Текст книги "Загадка Отилии"

Автор книги: Джордже Кэлинеску

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 32 страниц)

Паскалопол нервно постукивал по столу ручкой ножа для разрезания бумаги.

– В конце концов, с какой целью вы мне все это говорите? – спросил он, поднимаясь с места.

– Но... из благодарности, чтобы услужить вам, пока не поздно.

– Благодарю вас, – коротко сказал Паскалопол,– но сейчас я занят.

И он вышел в другую комнату, плотно закрыв за собой дверь. Стэникэ посидел еще немного, окинул взглядом письменный стол, повертел в руках визитную карточку, какую-то напечатанную на машинке бумагу, конверт со штампом, потом положил все на место, вынул из ящика с сигарами две штуки и встал. В дверях он остановился, подумал, вернулся и прихватил еще две сигары.

Возвратившись из имения, Паскалопол снова начал почти ежедневно бывать в доме Костаке, не придавая особого значения возможности соперничества Феликса. В этот вечер он не пришел. Феликс заметил, что Отилия озабочена. На другой день она отправилась в город. Придя из университета, Феликс увидел, что она сидит на софе, обхватив руками колени и положив на них подбородок.

– Мне все так надоело! Я бы убежала куда-нибудь, улетела. Тебе хорошо, ты свободен. Хотела бы я быть мужчиной.

– Скажи мне, что с тобой? – мягко спросил Феликс.

– Пустяки, вздор, зачем тебе об этом знать? Я только говорю, что хотела бы уехать отсюда.

Феликс опять забеспокоился:

– Куда ты хочешь уехать?

– Куда угодно. Я бы и с тобой уехала.

– Отилия, я сделаю все, что ты пожелаешь, – воодушевился Феликс. – Ведь у меня есть кое-какой доход, есть дом, ты будешь... моей сестрой, если захочешь.

Отилия с улыбкой, по-матерински погладила кончиками тонких пальцев щеку Феликса.

– Я сумасшедшая, Феликс, не надо брать с меня пример. Ты еще несовершеннолетний... Папа позволит нам совершить любую глупость, хоть на луне поселиться. Но о тебе пошли бы разговоры. Ты должен быть свободен, должен работать. Иначе ты погубишь свою карьеру. Я попрошу папу переехать отсюда.

Вскоре Отилия, ластясь к дяде Костаке, стала упрашивать его:

– Папа, пожалуйста, переедем отсюда, у тебя же есть другие дома. Феликсу слишком далеко от университета, и ему нужна комната получше, чтобы принимать своих коллег. Мне тоже неудобно ходить в консерваторию. У тебя есть дом на улице Штирбей-Водэ. Ведь Феликс платит за квартиру.

Старику было щекотно от объятий Отилии, он вяло сопротивлялся.

– Трудновато, я потеряю доход... – хриплым голосом говорил он.

– Переедем, папа, прошу тебя...

Рассчитав, что он сможет сдать дом на улице Антим по более высокой цене, чем другой, дядя Костаке сообщил Аглае о своем новом решении.

– Кто это тебя надоумил? – крикнула Аглае. Застигнутый врасплох, Костаке сознался:

– Отилия. Ей далеко от консерватории.

– Ей далеко от мужчин, – передразнила его сестра. – Ты не отдашь хороший дедовский дом в чужие руки – вот что я тебе скажу. Дядя Костаке не посмел спорить, и когда Отилия снова стала уговаривать его переехать, он постарался отделаться уклончивыми фразами:

– Посмотрим! Мы еще подумаем. Торопиться не куда!

Как и предвидела Отилия, Аглае стала относиться к Феликсу с неприкрытой враждебностью. Юноша чувствовал это по многим, казалось бы, несущественным признакам. Прежде всего Феликса уже не просили готовить Тити к переэкзаменовке, его сменил Стэникэ, педагогический метод которого и громовые обвинения по адресу школы пришлись Тити больше по вкусу. Затем Аглае начала проявлять свое недоброжелательство к Феликсу еще и тем, что в разговоре с ним с апломбом оспаривала и события прошлого и планы на будущее.

– Чем вы думаете заняться? – притворяясь, что забыла о его намерениях, презрительным тоном говорила она Феликсу. – Службу не ищете? А ведь вы сирота, вам нетрудно ее получить. Надо же как-то устроиться в жизни.

