Текст книги "Заговор по-венециански"

Автор книги: Джон Трейс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 29 страниц)

Глава 16

«Луна-отель Бальони», Венеция

К тому времени, как они кончили заниматься любовью, кофе уже к питью не пригоден, а выпечка не способна утолить зверский голод. Том с Тиной наскоро принимают душ и, спустившись в роскошный обеденный зал, просят администрацию немного повременить с окончанием времени завтрака.

На обшитых дубовыми панелями стенах висят великолепные картины маслом, глядя на которые Том не забывает уплетать фрукты, копченого лосося с омлетом и запивать все это таким обилием сока, что хватило бы наполнить лагуну.

– Итак, мой милый пишущий друг, что можешь ты мне поведать о Венеции?

Тина смотрит на Тома по-над чашкой.

– Ты перед отъездом не прочел справочники?

– Ну, кое-какую чепуху пролистал.

– Но-но! Статьи о путешествиях – не чепуха! Я этим на жизнь зарабатываю.

– Прости, забыл. Но ты все равно расскажи что-нибудь, устрой мне ликбез.

– Так и быть. Венеция – второе мое любимое место после Рима. Серениссима [14]14
  La serenissima – светлейшая (ит.).Торжественное название Венецианской республики.


[Закрыть]столько всего дала миру: Марко Поло, Каналетто, Казанова, Вивальди, Рыжий священник… – Тина смеется. – Знаменитых венецианцев перечислять можно до бесконечности! Это место подарило нам такие прекрасные слова, как «мандолина», «чао!», или страшные вроде «гетто» и «арсенал». Однако больше всего Венеция нравится мне за то, что время здесь остановилось. По улицам не ездят машины, над головой не нависают провода, и нигде не видно мрачных вышек сотовой связи. Будто ныряешь в прошлое на парочку сотен лет.

– Ну, тогда за путешествия во времени, – поднимает Том бокал с соком.

– За них.

Они чокаются, и Тина, пригубив напиток, спрашивает:

– Ты помнишь что-нибудь из прочитанной чепухи?

Том на время задумывается.

– Кое-что. В самом начале здесь были только вода, топи, простые рыбацкие бухточки и всякое такое прочее. Затем, в середине первого века, пришел старик Аттила, привел своих гуннов, и люди, следуя за ним, расселились по окрестным островам.

– Сколько всего островов? – спрашивает Тина тоном школьного учителя.

– Много.

– Около ста восемнадцати, – смеется Тина. – Или ста двадцати. Сами венецианцы точнее не скажут.

– Я же говорю, много.

– Главным поселением стал Торчелло. Сама Венеция из себя ничего не представляла в плане политики, пока в Торчелло не разразилась эпидемия малярии. Люди тогда перебрались на Риальто.

– В седьмом веке?

– В восьмом. Венецианцы назначили первого дожа – это своеобразный квазирелигиозный лидер, избираемый на демократической основе. Итак, примерно в семьсот двадцатом году образовалось местное венецианское правительство. Система исправно работала, пока не началась большая эпидемия чумы, которая и подкосила ее. Венецианцы резко ударились в религию, а после, как истинные итальянцы, пустились во все тяжкие. Потакали своей похоти и заодно развивали искусство. Позже, в восемнадцатом веке, бесконечным оргиям – очень нетактично – положил конец Наполеон.

– Поразительно. И тебе не надоедает писать о путешествиях? Ты могла бы работать гидом.

– Спасибо. – Тина промокает губы салфеткой. – Предлагаю полностью сменить тему. Ты извини, конечно, если задеваю твои чувства, однако вкуса в одежде у тебя нет совершенно.

Рассмеявшись, Том поднимает руки: сдаюсь, мол.

– Меа culpa! [15]15
  Грешен, каюсь (лат.).


