Текст книги "Заговор по-венециански"

Автор книги: Джон Трейс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 29 страниц)

Глава 36

Штаб-квартира карабинеров, Венеция

Возвращаясь в кабинет, Вито Карвальо улыбается.

Его улыбку Том воспринимает как добрый знак.

– Ну так что? Меня депортируют? Или скормят львам на площади Сан-Марко?

– Хуже. – Майор садится за стол. – Мы отдадим вас прессе.

– Прессе?

– Клин клином вышибают. Устроим пресс-конференцию по полной программе: телевидение, газеты, радио… Решим проблему одним махом.

– Хорошая идея, – соглашается Валентина. – Так мы хотя бы проследим, чтобы о вас и о расследовании не написали какую-нибудь чушь.

Том не верит собственным ушам.

– Но я же здесь от прессы и прячусь! Если объявите пресс-конференцию открытой, к вам заявятся и «Си-эн-эн», и «Фокс», и еще куча местных стервятников.

– Значит, придется поторопиться, – отвечает Карвальо. – Устаканим все, прежде чем иностранные папарацци вымолят у своих редакторов продлить командировку в Венецию. – Затем он обращается к Валентине: – Договоришься с нашим пресс-центром? Проведем конференцию в главном зале в пять вечера, сегодня.

– Будет сделано, – отвечает Валентина и, выходя, улыбается Тому.

– Что мне говорить?

– Правду. Всю правду о себе, какую только сочтете уместной. Насчет дела подсуетятся Валентина и наш пресс-атташе. Они подготовят заявление, с которым я и выступлю. Надеюсь, благодаря ситуации мы сможем рассчитывать на помощь гражданских.

– В чем?

– В сборе новой информации. Первое правило уголовного розыска гласит: всегда есть человек или люди, которые знают больше, чем убийца рассчитывает. Вот этих людей нам и надо найди. На талантах одних только судмедэкспертов далеко не уедешь.

Том решает уточнить тонкости процесса.

– Как насчет меня? Я по-итальянски не говорю.

– Не беспокойтесь, дадим переводчицу. С ней вы встретитесь заранее, и она объяснит, что да как. – Карвальо бросает взгляд на статью из «Нэшнл инкуайрер». – Случайно, не знаете, где сейчас может быть синьорина Риччи?

Том тоже смотрит на стопку распечаток.

– Понятия не имею. Она ведь – якобы! – пишет заметки о путешествиях. Вот и путешествует где-нибудь, наверное.

Карвальо, видя его смущение, спрашивает:

– Расставшись с ней, вы больше не общались?

– Нет. Я несколько раз звонил ей на сотовый, но меня все время перебрасывает на автоответчик. Похоже, Тина прячется.

– Думаю, она сменила номер. – Почесав затылок, Вито предлагает: – Хотите, достану ее новые контакты? У меня есть друзья в государственной полиции; ребята на пограничном контроле скажут, когда синьорина Риччи покинула отель, пересекла ли она итальянскую границу и куда направилась. Чтобы раздобыть прочую информацию, надо лишь позвонить кое-куда…

Но что-то в душе Тома подсказывает ему простить Тину и подставить под удар вторую щеку.

– Нет, не надо, – говорит он. – Спасибо.

– Уверены? – спрашивает Карвальо. – Забавно взять и позвонить ей вот так, вдруг.

Заманчивая идея. Тому определенно есть что сказать Тине – пару слов, которых священник бы постеснялся.

– У верен, – отвечает Том и встает со стула. – Не возражаете, если я схожу в уборную? Кофе перепил.

– Конечно идите. Где туалет – вы знаете.

Том уходит, а Вито решает: хочет синьор Шэман того или нет, на эту мелкую сучку журналистку управу мы найдем. Сейчас только позвоним кому надо, раздобудем ее номерок…

Capitolo XXXV

Понте-делла-Палья, Венеция

26 декабря 1777 года

Остаток вечера Амун Бадави проводит за пьянством и азартными играми. Он приехал в Венецию, чтобы покупать и продавать разные товары, в основном ковры из Турции и Египта.

