Текст книги "Заговор по-венециански"

Автор книги: Джон Трейс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 29 страниц)

Глава 69

Приближается полночь. Громко тикают старые часы на стене в кабинете у Вито. Вот они издают странный, затянутый щелчок, как будто останавливаются передохнуть ненадолго, прежде чем окончательно объявить о начале новых суток.

Вито и Валентина сидят за столом для совещаний, а между ними – бутылка бренди из нижнего ящика стола майора. Бокалы мутные, словно майор не мыл их с того дня, когда использовал в последний раз. Он отпивает веккьо и удовлетворенно прислушивается к звуку, с которым жидкость медового цвета проливается в глотку.

– Я ведь и правда поверил, что Нунчио нарыл стоящий материал.

– Он и нарыл, – возражает Валентина. – Мы точно знаем, что Тэль и Анчелотти исчезли, а имя адвоката значится в списках директоров компании, купившей табличку.

– Но там все законно. Он не совершил ничего противоправного. – Вито залпом осушает бокал и крякает. – Вот если б мы сразу заметили пропажу Тэль, когда брали Фабианелли… – Он наливает себе по новой. – А теперь и ее, и адвоката нет. И Том пропал. И эта баба-репортерша, с которой он перепихнулся, исчезла. – Вито резко опускает бокал на стол, расплескав бренди. – У нас тут что, черная дыра разверзлась? Бермудский треугольник образовался? Куда люди деваются?!

Валентина кивает в сторону карты на стене:

– Да уж, исчезают люди. У нас больше сотни островов, и они – наша черная дыра. Пропавших можно вечность искать.

– Вечности у нас нет.

– Да и нашей цели может не быть в пределах Венеции.

– Тина Риччи не покидала пределов страны. Я проверил записи пограничного контроля.

– Мы дали патрулям ориентировку на Тэль и Анчелотти, – добавляет Валентина. – Но записей о том, что они покидали страну под настоящими именами, нет.

– Ты, – вспоминает Вито, – проверяла, есть ли связь между Тэль и Бэйлом?

– Еще бы, – обиженная подобным вопросом, отвечает Валентина. – Явной связи нет. Лично Тэль с Бэйлом не общалась, с его жертвами тоже. Просто они оба из Лос-Анджелеса, а в Лос-Анджелесе живет около тринадцати миллионов человек.

– И Тэль, значит, никак не могла встретиться с Бэйлом?

– Навряд ли. Ей двадцать шесть, Бэйлу – сорок девять. Когда Бэйла арестовали, ему было тридцать – тридцать один, а ей всего восемь. Разница в возрасте слишком большая.

– В тюрьме она его не навещала?

– Я спрашивала. В Сан-Квентин ведут записи посещений, и имени Тэль в них не значится. Я даже в ФБР с этим вопросом обратилась.

Звонит служебный телефон. Встав из-за небольшого столика для совещаний, Вито перемещается за свой, рабочий, и берет трубку. Повернувшись к Валентине, он говорит:

– Из ФБР звонят. Легки как на помине.

– Телепатия, – шутит помощница и делает первый глоток бренди.

Вито внимательно слушает собеседника и почти не говорит. Наконец он просит:

– Momento, я включу громкую связь, чтобы и моя коллега вас слышала.

Щелкнув кнопкой, он кладет трубку на рычаг.

Из динамика раздается голос особого надзирающего агента Стива Лернера:

– Ларс Бэйл оказался плодовитым художником. Мы поинтересовались, что стало с его работами, и выяснили: он передал их в благотворительный фонд. Выручка с продажи картин пойдет на оплату апелляций смертников. Самое любопытное – картины продаются.

– Как именно? – спрашивает Вито.

– Компьютер рядом?

– Да.

– Тогда загляните на сайт www.deathrowtalents.com.

Вито кивает Валентине, и та быстро садится за клавиатуру. Вбивает нужный адрес в окошко браузера… И у нее аж глаза загораются.

– Нашли? – спрашивает Лернер.

– Si, – говорит Вито, глянув на монитор через плечо Валентины.

– Теперь забейте имя Ларса Бэйла в строку поиска. Увидите его собственную виртуальную галерею.