– Я учусь на медицинском факультете, – отвечал задетый за живое Феликс.

Аглае делала вид, что не принимает его слова всерьез:

– Что там факультет! Это для мальчиков, которые живут на родительские деньги. Костаке подыщет вам какое-нибудь дело.

Феликс боялся, что под влиянием Аглае дядя Костаке будет препятствовать его ученью в университете хотя бы тем, что откажет ему в самых необходимых вещах. Однако дядя Костаке, по своему обыкновению, не только не мешал ему, но даже как будто гордился тем, что Феликс – студент, и позднее принимал его товарищей по факультету, хотя и со своими обычными гримасами, но вполне благодушно. Правда, когда Феликсу понадобилось внести вступительную плату в университет, дядя Костаке пришел в замешательство, спрашивал, нельзя ли с этим погодить, советовал Феликсу занять где-нибудь «в другом месте», а он впоследствии раздобудет денег. Поскольку у Феликса не было никакого «другого места», он рассказал обо всем Отилии, которая поступила так же, как и в прошлый раз. Она заявила, что у нее есть возможность достать нужную сумму, отправилась в город, принесла деньги и только велела Феликсу никому ни о чем не говорить. Это внушило юноше некоторые подозрения.

Тити, сдав переэкзаменовку, вернулся в лицей. На занятия он являлся в форме, которая смахивала на офицерскую. Его непоколебимая уверенность, что Феликс не сможет продолжать ученье, бесила юношу.

– Что вы собираетесь делать? – спрашивал Тити.

– Я буду учиться в университете. Помолчав с равнодушным видом, Тити, заявил:

– Мама говорит, что вы будете искать службу! Когда Феликс все-таки поступил в университет, Аглае была потрясена.

– Ты совсем не смотришь за этим мальчиком, – сказала она Костаке.

Стэникэ оплакивал участь интеллигентов и клялся, что, будь он в возрасте Феликса, он обучился бы какому-нибудь ремеслу. Видя, что дела не поправишь, Аглае, чтобы разочаровать Феликса, принялась жалеть врачей и доказывать, что они влачат нищенское существование.

Через некоторое время Тити вдруг перестал ходить в лицей. Он величественно разгуливал в штатском костюме с галстуком «а ля лавальер». Тайна скоро разъяснилась. Стало известно, что Тити отныне «студент» Школы изящных искусств, куда он и в самом деле поступил, заявив, будто окончил лицей. Аглае, до вчерашнего дня ненавидевшая мазню Симиона, отныне стала пламенной поклонницей искусства.

– Я не хотела мешать призванию Тити, – говорила она. – Пусть он спокойно развивает свой талант, уж я позабочусь о его будущем. Не всякий родится с таким даром, как он.

Это было сказано в присутствии всей семьи. Отилия подмигнула Феликсу, что не укрылось от взоров Аглае.

– И если мне поможет бог, я его женю, чтобы он не попал в руки какой-нибудь развратницы, – едко добавила она, – и у него будет свой дом

Но по иронии судьбы именно «развратница» Отилия пробудила эротические инстинкты Тити. С некоторого времени он стал все чаще наведываться в дом Джурджувяну и явно искать встречи с Отилией. Он сидел около девушки и молча улыбался, с трудом подыскивая тему для разговора, так как говорить ему было не о чем, да он и не умел вести беседу. Эти частые визиты Тити были тем более удивительны, что обычно он не ходил ни к кому в гости. Тити позволял Аглае одевать его по ее собственному вкусу, подчинялся всем приказаниям матери и отказывался от любого дела, если читал в ее глазах неодобрение. Теперь Тити стал каким-то нервным и, собираясь заговорить, то и дело глотал слюну.

– Что ты делаешь? – вдруг спрашивал он, сидя возле Отилии.

– Разве ты не видишь? Шью, – точно маленькому ребенку, отвечала, не отрываясь от работы, Отилия.

Порой Тити, весь во власти неясных желаний, следил за каждым движением Отилии и так долго сидел не шевелясь и молчал, что девушке наконец это надоедало и она уходила к себе в комнату. Тити покорно шел за ней и останавливался в дверях.

– Тити, тебе нечем заняться?

