Текст книги "Загадка Отилии"

Автор книги: Джордже Кэлинеску

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 32 страниц)

– Вообразите, какое счастье, он взял ее без приданого! – говорила она иногда о какой-нибудь своей приятельнице.

– Ничего, и тебе бог даст, ведь у тебя есть все, что надо, – утешала ее Аглае, – только будь посмелее, потому что теперь мужчины предпочитают этих молодых сумасбродок!

И Аглае недружелюбно кивала в сторону дома Отилии.

Однажды, проходя по проспекту Виктории, Аурика встретила Феликса и тотчас же предложила ему сопровождать ее. Она даже, улучив удобный момент, попросила взять ее под руку, чтобы не дать повода думать, будто она гуляет с посторонним мужчиной. С тех пор Феликс, боясь встретить ее опять, с величайшей осторожностью оглядывался на улице, но как-то раз снова был пойман и принужден пройтись по проспекту Виктории, вися на локте Аурики, как собачка на короткой сворке. Мимо них проехала великолепная коляска, и чья-то рука чуть заметно помахала им оттуда.

Только когда коляска была уже далеко, Феликс сообразил, что в ней сидели Отилия и Паскалопол. Аурика с завистью сказала:

– Вы видели? Паскалопол каждый день катает ее, привозит всякие подарки. Вот счастливица! И что он только в ней нашел?

Феликс нахмурился, ему было неприятно слышать, что имя Отилии связывается с именем Паскалопола, но Аурика поняла его иначе:

– Неужели вы считаете, что Отилия может кому-нибудь понравиться?

Феликс встрепенулся.

– Мне кажется, что вы несправедливы, домнишоара, Отилия очень красива и вдобавок образованна и талантлива.

– Вы полагаете? – с сомнением спросила Аурика.

– Кроме того, почему вы сейчас же заподозрили, что между домнулом Паскалополом и Отилией непременно существуют какие-то особые отношения? – попытался прощупать почву Феликс. – Домнул Паскалопол одинок, детей у него нет...

Аурика лукаво усмехнулась:

– Вот и видно, как вы неопытны. Отилия хитрая, она ищет только пожилого, богатого мужчину, который бы женился на ней. Но я не думаю, чтобы Паскалопол был настолько лишен вкуса. А как по-вашему?

Феликс промолчал, делая вид, что такая мысль ему и в голову не приходила.

Убедившись, что Феликс избегает встреч с ней на улице и либо вовсе не появляется на проспекте Виктории, либо выходит лишь в те часы, когда она дома, Аурика стала под различными предлогами звать его к себе, не стесняясь присутствием посторонних. Аглае не возражала против этих уловок и даже поощряла их, ласково поглядывая на Феликса и в нужный момент исчезая. Аурика теперь уже принимала его не в гостиной, где висели картины, а объявив, будто хочет показать ему что-то интересное, уводила в свою спальню и сажала поближе к себе. С некоторых пор Аурике не давала покоя мысль, что в доме дяди Костаке Феликс лишен тех гастрономических удовольствий, которые можно получить в семье, где хорошо ведется хозяйство.

– Я все думаю – как вы можете там жить? – говорила она участливо. – Отилия ничего не умеет, а Марина лентяйка.

Как-то раз Аурика спросила Феликса, любит ли он слоеные пирожки с вишнями. Ничего не подозревавший юноша ответил утвердительно. Назавтра Аурика с таинственным видом повела его в свою комнату. Там на столике стоял большой поднос с пирожками, и Аурика, уверенная в том, что Феликсу это доставит удовольствие, принялась усиленно его угощать. В другой раз вместо пирожков его ждало смородиновое варенье. Слабый голосок Аурики начал приводить Феликса в ужас, и однажды, заметив, что она направляется по двору к дому Костаке, он быстро выскочил в ворота на улицу. Для того чтобы застать его, Аурика стала приходить во время обеда и, когда он кончался, настойчиво тащила Феликса к себе. Как-то раз Феликс, взглядом прося помощи у Отилии, попытался оказать сопротивление. Отилия тихонько рассмеялась и подлила масла в огонь:

– Иди, Феликс, не отказывайся. Аурелия очень хорошо делает пирожные.