Вито с Валентиной заходят на страничку Бэйла и с удивлением видят его фото по грудь в окружении десятков работ.

– Поразительно, – говорит Лернер. – Добро пожаловать в Америку. У нас даже серийные убийцы имеют право на самовыражение и признание.

Изумлению Вито нет предела.

– Да у него их тут сотни. В прямом смысле сотни.

– Прокрутите страничку вниз и выберите любую работу двойным щелчком мышки, – предлагает Лернер. – Можно просмотреть картину в натуральном размере, увеличить любую ее часть по желанию. В сети их разглядывать даже лучше, чем в жизни.

Работая мышкой, Валентина спрашивает:

– Так значит, Бэйл рисует картину со скрытым смыслом, передает ее в фонд, а там работу без задней мысли вывешивают в онлайн-галерее? И последователи Бэйла могут спокойно прочесть его инструкции?

– В яблочко, – отвечает Лернер. – Надо лишь знать, как расшифровывается послание.

– Так тут еще не все? – Вито не может оторвать взгляд от низа странички. – Последняя картина была вывешена шесть дней назад. – Он дважды щелкает по изображению мышкой. – Вы ее видели?

– Ну конечно, – говорит Лернер. – Вам она ничего не напоминает?

Capitolo LX

Остров Лазаретто, Венеция

1778 год

Ритуал пошел прахом, и Гатуссо больше не боится нарушить священные границы прямоугольника. Он бросается вслед за Таниной.

Томмазо едва успевает перехватить его.

Оба падают на землю. Факел вываливается из рук, и Томмазо остается совсем безоружным.

Аколиты налетают на него, словно голодные псы. Страшные удары сыплются на голову, на лицо. Костяшки вражеских кулаков сдирают кожу со скул.

И все же Томмазо крепко держит Гатуссо за ноги. Драться он, может, и не умеет, но коли вцепился в кого-то, не выпустит ни за что.

Пинок по руке. Нервы вспыхивают болью, однако хватку Томмазо не теряет. С каждой секундой, что он удерживает Гатуссо, Танина еще на шаг удаляется от опасности.

По запястью ударяют чем-то деревянным, кажется дубиной, и Томмазо больше не чует руки. Пальцы сами собой разжимаются.

Гатуссо моментально встает на ноги.

Но Томмазо прыгает на него и валит, ухватив за поясницу. Первосвященник начинает лягаться.

Еще удар дубинкой.

На этот раз прямо по темени.

Череп расколот.

Глаза и виски взрываются болью, накатывает темнота. Падая лицом в смердящую землю, Томмазо молится, чтобы Танине удалось бежать.

Следующего удара он не чувствует. Не чувствует и остальных. Он уже мертв.

Аколиты помогают Гатуссо подняться, и жрец взглядом ищет Лидию. Пламя пожрало ее, оставив обугленные кости.

Обернувшись к послушникам, Гатуссо командует:

– Найдите девчонку. Разбейтесь на группы и ищите. Вы двое – там, вы двое – вдоль берега. Остальные – за мной.

А далеко впереди Танина бежит. Потерялась и не знает, куда двигаться, но бежит. Бежит так быстро, как никогда в жизни не бегала.

Невидимые кусты ежевики цепляются за ноги. Танина вдруг спотыкается и, задев низко нависшую ветку, роняет одну табличку.

Артефакт пропал. Исчез в густой траве.

Танина останавливается.

Начинает искать. Найти табличку кажется девушке важнее, даже чем спастись самой. Пальцы на что-то натыкаются. Ветки. Танина отбрасывает их в сторону. Нет, это кости! Человеческие кости.

Табличка упала в неглубокую могилу – одну из десятков на острове, где сложены немые останки жертв чумы.

За спиной раздается шелест. Погоня близка. А табличка с мордой демона где-то в могиле. Глубоко вздохнув, Танина погружает обе руки в кучу костей и праха. Ищет она не табличку, а место, где бы укрыться.

Хрустят ветки под ногами преследователей, слышны крики. Мелькает меж голых ветвей пламя факелов. Голоса приближаются.

Танина смирно лежит в изножье могилы, накрытая гниющим покрывалом из черепов, ребер и костей ног.