На ногах Амун стоит еще хуже, чем юнга в свой первый выход в море, а ведь еще не ступил на борт лодки, которая доставит его на тайный праздник. За углом от понте-делла-Палья Амун опирается о кирпичную стену и блюет.

Отряхивая плащ, замечает Луизу.

Та стоит на пирсе; серебристая маска мерцает в лунном свете; дыхание вырывается паром изо рта (куртизанка о чем-то говорит с лодочником в маске).

Наконец она замечает клиента и машет рукой:

– Амун! Иди сюда скорее! Мы опаздываем!

– Иду! – отвечает купец, рыгая. Во рту сразу чувствуется послевкусие пива и жирного ягненка.

У кромки воды Амун видит небольшую, но крепкую лодку, привязанную к швартовому столбу. Лодочник подает костлявую руку:

– Позвольте, господин, помочь.

– Сам справлюсь, – отталкивает его Амун и чуть не падает в лодку. Суденышко дико раскачивается. Оно едва не опрокидывается, когда Амун плюхается на скамейку. – Вам же лучше, если эта проклятая гулянка того стоит. Ходить на лодке в такую-то холодрыгу! Лучше бы я разорился на порядочную куртизанку, а не на уличную потаскуху, которой взбрело в голову покататься при луне.

Луиза аккуратно ступает на борт и садится рядом с Амуном, обняв его за плечи.

– Неудобства скоро закончатся. А пока согрей меня и попотчуй свой разум фантазиями о предстоящих удовольствиях.

Лодка тем временем отчаливает, направляясь на юг. С канала Сан-Марко налетает пронзительный ветер.

– На корме под сиденьем лежит фляга праздничного бренди, – подсказывает лодочник Луизе. – И башлык для нашего гостя.

Амун лапает бедро Луизы. Он пьян, но член его твердеет от одного прикосновения к ее плоти. Купец запускает жадные пальцы куртизанке между ног.

– Ублажи меня. Здесь. Сейчас. На этой лодке. Пусть твой ненасытный рот согреет мой кутас.

Отталкивая руку Амуна, Луиза как можно спокойнее отвечает:

– Нет. Боюсь воды. – Она достает сумку. – Давай лучше выпьем.

И протягивает купцу серебряную флягу, из которой он делает большой глоток.

– Маловато, – презрительно встряхивает Амун сосуд.

– Допивай, я не буду, – говорит Луиза.

Опрокинув в себя остатки огненной воды, Амун обращается к лодочнику:

– Тебе следует продавать этот напиток. Мои работники за такой грог отдали бы души.

Лодочник улыбается под своей белой длинноносой маской, а Луиза протягивает Амуну шерстяной колпак.

– Надень, так надо.

Схватив колпак, Амун мнет его в руках.

– Как надевать? Я не вижу прорезей для глаз и рта.

Луиза забирает у него башлык, скатывает и натягивает купцу на его большую голову.

– Их и нет, – говорит куртизанка.

Амун уже хочет снять колпак, но Луиза хватает купца за руки.

– Тебе нельзя видеть, куда мы плывем. Первое правило нашего праздника, как и на карнавале, таково: полная анонимность. Зрячим мне нельзя тебя проводить на гулянку. Надевай колпак, или мы разворачиваемся.

Амун думает воспротивиться, впрочем… шерсть такая теплая, да и бренди сделал свое дело. Амуну даже приятно и радостно, когда Луиза кладет его голову себе на колени.

– Далеко еще? – спрашивает куртизанка у лодочника.

Над угольно-черным морем светит крохотная луна, однако лодочник свой путь отыщет и по звездам.

– Сейчас войдем в канал Грация. Так что недолго и недалеко.

– Вот и славно. – Куртизанка слегка трясет купца за голову. – Амун. Амун!

Купец не шелохнется. Наркотик сработал. Амун без сознания.

Глава 37

Штаб-квартира карабинеров, Венеция

Том Шэман прежде никогда так не нервничал. Сквозь маленькие зарешеченные окошки видно, что главный зал уже битком забит итальянскими репортерами: папарацци болтают друг с другом, выплевывая слова с пулеметной скоростью.

Вдоль стен выстроились юпитеры и заливают комнату неестественно ярким светом. У двух столов на подиуме, сдвинутых вместе, – лес микрофонов.