[Закрыть]Мне нет оправданий. Я мог бы сказать, будто мой чемодан потерялся по прилету сюда – и это правда, – но в нем не было ничего, что подсказало бы тебе мои симпатии в мире моды.

– Тебе совершенно безразлично, что ты носишь?

– Нет, конечно. Мне нравится выбирать себе одежду: удобную, чтобы хорошо сидела. Нравится, когда белье на мне чистое, когда носится долго. Просто я стараюсь на одежде не заморачиваться.

– Бог мой! Да ты язычник! Нельзя приезжать в Италию, если живешь по таким убеждениям. Тебя за такое из страны выслать мало!

Оба смеются. Смеются легко и беззаботно, ощущая большую близость.

– В общем, так. Я намерена обратить тебя в истинную веру. Позабочусь, чтобы ты осознал ошибочность своих прежних взглядов.

– На пять сотен евро такое устроить можно? Именно в пределах этой суммы я и могу позволить себе экипироваться.

Положив руку на подбородок, Тина изображает на лице задумчивость и серьезность.

– Гм… дай подумать. На пять сотен можно купить тебе хороший галстук «Версаче» или «Гермес». Я даже вижу тебя в нем, но и только. Однако это не дело, если собираешься покидать пределы моей спальни.

В разговор вмешивается человек сурового вида, в черном костюме, при галстуке.

– Buongiorno. Scusi, signorina. – Мужчина переводит взгляд на гостя Тины. – Синьор, вы Том Шэман?

– Да, это я. А что?

Портье оглядывается на дверь.

– Синьор, на рецепции вас ожидают два карабинера. Желают поговорить с вами.

Capitolo XII

Хижина Латурзы, Атманта

Тевкр приходит в себя. Он лежит на простеньком ложе, устроенном на полу, – где именно, понять невозможно. Лицом чувствует тепло очага, но при этом ничего не видит. Каждая пора на лице сочится болью, словно живые раны натерли крапивой. Постепенно до Тевкра доходит мерзкий запах припарки, наложенной на глаза.

Мир сжимается, начинает давить.

Тевкр в ужасе и ничего не может с собой поделать. Но понемногу из давящей темноты начинают всплывать осколки воспоминаний: жертвенный огонь, символ, вычерченный в глине, странные змеи и прочие фигуры, которые сам Тевкр и вырезал на земле ритуальным ножом.

Откровение.

А после – огонь. Ревущее пламя, распаленное во имя богов, в которое бросился прорицатель.

Тевкр напуган собственной памятью.

– Тетия! – зовет он. – Тетия, ты здесь?

Жена забилась в дальний угол, накрывшись овечьими шкурами. Она еще не отошла от пережитого. Любимый муж, не понимая, что творит, душил ее! Как быть? Ответить на призыв Тетия не решается. Она кладет руки на живот, словно стараясь оградить ребенка от Тевкра. Может, авгур хотел убить их по собственной воле?

– Тетия!

Или же ярость, с какой Тевкр набросился на нее, родилась из лихорадки, в которой он борется за свою жизнь? Ведь Тевкр Тетию ни разу не обижал.

– Тетия! Где ты?

И тогда она отбрасывает шкуры – вместе со страхами – и идет навстречу ему.

– Я здесь. Погоди.

Тевкр раскрывает объятия. Тетия нежно прикасается к его пальцам.

– Подожди. Я сейчас. Принесу тебе пить.

Но муж резко хватает ее за руку.

– Нет! Не уходи. Я должен тебе кое-что рассказать.

Тетии с трудом удается не поддаться нахлынувшему ужасу. Тевкр сильно переменился. Может, даже сошел с ума. И скорее всего, никогда не прозреет.

Почуяв страх супружницы, Тевкр еще крепче сжимает ей руку.

– Тетия, нужна твоя помощь. Сотри знаки, которые я вычертил.

Тетия вздрагивает.

– Те самые? У костра, в роще?

– Именно. Ступай прямо сейчас. На знаки не гляди. Сотри их, чтобы и следа не осталось.

