Текст книги "Загадка Отилии"

Автор книги: Джордже Кэлинеску

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 32 страниц)

– За домнишоарой Отилией надо постоянно присматривать. Ружья я держу заряженными.

Феликса смутила не столько опасность, сколько то, что Паскалопол обнял Отилию.

Помещик пригласил их в столовую. Длинный стол тянулся от одной стены комнаты до другой, по бокам его стояли две скамьи. Стол и скамьи из толстых дубовых досок были, как обычно в селах, собраны при помощи деревянных шипов. Вдоль стен шли вешалки и поставцы, заполненные крестьянскими кувшинами и глиняной посудой всех видов. Один угол занимала огромная деревенская печь с плитой, очевидно, чисто декоративная. Наверху печи тесно стояли синие большие кувшины, а плита служила буфетом; с двух крайних балок потолка спускались длинные красные шесты. Конец стола был застлан грубой льняной скатертью. Паскалопол и Отилия сели на скамью по одну сторону стола, а Феликс – по другую. Не дожидаясь, пока подадут кушанья, Отилия принялась есть большое яблоко, которое взяла на подносе с фруктами, потом попробовала сливу и отщипнула виноградинку.

– Опять не слушаетесь, домнишоара Отилия, – сделал ей выговор Паскалопол. – Вы так заболеть можете.

Отилия с полным ртом затрясла головой в знак того, что не заболеет, и села на скамью верхом, повернувшись лицом к Паскалополу.

– Как жаль, что здесь нет кукоаны Аглае, вот поглядела бы она на вас, – сказал помещик.

– Как я понимаю, кукоана Аглае не очень благоволит к Отилии, да как будто и ко мне тоже, – со смехом заметил Феликс.

– Да, – вполне серьезно подтвердил Паскалопол. – Действительно, кукоана Аглае не слишком усердно упражняется в христианских добродетелях. Но вы, домнул Феликс, ни от кого не зависите, и я не вижу, какие у вас с ней могут возникнуть конфликты. С домнишоарой Отилией,– Паскалопол с покровительственным видом обернулся к девушке и, казалось, теперь обращался только к ней, – положение несколько иное. Тут возникает один деликатный вопрос. Но мы примем меры, необходимо принять меры. Я беседовал с Костаке. Он человек немного слабохарактерный и с причудами, однако намерения у него хорошие, – уверяю вас, что хорошие. Но кукоана Аглае крепко держит его в руках. В конце концов мы еще посмотрим. Я расскажу вам кое о чем подробнее. И как подумаешь, – Паскалопол жестом выразил дружеский упрек, – что это уже могло бы вас не интересовать, что я…

Феликс старался не прислушиваться к тому, что говорил Паскалопол Отилии, но на его лице невольно отразилось недоумение, так как он не мог понять, на что именно намекает помещик. Служанка принесла кастрюлю с супом, и Паскалопол, отняв у Отилии яблоко, бросил его на стоявшее на столе ардяльское блюдо.

– Имение приносит большой доход? – спросил Феликс, желая хоть что-то сказать.

– При разумной эксплуатации – конечно, – деловым тоном ответил Паскалопол. – Я выращиваю главным образом масличные растения по предварительным заказам из Англии. Специальные культуры дают большой доход. Но для этого нужно иметь соответствующий инвентарь и отборные рабочие руки. Должен сознаться, что со здешними крестьянами я не часто имею дело, поэтому вы встретите в имении много народу из Ардяла. Работают у меня и немцы, и венгры, и даже итальянцы – в каждом деле нужны знающие люди. Садоводством занимаются болгары и сербы. Если поработать как следует, то поздней осенью можно кое-что экспортировать, и тогда я еду получать деньги прямо за границу, в один из банков, где у меня есть счет. Я тоже имею право поразвлечься.

– Как мне хотелось бы поехать за границу! – вздохнула Отилия.

Паскалопол молитвенно сложил руки на груди и сказал:

– Домнишоара Отилия, приказывайте. Я получил от Костаке разрешение похитить вас в любое время.

Отилия уклонилась от ответа и спросила:

– У вас в имении есть лошади? Смогу я стать амазонкой?