Майор Карвальо похлопывает Тома по плечу.

– Все пройдет хорошо, – обещает он и поворачивается к штатной двадцативосьмилетней переводчице Орсетте Кристофанинни.

Спрашивает по-итальянски, все ли ей понятно из того, что намерен сказать Том.

– Si. Он собирается высказать сожаления по поводу того, что синьорина Риччи сделала их интимную связь достоянием общественности. А еще – что в интересах дела он не собирается больше комментировать свою личную жизнь.

– Va bene. Надеюсь, и правда не станет. – Впрочем, Вито сомневается, что Том отделается так легко. Оглянувшись, майор спрашивает: – Где лейтенант Морасси?

– Может, в зале? – пожимает плечами переводчица.

Времени проверить нет. Пресс-атташе Белла Ламбони открывает дверь в зал и сообщает:

– Майор, пора начинать. Мы уже на десять минут опоздали, журналисты теряют терпение.

Прессу лучше не злить, и Вито Карвальо прекрасно это знает.

– Идемте, – говорит он.

Нервы Тома звенят от напряжения, когда он проходит вслед за остальными в зал и там – на подиум.

Ламбони, сорокалетний ветеран пресс-службы, коротко вводит журналистов и репортеров в курс дела, объясняет, что на выходе всем раздадут пресс-релизы, и после представляет Вито.

Щурясь на яркий свет юпитеров, майор начинает:

– Вы принесли с собой лето в наш обычно холодный зал, за что я вас благодарю.

Журналисты улыбаются.

– И еще благодарю за то, что пришли. – Вито старается говорить как можно дипломатичнее. – Нужна ваша помощь, друзья. Мы расследуем зверское убийство пятнадцатилетней девушки. Кое-кто из вас уже писал на эту тему. – У него за спиной Ламбони открывает гигантский портрет погибшей. – Это Моника Видич. Ей бы сейчас вернуться в школу в родной Хорватии, но она лежит у нас в морге. Ее изувеченное тело обнаружили под мостом возле церкви Сан-Джакомо-делл’Орио один из местных жителей и Том Шэман, бывший священник из Америки. – Вито указывает на Тома, улыбаясь одной из своих самых дипломатичных улыбок. – Имя синьора Шэмана уже известно всему миру благодаря газетным статьям: в Лос-Анджелесе он, рискуя собственной жизнью, защищал от уличной банды молодую женщину. Недавно мы решили привлечь его к делу. Почему? Потому что именно он обнаружил тело Моники Видич, а на службе в церкви приобрел определенные знания, необходимые нам для расследования.

На этом Вито надеется закрыть вопрос, однако бородатый телерепортер выкрикивает:

– Он экзорцист? Я слышал, он охотник за демонами. Вы гоняетесь за серийным убийцей-сатанистом?

– Простите? – Карвальо насмешливо прикладывает ладонь к уху и подается вперед. – Я верно расслышал? Вы говорили о сатанистах, экзорцистах и серийном убийце? Похоже, вы ошиблись пресс-конференцией, синьор. Сегодня я бы хотел заострить ваше внимание на убийстве Моники Видич. – Майор показывает фотографию девушки. – Спросите ваших читателей и зрителей, вдруг они видели ее с кем-нибудь где-нибудь в Венеции. Важной может оказаться любая информация. Кто-то наверняка заметил Монику в компании убийцы.

Тут с места поднимается дама, радиорепортер лет тридцати с небольшим.

– При всем уважении, майор, вы не ответили на вопрос: чем конкретно помогает полиции синьор Шэман? – Она разворачивается к Тому; в ее глазах хорошо виден азартный блеск. – И правда ли то, что говорится о его пылком любовном увлечении?

Среди журналистов и репортеров раздается взрыв хохота, а местами – даже аплодисменты.

Орсетта переводит сказанное Тому, и бывший священник заливается краской.

Руку поднимает Карвальо.

– Ваш последний вопрос ответом удостаивать я не стану. Что касается предпоследнего, то скажу так: Том помогает нам с религиозным аспектом, который может – или не может – иметь отношение к убийству Моники. Вот, собственно, и все. Больше на подобные вопросы отвечать я не стану, поэтому не тратьте времени попусту.

