить. Даже я бы скорбела о таком человеке, спасшем столько жизней... А сколько он ещё мог бы спасти? А твои родители были бы всегда с тобой... – тут она, как бы нечаянно вздохнула, едва не пустив слезу, – Жаль,такой удел смертных... НО! Ты могла бы всё изменить, позволь только помочь и направить тебя, – она резко замерла с протянутой рукой.

Златовласая изменилась в лице, потом с яростью запустила расческой в зеркало, заставив его разбиться на мельчайшие осколки:

– Ты заставила страдать близких мне людей! И ты ещё посмела заговорить со мной? Если я такая, как ты говоришь, то могу не трепетать перед тобой.

– Я бы не советовала разговаривать со мной в таком тоне, – грозно сверкнула глазами Лаура, – Не стоит наживать себе врага в моем лице. Это я с виду только – милое дитя. Не каждому я делаю такое предложение, и я не предлагаю дважды. Ты предпочитаешь враждовать со мной?

– Уже одно то, что я сейчас разговариваю с тобой, можно было бы посчитать предательством по отношению к моим друзьям.

– Я запомнила тебя и твои слова, – лицо этой девочки, милое и приветливое в начале, теперь сделалось просто ужасным, передернутое от досады и злобы, – Я могла бы открыть перед тобой любые двери, но ты предпочла отказаться. Я заставлю тебя пожалеть об этом, и никто тебе не поможет, и только ты одна будешь виновата в последствиях своей опрометчивости.

В то же время доктору снилось, что он сидит на парковой скамье под раскидистым дубом, листая медицинскую энциклопедию, точно погрузившись снова в свои студенческие годы.

Казалось бы, совершенно другой сон, только и в него главной героиней явилась уже известная личность:

– Доктор Хадзама, если вы по-настоящему любите свою супругу, то должны отпустить её, – прошептала девочка, наклонившись к нему, – Подумайте сами – что вы можете дать ей? Она будет видеть, как вы увядаете и умираете рядом с ней. В конце концов вы умрете, как и любой смертный, а ей останется оплакивать вас и всю вечность винить себя. Её место рядом с таким, как она. Вам не понять её, а ей – не понять вас. Найдите в себе смелость признать это и отпустить её. Не отвечайте сейчас, – и, как ни в чем ни бывало, растянула невинную улыбку, и спрыгнув со скамейки, принялась скакать по нарисованным на асфальте классикам,– Подумайте хорошо, и я уверена, вы примете верное решение. Вы ведь умный человек, Хадзама-сенсей.

Доктор поднял глаза от книги и снова увидел себя тем маленьким мальчиком в огромном торговом центре в канун Рождества. С тех самых пор, когда он перестал любить этот праздник, который стал ассоциироваться у него с самым горьким днем в его биографии... Днем, когда он потерял родителей, и чуть сам не лишился жизни.

Давно он уже старался не ворошить эти воспоминания, а тут они сами нахлынули удушающей волной. Он до сих пор продолжал винить себя в гибели отца и матери, и не важно, что он был лишь ребенком.

Если бы он тогда не побежал, ведомый любопытством, к высокой наряженной елке, стоявшей в центре первого этажа и возвышавшейся своим гигантским великолепием. Для маленького мальчика она тогда казалась чудом – такой большой и красивой рождественской елки ему ещё не доводилось видеть. А как волшебно горели на ней гирлянды! А сколько под ней было подарков! Откуда ему было знать, что они – бутафорские? Все, кроме одного... Он был самым большим и самым ярким из них, и не удивительно, что сразу привлек его внимание.

А диктор по радио тем временем рассказывал, что в городе участились случаи терактов, и гражданам следует проявить повышенную бдительность в период массовых праздничных гуляний.

Мальчик всё смотрел на большой яркий подарочный сверток – он хотел его не для себя, а для мамы...Он знал, что подарки эти не бесплатные, что их следует выкупать, но в кармане у него были припрятаны кое-какие сбережения, и он искренне надеялся, что их хватит, ещё и на розу – она так любит розы...