– Есть, есть, как же, я приготовил для вас одну, совсем смирную.

– А у меня единственное желание – спать на сене,– сказал Феликс. – Я провел на сеновале всего несколько часов во время одной экскурсии в деревню, и с тех пор скошенная трава кажется мне самым лучшим ложем.

– И я хочу пойти в сарай, – подхватила Отилия,– там, должно быть, очень мило.

– О, насчет этого не тревожьтесь, – успокоил ее Паскалопол,– сена у нас вдоволь. Но, надеюсь, вы не будете пренебрегать комнатой, которую я приготовил для вас. Там есть и рояль, а ведь в сарае вы его не найдете...

– Паскалопол, у вас во всем столько шика! —с восхищением воскликнула Отилия.

– Когда вы отдохнете, вы сможете погулять по имению,– сказал Паскалопол Феликсу. – Я распоряжусь, чтобы вам приготовили бричку, а если хотите, даже смирную верховую лошадь... и провожатого... Здесь вы быстро станете наездником.

Феликс поблагодарил, но не дал никакого ответа. Он заметил, что Паскалопол предлагает ему развлекаться одному, без Отилии. Это его огорчило, он надеялся, что пребывание в усадьбе поможет ему стать ближе к девушке. Паскалопол посоветовал гостям отдохнуть после обеда часок, пока он займется делами, и, взяв их обоих под руки, повел по галерее. Феликса проводили в его комнату.

– А теперь я отведу вас, – сказал Паскалопол Отилии.

Однако немного погодя, когда Феликс выглянул в окно, он увидел, что Отилия прохаживается под руку с Паскалополом в глубине сада, отделявшего дом от квадратного двора с сараями. Паскалопол весело смеялся, наклоняясь к Отилии так близко, как это только было возможно во время ходьбы. Феликс испытал сильнейшую досаду. За последнее время он все яснее чувствовал, что им с Отилией предназначено идти рядом, одним и тем же путем. Он хотел бы скорее достигнуть совершеннолетия, сделаться очень богатым, взять Отилию под свою защиту и предложить ей все то, что с такой легкостью предлагал помещик. Он твердо решил последовать советам Отилии, стать знаменитым врачом, стать кем угодно, лишь бы прославиться. На столе у окна стояла чернильница и лежало несколько листов бумаги. Феликс сел и, глядя издали на Отилию, принялся каллиграфически выписывать:

«Отилия, Отилия, Тилия, Тили».

В шесть часов все опять собрались вместе. Паскалопол, уже в другом, кирпичного цвета костюме для деревни, ждал своих гостей на террасе. В это время подвели запряженных в экипаж лошадей.

– Я хочу немного покатать вас по имению, – обратился Паскалопол к Отилии. – Думаю, что вы уже отдохнули.

Отилия тоже надела другое платье, но поспать она, как видно, не успела.

– А ты, Феликс, разве ты не едешь с нами? – чуть удивленно спросила она.

Феликс вспомнил предложение Паскалопола за обедом и покачал головой.

– О, извините меня, – сказал Паскалопол Феликсу,– я думал, что вы ездили один. Бричка ждала вас. Разумеется, вы тоже можете с нами поехать.

Это снисходительное «вы тоже можете с нами поехать» немного обидело Феликса, но он рассудил, что он гость и ему неудобно отказываться, к тому же это будет воспринято как проявление неприязни. Поэтому он молча сел в бричку. Лошади побежали по аллее, миновали ворота и, обогнув сад, направились к другому квадрату. Здесь находились конюшни и хлевы, сараи для инвентаря, дома, в которых жили батраки. Постройки были расположены таким образом, что, когда большие ворота затворялись, двор оказывался запертым. Каждая конюшня состояла из двух отделений для лошадей, с каретным сараем и довольно высоким, крытым черепицей сеновалом между ними. Входом в сарай служили закрывавшиеся изнутри ворота. Но люди могли выходить в поле также через запиравшуюся на" ночь квадратную дверцу с высоким порогом, – такую маленькую, что через нее нельзя было ничего вытащить. В дверном проеме бескрайняя степь походила на картину в раме. Крестьяне робко посмеивались, глядя на Отилию, пожелавшую во что бы то ни стало взобраться на сеновал. Обнаружив в каретном сарае тяжелую лестницу с толстыми перекладинами из веток орешника, она быстро вскарабкалась по ней и стала звать за собой остальных.