– Я очень прошу пас, – упорно внушала Феликсу Аурика, – никогда не входите к нам с улицы, а только через калитку. Вы ведь знаете – репутация... А вы – молодой человек, это может мне повредить...

В другой раз намек был до такой степени прозрачен, что это перепугало Феликса.

– Нам, молодым девушкам, очень трудно приходится, потому что мы не знаем, с кем имеем дело, – сетовала Аурика. – Мы – создания слабые, не можем отвергнуть авансы мужчин, а если потом дело на этом и кончается, мы остаемся скомпрометированными. У меня была приятельница, которая принимала авансы одного молодого человека, думая, что он искренен. Его допускали в дом, в ее комнату, на глазах у родителей и знакомых, а он не оказался человеком слова. Всем известно, как зол свет, поэтому нужно, чтобы мужчина сразу же объявил, какие он имеет намерения.

Вся речь была так явно адресована Феликсу, что он на несколько мгновений онемел, но затем, поняв, чем ему это грозит, решительно ответил:

– Домнишоара Аурика, то, что вы говорите, должно быть, правда, хотя у меня и нет в этом опыта. Но, по-моему, я лично не могу принести вам никаких неприятностей. Ведь никто не подумает, что молодой человек моего возраста, который еще только поступает в университет, намерен жениться.

– Почему же нет? – укоризненно, слегка взволнованным голосом сказала побледневшая Аурика. – Я знаю многих молодых студентов, которые женились, чтобы иметь возможность продолжать учение. Если к тому же есть и приданое...

– Во всяком случае, вы хорошо сделали, что предупредили меня, иначе я мог бы повредить вам, сам того не сознавая. Вы меня приглашали... Но больше я не буду приходить к вам...

– Нет, я прошу вас, приходите, домнул Феликс. Какое, в конце концов, нам дело до света! Склонности зарождаются постепенно...

– Но я, – пролепетал Феликс, – я не чувствую никакой склон... никакой вины!

И, бормоча какие-то извинения, он выскользнул за дверь.

– Отилия, ты была права, – сознался Феликс. – Аурика неправильно поняла мои визиты. Как сделать, чтобы она оставила меня в покое?

– От Аурики так легко не отделаешься, – сказала Отилия. – Во всяком случае, ты ведь вряд ли собираешься на ней жениться, значит, она до конца дней будет ненавидеть тебя.

Позднее Отилия рассказала Феликсу, что Аурика пожаловалась дяде Костаке, будто Феликс держал себя с ней не по-джентльменски: он на улице, на виду у всех, брал ее под руку, часто входил к ней в комнату и этим ввел ее в заблуждение, заставив думать, что у него серьезные намерения. Дядя Костаке, обильно уснащая свою речь специальной терминологией, терпеливо разъяснил ей, что Феликс еще несовершеннолетний и как таковой не может нести никакой ответственности.

IV

Постепенно Феликс привык к порядкам в доме дяди Костаке и стал чувствовать себя там хорошо. В этом доме каждый делал что хотел, не спрашивая разрешения у других, и юноша пользовался полной свободой, которая составляла резкий контраст с суровостью его прежней жизни и оказалась благотворной для его замкнутого характера. Присущая Феликсу внутренняя дисциплина оберегала его от излишеств. Благодаря свободе исчезла его застенчивость и пробудилось сознание собственного достоинства. Отношения его с родными были лишены подлинной теплоты и сердечности, а окружающие проявляли к нему сдержанное сочувствие, и это еще сильнее развивало природное честолюбие юноши. Он нетерпеливо ожидал начала занятий в университете, горя желанием взяться за работу и как можно скорее сделать карьеру. Он уже сейчас строил планы на будущее и, перечеркивая в календаре миновавшие недели, считал, сколько месяцев осталось до его совершеннолетия.

– Как-то раз ему понадобилось купить книги и кое-что из одежды, и после некоторого колебания он пришел к дяде Костаке просить денег.