Что что-то не так он понял, когда увидел перепуганное лицо матери и полицейских, постепенно оцеплявших елку.

В начавшейся суматохе и панике он не мог разобрать, что кричала ему мама, и только дикими глазами смотрел на полицейских в шлемах и защитных жилетах.

Последнее, что он запомнил, это – как мать и отец пробивались сквозь оцепляющий строй... Ему так хотелось показать маме... Детские пальцы потянулись к шелковой ленточке на блестящей фольге...

Потом – оглушающий звук, яркая вспышка и разрывающая боль, в которой он тонул.

– Вы, доктор, не любите Рождество и розы? – Джек тряхнул головой, когда снова услышал голос Лауры, она вложила ему в руку цветок, с силой сжав его пальцы, пока острые шипы не впились в кожу и не выступили капельки крови, – Много лет уже прошло, а вы всё продолжаете винить себя в их смерти, и сколько бы жизней вы не спасли, это не изменит того факта, что, пусть и невольно, убили своих родителей. Каждый раз, глядя на себя в зеркало, вы видите свои шрамы, и они не дают вам забыть о том, кто вы есть – убийца, и как бы вы не стремились замолить грехи, и сотни спасенных вами жизней не вернут их. Врач, исцели себя сам... Можете ли вы помочь самому себе, доктор?

Помочь самому себе? Он прекрасно помнил, что это значит. Когда прошел период депрессии, врачи объяснили ему, что только он сам должен захотеть выздороветь, иначе ни какие чудеса медицины не смогут поставить его на ноги. И он решил бороться. Врачей и медицинских сестер к себе не подпускал – всё сам. И не важно, сколько раз он падал и снова вставал, сбивая колени в кровь, как не мог первоначально даже ложку взять непослушной рукой, как до боли приходилось сжимать пальцы, проверяя чувствительность, как слезы сами навернулись на глаза, когда он смог сделать первые самостоятельные шаги, а нога до сих пор периодически напоминает о себе приступами острой боли.

И вспомнилось ему другое Рождество, снова напомнившее о том, чем до сих пор болели его шрамы – и ясный взгляд златовласой. И её лицо – так близко, и такое трепетное и доверчивое прикосновение... И показалось, что ему не хватает воздуха, и сердце сейчас разорвется от сладостной муки, и он испытал почти физическую потребность поцеловать её, заблудившись в лабиринте восхитительных ощущений. Он только собрался отругать себя за такую дерзость. И, о чудо! Её губы ответили на этот поцелуй, и ему показалось, что он попал в рай. Он понял, что влюбился окончательно и бесповоротно, а она – улыбнулась, потому, что поняла это.

Вспомнил он и другой день, когда окончательно уверился в своем решении посвятить себя медицине. Тогда он был ещё студентом-медиком, когда ему впервые пришлось оказывать неотложную помощь, и от его мастерства зависела человеческая жизнь. Он проводил реанимационные мероприятия женщине, которой внезапно стало плохо на улице, а её маленький сын не сводил с него заплаканного лица, ухватившись за полы его плаща и умоляя спасти его маму. Когда-то он сам готов был точно так же умолять врачей спасти его родителей, но это было уже не в их силах. А здесь и сейчас – он всемогущий Бог для этого ребенка, в чьих руках находится жизнь его матери. Так и он, прежде всего, должен безоговорочно поверить в свои силы и свои знания. Пациент должен видеть его уверенность, тогда она передастся и больному и придаст ему сил бороться с недугом. Когда удалось нащупать слабый пульс у женщины, он с облегчением выдохнул – пусть хоть этот мальчик не потеряет пока веру в чудеса, пусть его мать ещё побудет с ним. Он уверил мальчика, что его мама вне опасности и будет жить, а детские руки обхватили его шею, мокрой щекой прижавшись к его щеке, сквозь слезы прошептав «Спасибо, доктор!», и возглас восхищения прокатился среди собравшейся толпы. И это было ни с чем не сравнимое ощущение, которое он не сможет позабыть – и это было бесценно.