– Паскалопол, вы не подниметесь? Ну, пожалуйста! Однако Паскалопол был как будто не слишком рад этому приглашению и, извинившись, отказался. Отилия появилась в окне чердака и в восторге крикнула:

– Феликс, поднимись сюда, увидишь, какое мягкое сено!

Помещик, чтобы хоть как-то угодить Отилии, взглядом попросил Феликса подняться на чердак.

– Ах, какие стога там, на поле! Чьи они?

– Мои, – печально сказал Паскалопол.

– Поедем, поедем туда! – закричала Отилия и немедленно спустилась вниз.

По проложенной колее бричка выехала из квадрата хозяйственных построек. Луг тянулся полосой метров сто в ширину; по краям длинной цепочкой стояли в ряд стога, похожие на диваны каких-то великанов. Отилия попросила Паскалопола остановиться и принялась бегать от одного стога к другому, изобретая способы подняться туда.

– Паскалопол, давайте взберемся наверх, – умоляла она, – доставьте мне это удовольствие!

Вынужденный бегать за Отилией, Паскалопол отирал пот со лба.

– В моем возрасте, домнишоара Отилия, уже не следует взбираться на стог, – сказал он с легкой иронией.– Пусть это делает домнул Феликс.

Увлеченный шалостями Отилии, Феликс действительно влез на стог вслед за девушкой, которая карабкалась, помогая себе и руками и ногами. Паскалопол в явном замешательстве ждал внизу. Отилия, приложив козырьком к глазам руку, смотрела вокруг, подобно генералу, обозревающему поле сражения.

– Ах, как их много!

– Ради бога, не вздумайте карабкаться на все стога,– пошутил Паскалопол.

Отилия, не слушая его, продолжала:

– Что там блестит вдалеке, вон там, где фруктовые деревья?

Это пруд.

– Пруд? Ты слышишь, Феликс? Пруд! Поедем туда! Паскалопол с видом мученика сел с молодыми людьми в бричку, и они поехали. Обработанные поля кончились, и перед ними предстало неожиданное зрелище. Освобожденная от тесных объятий растительности земля была черная и рассыпчатая, ноги лошадей тонули в ней, как в жидкой саже. Плотная невысокая стена ив замыкала горизонт, плоское пространство перед ней казалось трясиной, среди которой с трудом можно было различить поблескивавшую темную поверхность пруда. Редкие кустики бурьяна, похожие на вонзившиеся в воздух когти, напоминали травы на византийских иконах, и такое же, как на иконах, садилось огромное пылающее медное солнце, зрелище было жуткое и величественное. Вблизи пруда земля становилась более топкой, и кое-где ее разрывали небольшие овраги. Черную стоячую воду как будто поддерживали со дна ивы, а на берегу – щетка срезанного тростника. Повсюду над поверхностью воды торчали стебли камыша и даже стволы деревьев; по-видимому, пруд разлился и ныне занимал гораздо большее пространство, чем раньше. Все это было похоже на какое-то доисторическое становище, от которого не уцелело ничего, кроме столбов. Густая, как слюна, пена плавала по зеленоватой зеркальной глади, и воздух был насыщен резким запахом ряски. Оттуда, где росли ивы, шли по брюхо в воде буйволицы и коровы, за ними присматривал голый мальчик с вздутым животом. Издали послышалось протяжное мычанье, которому, точно флейты, отрывисто вторили лягушки в большой луже. Это была неподвижная болотная вода – такую иногда видишь в тяжелом сновидении, когда погружаешься в глубокую тину и вырваться можешь, только взлетев над ней. Вдоль берега брел человек с косой на плече. Долговязый, изможденный, хмурый, с бледным, точно восковым, заросшим щетиной лицом, он казался олицетворением самой смерти. Отилии захотелось узнать, какова вода в пруду, и, к ужасу Паскалопола, она решила снять чулки.

В эту минуту, вздымая тучу пыли, к ним приблизился верховой.

