Текст книги "Загадка Отилии"

Автор книги: Джордже Кэлинеску

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 32 страниц)

– Оставьте все на столе, – громко зевая, сказала она, – завтра утром я уберу.

Тогда Феликс вспомнил, что Отилия просила Паскалопола заехать за ней в экипаже, и решил, что она с помещиком где-нибудь в городе. Вопреки всем доводам рассудка он не мог подавить сильнейшую досаду. Он взглянул на часы – было половина десятого. Отилия могла не ложиться спать до зари, но никогда не проводила ночи вне дома, она возвращалась из города не позже девяти часов, и Паскалопол, сочетавший галантность с отеческим отношением, не задерживал ее больше. Феликс подумал, что, возможно, Отилия чем-нибудь огорчена и поднялась к себе в комнату?

– А где домнишоара Отилия? – спросил он в присутствии Марины.

Дядя Костаке, занятый изготовлением сигарет, не расслышал его, а Марина, выходя из комнаты, загадочно ответила:

– Ну, Отилия так Отилией и останется!

Феликсу захотелось стукнуть кулаком по столу от злости, что он не сумел понять такую простую вещь. Он обратил всю свою ярость против гнилого яблока и с остервенением искромсал его. Костаке набивал сигареты и не переставая курил, обволакивая стол пеленой дыма. Наконец он сказал:

– Феликс, мы не станем теперь заставлять Марину стряпать вечерами, это для нее лишний труд. Если хочешь, она будет тебе приготовлять какой-нибудь легкий ужин. Но можешь ужинать в городе, развлекаться, приходить домой, когда тебе угодно.

Феликс не понял его. Ужинать в городе – где, на какие деньги?

– Где ужинать?

– Где хочешь. В ресторане. Я дам тебе денег.

И дядя Костаке вытащил из кармана горсточку монет.

– Вот еще двести пятьдесят лей, знаешь, те, за которые ты расписался.

При мысли о более свободном образе жизни Феликс сначала обрадовался. Но он не мог не заметить, что дядя Костаке посылает его ужинать в городе на его, Феликса, деньги, которые старик взял из вверенного ему капитала юноши и дал ему же под проценты. А когда он немного подумал, это предложение поразило его. Зачем ему ужинать в городе? Без Отилии? Старик хочет, чтобы он не бывал дома? Но отчего только вечером?

– А вы где будете ужинать? – спросил он.

– Я по вечерам ем мало, да могу и перекусить чем-нибудь в городе.

– А Отилия?

– Отилия ведь уехала! Феликс похолодел:

– Отилия уехала? Куда?

– Уехала в имение Паскалопола, – сказал явно расстроенный дядя Костаке.

– Но почему?

Дядя Костаке пожал плечами.

– Люди плохо относятся к Отилии, вот она и рассердилась.

– А когда она вернется?

– Не знаю.

– Она... выходит за Паскалопола? – не удержался Феликс.

– Она мне ничего не говорила. Возможно! Ей следовало бы так поступить, ты прав.