Вот голоса раздаются над ямой. Танина замирает, будто и сама умерла.

По ней ползают черви и личинки, разбуженные внезапным вторжением и запахом свежей плоти. Они на шее, у век, терпеливо пробираются к сочной мякоти глаз и в теплые отверстия на лице.

И все равно Танина сохраняет недвижность.

Волосы кишат мелкими тварями, и кожа невыносимо зудит. Танина едва сдерживает панику, когда приходится сплевывать паразитов. Но она терпит. Терпит в молчании, которым возгордилась бы мать. Терпит до самого утра.

И только на рассвете Танина впервые смеет пошевелиться.

Она напрягает слух, пытаясь расслышать чужие шаги, голоса. Вокруг все тихо.

Погоня отозвана.

Танина садится прямо, раскидав выбеленные кости, и тут же остервенело принимается вычесывать руками из волос паразитов.

Сердце бьется так сильно, будто вот-вот лопнет.

Завидев впереди воду, Танина едва не срывается с места в лагуну, чтобы смыть с себя насекомых. Вместо этого она погружает руки под кости и ищет табличку.

Лишь на самом дне, под грудой скелетов находится пропажа.

Пот градом стекает по всему телу, и кожа зудит от укусов. И все же Танина довольна – «Врата судьбы» у нее. Остается выполнить завет матери, сохранить их отдельно друг от друга, не дать никогда соединиться.

Быть посему.

Сначала Танина бежит с этого острова, а после спрячет таблички где-нибудь, где их никто не найдет. Где-нибудь подальше отсюда.

Девушка оглядывается, но лодки нигде не видит. Рискнуть и отправиться на поиски нельзя. Нельзя и оставаться в Венеции. Собрав гнилые доски возле могилы, Танина находит еще деревяшки у берега.

Затем она быстро входит в воду и ныряет в нее с головой. Вынырнув, отряхивается, счастливая, что хоть ненадолго получилось избавиться от нестерпимого зуда. Танина отрывает от мокрого платья полосы ткани и с их помощью связывает доски в хрупкий плотик. Крепит таблички к доске покрупнее.

Осторожно снова входит в воду. Плот вроде не тонет, держится.

Коротко помолившись – частью за мать, но больше за брата, которого не знала и который отдал жизнь за сестру. – Танина делает глубокий вдох и отталкивается от берега.

Если повезет достичь материка, Танина отправится на юг.

Скорее всего, в Рим, где можно неузнанной начать новую жизнь.

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

Глава 70

Штаб-квартира карабинеров, Венеция

Последняя картина Ларса Бэйла оказалась самой сложной и дающей больше всего пищи для размышлений.

С восходом солнца Вито сдается, перестает гадать над ее значением и требует найти эксперта по живописи.

Приводят сорокадвухлетнюю Глорию Кучи, бывшего декана факультета искусств из Университа-Фоскари, а ныне владелицу серии известных галерей Кучи.

– Картина и правда очень сложна, – говорит Глория Кучи, обходя кругом выложенную на стеклянном столике распечатку А4 высокого разрешения. – Как по мне, она ужасна и воплощает в себе мировую грязь. В то же время в своем уродстве она действительно прекрасна. Видна рука гения сродни Пикассо или Пикабии. – Она пальцем постукивает по распечатке. – Вот эти тяжелые кубы символизируют силу. В них изображены мужчины, мачо, поднимающие грузы. Возможно, титаны промышленности, финансов и коммерции, строящие город. – Взяв картину за уголок, эксперт улыбается. – А эта угловатая камея поразительна. Похожа на водопад. Изливает он, правда, не воду, но кровь в Гранд-канал. Как вызывающе!

Глория Кучи отходит от стола, собирается с мыслями и, очистив разум от предрассудков, снова погружается в работу.

– Приглядевшись, я вижу, что автор заимствовал элементы стилей у нескольких предшественников. Есть следы влияния Дали – во множественных зеркальных образах и намеках на дикий сюрреализм; Пикабии – в лицах, которые кружатся, словно демоны в тумане.

Она склоняется над картиной, словно длинношеяя птица, готовая склюнуть зерно.