– Нечем, – наивно отвечал Тити, одолеваемый смутными мыслями, которые он не мог выразить.

Все же девичий инстинкт заставлял Отилию в присутствии Тити следить за своими, обычно такими свободными и непринужденными манерами. Тити становился рассеян, у него случались приливы крови к голове, и Аглае, догадываясь о причине, гнала его погулять. Как-то раз Тити в присутствии Феликса, когда разговор зашел о девушках, учившихся вместе с ними, с деланным смехом неуклюже взял обнаженную руку сидевшей на скамье рядом с ним Отилии.

– Сиди смирно, Тити, что с тобой? – рассердилась она, обменявшись многозначительным взглядом с Феликсом.

Наедине с Феликсом, Тити задал ему вопрос, от которого тот весь вспыхнул:

– Послушайте... У вас хорошие отношения с Отилией… Скажите правду... С ней можно?

– Как вы смеете оскорблять Отилию такими предположениями! – с негодованием ответил Феликс. – Она порядочная девушка.

Тити с сосредоточенным видом глотнул слюну и недоверчиво сказал:

– Мама говорила, что видела ее со многими.

– Это ложь, неправда! – с жаром воскликнул Феликс. Однажды Тити долго сидел возле читавшей книгу Отилии и вдруг позволил себе похотливый жест.

– Ты с ума сошел, Тити, – возмущенно крикнула девушка.– Убирайся вон отсюда!

Этот крик случайно донесся до ушей Аглае, и она страшно рассердилась, но не на Тити, а на Отилию.

Уверенная, что из соседней комнаты Отилия все услышит, она злобно заявила Костаке:

– Мальчик и не дотронулся до нее. А если бы даже и дотронулся? Такие девушки, как она, для того и существуют, чтобы скромно жить с мальчиками из хороших семей и оберегать их от чего-нибудь похуже.

Отилия внезапно появилась в дверях, волосы ее были растрепаны, глаза метали молнии.

– Папа, – закричала она, – либо я навсегда уйду из этого дома, либо тетя Аглае больше не переступит нашего порога!

Дядя Костаке в ужасе вытаращил свои выпуклые глаза и, раскинув руки, как утопающий, с мольбой глядел то на одну, то на другую. Хотя вид у Аглае был вызывающий, но такой неожиданный отпор озадачил ее, и продолжать она не осмелилась. Костаке, тщетно надеявшийся, что они уймутся и избавят его от необходимости принять чью-нибудь сторону, почувствовал, что Отилия сильно разгневана и ждет, как он поступит.

– Н-н-не... надо... го-го-говорить ре-ре-резкие слова,– пробормотал он, обращаясь к Аглае и смягчив упрек безличной формой.

Аглае вышла, хлопнув дверью. Отилия подошла к дяде Костаке, обняла его и положила голову ему на плечо. Она не заплакала, а только сказала ласково и грустно:

– Папа, отчего ты позволяешь им издеваться надо мной? Ты же прекрасно знаешь, что я им ничего не сделала.

Дядя Костаке вместо ответа легонько сжал ее в объятиях.

С тех пор Аглае, к огорчению Костаке и радости Отилии, больше не приходила к брату. Тем не менее Костаке и Аглае, первый из трусости, вторая – потому, что ей это было выгодно, поддерживали между собой отношения через Феликса, невольно оказавшегося в роли связного. А наблюдение за домом Костаке, которое раньше вела Аглае, продолжал Стэникэ. Как-то раз случилось, что Феликс, сидя один в своей комнате, читал учебник анатомии. Стэникэ, крадучись, прошел через весь дом, ни разу не хлопнув дверью, так что юноша испугался, услышав за своей спиной мужской голос. Стэникэ принялся расхаживать по комнате, внимательно рассматривая вещи. Он болтал с напускным добродушием, словно видел в Феликсе своего единомышленника.