– Что случилось, Чучен?

– Приехали господа из страхового общества и дожидаются вас!

– Ах, как некстати! – с досадой сказал Паскалопол. Немного подумав, помещик оставил Феликса и Отилию на попечение верхового и, сев на его лошадь, рысью поехал в усадьбу.

Отилия не собиралась отказываться от своей затеи и, стащив с ног чулки, вошла в воду.

– Мне нравится Паскалопол, – сказала она как будто про себя, – он такой милый, светский человек, а вот на сеновал не захотел взобраться.

Приподняв платье до колен, Отилия пошла по той стороне пруда, где вода была чище, и так настойчиво звала Феликса, что ради нее он тоже разулся и вошел в воду. Человек, стоявший рядом с бричкой, улыбаясь, указывал им безопасные места.

– Если вода спокойна, в сильную жару люди приходят сюда купаться.

Взглянув на Отилию, Феликс испугался, не осенила ли ее идея раздеться и выкупаться. Но время бежало быстро, близились сумерки, пора было возвращаться, покинув доносившийся из пруда хор водяных флейт.

Во время ужина все чувствовали себя несколько неловко, так как за столом присутствовали три незнакомых человека, приехавшие по поводу страхования зернохранилищ от пожара и наводнения. Нетрудно было заметить, что помещик предпочел бы спокойно беседовать с Отилией. Приезжие вели разговор только о делах. После ужина Паскалопол, взглядом попросив извинения, ушел вместе с этими тремя людьми в контору, где они горячо заспорили.

– Феликс, пойдем к стогам, – сказала Отилия, беря юношу под руку.

И не дожидаясь его ответа, помахала, проходя мимо конторы, Паскалополу и повела Феликса к двери. Они прошли через фруктовый сад, темный и мрачный, точно кладбище. Но поле было залито лунным светом, и когда они миновали сараи, скирды предстали перед ними подобно огромным могильным курганам. Отилия нетерпеливо бросилась вперед, и Феликс услышал шорох сухого сена и зов: «Сюда, сюда!» Над скирдой в нимбе лунного света появилась голова девушки. Феликс и Отилия легли на спину, подложив под голову руки, и устремили взгляд в небо. Тишину нарушал лишь собачий лай, то приближавшийся, то замиравший вдали, да разноголосое стрекотанье кузнечиков. Сначала слух не улавливал ничего, кроме еле слышного скрипа, потом начинал различать бесчисленные вариации трескотни, узнавать сигналы и ответы, паузы, разнообразные тоны. Один звук возникал будто у самого уха, другой глухо отвечал из глубины земли. Когда привыкаешь к монотонному, как тиканье часов, стрекотанью, перестаешь замечать его, но если очень внимательно прислушаться, оно кажется оглушительным. Словно повинуясь каким-то магическим законам, звездная россыпь на небе непрерывно изменялась, как изменяются тонкие узоры мыльной пены. В этом непрекращающемся таинственном кипении одни звезды мерцали ярче, другие гасли. Молодые люди не видели земли, они точно плыли на корабле по воздуху. Душа Феликса преисполнилась какого-то неизъяснимого спокойствия, словно он уже отделился от земли. И в это воздушное путешествие он взял с собой и Отилию. Девушка, лежа рядом, тоже молча созерцала небо, и Феликс подумал, что она уснула. Но Отилия внезапно коснулась его руки и сказала:

– Что, если мы вдруг упадем в небо? Нам ведь ничто не помешает.

Феликс понял, о чем говорила Отилия. Они лежали на спине, и у них было такое ощущение, точно они наклонились над вогнутым небесным сводом.

– Тогда Паскалопол, – развивала свою мысль девушка, – не нашел бы даже наших следов.

– Об этом я не пожалел бы, – ответил Феликс,– хотя признаю, что он вполне порядочный человек.

– Он тебе так неприятен? Но почему же? Бедный Паскалопол, он такой скромный!

– Ты думаешь? Мне кажется, он чем-то недоволен. Я уже раскаиваюсь, что приехал.

– По-твоему, он чем-то недоволен? Вряд ли. Впрочем, я у него выведаю. Во всяком случае, поверь, это не из-за твоего приезда, потому что он тебя уважает, и кроме того...