Ошеломленный Феликс, в душе проклиная дядю Костаке, поднялся в свою комнату. Его раздирали противоречивые чувства. Он понимал огорчение Отилии, понимал, что она желала уехать куда-нибудь подальше отсюда, но в то же время его оскорбляло, что она уехала с Паскалополом. Она, молодая девушка, отправилась в имение чужого, в конце концов, человека, вероятно, надолго, и даже не сказала ничего ему, Феликсу. Значит, Отилия способна на такое адское притворство! Она уверяла, что любит его, целовала в губы и в то же время обдумывала, как убежать к Паскалополу. Конечно, она в связи с помещиком, может быть даже вышла за него замуж. Культ Отилии был подорван, и все сплетни Аурики с новой силой ожили в памяти Феликса. В семье Туля давно знают Отилию, и какими бы злыми ни были эти люди, в том, что они говорят, верно, есть доля правды. Обессилевший юноша упал на кровать. Все представлялось ему омерзительным, безнадежным, бессмысленным, дом дяди Костаке стал похож на пепелище, а сам Феликс превратился в бесприютного бродягу. Что ему делать в этом покинутом доме, оставленном на попечение слабоумной старухи? И Отилия еще бранила его за неблагоразумие, когда он хотел уехать! Во тьме перед ним вырисовывалось лицо Отилии. Ему припомнилась первая ночь в этом доме, голос девушки на лестнице, тонкая рука, пожавшая его руку, вопрос Отилии: «Ты голоден?» – и поднесенное к его рту пирожное. Феликс увидел, как он целует колени Отилии, как она сама целует его. Нет! Это невозможно. Будь она к нему равнодушна, она не вела бы себя так. И если бы Отилия была девушкой развращенной, она не сопротивлялась бы так упорно его необузданности и не страдала бы от злословия. Вдруг Феликса осенила новая романтическая идея, и он вскочил с постели. Разумеется, огорченная поведением дяди Костаке, Отилия вынуждена была спешно уехать, но она где-нибудь оставила ему письмо, в котором все объясняет, дает какие-то указания. Он взял со стола лампу, вышел в коридор и направился в комнату Отилии. В комнате был беспорядок, все свидетельствовало о поспешном отъезде. Платья, которые оказались не нужны, свалены в кучу, страница раскрытой книги загнута там, где Отилия прервала чтение, дверцы шкафа плохо притворены. Феликс тщательно осмотрел все, но не нашел никакого письма, ничего. Он опустился в кресло и с грустью оглядывал комнату, словно клетку, из которой улетела птица. На софе еще сохранилась впадина от тела Отилии, воздух был напоен ее дыханием. На столе Феликс нашел гребень, который Отилия втыкала в волосы, чтобы локоны не падали ей на уши. Он взял его, повертел в руках, вдыхая аромат волос Отилии. Итак, она не оставила ему ничего. Отныне он одинок и заброшен в этом широком коридоре и вечно сонном дворе и только раз или два в день будет встречаться с ворчливым стариком. Отилия предала его. Феликс взял лампу, сунул в карман гребень и вернулся к себе. Он разделся, лег в постель и задул лампу. Комнату теперь освещал лишь огонь, горевший в печке. Хотя уже наступила весна, но дни стояли

холодные. Слышно было, как ветер стучится в стекла галереи и раскачивает еще обнаженные деревья. Мысли Феликса полетели к имению Паскалопола. Что делает там Отилия? Ревность тисками сжала ему грудь, когда он вспомнил о том, с какой нежностью относилась девушка к Паскалополу. Нет, больше не осталось ни малейшей надежды. Отилия прочно связана с Паскалополом и была ласкова с ним, Феликсом, просто потому, что хотела как можно деликатнее скрыть от него правду. Разве этот материнский тон, эта забота о его будущем не доказывали, что Отилия ни капельки не любит его? Феликс сам посмеялся над своими романтическими мечтами. Нет, для будущего врача он не подготовлен психологически. Коллеги в шутку донимали его этим. Надо быть более циничным, более трезвым. Женщины вечно разыгрывают комедию. Отилия притворялась робкой, высказывала ангельскую невинность, а сейчас спит в доме толстого Паскалопола, возможно даже рядом с ним. В гневе Феликс рубанул ладонью по воздуху, как будто хотел уничтожить это доводившее его до бешенства видение. Он твердо решил, что отныне станет покорителем сердец, мужчиной до мозга костей. Это единственный способ заслужить уважение женщин. Если бы Отилия в эту минуту оказалась рядом, уж он бы знал, что надо делать. Феликс метался в постели и в темноте задел рукой гребень, который положил около подушки. Невинная головка Отилии с откинутыми назад локонами снова возникла перед его глазами. А если он преувеличивает? Отъезд Отилии вызван неприятностями, которые выпали на ее долю в последнее время. Возможно, Отилия уезжала в спешке, рассорившись со стариком, и у нее не было времени оставить Феликсу весточку. Но она напишет, как только приедет. Эта мысль все больше овладевала Феликсом. В конце концов он уснул, и во сне видел, что Отилия целует его и читает ему свои собственные письма.