– Значит, вы здесь живете... Недурно. – Стэникэ пощупал матрац и заглянул в платяной шкаф. – У дяди Костаке неплохая обстановка... Не знаете, сколько он берет за пансион? Может статься, вам неизвестно даже, какой доход вы получаете? Я этим поинтересуюсь, разведаю через своих людей. Старик – плут, – Стэникэ вышел на застекленную галерею и, отворив дверь в комнату Отилии, повысил голос. – Он страшно богат, но все скрывает, никогда толком не поймешь, что у него есть, чего нет. А, это комната Отилии! Мило! Мило! Хорошенькая девушка Отилия, – Стэникэ подмигнул Феликсу, – и с темпераментом. Паскалопол знает, за чем охотится. Так вы живете рядом с ней! Очень хорошо, очень хорошо. И я студентом жил у хозяйки в одном коридоре с восхитительной девушкой. Эх, что это была за девушка! Однако будьте осторожны с Отилией, она хитра, попользуйтесь – и все, не связывайте себя никакими обязательствами, я ведь вижу, что вы не дурак! – Стэникэ опять подмигнул Феликсу, у которого щеки горели от досады. – А что Отилия держит здесь?—И Стэникэ стал шарить в ящиках стола.– Сколько колец, браслетов, тонких платочков, дорогих безделушек! Да здравствует Паскалопол! С Отилией хорошо, когда деньги есть, а нет – так она тебя бросит.

Стэникэ спустился по лестнице. Феликс шел за ним по пятам, боясь, чтобы он не унес чего-нибудь из дома. Войдя в комнату, где стоял ломберный стол, Стэникэ возобновил свой обыск – поворачивал лицом к стене картины, обследовал деревянную раму зеркала, заглядывал повсюду и наконец открыл табакерку и стал нюхать табак.

– Хороший табак у старика, а знаете откуда? Вам и в голову не придет: у него есть табачный ларек, в котором торгует подставное лицо, – опять-таки Паскалопол устроил ему патент, – ларек в самом центре города, и старик здорово зарабатывает. – Стэникэ запустил руку в табакерку и набил карман табаком.– Вот после смерти таких людей и начинаются всякие запутанные процессы, говорю вам как адвокат. Они не пишут завещания или пишут тайком от всех в пользу какого-нибудь пройдохи. Ну какое имеет к нему отношение Отилия? Если бы наша семья была поэнергичнее, мы могли бы принять кое-какие меры. Знаете, причин найдется достаточно – слабоумие и так далее и тому подобное. Но старик плут, его подучила Отилия, а Паскалопол ему помогает. Послушайте, скажите откровенно, в сущности это и в ваших интересах, я могу быть вам очень полезен (порекомендую вам одну девочку, первоклассную, необыкновенную), не приходилось ли вам слышать от дяди Костаке насчет завещания, удочерения, чего-нибудь в этом роде? Он скрытен, дядя Костаке, но вы прислушивайтесь, особенно когда является Паскалопол. И заходите к нам, Аурика спрашивала о вас!

Феликсу пришлось убедиться, что кое-что из болтовни Стэникэ не лишено оснований. Как-то он шел по улице со своим однокурсником. Вдруг тот дернул его за руку.

– Пойдемте сюда, спрячемся в этой подворотне. Там, на углу, мой домохозяин, а я не заплатил ему в этом месяце за квартиру.

Они были на бульваре Елизаветы, в том месте, где он примыкает к улице Котрочень. Взглянув на угол, Феликс увидел направлявшегося к улице Плевны дядю Костаке и удивленно спросил:

– Это ваш домохозяин? Но ведь это мой дядя, Костаке Джурджувяну.

– Неужели? Да, его зовут именно так.