– Однако сильнее всех повлиял Джованни Канал. – Тут эксперт позволяет себе хитроватую улыбку. – Он более известен под псевдонимом Каналетто. Его отец также был художником, отсюда и мононим «Каналетто», то есть «маленький канал». Если обойти картину с другой стороны, то детали предстанут перед нами в более ярком свете.

Валентина и Вито следуют за экспертом, удивляясь: нет бы повернуть саму картину!

– Взгляните на смелые образы, на задний план. Первый опыт Каналетто в живописи состоялся в тысяча семьсот тридцатом году, когда он создал «Гранд-канал и церковь Спасения». Самую, наверное, узнаваемую из своих работ. Очень часто выпускают ее репродукции на открытках.

Глория Кучи наклоняется, приглядываясь к картине, словно землемер – к отвесу.

– Отлично, – говорит она. – В самом деле, просто отлично. – Проводит пальцами по картине. – Вот здесь, посмотрите, устье канала, в нем на переднем плане гондолы. Если внимательно приглядеться, то можно заметить: лодки составлены из почерневших трупов. Несомненно, это аллюзия на эпидемию чумы. Далее идут прибрежные дома – справа – и церковь Спасения слева. Она похожа на бледную грудь умирающей матери Венеции.

Речи эксперта Вито не нравятся. Как можно о подобных вещах говорить столь радостно и подробно!

– А тут? – спрашивает он. – Что значат кубы и прямоугольники поверх всего?

– Насилие, – кивает Глория. – Страсть. Агрессия. Вот их значение. Некий взрыв, выплеск напряжения и гнева. Картина прямо-таки излучает силу.

Валентина припоминает часть из долгой лекции, прочитанной агентом ФБР.

– Не могут ли геометрические фигуры иметь нечто общее с да Винчи и… – колеблется она, боясь показаться глупой, – с золотыми сечениями, золотыми прямоугольниками?..

Впечатленная, Глория запрокидывает голову назад, а после вновь смотрит на картину. Проводит пальцами по распечатке, но так быстро, что за рукой уследить практически невозможно.

– Вы абсолютно правы. Умно, умно. – Хватает Валентину за руку и действует ею, словно указкой. – Смотрите!

Глория медленно проводит пальцем Валентины по очертаниям мужского профиля.

– Это же знаменитая черно-белая иллюстрация да Винчи к «Божественным пропорциям», в которых он использовал золотые прямоугольники, чтобы показать строение лица. Ученые потом еще предположили, якобы чарующая сила «Моны Лизы» тоже заключена в правиле золотого сечения.

Глория смотрит на озадаченных детективов, надеясь, что сказанное пойдет впрок.

– Конечно, и Дали постоянно пользовался золотым сечением. Особенно при создании «Тайной вечери». Если приглядеться, то влияние «Вечери» заметно и здесь.

И снова Валентина и Вито пытаются увидеть в распечатке то, о чем рассуждает Глория. Тогда эксперт ведет пальцем Валентины в нужную точку.

– Вот тут, в самой середине, видны протянутые руки и открытая грудь человека, парящие на фоне каналеттовского небосвода. Человек словно поднимается в рай, эта богоподобная фигура – из «Тайной вечери». – Глория поводит пальцем Валентины вправо и влево. – Тут и тут изогнутые пентаграммы. Они тоже заимствованы из заднего фона «Вечери».

Внезапно Глория замечает нечто новое. Ее лицо озаряется, будто у ребенка, нашедшего последний – самый главный – рождественский подарок под елкой.

– О, вот это гений. Воистину умно и страшно грубо. – Она поворачивается к Вито. – Ваш художник всю картину разделил по правилу золотого сечения. На распечатке это не так хорошо заметно, однако в подлиннике разметка наверняка бросается в глаза моментально и действует как не особенно утонченное заявление: дескать, вся картина есть золотой прямоугольник.

Улыбаясь Валентине, она все еще сжимает руку девушки-лейтенанта с нездоровой страстью.