– О! – старик выпучил глаза и долго не мог ничего произнести. Потом, заикаясь, сказал, что у него нет денег, затем – что из доходов этого года ничего не осталось и, наконец, что доходы меньше, чем должны быть, и он сам не знает, как выйдет из положения.

– Почему бы тебе не давать частные уроки? – доверительно предложил он. – И карманные деньги имел бы и мне кое-что давал бы, чтобы я мог улучшить твое содержание.

Феликс не посмел возразить и даже в этот раз ему не пришло в голову спросить дядю Костаке, каково, собственно говоря, его имущество, которым тот управляет. Ему было стыдно перед Отилией. Однако Феликс знал, что за сдачу внаем магазинов и квартир в доме в Яссах должны поступать деньги, и, сделав кое-какие приблизительные подсчеты (он располагал не слишком точной информацией об этом), пришел к выводу, что ему каждый месяц причитается несколько сот лей, которых с избытком хватило бы и на плату за пансион и на всякие дополнительные расходы. Уроки он давать не хотел, потому что намеревался все свои силы посвятить ученью. Отилия заметила подавленное настроение Феликса, принялась его расспрашивать и не отстала, пока не выведала всего.

– Папа всегда такой, – возмутилась она. – Не стоит огорчаться, надо просто уметь к нему подойти. Предоставь это мне.

И правда, вскоре после этого разговора Отилия взяла дядю Костаке под руку и ласково повела в дом, чтобы «сказать ему кое-что». Беседа тянулась долго, и Феликс слышал воркотню старика и умоляющий голосок Отилии. Однако Отилия вышла расстроенная и не стала ничего объяснять Феликсу. На другое утро Отилия, в новом кружевном платье, собираясь уходить, подозвала Феликса и шепнула ему:

– Будь спокоен, я все устрою! Мне только надо ненадолго сходить в город.

Вернувшись, Отилия отвела Феликса в сторону и вручила ему триста лей.

– Но я очень прошу тебя ничего не говорить папе!

– Разве не он дал тебе эти деньги?

– Ну да, ну да, разумеется, он! Будь умником и делай так, как я говорю... Я все объясню тебе позже.

Постепенно Отилия стала в глазах Феликса настоящей хозяйкой дома, и он привык говорить с ней обо всех своих нуждах, так как дядя Костаке в подобных случаях начинал нарочно заикаться и спешил уйти. Но вместе с тем Феликса все более властно влекло к девушке. По ночам его неотступно преследовал образ Отилии и мучил страх, что этот образ исчезнет. Ему страстно хотелось, чтобы она была рядом, и часто он долгие часы лежал без сна. Вечерами в саду составлялась обычная партия в табле, но до Феликса снизу не доносилось почти ничего, кроме голоса Отилии. Когда девушка быстро взбегала по лестнице или говорила с ним, его бросало в дрожь. Порой в нем вдруг пробуждалось желание поцеловать ей руку. Если Отилия выходила в сад, Феликс нетерпеливо искал повода тоже оказаться там и наконец спускался туда с книгой. Отилия держалась с ним запросто, не стесняясь, и это волновало его. Но ему никак не удавалось стать ближе к ней, потому что она почти целыми днями не бывала дома, а когда возвращалась, все семейство уже было в сборе. Отилия относилась к нему дружески, но немножко снисходительно, как будто он был безобидное существо, которого не приходилось остерегаться. Лишенный общества самой Отилии, Феликс пребывал в мире ее вещей. Ему нравился тонкий аромат, долго сохранявшийся после того, как она проходила мимо, милый беспорядок, по которому он узнавал, что она побывала в комнате, забытые среди книг предметы, записки. Как-то Отилия послала Феликса наверх принести ей наперсток. Юноша вошел в ее комнату, где царил забавный хаос. В постели на книге лежала туфля, вероятно, для того, чтобы не закрылся слишком туго переплетенный том. Ковер был усеян нотными тетрадями, очевидно, разбросанными во время отчаянных спешных поисков. В коробке, где следовало искать наперсток, были перемешаны вместе иголки, тонкие носовые платки, визитные карточки, надкушенные плитки шоколада. Здесь, в комнате Отилии, Феликс чувствовал себя ближе к девушке, чем возле нее самой. Когда он уходил в город, Отилия иногда давала ему мелкие поручения, и он нетерпеливо ожидал их или даже сам на них напрашивался. Правда, ему не всегда удавалось избежать мягких упреков:

– Феликс, эта лента слишком светлая, ты не разбираешься в оттенках.