Тетия непонимающе переспрашивает:

– Зачем? Что тебя так тревожит?

– Это демонические послания, они сочатся злом. И зло придет неслыханное.

Видя, в каком смятении муж, Тетия бережно гладит его по лицу.

– Скажи, что ты видел? Поделись со мной, не держи в себе.

Для Тевкра поведать о своих тревогах – проявление слабости, но слепота ужасает. А нежные прикосновения Тетии плавят защиту.

– Со мной говорил кто-то из демонических богов. Он явил три откровения, которые определят нашу судьбу, судьбу Атманты и судьбы будущих поколений.

– Что он тебе показал?

Тевкр мысленно возвращается в рощу, вспоминает, как демоны окружили его.

– Демоны стояли у врат, гигантских врат, сплетенных из змей.

– Змей?

Тевкр руками рисует в воздухе то, что видел.

– Какие-то из гадов стояли на хвостах, прочие ползали. Они переплетались, изрыгая пламя и обнажая клыки.

– Не рассказывай, – пытается успокоить его Тетия, – если это тебя так тревожит.

– Нет, я закончу. – Тевкр сглатывает, хотя во рту пересохло и слюны нет. – Теперь-то мне открылось, что те врата – Врата судьбы. Они связывают наш мир с посмертием. В первом видении их охранял неизвестный мне демон чудовищной силы. Наполовину человек, наполовину козел. Рогатый. Глаза у него красны, аки пламя. В руках он держит трезубец, с которого свисают шматы человеческой плоти.

– Может, Аита? Или Минотавр? И ты принял его…

Тевкр резко обрывает супругу:

– Прошу, Тетия, молчи. Об этом я сумею рассказать только раз, и никогда более. Поклянись, что не станешь впредь перебивать меня.

Тевкр столь отчаянно стиснул Тетии руку, что девушка не может не обещать:

– Клянусь.

И авгур продолжает низким, осипшим голосом:

– То был не Аита и не бык-урод. Я уверен. – Жрец пытается не пустить в разум память о том, какую агонию пережил в роще. – Он властелин тьмы, куда выше и сильнее Аиты. Демоны и похищенные души подземного царства – все они преклоняются перед ним. Он источник зла, всего, что есть на земле дурного.

Страх охватывает Тетию. И младенец в утробе начинает подергиваться, словно бы чувствует переживания матери.

– Во втором откровении я видел у ворот юного нетсвиса. Он, как и я сейчас, преисполнился сомнений, утратил веру, и его, словно на кол, посадили на собственный посох.

Тевкр прикасается к повязке на глазах. «Не плачет ли?» – думает Тетия.

Лоб у него горячий, и, скорее всего, начался бред. Тевкр, должно быть, пересказывает свои кошмары.

Или же…

Или действительно грядет новый бог? Единый правитель мира, величайший из всех, кого знал человек?

– Тевкр, ты сказал, что тебе явили три откровения.

О чем последнее?

Тевкр молчит, он на ощупь тянется к рукам Тетии. Находит и только потом продолжает:

– Я видел любовников. Их обнаженные тела сплелись у Врат. А в ногах у мужчины и женщины ползал ребенок.

Тетия гладит его пальцы и думает о своем младенце.

– Не такое уж и дурное видение, – говорит она. – Я бы с большой радостью изваяла двух любовников в такой позе. И их дитя – плод утробы – это же благословение.

Тевкр отталкивает ее руки.

– Иди и сотри знак на земле. Его никто не должен увидеть.

Умолкнув, он складывает на коленях дрожащие руки.

– Тише, тише, – прижимает к себе мужа Тетия. Гладит его по голове.

В объятиях супруга Тевкр успокаивается. Пусть тревога поутихла, однако всей правды он раскрыть не может.

Не может заставить себя раскрыть истину.

В третьем откровении ему был явлен он сам с Тетией.