– Кем бы ты не была, дитя, – покачал головой молодой хирург, разглаживая пальцами лепестки цветка, – ты ошибаешься.

– Ошибаюсь, доктор? – девочка недовольно фыркнула, скрестив на груди худенькие ручки, демонстративно пересев спиной к нему.

– О моих родителях я буду скорбеть до конца своих дней, – тихо произнес доктор, – Но врачом я решил стать не из чувства вины, а потому, что я не хотел бы, чтобы ещё кто-нибудь испытал подобную боль, – ответа девочки он не услышал, вместо этого его разбудил взволнованный голос Даниэллы, испуганно наблюдавшей, как он вздрагивал во сне.

И как же он был рад увидеть её лицо, когда открыл глаза! Со сна вид у него был настолько бледный и уставший, и все уверения мужчины о том, что не стоит беспокоится о его самочувствии не смогли её убедить, пока он не доказал своими поцелуями, что за его состояние не стоит опасаться.

В соседних покоях, всё тем же самым проверенным и самым действенным и приятным способом – поцелуями и объятиями, успокаивали друг друга и Джон с Маргаритой.

И позже, когда в зеркале ванной мелькнуло лицо Лауры, а в голове звучал её вкрадчивый голос: «Одно дитя вы уже не уберегли, Княгиня. Что вы можете предложить своим детям? Какое будущее ждет их? Вы сами – ещё дитя, способны ли вы достойно воспитать отпрысков? Готовы ли вы стать матерью? Нужно ли вам это?», Маргарита уже была готова ко встрече с ней. За ней стояли все те, кого она любила, кто давал ей силу, чтобы все испытания, что выпали ей, и те, которые ей ещё предстоят, выдержать с достоинством...

Плеснув воды себе на лицо и, ощутив приступ тошноты и слабости, она уперлась руками в раковину, глядя в зеркало на свое бледное лицо:

– Нет, я не должна поддаваться, – она несколько раз глубоко вздохнула, – Всё будет хорошо, я сильнее её. Я не буду слушать её. Я не одна. Вместе мы со всем справимся.

Заканчивая последние приготовления перед выходом к завтраку, она была полна сил и уверенности, а ночной кошмар исчез в лучах рассвета вместе со слабым светом тающих звезд. Ещё раз поправив свою прическу и повязав Джону выбранный галстук в тон его костюма, они готовы были готовы спуститься поприветствовать остальных.

Это утро нельзя было назвать легким – с тяжестью на душе обитатели дома собирались к завтраку. Но, читая почти зримую, ощутимую поддержку в дружеских взглядах, мрачные мысли постепенно покидали их головы, а утренний свет и свежий ветер вместе с легким морозным воздухом проникали через раскрытые окна не только в помещение, но и в их души.

Джон посмотрел на Маргариту, которая сидела в кресле на заднем дворике, завернувшись в клетчатый плед, попивала горячий чай и болтала с матерью и златовласой Даниэллой. Мужчина улыбнулся: вот оно, то, что составляет смысл его жизни, ради чего стоит просыпаться каждый день, дышать каждую секунду, жить и бороться – ради её улыбки и смеха, ради спокойствия и безопасности его матери, сестры и сына, ради будущего его детей.

Сейчас он уже в состоянии думать об этом с улыбкой, а в тот день, когда рыжеволосая попросила дать ей свободу, он не мог представить, как ему жить дальше, и готов был разгромить всё вокруг – и мебель, и фамильный сервиз. Тогда Самаэль, его верный Самаэль, от которого он ни как не мог ожидать удара в спину, опустился на колено и склонил голову:

– Руби, Ваша Милость, возьми мою жизнь, раз я настолько прогневил тебя, коли так тебе станет легче, – в его голосе чувствовалась твердость и уверенность,– Но, и ты, и я знаем, что это – не решение. Только её не трогай, она же мать твоего ребенка, и она не виновата перед тобой – я не прикоснусь к ней, пока ты не отпустишь её.