– Я пойду обменяю.

– Вот еще! Я дам ее Тити, пусть разрисует, сойдет и так, если не будет дождя. – Увидишь, в какой он придет восторг!

Действительно, Тити с крайне глубокомысленным видом взял ленту, благоговейно обработал ее акварелью и продержал потом некоторое время на солнце. Если бы Отилия не относилась к Тити так иронически, Феликс, пожалуй, болезненно воспринял бы это соперничество.

Отилия в свою очередь платила Феликсу неожиданными знаками внимания. Она приносила ему из города разные пустяки, иногда просто конфету. Как-то раз она подарила ему галстук. Однажды днем Феликс услышал, что Отилия нетерпеливо зовет его:

– Феликс, Феликс, иди скорей сюда, я очень спешу! Отилия сидела в запряженной парой белых лошадей коляске. Паскалопол, постоянно нанимавший этот экипаж, любое время предоставлял его девушке. Отилия размахивала каким-то пакетиком. Заинтригованный Феликс подбежал к ней и увидел, что она держит в руке плитку отличного шоколад

– Отломи от нее... Только не все, не все!

И, грызя свою половинку шоколада, Отилия уехала.

В Отилии сочетались холодная опытность и серьезность с беспредельным ребячеством. Сегодня она одевала кукол, завтра выговаривала дяде Костаке за то, что он пачкает костюм пеплом, и, как ребенка, вертела во все стороны смеявшегося от удовольствия старика и чистила его одежду. В другой раз Отилии не понравилось, как Марина ведет хозяйство, она надела фартук и не шутя взялась за работу, требуя, чтобы Феликс ей помогал. Но это быстро надоело ей. Она заметила в открытую дверь, как блестит на солнце сочная трава в глубине сада, и у нее тут же явилась новая причуда:

– Ах, Феликс, это так похоже на деревню! Мне хочется побегать по траве босиком!

Она немедленно сбросила туфли, стащила чулки и, оставив все это в кухне, помчалась в сад, а Марина сделала Феликсу предостерегающий знак, что Отилия, мол, не совсем в своем уме. Потом Отилия, забыв о хозяйстве, с увлечением принялась играть на рояле.

Девушка интересовалась всем, что делал Феликс, то и дело расспрашивала о его планах, приносила ему новые книги, а если у нее их не было, то доставала где-то на время.

– Видишь ли, – объясняла она со смешной материнской заботливостью, – я задумала сделать тебя знаменитым человеком, чтобы испортить побольше крови тете Аглае. Но ты должен меня во всем слушаться.

Паскалопол приходил каждый день, за очень редкими исключениями, и все были, к нему чрезвычайно внимательны. Отилия держалась с ним очень непринужденно, как впрочем, и с другими, и это все сильнее раздражало Феликса. Вначале Паскалопол относился к юноше со сдержанной вежливостью, порой бегло взглядывал на него, порой бросал ему несколько слов. Со временем, очевидно, убедившись, что Феликс для него не опасен, он стал смотреть на него более дружелюбно и даже по-отечески. Он услышал как-то, что Феликсу хочется прочесть одно из произведений Анатоля Франса, и неожиданно принес ему книгу. Феликс был удивлен, а Отилия, сидя на краешке стула Паскалопола и счищая с его сюртука воображаемые пылинки, наговорила помещику множество лестных слов.

– Какой вы милый, домнул Паскалопол, вот за это я вас и люблю!

Это было сказано совершенно по-детски и не заключало в себе никаких иных, более глубоких чувств, но довольный Паскалопол послал Отилии и Феликсу благодарный взгляд. С тех пор он по-настоящему заинтересовался Феликсом, беседовал с ним, дожидаясь Отилию, и время от времени приносил ему книги.