И оба они были мертвы.

Больше Тевкр не сомневался, кем зачат ребенок. Дитя, ползавшее у них в ногах, – плод зверя, посланный на землю предварить день, когда его Отец придет взять свое.

Глава 17

«Луна-отель Бальони», Венеция

Валентина Морасси и ее напарник Рокко Бальдони нетерпеливо дожидаются Тома Шэмана на ресепшене старейшего в Венеции отеля. Для Валентины, привыкшей работать с кузеном, Рокко – открытие в дурном смысле слова. Он начисто лишен чувства юмора, строит из себя мачо, словно Божий дар для любой женщины, хотя даже эпитет «заурядный» послужил бы ему комплиментом.

Взгляд Валентины обращается в сторону лестницы: Том Шэман спускается, запросто болтая с элегантной блондинкой. Шаг его легок, несмотря на внушительную мускулатуру. Есть в бывшем священнике нечто этакое – загадка, наверное, – отчего к нему так и тянет.

Как только парочка спускается в вестибюль, Валентина встает из плюшевого кресла и направляется в их сторону.

– Buongiorno, синьор Шэман, – здоровается лейтенант, нацепив на лицо свою самую профессиональную улыбку. – Это мой коллега, лейтенант Бальдони. Очень жаль, мы просто вынуждены вас побеспокоить.

Рокко едва достает Тому до подбородка. Скулы у него на лице совершенно не проглядывают; глаза такие большие, словно их нарисовал ребенок, не знакомый и с азами пропорций. И это убожество заинтересованно смотрит на спутницу Тома!

– А это моя подруга, Тина Риччи, – говорит Том. – Вы, надо думать, уже знаете о ней?

– Ну, мы же детективы, синьор, – парирует Валентина. – Оснащены, может, и не так хорошо, как полиция Лос-Анджелеса или ФБР, однако нам хватило позвонить в гостиницу, где вы остановились, потом описать вашу внешность владельцам нескольких ресторанов и консьержам… Для местных Венеция – большая деревня.

Не скрывая раздражения, Том говорит:

– И чего же вам от меня надо? Я и правда больше не могу ничего добавить к тому, что рассказал.

Бросив взгляд на блондинку, Валентина снова смотрит на Тома.

– Я бы предпочла говорить не здесь. – Ее взгляд опять обращается к Тине: – Мы его похитим у вас, синьора. Ненадолго. Успеет вернуться, чтобы взбить подушки у вас на постели.

Покраснев, Том спрашивает:

– У меня есть выбор?

– Si, – отвечает Валентина, стараясь изобразить сочувствие. – Сейчас мы вас просим, и с вашей стороны будет очень любезно пройти с нами добровольно. Так вы сохраните наше время. Иначе придется обратиться к властям за соответствующим ордером.

Том сдается.

– Ладно, идемте.

Офицеры направляются к двери, а Том целует Тину.

– Я скоро вернусь, – обещает он.

В глазах Тины больше тревоги, чем раздражения.

– Тебе адвоката найти?

– Да нет, – улыбается Том, – ничего серьезного. Долго меня не продержат.

Через минуту он уже грузится в катер карабинеров, пришвартованный у отеля.

Во время недолгого пути в штаб-квартиру никто почти не разговаривает. Сам штаб представляет собой вытянутое, тщательно отреставрированное двухэтажное здание: стены цвета лососины, коричневые ставни, камеры наблюдения и двери на электронных замках. Окна в кабинете Валентины, как и у майора, выходят на канал и на газоны при музее, где двое мальчишек гоняют мяч.

– Кофе? – предлагает Валентина, когда все усаживаются на пластиковые стулья у дешевого стола, заваленного страшно важными документами.

Том сидит, скрестив руки на груди и вытянув ноги.

– Нет, я лучше выслушаю ваши объяснения.

– Всему свое время. Давно ли вы… дружите с Тиной?