Феликс понял: «...и кроме того, ты для него не опасен».

– Отилия, – собравшись с духом, заговорил он, – я рад, что приехал – и сюда и к вам, но в то же время жалею об этом!

– Почему? – просто спросила Отилия, не оборачиваясь к нему и не отрывая глаз от неба.

– Потому... Потому что я привык к тебе и теперь начинаю бояться, что опять останусь один.

– Ты боишься, что я убегу с Паскалополом? Это возможно. Паскалопол заслуживает такой награды, но я не хочу покидать папу, поэтому и тебя не оставлю.

– Значит, если бы не дядя Костаке, ты убежала бы с ним? Разве такая девушка, как ты, может любить человека гораздо старше ее?

– Я понимаю, что ты хочешь сказать... По правде говоря, я никогда не задумывалась над этим всерьез. Но разве возможно, чтобы юноша моего возраста полюбил такую девушку, как я? Я капризна, хочу всегда быть свободной.

У Феликса чуть не вырвалось: «Я люблю тебя!» – но он не посмел произнести этого и сказал только:

– Я хотел бы когда-нибудь с тобой о многом поговорить, если ты согласишься меня выслушать.

– Я выслушаю тебя, – все так же просто ответила Отилия, не выпуская его руки из своей.

Донесся яростный собачий лай, он все приближался, потом мужской голос закричал во тьме:

– Где вы, молодые господа?

Феликс и Отилия отозвались и, спустившись вниз, почти бегом побежали к дому. Держась за руки, они появились перед террасой. Паскалопол сидел за столиком, лицо его было грустно.

– Я ждал вас к кофе, – сказал он, – пожалуйте! Здесь, в имении, мне, конечно, очень трудно всегда составлять вам приятную компанию.

Отилия присела на край стула Паскалопола и поправила ему воротник.

– Зачем вы так говорите! Мы немножко погуляли, чтобы не мешать вашей деловой беседе. Не надо о нас беспокоиться.

Паскалопол взял руки Отилии и поцеловал.

Действительно, Паскалопол целыми днями был погружен в дела поместья, и гости оказались предоставлены сами себе. Недели через две помещик даже вынужден был уехать на день-другой в Бухарест. Отилия с помощью слуг, расположение которых ей удалось завоевать, придумывала всевозможные забавы, а Феликс беспрекословно ее слушался. К толстому суку старого орехового дерева подвесили качели, на которых Отилия качалась, стоя во весь рост, ее волосы и юбка развевались на ветру. Она не успокоилась, пока не выкупалась в пруду, отогнав Феликса подальше. Побывала во всех сараях и спала на сене. Но любимым ее развлечением стала верховая езда. Работавший на конюшне батрак дал им двух костлявых тяжеловозов какой-то породы, похожей на нормандскую, но более стройных. Они были так смирны, что на них можно было ездить без седла. Достаточно было просто похлопать их ладонью по спине, чтобы они медленно Двинулись вперед. Феликс и Отилия, сначала под присмотром батрака, довольно хорошо овладели этим спортом и скоро уже одни разъезжали по имению. Однако у Отилии появилась новая прихоть: она садилась на лошадь к Феликсу. Сильный конь безропотно нес двойную ношу, а люди крестились при виде диковинной картины: на лошади ехал юноша, а перед ним, у самой гривы, сидела по-мужски девушка, ноги которой высовывались из-под платья. Отилия находила, что это самый шикарный вид спорта.

– Я очень долго был одинок, и теперь так хочу любить кого-то, – признался ей во время одной из таких поездок Феликс. – Иметь подругу... с которой я был бы неразлучен.

– Ты еще слишком молод, Феликс, – ответила Отилия.– Тебе не следует думать о любви, прежде чем ты сделаешь блестящую карьеру. Любовь, – серьезно продолжала она, – это слово означает так много, но, видишь ли, ее одной недостаточно. Если бы терпением и добротой Паскалопола обладал молодой человек, как бы я его любила!

– Паскалопол к тому же богат, – без тени иронии сказал Феликс.