– Та-ак, продолжим… – Глория низко наклоняется над картиной, чуть не клюет бумагу носом. – Да. Да! Вот оно. – Медленно проводит пальцем Валентины по бумаге. – Картина поделена точно по правилу золотого сечения. Автор создал три самостоятельные части, которые вместе образуют единое полотно. – На сей раз Глория таки поворачивает картину свободной рукой. – Как необычно. Воистину необычно. Первая часть заключает в себе множественные символы, классический лик рогатого демона. Его считаем оплотом темной стороны автора. Вторая часть показывает некоего волшебника, хотя я не уверена, а третья – семейную сцену: любовники, уединенные в мире, с ребенком. – Глория смотрит Валентине прямо в глаза. – Автор указывает на то плохое и доброе, что есть во всех нас, на свет и тьму, правящие нами. Возможно, даже на угрозу семейным ценностям нашего времени.

Не успевают Вито с Валентиной раскрыть рты, как Глория поворачивает картину другой стороной.

– A-а, так и думала, он писал в нескольких направлениях. Экономно и довольно престижно. Взгляните, тут еще символы.

Валентине наконец удается высвободить руку, и она наклоняется, пытаясь разглядеть некую хитрую деталь.

– Вот это уже странно. Очень странно. Автор зачем-то пометил каждую часть римскими цифрами. – Глория смотрит на карабинеров, ища поддержки и вдохновения, но офицеры молчат. – Глядите, первая часть отмечена цифрами XXIV и VII. Вторая – XVI и XI. И наконец, третья – V и VII.

– Что значат цифры? – спрашивает Вито. – Они имеют какое-то художественное значение?

– Нет, – медленно качает головой Глория, – никакого. По крайней мере, мне таковое неизвестно. Возможно, это обыкновенная самоирония. Многие художники прятали в своих картинах шутки, что придавало полотнам некую таинственность. – Она смотрит на офицеров и видит: материал не для них. Затем проверяет время по наручным часам и говорит: – Простите, мне пора. Надеюсь, критика окажется вам полезной. – Задержав взгляд на Валентине, Глория добавляет: – Звоните, если нужна будет помощь. Или если захочется пойти куда-нибудь выпить, посетить галерею…

Желая спасти подчиненную от неловкости, Вито говорит:

– Ваша помощь просто неоценима. Мы вам очень признательны. Спасибо, что нашли время и просветили. Molte grazie.

Он провожает Глорию до двери, оставив Валентину наедине с работой Бэйла.

Глаз у Валентины, конечно, не тот, что у Глории, но и она видит: полотно – скорее абстрактная доска сообщений, нежели произведение искусства.

– Ну и что тебе говорят цифры? – спрашивает Вито, вернувшись.

– Это не просто цифры, – говорит Валентина, очень близко приглядываясь к числовым последовательностям. – Это некий код.

– Я и сам уже догадался, – устало отвечает Вито. – Но что он значит и для кого оставлен?

– Тут я пас. Отправлю отсканированную копию криптоаналитикам в Рим. – Она выпрямляется и отходит от стола. – Если повезет, к концу века расшифруем.

Глава 71

Тюрьма Сан-Квентин, Калифорния

Сквозь плотное стекло он смотрит, как один охранник сменяет другого. Оба сравнивают время на наручных часах, потом синхронно поворачивают головы в сторону камеры. Вот же дебилы. Неиндивидуальные, будто клоны.

Ровно полночь.

Прошла первая секунда новых суток. Шестого дня шестого месяца. Дня казни. Последнего на земле.

У обычного заключенного случилось бы недержание.

Но не у Бэйла.

Мочевой пузырь Ларса Бэйла спокоен. Сам заключенный являет собой картину идеального здоровья. Стоит в серых трусах посреди камеры, омываемый чистым светом луны оттенка горчичного газа.

Бэйл усмехается, глядя, как, сдав пост, охранник уходит домой. Там его ждет толстуха жена – читает, сидя на кровати, а он сейчас вернется и начнет жаловаться на серость трудовых будней. Под конец упомянет – как бы между делом, – якобы сторожил Ларса Бэйла в ночь перед казнью. Затем станет рассказывать эту историю еще и еще: в кафешках, на скучных семейных сборах и в загородных барах, каждый раз добавляя красок.

Вытянув перед собой руки, Бэйл ощущает, как внутри его бурлит энергия.