На другой день Феликс нетерпеливо ждал прихода почтальона, но никакого письма не было. Он начал подсчитывать: Отилия приехала поздно ночью и лишь на следующий день нашла время написать ему. За день письмо не дойдет. Но и на третий день – ничего. Феликс еще продлил срок в пользу Отилии. После недели уступок и выдуманных оправданий Феликс впал в уныние и опять пришел к выводу, что Отилии нет до него никакого дела. Он все чаще бывал в городе, обедал в ресторанах, вместе с товарищами посещал пивные и иногда возвращался домой к утру, под хмельком. Никто не спрашивал у него отчета, никто не интересовался им. Ему начинал нравиться этот вольный образ жизни. Он познакомился с несколькими эмансипированными студентками, которые отличались сомнительными манерами и наряду со студентами принимали участие в увеселениях. Одна из них проводила его до дому и намекнула, что хотела бы подняться к нему в комнату – посмотреть, как он живет. Феликсу показалось, что он этим оскорбит Отилию, и он не пригласил к себе барышню, которая пришла в негодование и довольно недвусмысленно обвинила его в ненормальном отношении к женщинам. Тогда он стал избегать товарищей по развлечениям и уже в одиночестве храбро ходил по кабачкам, каждый день посещая другой. Этот способ открывать новые для себя явления жизни, встречать невиданных раньше людей некоторое время забавлял его, и он положился на волю случая, оправдываясь тем, что ему, как медику, надлежит узнать все теневые стороны общества. Однажды вечером чья-то сильная рука сжала его руку. Обернувшись, он очутился лицом к лицу со Стэникэ – упитанным, хорошо одетым, с развевающимся галстуком «а ля лавальер» на шее.

– Как поживаете? – вежливо спросил его Феликс, желая скрыть, что встреча ему неприятна.

– Я застрелюсь! – без тени отчаяния громко объявил Стэникэ.

Феликс вопросительно посмотрел на него.

– Дорогой, мне сию минуту нужно не меньше двухсот лей, а я не могу их достать. Симион, мой тесть, – ничтожество, рамоли, у него нет ничего, кроме заляпанного красками картона, а дядя Костаке – скаред.

Феликс заподозрил, что Стэникэ хочет попросить у него денег, и жестом выразил сожаление. Но кандидат на самоубийство понял его:

– Не беспокойтесь, дорогой, разве я не вижу, что У вас нет ни гроша. Извозчик! Извозчик!

Извозчик подъехал к ним, и Стэникэ втолкнул Феликса в экипаж, прежде чем тот успел узнать, куда его везут.

– У меня есть идея! – объяснил, сидя в экипаже, Стэникэ. – Посмотрим, что получится.

Они сошли недалеко от улицы Липскань, перед скромным на вид рестораном. Однако кельнеры были во фраках, а большой зал с красиво убранными столиками заканчивался каким-то подобием сцены, на которой стояли самые громоздкие из инструментов оркестра. Ресторан пустовал, хотя было уже восемь часов вечера. Стэникэ, которого учтиво провожали два кельнера, вошел вместе с Феликсом через боковую дверь в маленькую комнату, где кельнер сейчас же зажег электричество. В комнате стояли диван и стол, на столе – ведерко для шампанского, стены были украшены банальными картинами.

– Ну как, неплохо?—спросил Стэникэ. – Ночной кабачок! Здесь делаются большие дела. Мне бы одно такое – и я не нуждался бы больше в адвокатуре. Что вы будете есть?

Узнав, что Феликс еще не обедал, Стэникэ сам выбрал и заказал кушанья и потребовал вина, давая подробные инструкции относительно его букета и температуры. Кельнеры слушали внимательно и даже подмигивали. Стэникэ им, очевидно, был хорошо известен.

– Хорошо, домнул! Сию минуту!

– Послушай, Жан (видите, вот этого я освободил от военной службы), – сказал Стэникэ, – хозяин здесь?

– Здесь! Позвать?

– Нет, нет, не теперь!

Стэникэ и Феликс принялись за еду и питье. Прозрачное, пенистое, чуть горьковатое вино одурманило юношу. Стэникэ громко разглагольствовал, сожалел о прошлом, бил себя в грудь по поводу упущенных грандиозных возможностей, клялся, что в будущем его ждут почести, и время от времени обещал застрелиться. У Феликса, невольно ставшего разговорчивым, вырвалось имя Отилии.