Товарищ рассказал Феликсу, что он живет в многоэтажном доходном доме, вполне современном, но с маленькими квартирами, которые хозяин сдает студентам и состоящим в незаконном браке интеллигентным молодым людям, поэтому его доход выше обычного. Плату он получает ежемесячно, причем гарантирует себя срочным векселем. В случае неуплаты он меняет вексель, увеличивая сумму, или опротестовывает его и выселяет жильца. Но вообще он довольно добродушен и дает отсрочку, ибо эти опоздания и система векселей фактически удваивают небольшую, казалось бы, квартирную плату. Так, если вносить деньги вперед, то квартира обходится в сорок лей в месяц, вексель же выдается на восемьдесят. При опозданиях вексель обменивается и начисляются проценты. Когда молодой жилец стеснен в средствах, дядя Костаке не обращается с ним грубо. Он осматривает квартиру и если, например, жилец – студент-медик (он отдает предпочтение именно им), то просит у него книги по медицине – учебники, которые обычно стоят дорого. И Феликс мгновенно вспомнил, как он был изумлен, когда дядя Костаке, не сведущий в вопросах медицины, предложил купить ему (разумеется, записав эту сумму в его счет) некоторые руководства и даже принес один совершенно новый учебник, на котором только соскребли перочинным ножом фамилию владельца. Товарищ сообщил еще, что дядя Костаке частенько является взглянуть на свой дом, обходит его со всех сторон, потом, стоя на противоположном тротуаре и заложив руки за спину, обозревает свои владения, поднимается по лестницам, иногда прислушиваясь к шуму в квартирах; что он единственный в Бухаресте, кто установил приспособление, благодаря которому электрическая лампочка, включенная жильцом внизу, гаснет в ту же секунду, когда тот добирается до своего этажа, – это для того, чтобы лампочка не оставалась гореть на всю ночь. (Феликс невольно подумал о керосиновой лампе в доме дяди Костаке.) Впрочем, старик не делает никому никаких замечаний, отечески относится к молодым людям, которые приводят к себе женщин, и учтиво раскланивается с этими дамами, если они кажутся ему приличными. Товарищ, кроме того, прибавил, что обычно дядя Костаке под тем предлогом, что у него нет мелочи, норовит дать сдачу с уплачиваемой суммы почтовыми марками, которые носит с собой в толстом, перехваченном резинкой бумажнике. Феликсу сразу же пришло на память все, что говорил ему Стэникэ о табачном ларьке [8].

Незадолго до рождества к дяде Костаке явился Стэникэ в сопровождении одетого в чересчур широкий поношенный костюм незнакомого человека средних лет, с отвислыми рыжеватыми усами и бритой головой. Он был похож на бесстыдных и лицемерных провинциальных адвокатов, которые лишены всякой щепетильности и готовы идти на все, чтобы добыть средства к жизни. На румяном, здоровом лице его выделялись бесцветные глаза. Дело было к вечеру, в гостиной сидел Паскалопол, как всегда рядом с Отилией и Феликсом. Помещик с недоумением услышал, как Стэникэ отрекомендовал рыжеусого субъекта:

– Я привел к вам превосходного, выдающегося врача, своего близкого друга, домнула доктора Василиада. Он отчасти грек, но хороший врач и многих уже поставил на ноги.

Стэникэ говорил развязным, претендующим на остроумие тоном, но Паскалополу пришлись не по душе его шутки. Он почувствовал себя неловко и опустил глаза. Доктор без всякого стеснения уселся на стул, словно его и вправду пригласили сюда. Феликс обменялся вопросительным взглядом с Отилией – они не понимали, что нужно этим гостям.

– Папа, ты болен? – спросила Отилия. – Ты звал домнула доктора?

– Нет, нет, нет, – отмахивался Костаке, которого испугала мысль, что придется заплатить за визит. – Я никого не звал.

– Ну что вы, домнул доктор не возьмет ни гроша, – с оскорбленным видом разъяснил Стэникэ, – я привел его как друга, просто чтобы познакомить вас с ним. Но, конечно, не помешает, если он вас посмотрит, это не лишнее. Приглашать врача разумнее всего тогда, когда ты еще здоров, не правда ли, Василиад, как вы считаете?

Доктор не стал ломаться, подобно певице, которую просят спеть в гостях, а решительно ответил:

– Разумеется, разумеется!

– Что вы скажете, Василиад, о моей кузине Отилии? – спросил, указывая на Отилию, Стэникэ. – Великолепна, как по-вашему?

Василиаду как будто понравилась Отилия, однако он тоном судьи задал ей вопрос:

– Вы замужем?

– Вот еще, замужем! – фыркнул Стэникэ. – Я ей и не советую выходить замуж. В наше время красивая, интеллигентная девушка, если у нее нет предрассудков, может сделать блестящую карьеру. Зачем ей выходить замуж? Она восхитительно играет на рояле, говорит на двух иностранных языках. Что ей нужно – это сильная протекция. Вы видели Лилли де Джорджиадес? Три года назад она получила премию в Ницце.

Пошлое доброжелательство Стэникэ заставило Отилию нахмуриться, а Паскалопол начал нервно постукивать пальцами по столу. Лилли де Джорджиадес наряду с Мицей Велосипедисткой была в ту пору столичной куртизанкой высшего полета.