– О, не поэтому, – возразила Отилия, – хотя верно, что только такой богатый человек, как он, может быть щедрым и исполнять любой каприз женщины. У меня несчастный характер, мне все быстро приедается, я не терплю, когда мне противоречат.

– Значит, для того, чтобы ты меня любила, я непременно должен стать богатым? – размышлял вслух Феликс.

– Возможно, что так, но и это еще не все. Ты знаешь, что папа очень богат и я его люблю, но он не в силах никого сделать счастливым. Мама умерла от огорчений, которые он ей доставлял.

Паскалопол привез из Бухареста неожиданные новости. Стэникэ узаконил свой брак с Олимпией две недели назад, то есть сразу после отъезда Отилии в имение. Формальности он выполнил уже давно, но торжество все откладывал, пока не заставил Симиона дать Олимпии приданое. Бракосочетание должно было совершиться быстро и в «тесном кругу». Но едва лишь гражданская церемония закончилась (церковный брак отвергли как устаревший предрассудок), Стэникэ и Олимпия явились в полученный в качестве приданого дом и пожелали немедленно вступить во владение им. Так как дом был сдан внаем и арендатор совершенно законно не соглашался выехать раньше дня святого Димитрия, то Стэникэ перешел в наступление, стал угрожать жильцу, выискивал случаи несоблюдения им контракта, посылал ему от имени Аглае официальные требования. Аглае это наконец надоело, она договорилась с нанимателем, уплатила ему неустойку, и тот позволил семейству Рациу воспользоваться своей собственностью. Но у супругов не имелось никакой обстановки. Олимпия и Стэникэ принялись с самым приветливым видом, лебезя перед Аглае, Симионом и Аурикой, беззастенчиво обирать их. Стэникэ объявил о своем желании получить хоть самое незначительное доказательство того, что он является зятем такого великого художника, как Симион, ибо без этого немыслим его домашний очаг. Он вытянул у Симиона несколько картин (которые позднее выбросил на чердак) и потребовал необходимую мебель для подобающего этим сокровищам зала. Аглае дала им что могла. Чета Рациу, уже не боясь сопротивления со стороны Симиона, являлась в дом Туля почти каждый день, нахально напрашиваясь на обед. Ребенка, которому исполнилось всего два месяца, родители совсем забросили. Однажды его положили на кровать без сетки, в комнате, где было открыто окно, и, заперев дверь, позабыли о нем. Ребенка, очевидно, лихорадило, он стал метаться и упал с кровати. От ушибов он скоро умер. Олимпия приняла этот удар с большим хладнокровием, почти как облегчение, Стэникэ же казался безутешным. С всклокоченными волосами пришел он к Аглае, вновь разыграл сцену с больным сердцем, уведомил всех, что жизнь его разбита. Аурел, оказывается, был самым умным ребенком на свете, и с первого дня его жизни нетрудно было предсказать, что его ждало блистательное будущее. Стэникэ поведал о всевозможных свидетельствах раннего развития сына и утверждал, что он уже начинал проявлять признаки разумной речи. Он отказался встать с постели и, сознавшись, что без посторонней помощи не будет в состоянии похоронить покойного, просил пойти ободрить сраженную горем Олимпию. В самом деле, ни он, ни Олимпия не подумали ничего предпринять для устройства похорон ребенка, и все расходы пали на семью Туля. Стэникэ даже выпросил денег на сооружение памятника несравненному младенцу, и Отилия заподозрила, что самого Паскалопола тоже обложили некоторой данью. Во время погребения у Олимпии был равнодушный, скучающий вид, Стэникэ же захлебывался от рыданий, завоевав симпатии женщин, которые обычно толкутся на кладбище. Паскалопол показал Феликсу и Отилии номер газеты «Универсул», где в разделе траурных объявлений можно было прочитать следующий патетический опус:

Навеки растерзанные душевно, полные возмущения против немилосердного неба, Стэникэ и Олимпия Рациу, родители; Симион и Аглае Туля, дед и бабушка; Аурика Туля, тетка, а также семьи родственников: Джурджувяну, Мэркулеску, Сима – с безграничным прискорбием сообщают о вознесении на небо их

единственного сына

Аурела Рациу

(Релишора),

в возрасте двух месяцев

похищенного тяжелой болезнью, которая изнурила его маленькое тельце и лишила папочку и мамочку всякого смысла жизни. Скоро и они придут к тебе, дорогой ангелочек!