– Ага, улетела голубка! – воскликнул Стэникэ. – Не предупреждал ли я вас? Дорогой мой, вы молоды и не обладаете моим опытом, но да будет вам известно, что такие девушки, как Отилия, могут довести до отчаяния, если с ними вовремя не развязаться. Ну, конечно! Она опять уехала к Паскалополу, к этому старому сатиру. У него имение, большие деньги, он может исполнить любой еe каприз. Не будьте ребенком, не огорчайтесь так! Ах, ах, прекрасная молодость! Если бы она пришла еще раз, уж я сумел бы ее прожить как следует. Таких, как Отилия, сотни, стоит только руку протянуть. Погодите, я добуду вам первоклассную девочку... А что я вам говорил об Отилии? Хорошенькая девушка, прелестная, я согласен, но легкомысленная, мотовка, женщина, которая способна вас разорить. На нее нельзя рассчитывать. Сегодня она с одним, завтра с другим. Знаю, она говорила, что любит вас, подавала надежду, возможно, вы зашли и дальше. Зашли? Говорите прямо, клянусь, что никому не скажу! Вы обладали ею? Нет? Серьезно? Ну как же вы неопытны! И что же в результате? Она упорхнула, и все! Как будто со мной она поступила иначе!

Феликс только рот разинул – винные пары мешали ему сообразить, что все это выдумки Стэникэ.

– Клянусь, об этом всем известно! – божился Стэникэ. – Я хотел жениться на ней, поднять ее до себя, не спрашивая ни о чем, все было готово, понимаете, я вкусил любовных наслаждений, а потом Отилия бросила меня.

– Вы хотели жениться на Отилии?

– Да, моншер [10], разве вы не знали?

Но, увидев, как побелело лицо Феликса, Стэникэ предпочел уклониться от этой темы.

– Таковы женщины, дорогой мой, не следует ими увлекаться. Возьмем мою Олимпию. Я уважаю ее, я боготворил ее (между нами – у нее великолепное тело, все качества выдающейся куртизанки), но она наводит на меня скуку. Подрезает мне крылья, мешает моим планам Мне нужна женщина светская, опытная, умная.

В эту минуту в комнату вошла весьма элегантная девушка с большим меховым боа на шее. Она выглядела очень оживленной. Стэникэ вскочил.

А, Джорджета, рад тебя видеть! Как поживаешь? Джорджета, ничего не ответив, опустилась на стул против Феликса, подперла рукой подбородок и придвинула бокал, чтобы ей налили вина. Она спросила:

– А кто этот молодой человек?

– Ты с ним не знакома? Мой родственник по жене, чудесный юноша, студент-медик!

– Да? – ласково промолвила Джорджета, к смущению Феликса, бесцеремонно разглядывая его.

Стэникэ отрекомендовал ее следующим образом:

– Это Джорджета, первоклассная девушка!

Джорджета действительно была хороша. У нее было полное личико и довольно пышная фигура, но она не казалась толстой. Черные густые волосы вились, как у неаполитанки. Две прелестные ямочки на щеках выглядели почти неправдоподобно. Ее удивительно нежная кожа походила на мрамор и прекрасно гармонировала с пластичностью фигуры. Лицо было гладкое, чистое, губы сочные. Руки с миндалевидными тонкими ногтями отливали перламутром. Казалось, ее брови и ресницы растут из бархатистой мякоти персика. Дрожь пробежала по телу Феликса при одном лишь взгляде на это изящное создание. Когда девушка пила, губы и зубы ее виднелись сквозь хрусталь, и Феликс мог убедиться в их безупречности. Двигалась она плавно, говорила просто и очень непринужденно, но с полнейшей благопристойностью, произнося слова мягко и вкрадчиво. Феликсу она сразу понравилась, хотя он догадывался о ее подозрительной профессии, и его несколько удивляло, что при столь редкостной красоте можно так низко пасть.

Джорджета внезапно подсела поближе к Феликсу.

– Как вас зовут? – точно школьница, спросила она.

– Феликс.

– Феликс, а дальше как?

– Сима.

– И вы изучаете медицину?

– Да.

– Как забавно! Я еще не была знакома ни с одним студентом-медиком.

Стэникэ ободряюще подмигнул Феликсу и сказал:

– Первоклассная девушка!