– Почему вы не женитесь, Паскалопол? – спросила однажды за табле Аглае. – Любопытно было бы взглянуть, какой холостяцкий содом и гоморра царят у вас в доме!

– Прошу вас пожаловать ко мне, кукоана Аглае, но смею уверить, что порядка у меня больше, чем у многих женщин,

Аурика так широко раскрыла глаза, словно это приглашение было адресовано и ей. Аглае, преследовавшая совсем другую цель, пошла на попятный.

– В моем возрасте уже не к чему интересоваться тем, как вы живете. Пусть поглядят другие, те, что помоложе.

– Я погляжу! – живо откликнулась Отилия.

– Прошу вас!– и Паскалопол умоляюще посмотрел на нее.

– Девушке одной приходить к мужчине не слишком-то красиво, – резко сказала Аурика.

– Феликс тоже пойдет, – уточнила Отилия.

– Завтра я пришлю за вами коляску.

И на следующий день после обеда Феликс и Отилия в удобном экипаже проехали по проспекту Виктории от Дымбовицы почти до Белой церкви. Они вышли перед серым трехэтажным домом и прошли под аркой. Феликсу показалось, что Отилия хорошо здесь ориентируется. Поднявшись по лестнице с кованой железной балюстрадой, они остановились на втором этаже у большой двери, эмалированная табличка на которой гласила: «Леонида Паскалопол». Дом этот, теперь малозаметный на фоне новейшей архитектуры столицы, в те времена представлял собой последнее слово комфорта – высокие комнаты и окна, широкие, увенчанные богато орнаментированными деревянными фронтонами двери, оштукатуренные под мрамор потолки. Стены были оклеены обоями в полоску, с потолка спускались электрические лампы под абажурами с плиссированной оборкой. Вестибюль был расписан хорошо выполненными, хотя и в несколько условной и холодной манере, фресками на аллегорические темы. Две изображавшие детей мраморные статуи, гладкие и блестящие, точно навощенные, сторожили вход на лестницу. Отилия сильно нажала кнопку электрического звонка. Послышались торопливые тяжелые шаги, и напомаженный и надушенный Паскалопол в просторном, дорогого шелка халате с длинным поясом открыл дверь. Лакей в полосатой куртке учтиво ждал за его спиной. По знаку Паскалопола он исчез, и хозяин сам повел молодых гостей в свою квартиру. Внутреннее убранство ее показалось Феликсу гораздо более изысканным, чем можно было ждать от этого сдержанного, подчиняющегося условностям человека. Вместо кровати стояла громадная низкая софа, занимавшая добрую часть комнаты; она была покрыта старинным великолепным турецким ковром спокойных тонов свежей травы. Над софой, на обтянутой широкой кашемировой шалью стене висело старинное оружие – ятаганы, пистолеты с перламутровыми ручками, колчан с экзотическими стрелами. На турецком столике на большом медном подносе стоял кувшин восточной работы. С потолка спускалось множество серебряных светильников различной величины. Вдоль стен, украшенных небольшими пейзажами Босфора, были расставлены инкрустированные перламутром стулья с ножками в форме буквы икс. В кабинете помещался простой дубовый письменный стол, собранный при помощи деревянных шипов. На нем лежали книги для записей и стояла пишущая машинка «Иост». На стенах были развешаны со вкусом выбранные картины: неаполитанская марина – старинная копия Сальватора Розы, подлинный Григореску, сторожевая башня кисти Хуана Альпара и несколько других. В центре находился большой портрет одетого в мундир немецкой ассоциации студентов юноши с тонкими, резкими чертами смуглого лица.

– Это вы, правда? – спросила Паскалопола Отилия так, словно уже видела этот портрет.

– Да, я... В те времена, когда я был студентом в Бонне. Этот портрет написал один мой приятель итальянец, с которым я там познакомился. У меня есть и другие его работы, они в усадьбе, куда я его однажды пригласил.

– Хочешь посмотреть усадьбу? – спросила Отилия

Феликса тоном, который еще более укрепил его подозрения, что она уже бывала здесь.