– Что-что?

– С журналисткой – Тиной Риччи – вы давно знакомы?

Том одаривает Валентину злобным взглядом. Да по какому праву лезут в его личную жизнь?! Валентина встречает взгляд безразлично. Ждет ответа.

Наконец Том отвечает:

– Мы познакомились тут, в Венеции. Прежде я Тину не знал. Это и правда важно?

– Так мало знакомы и так сильно сблизились, что провели ночь вместе?

– Не ваше дело! – вскакивает Том, опрокинув стул.

Бальдони нервно заступает ему дорогу к двери.

– Прошу вас, – говорит он, указывая на упавший стул. – Можем провести разговор в присутствии магистрата. Атмосфера будет куда формальнее и очень неприятная.

Том поднимает стул.

– Боже мой, да чего вам надо? Я лишь пытался помочь человеку, который вытягивал из проклятого канала труп девушки. С тех пор вы допытываетесь подробностей моей личной жизни и вот хотите знать о моих знакомых.

– Прошу, присядьте и войдите хотя бы ненадолго в наше положение.

Устало вздохнув, Том садится, а девушка-лейтенант тем временем заканчивает излагать свою позицию:

– Многие годы вы служили приходским священником и вели, как я полагаю, спокойную, мирную и воздержанную жизнь. – Она выгибает тонкую бровь. – Затем ни с того ни с сего убиваете двух человек и, оставив пост, покидаете континент, летите в Венецию, где – совершенно неожиданно! – находите труп. А после… – Тут она смотрит на Тома с полнейшим недоверием. – В завершение всего завязываете отношения с американкой, которую впервые в жизни видите. Это все, конечно, может оказаться цепочкой совпадений, но ведь наша работа в том и заключается, чтобы проверять все до последней мелочи. Даже если придется часами задавать вам возмутительные вопросы о личной жизни.

– Прекрасно! – Том сдерживает нарастающий гнев. – Тогда и вы войдите в мое положение: я, как примерный гражданин, попытался защитить от изнасилования девушку. Не успел – насильники свое дело сделали, буквально в паре шагов от меня.

Воспоминания заставляют его умолкнуть. Том задумывается, как сейчас живет изнасилованная девушка, как пытается собрать по кусочкам разбитую жизнь.

– В ту ночь мне пришлось защищаться, спасать свою жизнь, и в результате я сам убил двоих.

Всплывает еще больше тяжелых воспоминаний: лицо мертвого парня, совершенно белое… Кровь на рубашке, двое мертвых – тех, кого, наверное, можно было не убивать, остановить…

– И вот вы спрашиваете, – продолжает Том, – как чувствует себя человек в такой ситуации. Верно он поступил или ошибся? Простит ли его Бог или, напротив, разгневается? – Карабинеры молчат, а значит, Том нашел верную нить разговора. – Ну, наверное, человеку будет так же плохо, как и мне, так же больно. Он, как и я, ощутит себя потерянным и отчаянно захочет бежать от всего как можно дальше.

Ни Валентина, ни Рокко не произносят ни слова, когда Том берет со стола пластиковую бутылку воды и наливает себе. Стакан грязный, мутный – из него, наверное, пило много народу, но Тома это ничуть не смущает.

– Что до меня и Тины… – Гнев достиг точки кипения. – Я расскажу, хотя дело и правда не ваше. Да, мы едва знаем друг друга, и мы очень сблизились. И слава богу! Может, меня за это и отправят гореть в аду – в чем я лично сомневаюсь, – однако прямо сейчас мне кажется, что, завязав отношения с Тиной, я совершил единственно верный поступок.

– Простите, – говорит Валентина.

Какое-то время она изучающе смотрит на Тома; страсть в его голосе подлинна. Даже больше – она трогает, впечатляет. Карвальо предупредил: прежде чем доверять бывшему священнику то, что они хотят ему доверить, надо его испытать, от и до. Валентина еще раз смотрит Тому в глаза. Она хорошо разбирается в людях, а этот тип не моргнет, не вздрогнет.