– Оставь меня в покое, приятель! – рассердилась Джорджета. – Что ты все выскакиваешь со своей «первоклассной девушкой»?

– Божественная! – воскликнул Стэникэ.

– Какой ты надоедливый! Налей мне еще вина.

Стэникэ налил вина, затем, сказав, что ему необходимо переговорить с кем-то в ресторане, вышел из комнаты. Джорджета уселась поудобнее возле Феликса, обдав его волной тонких духов. В зале вдруг заиграл хороший оркестр.

– Вы танцуете? – спросила Феликса Джорджета.

– Чуть-чуть...

По правде говоря, девушка как будто оробела. Феликс внушал ей уважение, она стеснялась юноши и силилась оставить свой привычный фривольный тон. Она расспрашивала его об университетской жизни, о коллегах. Феликс любезно рассказывал обо всем, но заметив, что становится скучным, умолк. Ему хотелось завести галантный разговор.

– Почему вы замолчали? Мне это интересно! – запротестовала Джорджета. – В университете есть красивые девушки?

– Они не все безобразны, но разве такие красивые девушки, как вы, станут столько учиться, чтобы обеспечить свое будущее?

Этот неискусный комплимент все-таки привел Джорджету в восхищение.

– Вы считаете меня красивой? – спросила она.

– Очень красивой!

– Я польщена вашими словами! И вы тоже очень симпатичны.

Когда Стэникэ возвратился в сопровождении кельнера и толстого человека в смокинге, он был поражен мирной и невинной беседой Феликса и Джорджеты. Он ожидал другого.

– Я ухожу, пусть дадут счет, – заявил он. – А вы оставайтесь, если хотите.

Феликс отрицательно покачал головой, Джорджета также отказалась.

– Сегодня я устала и иду спать!

– Сколько с гостей причитается? – торжественно спросил толстяк.

Кельнер показал ему счет, и когда Стэникэ сделал вид, что намеревается расплатиться, человек в смокинге возразил:

– Вы не должны ничего!

– Дай вам бог здоровья, домнул Иоргу! – поблагодарил его Стэникэ.

– Не забывайте меня! – сказал Иоргу. – Замолвите словечко домнулу Костаке, чтобы он продлил мой контракт.

– Не беспокойтесь, – ответил Стэникэ и подошел к Иоргу поближе. – А чем же я целый день занимаюсь? Но я попрошу вас еще кое о чем. Знаете, к нему надо то и дело приставать, пугать его возможностью процесса и так далее, и мне приходится манкировать своими делами. Сейчас я немножко без денег, не можете ли вы дать мне двести лей? Гарантирую, что принесу вам продленный контракт.

Иоргу, как и подобало коммерсанту, поразмыслил, слегка сдвинув брови, потом опять придал им обычное положение:

– Идет!

– Ура, выпьем еще бокал! – воскликнул Стэникэ. – Вы и не представляете себе, что такое контракт на это помещение. Какие дела здесь вершатся, ведь это прямо узловая станция! Чертов старик!

– Какой старик? – спросил Феликс, которого заинтересовало, как зовут чертова старика.

– Ха-ха-ха, вы что, не знаете? – расхохотался Стэникэ. – Помещение – собственность дяди Костаке, а домнул Иоргу его арендует. Домнул Иоргу, позвольте вам представить племянника Костаке.

Домнул Иоргу протянул руку и весьма почтительно, по-купечески поклонился:

– Счастлив познакомиться. Прошу еще заходить к нам.

«Заняв» двести лей, Стэникэ вместе с Феликсом и Джорджетой вышел из комнаты. Феликс с удивлением увидел, что большой зал, где раздавались звуки вальса, уже полон хорошо одетыми людьми. Почти на каждом столике в ведерке со льдом стояло шампанское. Все взоры обратились на Джорджету, и какой-то господин даже сделал ей отчаянный знак, но девушка равнодушно пожала плечами. Стэникэ подозвал извозчика, и они втроем сели в экипаж.

Пока они ехали, Стэникэ все толкал локтем Феликса и подмигивал ему, что означало: «Поезжай с ней, не будь дураком!»