– Осмотрите Отилию, – настаивал Стэкикэ, – она слабенькая и немножко нервная.

Но Отилия остановила двинувшегося было к ней доктора.

– Мерси, я не больна. Вы слишком любезны! – насмешливо сказала она.

– Ты не знаешь, Отилия, какой слух у доктора Василиада, – напыщенно продолжал Стэникэ. – Чудесный! Мой ангелочек был бы и сейчас жив, если бы я вовремя привел к нему доктора. Предвидеть, знать, что нас ждет, – вот в чем смысл медицины. Дядя Костаке, прошу вас, – Стэникэ молитвенно сложил руки, – я слышал, как вы кашляете... Сами будете мне благодарны.

Василиад встал и направился к Костаке, глаза которого взывали о помощи. Стэнике, чтобы сломить упрямство старика, снял с него пиджак.

– Я нахожу, что без всякой причины осматривать папу не следует, – негодующе запротестовала Отилия. – Вы еще внушите ему бог знает какие мысли.

Стэникэ притворился, что не слышит ее, и сумел стащить с Костаке жилет.

– Будете еще мне благодарны!—убеждал он его.– У доктора великолепный слух!

Доктор Василиад профессиональным тоном скомандовал старику:

– Снимите и рубашку!

Тот оробел и выполнил приказание, с жалобным видом взглянув на окружающих, которые не могли сдержать улыбки.

– Сколько вам лет? – властно спросил доктор. Дядя Костаке смутился. Он, по-видимому, не любил разговоров о своем возрасте.

– Шестьдесят семь, шестьдесят пять... Не знаю...

– Гм! – произнес доктор Стэникэ, очень довольный, вертелся около него и потирал руки.

– Хворали вы какой-нибудь секретной заразной болезнью? Делала ли ваша жена аборты?

Дядя Костаке побледнел.

– Домнул доктор, я полагаю, что осмотр предпринят ради забавы и, следовательно, незачем в присутствии девушки интересоваться подобными вопросами, – вмешался Паскалопол.

– Почему же, почему? – нагло огрызнулся Стэникэ.– Домнул доктор должен все знать!

Незваный доктор насильно усадил пациента на стул, постукал по коленкам закинутых одна на другую ног, чтобы проверить рефлексы, испытал булавкой чувствительность кожи; внезапно придвинув свечу к лицу Костаке, посмотрел как реагируют на свет зрачки, заставил высунуть язык и держать его прямо, потом стал задавать странные вопросы – сколько будет пятнадцать плюс восемнадцать, какой сейчас год, как имя короля. Тут даже покладистый дядя Костаке немного рассердился:

– Вы думаете, что я в-в-впал в детство?

– С каких пор у вас эта затрудненность речи? —. многозначительно взглянув на Стэникэ, спросил доктор.

Раздраженный нахальством Василиада, дядя Костаке стал заикаться еще пуще:

– О-о-откуда в-вы... вы в-в-взяли, ч-что у меня затрудненность?

– Он всегда так говорит! – заверил Стэникэ.

Хотя Феликс только начинал учиться, но на основании некоторых сведений, почерпнутых у товарищей и из учебника общей патологии, который он читал по собственной инициативе, он понял, что Василиад стремится найти у дяди Костаке поражение нервной системы, какую-нибудь локализованную инфекцию. Однако по тому, как врач проводил осмотр, нельзя было заключить, что он хороший практик.

– Домнул доктор, – сказал Феликс, – то, что вы подозреваете, исследуя рефлексы, ни в коем случае не может иметь места в этом доме.

– Вы обладаете сведениями в области медицины? – неприязненно осведомился Василиад.

– Домнул – студент-медик, – сообщил ему Стэникэ. Доктор насупился и неожиданно заговорил угодливым тоном:

– Да-а? Я и не знал! Разумеется, ничего такого нет. Но мы выполняем свой долг.

– В данном случае, по-моему, вы смеетесь над папой – заметила Отилия.

Паскалопол с симпатией взглянул на молодых людей и одобрительно похлопал Феликса по плечу. Василиад начал, водя ухом по спине старика, выслушивать его легкие.

– Скажите: тридцать три, – приказал он.