Печальное торжество погребения будет иметь место и т. д., и т. п. Всех, кто его знал и ценил, умоляют присутствовать.

Отилия чуть улыбнулась, потом серьезно сказала:

– Этот Стэникэ всегда внушал мне отвращение. Я считаю, что он способен на все, и боюсь его. Не следовало бы принимать его слишком часто, вы ведь знаете, как слабохарактерен папа.

– Я совершенно согласен с вами, домнишоара Отилия, и сделал все возможное, чтобы хоть немного открыть Костаке глаза. Кукоана Аглае и Стэникэ – это опасная компания, – говорил Паскалопол, окутывая себя клубами табачного дыма. Феликсу было не совсем ясно, какую опасность представляет собой Стэникэ для Отилии. Однако последующие события подтвердили справедливость подозрений Отилии и Паскалопола.

Шли дни, помещик временами подолгу отсутствовал, а возвращаясь, старался доказать Отилии, что он способен на любое озорство. Отилия относилась к нему с нежным вниманием, от которого сжималось сердце Феликса, а сам Паскалопол, словно легкомысленный юноша, во всем угождал девушке. Феликс оценил мягкость характера помещика, которым попеременно овладевали то любовь, то отцовское чувство; иногда Паскалопол от всей души ненавидел Феликса за то, что он тоже здесь, иногда с нежностью, точно взрослого сына, брал его под руку. Покоренный этим благородством и скромностью, юноша часто притворялся, что ему хочется побродить по полям, и исчезал, предоставляя Паскалополу на свободе радоваться дружбе с Отилией, которая, как с каждым днем все больше убеждался Феликс, не перейдет границы невинной салонной игры. Несмотря на это, в один прекрасный день Феликс невольно стал причиной весьма неприятной сцены. Отилия снова захотела покататься верхом и упросила Феликса посадить ее перед собой на лошадь. Девушка гордо и весело восседала на лошади, но когда они ехали мимо усадьбы, им повстречался Паскалопол, еще не видевший этого новоявленного способа верховой езды.

– А, вы совершаете утреннюю прогулку верхом,– сказал он, немного побледнев.

Феликс хотел было поздороваться, но удержался, вовремя сообразив, что вся эта сцена довольно нелепа. Паскалопол с необычайно занятым видом пошел к конюшням.

– Мне кажется, Паскалопол недоволен, – заметил Феликс.

– Мне тоже, – должна была признать Отилия и, тотчас же спрыгнув на землю, бросилась за помещиком, а Феликс поехал к конюшне. Вскоре он увидел, как Отилия и Паскалопол направляются под руку к дому. Помещика как будто обезоружила ласковость Отилии, и было смешно смотреть на его слегка огорченное лицо.

– Мне хотелось бы уехать отсюда, – сказал в тот же день девушке Феликс.

– Я тоже думаю, что пора уезжать, – согласилась Отилия.

На другой день они вернулись в Бухарест.

VII

Когда поздней осенью Феликс, теперь уже студент медицинского факультета, случайно зашел к Аглае, Аурика попыталась оказать на него влияние.

– Я не в силах понять, – вкрадчиво сказала она,– как вы, приличный юноша из хорошей семьи, можете показываться на улице с такой распущенной особой, как Оти-лия.

– Отилия – очень скромная девушка, – запротестовал Феликс.

– Вам далеко не все известно, – не уступала Аурика. – Она на глазах у всех неприлично себя ведет с молодыми людьми. Если бы об этом знал Паскалопол, который так влюблен в нее!

– Отилия учится в консерватории, и, конечно, у нее там есть друзья, с которыми она болтает. Что тут такого?

На лице Аурики выразилось сочувствие:

– Как околдовывают вас, мужчин, некоторые сумасбродки! – И она вздохнула. – Я никогда не обладала этим даром! Возможно, моя жизнь сложилась бы по-другому!