Следующий вопрос задает молодой репортер с переднего ряда.

– Известно, что недавно вы подняли со дна лагуны еще несколько тел. Они уже опознаны? Есть ли связь между ними и убийством Моники Видич?

Ровным голосом Вито отвечает:

– Мы обнаружили еще два тела, однако личности до сих пор не сумели установить. Сейчас мы над этим работаем и как только преуспеем, то сразу оповестим родственников погибших. Все. Кто следующий?

Пока Вито дожидается поднятых рук, через заднюю дверь в зал входит Валентина Морасси.

– Что ж, замечательно. Если вопросов больше не будет, то я передаю слово синьору Шэману. Его итальянский еще хуже, чем мой английский – и английский многих из вас, я так понимаю, – поэтому синьор Шэман будет говорить через переводчика.

Вито сходит с подиума, и на его место поднимаются Том с Орсеттой.

К майору тут же подходит Валентина и, прикрыв рот ладонью, шепчет ему на ухо:

– К главному престолу в соборе Санта-Мария-делла-Салюте прибили человеческую печень.

– Господи боже… – Вито накрывает лицо рукой.

Capitolo XXXVI

Венеция

26 декабря 1777 года

Амун приходит в себя. Он совершенно наг. Ему холодно. И он крепко привязан к подобию деревянного распятия.

Ветер дует в полную силу. Значит, Амуна оставили на открытом воздухе. В саду? В поле? Нет, не понять… Голова раскалывается, в глазах все плывет.

Колпак сняли. Ну, хоть дышится свободно. Мозг как будто горит, зато прочие части тела задубели от холода.

Раздается какой-то шум.

Прямо перед Амуном взвиваются вверх языки пламени.

Костер.

Какие-то лица. Маски, платья… Долгополые, изящно расшитые плащи… Вот он, обещанный райский пир! Какое облегчение.

– Луиза! – окликает Амун куртизанку.

Молчание.

Вокруг начинается хоровод незнакомых масок. Сколько их? Четыре? Шесть? Восемь? Или все же четыре? Они кружатся, не поймешь…

Странные маски. Таких Амун не видел. Они старше любого из персонажей карнавала. Ручная работа. Такие передают из поколения в поколение.

От неизвестности Амун приходит в ярость.

– Луиза!

Оглядеться не выходит – что-то крепко держит за шею. Шарф? Нет, никакой это не шарф. Веревка.

Петля затягивается, подобно кольцам змеи. Начинает душить. Еще одна змея – из материи – забивается в рот, кляпом затыкая его. Новые змеи – веревки – охватывают бицепсы, икры, обжигают кожу.

Сквозь пламя костра видна долговязая фигура – человек сжимает в руке длинный посох с загнутым навершием. Лицо полностью скрыто серебристой маской. Епископ? Душу Амуна озаряет лучик надежды: что, если это некий монастырь, где монахи и монахини любят немного позабавиться? О таких обителях Амун слышал. Да и кто не слышал!

– Этой ночью мы собрались в священном месте, – начинает епископ, – дабы почтить истинного бога, пока остальные поклоняются младенцу Христу. Мы призываем силу нашего бога и жертвой доказываем, как мы ему преданы и верны.

Жертвой?!

Слово каленым железом врезается в мозг.

Что за бред? Куртизанка обещала утехи – плотские утехи! Несомненно, это часть праздника. Отчаянный, дикий, неизвестный Амуну способ обострить ощущения. Точно! Страх. Самый сильный возбудитель. Женщины любят его. Страх читается на лице женщины, стоит ее оседлать. Кое-кто из французских маркизов клялся Амуну, будто в постели страха мало не бывает.

Начинаются песнопения. Слов не разобрать. То ли со слухом беда, то ли поющие лениво бормочут. Похоже на латынь.

В поле зрения входят двое в плащах. Распахивают одежды, и Амун видит: это женщины. Обнаженные женщины, чья кожа золотится в свете костра. Между ног у купца приятно шевелится. Сейчас две грязные шлюхи примутся сосать его член, а после по очереди ублажат естественным образом. Отлично. Амун согласен. Еще ни один из рода Бадави не стеснялся прилюдных соитий.