– К-к-как?

– Скажите громко: тридцать три. Так. Кашляните. Еще раз: тридцать три.

– Тридцать три.

– Тридцать три.

– Тридцать три. Доктор поднял голову.

– У вас ведь было когда-то воспаление левого легкого?

– Н-н-нет! – слегка побледнев, защищался дядя Костаке.

– Что-то было: я слышу крепитации.

– Домнул доктор, оставьте человека в покое, – вспылил Паскалопол. – Ничего у него не было.

– Не чувствуете ли вы по временам удушья, сердцебиения?

Расстроенный дядя Костаке был в нерешительности.

– Я дам вам хорошее успокаивающее средство, – соблазнял его доктор.

– Возраст, естественно, – зловеще комментировал Стэникэ. – Послушайте и сердце, Василиад.

– Разумеется, разумеется.

Доктор велел дяде Костаке задержать дыхание и; щупая правой рукой его пульс, приложил ухо к груди старика.

– Некоторая вялость, – объявил он, хотя никто его ни о чем не спрашивал, – очевидно, расширение сосудов. Вы несколько полнокровны, щеки у вас красноваты. Следует избегать внезапных волнений. Поменьше есть.

Доктор уже приготовился перейти к освидетельствованию органов пищеварения, но тут дядя Костаке воспротивился и, натянув рубашку, оделся.

– Довольно, довольно, не надо, благодарю, – ворчал он.

– Домнул доктор, мы спешим, – поднимаясь с места, резко сказал Паскалопол. – Мы как раз собирались ехать в город. До свиданья. До свиданья, домнул Стэникэ.

– Кровообращение – единственное, за чем вам необходимо следить, – продолжал доктор, стараясь не замечать, что его попросту выгоняют.

– Не правда ли? Не правда ли? – воскликнул Стэникэ, радуясь не то совету доктора, не то плохому здоровью пациента.

Паскалопол, желая прекратить эту комедию, вышел в соседнюю комнату и знаком позвал за собою остальных. Огорченный дядя Костаке ушел приводить себя в порядок, а Отилия сообщила, что Стэникэ и доктор с улицы проследовали во двор дома Аглае.

– Мне кажется, Стэникэ действует так неспроста, – сказал Паскалопол Феликсу и Отилии. – Смотрите в оба. Доктора, наверное, подослала кукоана Аглае. Кажется, я слышал о нем, это один из тех неудачников, с которыми договариваются, когда после чьей-нибудь кончины остается значительное наследство: он готов дать любые показания.

– Но я не понимаю, зачем ему было приходить сюда, – сказал Феликс.

– Вы говорите, что он обследовал нервную систему? – продолжал Паскалопол, дружески взяв Феликса под руку. – Естественно, он спрашивал об инфекции, об аборте. Другими словами, он хотел узнать, нет ли у Костаке предрасположения к умопомешательству, к тому, чтобы стать лицом, не ответственным за свои поступки. От подобного жулика, у которого хватает дерзости войти непрошеным к человеку в дом и раздеть его, можно всего ожидать. Он способен выдумать, что Костаке был болен, что его заиканье, о котором знают все на свете, – явление подозрительное и так далее. Как вы думаете, что ответила бы кукоана Аглае, если бы ее как свидетельницу спросили о безобидном заиканье бедного Костаке?

Феликс и Отилия удивленно смотрели на него.

– С нее станется сказать, что прежде Костаке не заикался и что это началось не так давно, что он вдруг сделался раздражительным, что он выгнал ее из дома. Ей, его сестре, поверят.

– Но зачем им это нужно? – Феликсу не давал покоя этот вопрос.

– Вы ребенок! Взгляните на эту девушку, – Паскалопол кивнул на Отилию. – У нее нет никого, кроме дяди Костаке, который, надо ему отдать справедливость, любит ее. Но он воспользовался имуществом покойной матери Отилии, и поэтому обязан либо предоставить своей падчерице средства, либо удочерить ее, чтобы обеспечить за ней наследство. Если бы Костаке хотел, – добавил, словно про себя, Паскалопол, – ее давно уже не интересовал бы весь этот вздор. Ну да ладно... Так вот, кукоана Аглае, руководимая этим Стэникэ, который не что иное, как мошенник (не сердитесь, домнишоара Отилия), преследует свою выгоду и способна, опираясь на свидетельство доктора, объявить, что Костаке не в своем уме и недееспособен. За деньги вы получите любое показание. Костаке будет отдан под опеку, а это означает изгнание домнишоары Отилии из дома.