Убедившись, что Том ничего не скрывает, Валентина делает знак напарнику:

– Рокко, покажи ему отчет.

Бальдони передает Тому папку.

– Отчет судмедэксперта, – говорит он.

Поморщившись, Том пытается отказаться:

– Если в папке фотографии, я предпочел бы не смотреть. Удовольствия такие снимки мне не доставляют. Лучше пойду.

Забрав у него папку, Валентина открывает отчет на нужной странице.

– Обычно гражданским мы такие документы не показываем. – Разворачивает папку на сто восемьдесят градусов и возвращает Тому. – Не только вам, но и нам удовольствия это не доставляет. Простите, конечно, сейчас никто из нас приятного себе позволить не может. Нравится вам или нет, дело об убийстве Моники Видич всех нас связало.

Том смотрит в отчет. Он ожидал увидеть мрачные снимки а-ля постмодерн, однако здесь нечто иное: вроде фоторобота погибшей. Каждая рана, нанесенная убийцей, обозначена стрелочкой, пронумерована и описана. Отложив папку, Том отталкивает ее.

– Простите, я так и не понял, каким образом это относится ко мне?

Встав с места, Валентина обходит стол и садится на его краешек рядом с Томом. Настолько близко, что чувствует напряжение его личного пространства.

– Во время первого нашего разговора вы сказали нечто, что поразило нас с майором Карвальо. Вы сказали, цитирую: «Тут поработал сам дьявол». Помните?

Том снова смотрит на схему в папке.

– Помню, – говорит он.

– Ну так вот, возможно, вы были правы. – Валентина снова подвигает папку к Тому. – Внизу приведено общее количество ран на теле убитой. Судмедэксперт пересчитал их, наш майор пересчитал их, даже Рокко пересчитал раны… Их ровно шестьсот шестьдесят шесть. Шесть, шесть, шесть. Кажется, для вас это число имеет большее значение.

Глава 18

Появляется поднос с кофе, а значит, Тому больше нечего опасаться. Он взбалтывает чашку эспрессо и залпом выпивает, как рюмку водки. Взгляд Тома по-прежнему прикован к схематическому изображению трупа и шестистам шестидесяти шести ранам.

Подождав, пока Том утрет губы, Валентина обращается к нему:

– Отче, мы спрашиваем вас, потому как вы имеете опыт духовной работы, а найдя труп Моники, вы автоматически стали частью дела. Положение у вас весьма необычное. Ну и так мы избежим огласки. Ведь даже в церкви есть те, кто не умеет хранить тайны.

– Простите, что перебиваю. Я больше не отче. Я Том. Просто Том Шэман.

– Scusi, – извиняется лейтенант, подняв руки. – Итак, Том, с чего начнем? Что означает число шестьсот шестьдесят шесть?

– Ладно, – говорит Том, отставляя в сторону чашку. – Обратимся к книге «Откровение», глава тринадцатая, стих семнадцатый и восемнадцатый. Переводов много, и все они отличаются в одном-двух словах, но суть в следующем: «…Никому нельзя будет ни покупать, ни продавать, кроме того, кто имеет это начертание, или имя зверя, или число имени его. Здесь мудрость. Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое; число его шестьсот шестьдесят шесть». [16]16
  Кн. «Откровение», 13:17–18.


[Закрыть]

Валентина в замешательстве спрашивает:

– Как это понимать? Нам надо разыскивать убийцу – или убийц – с татуировкой «666»?

– Возможно. Правда, мне лично не верится, будто ваш убийца принадлежит к совсем очумелым и отмороженным сатанистам. Ровное число ран и труп, оставленный на видном месте, означают то, что убийца умеет тщательно планировать действия и не менее тщательно скрывать свои сатанинские наклонности.