Джон от таких слов просто опешил и долго стоял, онемев, глядя в глаза друга – в нем замерли все надорванные нервы, тогда тот решился продолжить:

– Я оказался паршивым другом, – Джон попытался было что-то сказать, но Сэм покачал головой, – Но, клянусь, в том нет нашей вины, что мы полюбили друг друга. Я не хотел бы терять твоей дружбы. Ты ещё достаточно молод, Ваша Милость, и ещё будешь счастлив. Любовь не выпрашивают и не берут силой.

И откуда он взял силы понять и простить? Но ни разу ещё ему не пришлось пожалеть о том, что сохранил с ними дружеские отношения, но тогда он делал это больше ради сына, ибо самому было настолько больно, что первый раз напился тогда до беспамятства. Но судьба не настолько слепа, как кажется. Видимо, ей так было угодно, чтобы в его жизни освободилось место для другой женщины, что тянется к нему, как росток к солнечному свету – и он безмерно благодарен судьбе за это счастье.

Его отвлек доктор, подошедший с двумя чашками ароматного напитка, протянув одну из них:

– Кофе, приятель? – улыбнулся Джек.

– С коньяком? – с надеждой уточнил мужчина.

– С коньяком, – кивнул молодой хирург.

– А что это наш красавчик не весел? – когда спустился Марк, Джон озабоченно разглядывал его лицо, бледнее обычного, и темные круги под глазами, – Не выспался, парень? Если ты не здоров, то можешь пропустить сегодня тренировку.

Дабы не терять форму, решено было возобновить тренировки, и теперь к ним присоединился Марк, и двигался он так легко и грациозно, в то время, как его удары были точными, четкими и сильными, что сам Джон порой удивлялся, откуда у него такое мастерство – не иначе, как врожденное.

– Да, ничего особенного, – юноша пожал плечами, наливая себе чай, – болтали с Мей. Ей не спаслось, мне – тоже. Она прислала сообщение, что хочет пообщаться, я ответил, что она может позвонить.

– И вы проговорили всю ночь? Тогда, "Казанова", тебе не отвертеться, – мужчина похлопал его по плечу, покидая кухню с чашкой недопитого кофе в руке, – Постарайся не опаздывать.

– Постараюсь, – Марк допил свой чай и взяв на ходу печенье, вышел через другую дверь, – Всё-таки, у меня работа.

Его отец и Александра уже уехали смотреть съемную квартиру, не желая злоупотреблять гостеприимством хозяев, а его ждал Ондзи для оформления визы на поездку в Японию. Насколько этому обстоятельству обрадовалась Мей, можно было судить по её радостному возгласу в трубке. Представив выражение её лица в тот момент, Марк усмехнулся – всё же хорошо, что по телефону она не могла случайно задушить его в своих объятиях в порыве нечаянной радости.

Развеять остатки зловещих видений Маргарита и её белокурая подруга вместе с малышкой Аделиной предпочли прогулкой по осеннему парку, когда проводили остальных домочадцев по их делам.

Неспешно прохаживаясь по солнечным аллеям, казалось, что ты попадаешь в фантастический мир, где пестрый золотисто-багряный ковер из листьев – это самый настоящий ковер-самолет. И даже прохлада осеннего дня, когда солнце больше светит, нежели согревает, не огорчала, не раздражала, а настраивала на задумчиво-философский лад. И как было не поддаться удивительному обаянию осени, когда Аделька так задорно и с воодушевлением собирала гербарий, искренне радуясь каждому мгновению, каждому листочку, каждой увиденной букашке?

Отвлекшись на собак, с которыми они гуляли, они не заметили светловолосую девочку на дальней скамье парка, скрытой деревьями, иначе Маргарита непременно бы узнала в ней Лауриту и ни за что не позволила бы Аделине даже приблизиться к тому месту, где она сидела, и где осталась лежать большая книга. Но ребенок уже приметил книгу и озираясь по сторонам принялся высматривать и звать хозяйку, которой не оказалось по близости. Гербарий был тут же позабыт. С объемной и тяжелой книгой в руках, Аделина, насколько могла, сделала небольшой круг по парку, но так и не нашла девочку.