Поняв намек Отилии, Паскалопол тотчас же открыл большой альбом с фотографиями. Здесь были изображены: обширный помещичий дом (в румынском стиле, с галереей и аркой), озеро, породистые лошади и рогатый скот, конюшни, охотничьи собаки и многое другое; снимки были снабжены необходимыми пояснениями. Все это свидетельствовало о крупном состоянии о том, что хозяйство велось превосходно. В конце альбома находился ряд фотографий-визиток в коричневых тонах; греческие и французские надписи на них указывала, что они были сделаны в Стамбуле и Афинах.

– Это мои родственники, – объяснил молодым людям Паскалопол. – Во мне есть немного греческой крови. Но я покажу вам кое-что более интересное.

Вдоль одной из стен и даже над дверью тянулись запертые шкафы, которые напоминали изящные хранилища для документов. Паскалопол открыл несколько дверец, за которыми оказались полки, тесно уставленные книгами. Здесь были книги на немецком, французском и даже английском языках, серьезные труды по вопросам агрономии, ветеринарии, политической экономии, исторические и филологические сочинения и очень много беллетристики. Феликс с жадностью смотрел на полки, и это, видимо, понравилось Паскалополу. Отилия сразу же попросила:

– Вы обещали дать мне почитать немецкие романы.

– Прошу вас! – сложив по своему обыкновению руки на груди, поклонился Паскалопол, готовый тут же вытащить из шкафа груду томов. Но Отилия вдруг раздумала и, остановив его, сказала, что придет в другой раз. На одной из полок Феликс увидел разобранную на части флейту.

– Вы играете на флейте? – спросил он.

– Иногда, в свои счастливые часы. Я ведь в некотором роде человек богемы.

В ожидании чая Паскалопол предложил гостям присесть и начал – больше для Феликса, который, как он заметил, был несколько озадачен всем виденным, – рассказывать о себе. Наследник большого поместья, он имел возможность в молодости учиться, не преследуя никакой практической цели. Два года он пробыл на филологическом факультете в Германии, а потом, оставив филологию, стал изучать право в Париже. Путешествовал почти по всей Европе и еще до окончания университета женился, но овдовел ли он или развелся с женой – этого он не сказал.

– А ваша жена была красива? – крикнула из спальни Отилия, которая, рыская повсюду, незаметно убежала туда и теперь подпрыгивала на софе, чтобы испытать пружины.

– Очень красива. Конечно, не так, как вы. Но мы с ней не могли поладить.

– Бедный Паскалопол! – посочувствовала Отилия, забыв прибавить «домнул».

Когда умер отец, Паскалополу пришлось взять на себя заботы о матери и об имении. Он оставил университет и вернулся в поместье, куда его призывали новые обязанности.

– Но в свободное время я читаю и по-своему служу музам. А больше всего радуюсь, когда гляжу на молодежь.

Из спальни доносился стук выдвигаемых ящиков и мелодии модных песенок.

– Кстати, домнишоара Отилия, – крикнул Паскалопол,– как дела в консерватории?

– У вас прекрасные сорочки, – ответила между двумя музыкальными фразами Отилия.

– Домнишоара Отилия большая шалунья, – сказал Паскалопол Феликсу.

Вышколенный молодой лакей в ливрее, походивший на расторопного слугу из поместья, доложил, что чай подан. В столовой Феликс мог лишний раз убедиться, что державшийся так скромно на улице Антим Паскалопол – человек весьма утонченных вкусов. Столовая была обставлена прекрасно подобранными друг к другу предметами различных стилей и эпох. Один из шкафов искусной работы, стиля Ренессанс, был куплен, по словам хозяина, в Нормандии. Деревянные вешалки в шкафах были унизаны глиняными кувшинами из Ардяла и образцами посуды Запада, среди которых имелось несколько подносов начала XVI века из Перуджии. Чай подали в японских тонких фарфоровых чашечках. Паскалопол достал из одного шкафа итальянскую аптекарскую банку XVIII века и дал молодым людям понюхать ее, – сюда был насыпан отборный восточный чай, который Паскалопол доставал где-то через особые каналы.

– Я знаю, что вам хочется конфеток, как маленьким детям, – смеясь, заметил Паскалопол и поставил перед Отилией другую аптекарскую банку.