Джорджета и виду не подала, что заметила маневры Стэникэ, и лишь иногда дружелюбно взглядывала на Феликса. Стэникэ под каким-то предлогом сошел в центре, а девушка попросила отвезти ее домой. Она жила на бульваре Елизаветы, близ парка Чишмиджиу. Феликс от вина слегка опьянел и уже утратил всякую щепетильность. Он не отступил бы и перед ночным приключением. Но все же ему было не совсем ясно положение этой девушки в обществе. Не вызывало сомнений, что она куртизанка, но ведь и здесь существуют неисчислимые градации. Джорджета выглядела такой утонченной, и он боялся, что совершит грубость, если попытается зайти к ней. Они сошли перед довольно красивым трехэтажным домом. «Нет, конечно, эта девушка не какая-нибудь профессионалка любовных дел», – подумал Феликс. Джорджета взглянула наверх и сказала, не уточняя:

– Я живу здесь!

В душе Феликса вспыхнула короткая борьба между врожденной порядочностью и подстрекательствами Стэникэ. Застенчивость победила, и Феликс сказал:

– Извините, я должен идти!

Джорджета посмотрела на него с нежностью, но так благопристойно, что опасения Феликса сделать ложный шаг возросли еще больше.

– Когда захотите повидать меня, приходите, – пригласила его девушка. – После полудня я всегда дома, моя квартира – на втором этаже.

Они протянули друг другу руки. На минуту Феликса снова охватили колебания: поцеловать ей руку или только пожать? Он окинул взглядом пустынный бульвар. Если эта девушка – погибшее созданье, то, поцеловав ей руку, он выставит себя на посмешище, если нет, то не поцеловав, обидит ее. Джорджета смеялась и ясным взглядом смотрела ему в лицо, пока Феликс в нерешительности сильно пожимал ее руку. В конце концов Феликс все же поцеловал ей руку и поспешно ушел. Девушка, не догадывавшаяся о его сомнениях, поглядела ему вслед и вошла в дом, тихонько насвистывая шансонетку. «Милый мальчик!» – думала она, поднимаясь по лестнице.

XI

Утром Марина рассказала Феликсу о тех неприятностях, которые Симион причиняет своей семье. Недавно он ушел из дому, и его с трудом нашли. Аглае решила пригласить более опытного врача, так как Симион стал очень беспокойным и не желал ни минуты сидеть на месте.

– Вот они, грехи-то! – сказала в заключение Марина. – Теперь бог его и наказывает!

Феликса больше всего поразило даже не то, что произошло со стариком, а злобный, мстительный тон Марины. «Странная семья, – подумал он. – Между ними не существует никакой взаимной любви, каждый ненавидит другого и клевещет на него». Любопытство и жалость побуждали Феликса пойти взглянуть на Симиона, но, вспомнив о той антипатии, которую питала семья Туля к Отилии и к нему самому, он отказался от своего намерения.

Новые причуды Симиона в сущности не слишком взволновали Аглае, так как она никогда не уделяла мужу большого внимания. Тем не менее все это начинало ей надоедать. Симион ел как волк, но таял на глазах, и взгляд его приобрел какую-то неприятную неподвижность. Он был охвачен лихорадочной тревогой, все время бродил по дому, и это нарушало покой Аглае.

– Да посиди ты хоть минутку, все нервы мне вымотал. Когда-то ты вышивал, рисовал и не путался у людей под ногами. Разумный человек бережет свое здоровье, отдыхает. Посмотри, как ты исхудал!

По мнению Симиона, он, применив метод рационального усиленного питания, укрепил свой организм. Отныне он обладает колоссальной, геркулесовой силой и чувствует, как трещат под ним стул и половицы. Дом и почва находятся в опасности. Поэтому он все время двигается, чтобы израсходовать накопившуюся энергию и довести до нормальных размеров свою мускулатуру.

– Где это ты набрался такой премудрости? – рассерженно говорила принимавшая его речи всерьез Аглае. – Разве ты не видишь, что от тебя одна тень осталась? Я позову доктора, пусть он тебя посмотрит!

Стэникэ привел другого своего приятеля, выглядевшего не менее подозрительно, чем Василиад, и тот неумело, с преувеличенным вниманием, осмотрел Симиона. Он ощупал его селезенку и печень, задал ему вопросы об аппетите, о мочеиспускании. Симион дал весьма своеобразный ответ:

– Понимаете, я вижу, как выходит какое-то пламя, которое прожигает в земле дырки.