Справедливо расценив, что книга может быть важной и ценной, Аделька спросила совета у старших, и добродушная Маргарита разрешила ей оставить книгу на время у себя, до тех пор, пока они при следующей прогулке не встретят снова эту девочку, которая наверняка станет искать забытую книгу.

Вернувшись домой, пока девушки переодевались, малышка удобнее строилась в большом кресле в гостинной, подогнув под себя ноги и натянув плед, принялась рассматривать книгу, которая оказалась антикварным изданием классических сказок, некоторые из которых девочка уже знала. И первой ей попалась сказка про Белоснежку. Складывая звук за звуком в слоги, а слоги – в слова, история начала оживать, и девочка ощущала ветер в лесной листве, запахи трав и цветов, теплоту и шероховатость поверхностей уютного домика лесных человечков, названных гномами, веселое потрескивание дров в очаге, звонкие удары кирками по гористой породе, бодрые песни маленьких рудокопов и трели птиц – звуки и запахи сказки. Чтение оказалось настолько увлекательным, что она не заметила, как дошла до самого волнительного момента, где добрая и доверчивая принцесса Белоснежка падает замертво, вкусив отравленного яблока.

В это же самое время Маргарита, раскладывая на кухне покупки в холодильник, заметила на столе большое красное яблоко – наверняка, спелое – сочное и сладкое. Ещё промелькнула мысль, откуда оно могло тут взяться? Может быть, кто-то из детей забыл съесть свою порцию? Взяв со стола нож, девушка разрезала его на несколько кусочков. Она один из них отправила в рот – со стороны кухни раздался звон разбитой тарелки и только кусочки яблока рассыпались рядом с недвижимым телом...

Девочка отложила книгу и побежала на кухню, где крупный серый кот жалобно мяукал у ног хозяйки:

– Мама! – девчушка принялась трясти её за руку, – Мамочка, очнись! Открой глазки!

На шум спустилась Даниэлла:

– Что у вас случилось? – но увидев, что произошло, белокурая кинулась тормошить подругу, – Господи, Мэгги! – не желая мириться с безуспешностью своих попыток привести подругу в чувства, она достала из кармана мобильный, – Я звоню Джеку.

– Мамочка, ну, давай же, – девочка продолжала держать Маргариту за руку, второй рукой гладя её по щеке, – Вставай, мамочка! – малышка была напугана и плакала, – Ты просто спишь, да, мама? Мамочка, хочешь, я почитаю тебе сказку? Ты столько раз читала мне на ночь, а теперь я почитаю тебе. Я сейчас, только книгу возьму, – перестав плакать, Аделька убежала назад в гостинную за книгой.

– У нас чрезвычайная ситуация, – взволнованная Даниэлла, тем временем, пыталась описать доктору сложившееся положение, – Да, Джек, она еле дышит и вся горит. Я не понимаю, что случилось – всё же было отлично, я всё время была с ней. Высылай машину как можно скорее, – белокурая нервозно прохаживалась по прихожей, в одной руке держа телефонную трубку, а в другой теребя сумку, пока змейкой на сумке не зацепила ткань юбки, дернула сильнее, высвобождая её, и нитка на шве лопнула, – Ах, ты! Ну, вот, ещё и юбку порвала. Оставайся на связи, – она принялась выдвигать все ящики комода, что-то ища, – Так, ну, где же она? Где же? А, вот – булавка вполне подойдет, – она наскоро сколола юбку.

– Мамочка! – Аделина вернулась с той самой книгой, которую смотрела, открыв её на странице своей любимой сказки, – Мамочка, ты слышишь меня? Вот, как раз, сказка про тебя: "Спящая Красавица" называется. Там всё заканчивается хорошо – принцесса просыпается от поцелуя принца, полного любви. И ты проснешься. Обязательно проснешься. Папа спасет тебя. А пока – вот, послушай: "Жили на свете король с королевой. У них не было детей, и это их так огорчало, что и сказать нельзя. Уж каких только обетов они не давали, ездили и на богомолье, и на целебные воды – все было напрасно. И вот наконец, когда король с королевой потеряли всякую надежду, у них вдруг родилась дочка...", – и в тот самый момент, когда девочка дошла до того места, где принцесса Аврора уколола палец веретеном, из коридора ойкнула златокудрая, уколовшись о булавку.