Одна из аколиток затягивает петлю на левом бицепсе Амуна. Волосы ее лона так приятно трутся о ляжку…

«Лучше затяни потуже, сучка, – думает Амун. – Ведь я оседлаю тебя и погоню так, что эти деревяшки у меня за спиной вспыхнут как хворост».

Второй женщины он не видит, но чувствует ее близость. Животные инстинкты Амуна еще никогда не раскрывались так живо.

Амун вздрагивает.

Она порезала его. Не уколола, не оцарапала. Играть никто и не думал – его просто режут. Глубоко и больно. Нож врезается под кожу, в мускулы и идет вниз по предплечью.

Крики Амуна не слышны из-за кляпа. Лишь выпученные глаза и судорожные подергивания ног выдают ужас.

Песнопение становится громче. Dominus… [29]29
  Господин (лат.).


[Закрыть]Что там еще?

К ране подносят чаши, собирая в них кровь. Боль пронзает и вторую руку. Dominus Satanas. [30]30
  Господин наш Сатана (лат.).


[Закрыть]

Теперь слова звучат четко.

За Амуна принимаются еще две женщины с ножами. Льется кровь. Подставляются чаши. Ветер обдувает кровоточащие раны, сквозь которые утекает жизнь.

Головой не пошевелить, но купец видит, как все новые люди подходят к нему, чтобы припасть к его ранам.

Снова раздается рев.

Зажгли еще костер. Настолько близко, что спиной ощущается жар. Хорошо еще, не так близко, чтобы поджарить Амуна. Купец слегка успокаивается. От страха боль притупилась. Пламя греет.

Рядом возникает еще лицо в маске. Луиза! Амун узнал ее. Зовет глазами. Она его тоже признала, сразу видать. В темных глазах куртизанки сверкают огоньки.

Теплые руки обнимают мошонку. Все будет хорошо. Вслед за болью приходит ублажение. Игра странная, но Амун готов играть – теперь-то, усвоив правила.

Распахнув плащ, Луиза трется о купца. Божественно! Она прикасается к его груди затвердевшими сосками.

Берет его член в руку и начинает поглаживать по всей длине, пока плоть не становится твердой, как сталь.

Амун закрывает газа. Отдается потоку.

Да, он прав. Игра странная, пугает, но все именно так, как обещала Луиза.

Амун в раю.

Луиза ласкает его обеими руками. Ее пальцы скользят по фаллосу, будто смазаны чем-то. Может, даже собственным семенем Амуна – он так возбудился. Сейчас бы прижаться губами к губам Луизы, к ее грудям, а после засадить между ляжек и преподать урок.

У самого Амуна ноги чуть подгибаются. Гнев. Возбуждение. Боль. Страх. Предвкушение… Все смешалось в уме.

Луиза проводит ногтями по всей длине кутаса.

Амун содрогается от блаженства. Дрожит так сильно, что вот-вот спустит семя. Но сдерживается. Не хватало еще утратить власть над собой в присутствии стольких людей. Нет, сначала надо отодрать эту мелкую дрянь, куртизанку, чтобы запомнила на всю жизнь.

Амуну не стоит беспокоиться.

К куртизанке присоединяется вторая девушка. К основанию пульсирующего члена жмется нечто холодное. Гладкое и твердое, словно камень. Что-то звякнуло.

Вторая девушка отходит. Сверкает сталь. Металл звенит о мрамор. Амун так сильно стискивает челюсти, что зубы крошатся.

Луиза роняет отрезанную головку члена в чашу у ног Амуна. Чаша – из красной глины; веками ее и остальные сосуды применяли только во время ритуалов. Жертвоприношений.

Глава 38

Штаб-квартира карабинеров, Венеция

Окончание пресс-конференции выходит смазанным. Поначалу Том придерживается сценария, но под конец отказывается позировать для фото.

Пресс-атташе прикрывает его: раздает фотографии Моники Видич и копии письменного обращения к обществу с просьбой помочь (подписанного не только майором Карвальо, отцом погибшей – тоже).

Едва пресса покидает зал, Рокко Бальдони отдает Тому его куртку.

– Пора ехать в церковь Спасения. Майор и Валентина уже там. И профессор Монтесано тоже.