Все с интересом воззрились на Симиона, уверовав в это необычайное явление, а доктор сказал:

– Любопытно! Вы много едите? Вам часто хочется пить?

– Я ем очень мало – столько, сколько необходимо для того, чтобы поддерживать горение духа!

– Не слушайте его, домнул доктор! Ест он страшно много, но все худеет! – поправила Аглае.

– Я считаю, – высказал свое мнение доктор, – что домнул... домнул... – Он забыл имя и вопросительно поглядел на окружающих.

– Овидий! – вставил Симион.

– Ты совсем с ума сошел! – с презрением покосилась на него Аглае. – Его зовут Симион.

– Так вот, я считаю, что домнул Симион болен диабетом, разумеется в начальной стадии, – продолжал доктор.– Пока неясно, какой у него вид диабета, панкреатический или почечный.

– Вы ошибаетесь, я вовсе не болен, – возразил Симион. – Я совершенно здоров. Всякий, кто подходит ко мне, заражается здоровьем. Правда, Деспина? – обратился он к Аурике.

– Видите ли, – терпеливо начал объяснять врач, не замечавший ошибок Симиона в именах, поскольку он не знал, как зовут членов этой семьи, – бывают болезни скрытые, которые начинаются при хорошем самочувствии и здоровом виде; таков, например, диабет. Но не надо пугаться. Эта болезнь в наше время успешно излечивается, и в вашем возрасте она почти не опасна. Сколько вам лет?

– Сто пять! – совершенно серьезно сказал Симион и залился шумным смехом.

Доктор принял это за шутку и тоже рассмеялся.

– Не исключено, что вы и проживете сто лет!

– Но я давно их прожил. Я был полон энергии.

– Вы правы. В молодости нам кажется, что мы проживем сто лет. Я рад, очень рад, что вы в таком хорошем настроении. Это – conditio sine qua non [11] для выздоровления, – сказал, поднимаясь, доктор. – Итак, надо сделать два анализа: один анализ для определения концентрации глюкозы и другой – для гликемии. Я дам вам записку в лабораторию. Тогда мы сможем поставить диагноз. До тех пор – рациональное питание, без мучного и сахара.

– Что с ним, доктор? – с большим интересом спросил Стэникэ, провожая уходившего врача. – Вы думаете, он умрет? Получаем наследство?

– Вы немного торопитесь. Старик бодрый, еще достаточно крепкий. Возможно, что это приступ гликозурии, при артериосклерозе так бывает. Я не вижу ничего серьезного.

– Клянусь памятью моей матушки, – сообщил, возвратившись в дом, Стэникэ, – доктор сказал, что у вас ничего нет. Он великолепный врач, чудеса творит!

– Ведь я говорил тебе, что совершенно здоров. Дайте мне поесть.

– Ну уж нет, – запротестовала Аглае. – Ты же слышал, надо соблюдать диету!

– Скотина ваш доктор! – и Симион, злобно ухмыльнувшись, принялся быстрыми шагами ходить по комнате.

– Дайте ему поесть, – поддержал его Стэникэ, убежденный, что это может ухудшить состояние больного.

Аглае, которую доктор уверил, что Симион здоров, совсем перестала следить за мужем. Ей было все равно, чем он болен, она лишь хотела избежать осложнений, которые нарушили бы спокойствие в доме. Все лечение Симиона сводилось к диете, и это было легко выполнять. Пусть он соблюдает диету, а к ней, Аглае, пусть не пристает.

– Вы не знаете важной новости! – таинственно возвестил Стэникэ. – Феликс...

– Что с домнулом Феликсом? – загорелась любопытством Аурика.

Феликс развернулся вовсю, он далеко пойдет. Теперь, после Отилии, он нашел великолепную, девушку, некую Джорджету, куртизанку-люкс, ее содержит один генерал из высшего общества. Чего там, я своими глазами видел их вместе, вез в экипаже. Девушка к нему благоволит. Превосходный парень Феликс, не падает духом.

– Какой ужас! – переменившись в лице, с отвращением сказала Аурика.