Ответ впечатляет Валентину.

– Мы таких называем «организованные преступники». Думаю, теперь, как просто Том Шэман, вы можете профессионально составлять психологические портреты.

– Приму за комплимент, – отвечает Том. – Три шестерки – очень важное число для сатанистов. Нанося жертве такое количество ран, убийца совершает подношение. Скажу больше: он намеренно хотел, чтобы вы нашли тело и заметили его работу. И поэтому убийство можно воспринимать как выступление. Демонстрацию силы и намерений.

Такого полного ответа Валентина не ожидала.

– Не секрет, что в последнее время подобных преступлений совершается все больше. Не только в Италии – по всей Европе. Даже в Америке.

Том кивает. Для него это не новости.

– За последние десять лет сатанисты оживились. Кое-кто из них – просто больные люди, ищущие острых сексуальных переживаний, или молодые банды, желающие себя показать. Прочие, вроде тех, кто убил нашу бедняжку, настроены куда как серьезнее.

Рокко удивленно спрашивает:

– Церковь ведет свою криминальную хронику?

– Ватикан за подобными убийствами следит так же плотно, как и ФБР – за терактами. Многие наши экзорцисты утверждают, что дьяволопоклонники к чему-то готовятся и проводят больше ритуалов. Учащают церемонии и жертвоприношения.

Валентина помешивает сахар в почти остывшем кофе.

– Я раскопала одно дело об убийствах в Ярославле, это город в России, километров триста от Москвы. Зарезали двух девушек-подростков: нанесли им шестьсот шестьдесят шесть ран и вынули сердца. Кровью убийцы окропили тело подельника, которого принимали в секту.

– Об этих убийствах я слышал, – кивает Том. – Днем позже та же банда убила еще двух подростков и закопала останки в могилах, помеченных перевернутыми распятиями. Еще они разожгли жертвенные костры, если мне память не изменяет…

– Было такое, – говорит Валентина. – У нас пока только общая информация, но из России пришлют больше деталей. Однако да, вы правы: убийцы разожгли ритуальный костер, на котором, очевидно, сожгли клок волос жертвы.

– Это в их обычае. Они и плоть убитых ели?

– Вы снова правы. Сатанисты пили кровь и жарили на огне куски тела, которые потом съели.

– Думаете, ваше дело как-то связано с тем?

Валентина качает головой.

– В России убийц поймали и посадили, так что прямой связи быть не может. Если только элемент подражания. Похожие случаи имелись в Италии: после убийства одного рок-певца и двух женщин в Милане раскрыли сатанинский культ.

Том кивает.

– Очень часто сатанинские ритуалы включают трех жертв. Таким образом сектанты порочат образ Святой Троицы, как бы издеваются над телами Бога Отца, Бога Сына и Святого Духа. Показывают, мол, христиане и Иисус бессильны в своей бесконечной борьбе с дьяволом.

Валентина изо всех сил старается, чтобы на лице не отразился страх: а вдруг убийство Моники Видич – это лишь начало?

– Том, – говорит она, – я приношу извинения за то, что мы вмешались в ваши дела и в личную жизнь. Мы отвезем вас обратно в отель, однако прежде разрешите попросить еще об одном одолжении.

– Смотря что за одолжение.

– Очень большое. Майор хочет организовать встречу, своего рода мозговой штурм, вместе с нашим патологоанатомом, профессором Монтесано. – Валентина делает небольшую паузу и завершает просьбу: – В морге.

Том и бровью не поводит, но по лицу видно: эту просьбу он выполнять не хотел бы.

– Если я соглашусь на встречу, то мы с вами в расчете? Окончательно?

Валентина смотрит на Рокко, затем – опять на Тома.

– Окончательно, – обещает она, надеясь, что в голосе не прозвучало сомнение или вина. Ведь пока не время и не место говорить Тому, что еще сотворил с телом Моники неизвестный убийца.