В эту минуту неожиданно явился Стэникэ, усердно посещавший Аглае, с которой у него, очевидно, установилось полное взаимопонимание. Он стал еще румянее и позабыл о всяких болезнях.

– Знаете, какую новость я сейчас услышал от конторщика Паскалопола? – громко возвестил он. – Паскалопол обручается с Отилией!

Это произвело самый неожиданный эффект. Аурика побледнела, губы ее задрожали, и она, смешно взвизгивая, разразилась слезами. Бросившись на диван, она хныкала, прижав к глазам носовой платок, а потом с перекошенным лицом выбежала вон, как безумная, и из ее комнаты, находившейся рядом, донесся громкий плач.

– Что случилось? – спросила пришедшая на шум Аглае.

Стэникэ повторил свое сообщение.

– Дура ты, Аурика, – через открытую дверь сказала страдалице Аглае, – портишь себе кровь из-за какой-то распутницы.

– Нет мне счастья, – рыдая, причитала Аурика.

– Нет у тебя нахальства, потому что ты получила хорошее воспитание. Но и у нее тоже ничего не выйдет. Найдется человек, который откроет глаза Паскалополу.

– Информировать Паскалопола о возможных последствиях этого шага – долг людей чести. Надо также помешать дяде Костаке дать свое согласие, – заметил Стэникэ.

Аглае с презрением махнула рукой.

– Костаке перед ней на задних лапках ходит. Он способен любых глупостей натворить, прости меня господи.

При других обстоятельствах неприкрытая зависть Аурики и ее слезы рассмешили бы Феликса. Но сейчас он словно оцепенел, поверив известию об обручении Отилии. Когда он рассказал Отилии сцену, происшедшую в доме Аглае, она улыбнулась и пожала плечами:

– Какая чепуха! В этом нет ни слова правды. Но ты можешь себе представить, как они меня ненавидят! Я уверена, что скоро они и тебя втянут в эти сплетни.

Однажды слуга доложил Паскалополу о домнуле Стэникэ Рациу. Помещик сделал досадливый жест и велел было сказать, что его нет дома, но Стэникэ, который шел вслед за слугой, уже появился в комнате. Паскалопол вопрошающе взглянул на Стэникэ, ожидая, что тот сообщит ему о цели своего визита. Потом, дав понять, что сейчас очень занят, подвинул к нему ящик с сигарами. Стэникэ присел на краешек стула.

– Я и моя супруга храним вечную благодарность вам, домнул Паскалопол, за великодушие, с которым вы нам помогли, когда мы потеряли нашего дорогого сына,– начал он. – Поэтому я решил, что хотя здесь затронуты родственные связи, но я должен быть лояльным и обратить ваше внимание на грозящую вам опасность. Мне сказали, что вы собираетесь обручиться с домнишоарой Отилией.

Паскалопол с живостью перебил его:

– Кто вам сказал это? Домнишоара Отилия?

– Нет. Слухом земля полнится. Паскалопол снова нахмурился.

– Домнишоара Отилия чрезвычайно симпатичная девушки,– продолжал Стэникэ, – но, видите ли, ее воспитанием пренебрегали, и это имеет самые роковые последствия. Дядя Костаке – старик и не может за нею присматривать, да, наконец, ему и дела нет.

– Отчего ему нет дела? – строго спросил помещик.

Стэникэ несколько опешил.

– Оттого что, как вам, быть может, известно, Отилия ему не дочь, она...

– Домнул Рациу, – с упреком сказал Паскалопол, – я не понимаю, как вы, культурный человек, адвокат, можете вести подобные разговоры. Я полагал, что вы пришли сказать мне о чем-то серьезном.

Все зависит от взгляда на вещи. Это весьма серьезно. Отилия молода, неопытна, сегодня встречается с одним молодым человеком, завтра с другим. Девушке так легко ошибиться. В их доме живет студент, ее ровесник, к которому она, кажется, питает склонность... Моя свояченица Аурика видела кое-что весьма недвусмысленное, но, как девица, постеснялась сообщить вам сама. Мне хотелось бы избавить вас от разочарования. Вы сами понимаете, пожилой человек, даже если он богат, не может выдержать борьбу с пылким, быть может слишком пылким, темпераментом девятнадцатилетней девушки.