– Доктор сейчас приедет, всё будет в порядке, – златовласая присела рядом, погладив ребенка по волосам, – Ох, что-то у меня голова закружилась. Похоже, что и мне не помешал бы врач, – поднимаясь, девушка почувствовала легкое головокружение и оперлась о стену, переводя дыхание, – Что-то не так... Я не... – она не договорила, сев на ближайший стул, отпив прохладной минеральной воды, потерла виски, пытаясь не дать себе потерять сознание, – Так, сейчас не самое подходящее время для обморока. Нужно взять себя в руки, – настраивала саму себя Даниэлла, приложив ко лбу смоченное холодной водой кухонное полотенце.

А по городу с мигалками и сиренами уже мчалась машина скорой помощи.

В приемном отделении доктор, весь на нервах, уже ожидал её приезда.

Златовласая не могла объяснить, что же произошло – с самого утра самочувствие у них обеих было отличное, и вдруг такие резкие перемены – она и сама до сих пор ощущала недомогание и легкое головокружение. Аделька всё время плакала, не выпуская из рук книгу.

Джек взял кровь для экспресс-анализа и, пока Маргариту подключали к аппаратуре, провел осмотр Даниэллы. Угрозы жизни не было, но он настоятельно рекомендовал ей, для перестраховки, остаться до утра под наблюдением в клинике.

Результаты анализов не внесли ясности и не помогли обнаружить причину недуга. Предположительно, это был яд, не поддающийся классификации. И организм Маргариты боролся с ним – пульс и давление стремительно меняли свои показатели каждую секунду, температура тела за короткий срок поднялась свыше сорока градусов по Цельсию и продолжала опасно расти. Девушка уже впала в беспамятство, но теперь её состояние становилось совсем критическим. Доктор понимал, что они теряют её, но не понимал причины – и это делало его совершенно беспомощным и заставляло нервничать так, как он до этого ещё не переживал в своей жизни.

Когда речь идет о жизни близкого человека, то ты перестаешь быть просто врачом, а становишься лицом эмоционально заинтересованным и не имеешь право на ошибку, не можешь сказать родственникам пациента: «я пытался сделать всё, что было в моих силах...». Но всегда остается надежда – именно она дает нам сил бороться и выживать.

Жизнь покидала это тело ещё совсем молодой девушки, о чем свидетельствовали показания приборов, грозящие перейти в одну ровную горизонтальную линию:

– Черт возьми! – Джек схватился руками за голову, но тут же взял себя в руки, в тот момент он готов был отдать свою жизнь, если бы только это помогло, – Разряд! – доктор подкатил электрокардиостимулятор, дав знак ассистентам подключить его, промедление в данном случае было равнозначно убийству, – На счет три, по моей команде – ещё разряд! – он не привык сдаваться, даже в самых, казалось бы, безвыходных ситуациях, только не сейчас, особенно – не сейчас, – Ещё разряд! – его ладони и его лоб стали влажными от пота, но он продолжал наращивать напряжение, снова и снова посылая заряд, заставляя сердце работать вновь, пока тело Маргариты судорожно не дернулось и не восстановилось самостоятельное сердцебиение.

Девушка открыла глаза и увидела себя на лесной поляне – на ней была только больничная сорочка, и покрытая росой мягкая трава приятно щекотала ступни, а прохладный ветер остужал тело сквозь тонкую ткань. Над головой было ясное светлое небо, а высоко в листве деревьев пели птицы. К ней подбежали две маленькие девочки, идентичные друг другу как зеркальные отражения одна другой. У обеих была смуглая кожа, темно-карие глаза и каштановые волосы. Маргарита опустилась на колени и обняла детей.