Мягкие манеры помещика, его эпикуреизм, высокая культура очаровали Феликса и разожгли его тайные мечты. И невольно перед ним возникла лысая голова дяди Костаке, который склеивал своими толстыми губами корявые сигареты и ронял повсюду пепел. Он очень хорошо понимал, что восхищает Отилию в Паскалополе, но всякий намек на более близкие отношения между девушкой и помещиком приводил его в уныние.

– Я знал вашего отца, покойного Иосифа Сима,– сказал Паскалопол Феликсу. – Вы немного похожи на него. Как, по-вашему, домнишоара Отилия? – Отилия, вскочив со стула, вертела в руках блюда, представлявшие собой художественную ценность. – Он был глубоко порядочный человек, трудолюбивый и гордый. И он стал бы знаменитым врачом, если бы в силу обстоятельств не попал туда, где не имел достойного поля деятельности. Ваша бедная матушка всю жизнь хворала. Видите ли, домнул Феликс, мы вступаем в жизнь с большими замыслами, прилагаем все силы, чтобы претворить их в действительность, и когда кажется, что мы почти у цели, – возникает непредвиденная помеха – наш долг перед близкими. И тогда остается только уступить дорогу другим и, если возможно, помочь им. Вот и я такой же неудачник, я не сумел воплотить в жизнь свои артистические стремления, но я хочу, чтобы это удалось домнишоаре Отилии. Но где же она?

Отилия уже убежала в соседнюю комнату. Паскалопол пошел за ней. Оттуда послышался их громкий смех, и в сопровождении помещика появилась Отилия с турецкой шалью на плечах.

– Поверьте, она вам идет как нельзя лучше. Могу я осмелиться преподнести ее вам? – говорил Паскалопол, которого вовсе не рассердили эти шалости.

Отилия подозвала его к себе и что-то шепнула ему на ухо. Паскалопол с готовностью согласился. Феликс ощутил неловкость, словно они замышляли что-то против него.

Наконец Отилия решила, что пора возвращаться домой. Впрочем, расставались они ненадолго, потому что вечером Паскалопол собирался по своему обыкновению прийти к дяде Костаке.

– Скоро я уезжаю в имение, – стоя в дверях, сказал Паскалопол. – Я хотел бы, чтобы вы посетили его. И домнул Феликс мог бы приехать с вами.

– Ах, как я рада! – и Отилия в восторге захлопала в ладоши.

Феликсу почудилось, что, подойдя к помещику, она коснулась губами его щеки. Чтобы не мешать этим проявлениям чувств, юноша быстро спустился по лестнице.

– В Паскалополе много шика, – призналась Отилия угрюмому Феликсу, когда лошади ровной рысью везли их домой. – И как он, бедняга, одинок!

На другой день Отилия, сидя на своей софе, поджав по-турецки ноги, говорила Феликсу, с рук которого она перемотала уже половину пасмы шелка.

– По-моему, тебе не очень нравится Паскалопол. Отчего это?

– Я ничего против него не имею. Но...

– Но?

– Не совершаешь ли ты ошибку, ведя себя так фамильярно с пожилым человеком. Он может истолковать это иначе.

Отилия добродушно рассмеялась.

– Ты начал выражаться совсем как Аурика. Паскалопол – светский человек, и он мне нравится. Он такой добрый!

– Может быть, он любит тебя?

– Может быть! А разве это тебя касается? Ты что, не хотел бы, чтобы у меня был такой муж, как Паскалопол?

Феликс, насупившись, молчал.

– Феликс, ты большой дурак, – сочувственно сказала Отилия, – смотри, ты спутаешь мне нитки. Возможно, Паскалопол желает меня удочерить. В этом был бы шик, не правда ли? Отилия Паскалопол! Ах, как мне хотелось бы иметь коляску!