– Ах, – вздохнула Отилия, которую испугал жестокий вывод помещика.

– Ничего этого не может произойти, не бойтесь, – ласково сказал ей Паскалопол. – Костаке здоров, он нас всех переживет, но вам надо быть осторожной. Шпионаж – дело постыдное, но иногда полезное. Домнул Феликс часто посещает дом кукоаны Аглае, не мешало бы ему прислушаться, о чем там говорят. Он, вероятно, тоже привязан к вам, я вижу, что привязан, – с добродушной иронией подчеркнул Паскалопол, – так же как и я, и дядя Костаке... дорожит хрупким, нуждающимся в защите созданием, как редким цветком. – Готовый ради Отилии на любую жертву, Феликс одобрительно смотрел на помещика. – Будем предусмотрительны, чтобы Костаке не причинили бог весть каких неприятностей. Этот Стэникэ – бесстыдный наглец, и ему, как адвокату, знакомо всякое крючкотворство.

В сознании Отилии все это еще никак не укладывалось:

– Я думаю, что тетя Аглае не пойдет на такую низость, хотя бы из стыда перед людьми. Вообще-то она, разумеется, лишена всякой чувствительности, но зачем ей вести себя так, чтобы возбуждать недоверие? Я считаю ее более тонкой притворщицей.

Если это в их расчеты не входило, то, стало быть, они хотели узнать, долго ли еще проживет Костаке, – высказал Паскалопол другую гипотезу. – Выяснить, в каком состоянии у него сердце, нет ли неизлечимой болезни, получить о нем более подробные сведения. Вы понимаете, почему она не позволила Костаке переехать отсюда? Потому что он ускользнул бы от ее надзора. Если бы Костаке был более сговорчив, я давно заставил бы его привести дела в порядок.

Дядя Костаке вернулся одетый в пальто. Физиономия у него была мрачная.

– Э-э-это мне н-н-не нравится... Пусть он больше не п-п-приходит сюда! – с некоторым опозданием протестовал он.

Паскалопол взял его под руку и повел к выходу. Остальные последовали за ними, так как помещик пригласил их провести вечер в городе. Когда коляска тронулась, Паскалопол многозначительно сказал старику:

– Сделай одолжение, Костаке, приходи, пожалуйста, завтра утром ко мне, я расскажу тебе кое-что интересное.

Феликс, сидя в экипаже, оглянулся и заметил у ворот дома Туля угрюмо смотревшие вслед коляске фигуры. Он угадал рядом с силуэтом уходящего доктора Аурику, Аглае, Олимпию и Стэникэ, а позади – сгорбленную спину укутанного Симиона.

VIII

Феликс ясно отдавал себе отчет в том, что любит Отилию, но не мог определить природу этого чувства. Иногда ему представлялись хрупкие коленки девушки, которая часто сидела, обхватив их руками. Эти коленки были одновременно и целомудренными и озорными, они обладали индивидуальностью, и Феликсу хотелось без слов поведать им о своей любви. Порой в мечтах юноши вьющиеся локоны Отилии обволакивали, обвивали, затопляли его. Сказать девушке прямо, что он ее любит, Феликс не мог. Отилия держалась с ним запросто, и между ними сразу возникла та непринужденность, которая не могла бы так скоро появиться в отношениях с другой девушкой. Это сбивало Феликса с толку. Отилия брала его под руку, по-матерински гладила его своими тонкими пальцами, запускала руку в его шевелюру и говорила: «Надо подрезать тебе космы, ты похож на Самсона». Феликс наслаждался этими знаками внимания со стороны Отилии, но в то же время испытывал смутное недовольство, потому что не знал, доказывают ли они ее любовь к нему. Как-то раз, не желая быть опекаемым вечно, он захотел сам проявить инициативу и при какой-то маленькой услуге Отилии сделал движение, чтобы поцеловать ей руку. Однако Отилия слишком быстро отстранилась, и он не успел выказать ей свою признательность. Она тотчас же заметила это и передумала.