– В церковь Спасения? – не понимает Том. – А что? Что случилось? Нашли еще тело?

– Не совсем так. Расскажу по дороге.

Лодка карабинеров дожидается у причала, изрыгая облачка выхлопных газов. Проходя по S-образному Гранд-каналу, под мостом Академия, по пути к последнему выступу района Дорсодуро, она покачивается и носом взрезает белые шапки волн.

Собор уже закрыт и оцеплен карабинерами. Бальдони показывает удостоверение, и охрана пропускает их с Томом к главному входу.

Том и не думал, что в собор Санта-Мария-делла-Салюте, изображенный на открытке, он попадет таким образом.

Машинально Том осеняет себя крестным знамением. Ему непривычно вновь ощущать запах церкви – смесь аромата от горящих свечей и старого камня. У главного алтаря, меж его гигантских колонн стоят, преклонив колени, Карвальо, Валентина и Монтесано. Со стороны можно подумать, будто они молятся. Если бы не перчатки, полиэтиленовые халаты и бахилы, эти трое запросто сошли бы за добрых католиков.

Эхо от шагов Тома разносится под куполом, словно хлопанье крыльев летучей мыши. С каждым шагом, чувствует Том, он приближается к чему-то страшному – страшнее чего в жизни не видел.

Дорогу заступает эксперт с планшетом. Бальдони показывает значок и ему, проводя Тома дальше, к огороженной территории. Теперь, говорит карабинер, следует надеть спецкостюм.

Одеваясь, Том примечает роскошное барочное убранство, спроектированное венецианским архитектором Бальтазаром Лонгеной. Собор еще прекраснее, чем на фотографиях в Интернете. В центре алтаря – икона Девы Марии, которая в любое другое время наверняка излучает ауру чистой духовности, но только не сейчас.

Облачившись в спецкостюм, Том подходит ближе и видит…

В самом центре освященного камня, на переднем возвышении – человеческий орган. Прибит к мрамору гвоздем из закаленной стали. И этот гвоздь ужасен, как любой из тех, что были вогнаны в тело Христа.

Том крестится и шепчет: «In nomine Patris, et Filli, et Spiritus Sancti», [31]31
  Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа (лат.).


[Закрыть]а все вокруг переговариваются по-итальянски; тоже шепотом, хмуро. Подходит Бальдони.

Есть что-то еще. Пол у основания алтаря вымазан красной краской. Нет, это не краска. Кровь.

Валентина первой замечает Тома. Встает и подходит к нему.

– Спасибо, что приехали. – Она видит, что взгляд Тома прикован к органу. – Монтесано считает, что это человеческая печень. Сейчас прибудет Изабелла Ломбарделли, возьмет образец ткани и в лаборатории сверит их с теми, что мы уже имеем.

У казав на красные полосы у алтаря, Том спрашивает:

– Что это?

– Не знаем. Майор Карвальо хотел у вас спросить.

Том подходит к полосам. На душе очень неспокойно.

Наконец майор замечает Тома, встает и приближается к нему.

– Кровь тут не случайно. Ее не пролили, а оставили намеренно.

Тяжело сглотнув, Том пытается сохранить хладнокровие. Знакомое напряжение. Точно так он чувствовал себя, изгоняя бесов, исповедуя смертников. Точно так он чувствовал себя в ту судьбоносную ночь в Лос-Анджелесе.

Все из-за близости зла.

– Похоже на книгу, – натянутым голосом говорит Том и слегка наклоняется, чтобы разглядеть знаки получше. – Будь мы в Лос-Анджелесе, я бы сказал, что это граффити, бандитская метка или вроде того.

В памяти вновь возникает злополучная ночь: удары руками и ногами, которыми он награждает насильников; лицо девушки, которую не успел спасти от позора… Голову будто сдавили в тисках. Острая боль пронзает сердце. Жарко. Голова кружится. Дышать, надо дышать. Вдох, выдох. Еще… Вот так, медленно, не спеша.

Валентина метнулась было к Тому, но Вито удержал ее за руку.

Теперь Том видит: отметины на полу – вовсе не книга. Это прямоугольник. Прямоугольник, разделенный на три идеально равные части. И по ним течет кровавая река из демонических змей.