Вечером явился Паскалопол. Аурика, решив переменить свой объект, заявила, что она принесет собственноручно ею приготовленные пирожные. Отилия была весела, как никогда, она то стояла за спиной Паскалопола, что-то шепча ему на ухо, то, к крайнему неудовольствию Аглае и Аурики, присаживалась на его стул. Феликсу казалось, что, когда Отилия чуть наклонялась к Паскалополу, тот с нескрываемой радостью оборачивался к ней. Феликс незаметно ушел в свою комнату, не дождавшись пирожных Аурики.

Он лег на кровать одетый и, читая книгу, задремал при свете лампы. Поздно ночью его разбудил легкий стук.

– Ты не спишь? Это я, Отилия. Феликс бросился к двери.

– Почему ты ушел? – упрекнула его Отилия. – Зачем так вести себя? Пирожные Аурики были превосходны, они – единственное ее достоинство!

Отилия держала в руках тарелку с пирожными.

– Возьми, я и тебе принесла.

– И, просунув в полуоткрытую дверь тарелку, она быстро убежала к себе.

Однажды утром, стоя у витрины книжной лавки на проспекте Виктории, Феликс увидел на противоположной стороне улицы Отилию. Она торопливо шла по направлению к министерству финансов. Феликс сразу предположил, что Отилия идет к Паскалополу. Не в силах побороть искушение, он последовал за ней. Отилия миновала здание Атенеума, Белую церковь и перешла на ту сторону улицы, где был дом Паскалопола. Но она не остановилась и даже не взглянула на этот дом, а пройдя дальше, вошла в мастерскую модистки. Феликс, устыдившись, отказался от дальнейшего преследования и повернул обратно. А почти через час возле Национального театра чья-то тонкая рука проскользнула под его локоть. Он обернулся – рядом с ним стояла Отилия.

– Паскалопол сказал мне вчера вечером, что скоро пригласит нас в имение! Как же я туда поеду, если ты его терпеть не можешь? Неужели малейшая привязанность к человеку должна тотчас же вызывать подозрение? Какое мне дело до того, что скажут люди, которые видят Меня под руку с тобой? А между тем идти с тобой – опаснее, чем с Паскалополом, ведь его можно принять за моего отца. Паскалопол – человек большой души, и он был так добр ко мне Когда-нибудь я тебе все расскажу. Ну как, поедешь ты в деревню?

– Поеду, – ответил Феликс.

Вечером Феликс почувствовал, что ему необходимо поделиться с кем-нибудь своей вновь обретенной верой в Отилию, рассказать о зародившемся в его душе глубоком чувстве к девушке. Но исповедаться было некому, и он, взяв чистую тетрадь, написал: «Я должен всегда уважать Отилию и верить ей».

V

Как-то в начале августа, после обеда, Марина сообщила, что приехали Олимпия и Стэникэ. Отилия рассказала Феликсу, в чем дело:

– Это старшая дочь тети Аглае, а Стэникз – ее муж. Муж – это только так говорится, они не венчаны. Чего же Олимпия хочет? – спросила она Марину.

– У них родился ребенок, и она думает еще раз попытаться – вдруг умилостивит старика.

– Вот увидишь, какой будет скандал! – обрадовалась Отилия. – Дядя Симион не соглашается дать за Олимпией ни гроша в приданое, он ведь такой чудак. А Стэникэ увез ее из дома, но ни за что не желает венчаться. Хотела бы я, чтобы ты взглянул на Олимпию... Это потрясающая пара!

– Мне сказала кукоана Аглае, что они придут сюда к вечеру, когда приедет домнул Паскалопол, – добавила Марина. – Она говорит, что, может быть, старик постыдится его. А сейчас они спрятались в комнате у домнишоары Аурики и сидят там.

– Стоит ли впутывать в эти дела Паскалопола? – высказал свое мнение Феликс. – Он не рассердится?

– Что ты! Да ты не знаешь Паскалопола! У него неистощимое терпение, и он очень любит, когда с ним советуются. Он любезен с тетей Аглае и со всеми, потому что хочет чувствовать себя здесь, как в родной семье. У него ведь никого нет.

Вечером шел дождь, все собрались в гостиной, Симион, сидя в полутьме, вышивал подушку. Внезапно распахнулась дверь и вошла молодая пара. Аглае и Аурика обернулись, притворяясь удивленными.