– Распутник! – заявила Аглае. – И отец его был хорош молодчик! Хоть бы он не вертелся около Тити, еще испортит мальчика. Не знаю, не был ли и он замешан в этой истории с братьями Сохацкими.

– Этот парень не сваляет дурака, – разбередил ее раны Стэникэ. – Он и не посмотрит на прошлое, если Отилия не выйдет за Паскалопола. Закроет на это глаза, женится на ней, дядя Костаке оставит им все состояние, кое-что даст и Паскалопол в возмещение нанесенного ущерба. Чудесно!

Аглае побагровела от ярости и прикрикнула на Стэникэ:

– Замолчи же наконец! Хватит тебе паясничать! Какое мне до этого дело? Как это Костаке сможет оставить ей свое состояние? Разве что удочерит ее, если посмеет!

Да? Вы так полагаете, дорогая мама? А такой вещи, как завещание, по-вашему, не существует? Что вы скажете о продиктованной Паскалополом красивой бумаге, в которой дядя Костаке завещает все своей любимой Отилии?

– Оставь меня наконец в покое, – закричала потерявшая терпение Аглае, – оставь меня в покое! Пусть делают что хотят и убираются все к черту! Ведь у меня нет никого, кто защитил бы интересы мои и детей. Симион? Этот трутень целый день крутится без толку и знать не желает ничего, кроме еды. Ты адвокат, но; видно, зря брюки протирал, сидя за книгой. Хвастался, что все сделаешь, все устроишь!.. Каким это образом? По вине моего сумасшедшего брата родительское имущество попадет в чужие руки. Это что ж, по закону?

– Погодите, дорогая мама, погодите, – театральным тоном с заученными жестами заговорил Стэникэ. – Так и произошло бы, если бы здесь не было нас. А чем занят ваш зять? Он бегает, бедняга, частенько без гроша в кармане (ведь вы не спрашиваете, есть ли у него деньги), бегает, все разузнаёт, придумывает всякие комбинации. Вы считаете, что я сижу сложа руки? Ведь я – непосредственно заинтересованная сторона. Ваш Костаке хитрец, к нему нужен умелый подход. Он не удочерил Отилию не потому, что побоялся меня или вас, а потому, что и раньше этого не хотел. Ведь если бы Отилия вышла замуж, ей надо было бы дать приданое! Не так ли? Я, правда, плохо осведомлен, но дядя Костаке не выпустит из рук ни гроша – пока жив, разумеется. Однако перед смертью он может свои деньги завещать – вот в чем суть.

– А если он оставит завещание, мы сумеем его оспаривать?

– Смотря по обстоятельствам. Если он оставит кое-что вам и детям, но большую часть Отилии, значит, он был в здравом уме и подумал обо всех. Вполне естественно, что человек завещает имущество дочери своей жены.

– Пусть дети приходят ко мне! – внезапно заявил Симион, но никто не обратил на него внимания.

– В таком случае, что же ты хочешь сказать? – спросила Аглае. – Что все потеряно?

– Да нет же! Мое скромное мнение – что для нас было бы лучше всего, если бы дядя Костаке вообще не сделал завещания. Надо, чтобы никто не толкал его на это! Упаси бог он умирает. При отсутствии прямых наследников по восходящей и нисходящей линиям к вам, как единственной сестре и родственнице, переходит все его состояние. Об Отилии и речи не может быть, ей, бедняжке, не достанется ничего, если только не будет обнаружено какое-нибудь долговое обязательство на имя ее матери. Следовательно – никакого завещания. Но, конечно, необходимо, чтобы дядя Костаке ни в коем случае не удочерял Отилию. Есть и еще одна опасность: денежные подарки. Откуда вам знать, что дарит Отилии дядя Костаке?..

– Разрази его бог... – не выдержала Аглае. – Господи, прости меня, ведь он мне брат!

– Идеальным было бы, если бы все имущество дяди Костаке представляло собой недвижимость, как сейчас. Дом в карман не положишь. Правда, такой хитрец может совершить фиктивную продажу или что-нибудь в этом роде, но за этим легче уследить. Ваша основная ошибка, как я уже говорил, состоит в том, что вы поссорились с ним и не переступаете порога его дома. Пойдите туда, Отилии ведь нет!