Время почти пришло.

Он видит и чувствует, как окружает его защитная аура. Сначала она фиолетовая, затем становится белой и наконец – золотой. Это цвета его божественного разума. Цвета пути к бессмертию и месту подле Отца.

Снаружи, ясно дело, тюремщики уже подсуетились.

Развесили где надо знаки «Ограниченный доступ». Приготовили ключи от камеры смерти.

Росписи в журналах проставлены.

Как же они любят бюрократию!

Скоро члены экзекуционной группы вылезут из своих домов, не выспавшиеся после ночи в семейном кругу. Сядут в дешевые старые автомобили и поедут на работу, слушая радио и высунув левый локоть в открытое окно. Размышляя о том, как им предстоит отнять жизнь у человека и как потом с этим жить. Кто-то смиряется легче, кто-то тяжелее. Наконец они мрачные, с каменными лицами рассядутся в комнате для сборов, заслушают краткое выступление начальника тюрьмы и его заместителя, а после принесут торжественную клятву, будто примерные скауты. И отправятся исполнять свою конституционную обязанность – убивать Бэйла.

Кому-то такая работа нравится. Кого-то мучают угрызения совести и сомнения.

Но Бэйл позаботится, чтобы ни те ни другие этого дня не забыли.

Бедные души даже не подозревают, во что ввязались. Какое историческое событие ждет их.

Глава 72

Штаб-квартира карабинеров, Венеция

В римском отделе криптоанализа кто-то болеет, кто-то на выходных, а кто-то отлучился по семейным обстоятельствам, и ждать расшифровки пришлось до утра.

Наконец Валентина заходит в кабинет Вито. У нее на лице улыбка шириной с купол собора Сан-Марко.

– Все так просто, – говорит лейтенант. – По-идиотски просто!

Она кладет на стол Вито бумагу и говорит:

– Зашифровано было слово «Венеция».

– Венеция? – переспрашивает Вито, уставившись на ряд чисел.

XXIV–VII–XVI–XIV–VII.

– Ну и где тут «Венеция»?!

– Смотрите! – возбужденно говорит Валентина. – XXIV – это латинская «V», VII – «Е», XVI – «N», XI – «I», V – «С» и наконец VII – «Е». Выходит английское «Venice», наша Венеция.

Валентина чуть не смеется.

– О, ну прямо восхитительно просто, – передразнивает ее Вито. – Что же я сам не догадался?

– Ну ладно, ладно, не прямо так просто, – соглашается Валентина. – Не для нас, во всяком случае. А вот в Риме животики надорвали.

– Я их убил? Какая жалость!

– Ха-ха, смешно. Похоже, это грубое подражание шифру Цезаря.

– Цезаря?

– Да, его придумал сам старик Юлий. Писал таким образом тайные послания своим командирам: буквы заменялись другими буквами или же цифрами. «А», например, могла быть заменена «С». Код с циклическим сдвигом на две позиции.

Вито пробегается пальцами по числам и расшифровке.

– Но здесь-то не буквы, здесь числа.

– Знаю, – говорит Валентина. – Бэйл привнес кое-что от себя. Представил каждую букву под ее собственным порядковым номером в алфавите и закодировал по классической схеме Цезаря с двойным смещением. То есть «А» здесь не «1», а «3». Под конец Бэйл перевел арабские цифры в римские.

Теперь Вито видит, насколько все действительно просто.

– Получается, и «Е» здесь не «5», а «5» плюс «2», то есть в римских цифрах «VII»?

– Точно.

В дверь стучатся, и Вито с Валентиной оборачиваются.

Входит Нунчио ди Альберто, улыбаясь так же широко, как до этого улыбалась Валентина.

– Марио Фабианелли, похоже, говорит правду. Он и впрямь ничего не знает о компании на Каймановых островах и о покупке артефакта.

– Как? – спрашивает Валентина.

– Ну, подпись на документах поддельная. Нарисована хорошо, но не очень. Наши эксперты сравнили ее с подписями на документах, найденных у миллиардера в доме, и вот результат: образцы не совпадают.

– Не совпадают? Точно?!

– Абсолютно. Еще кое-что. Марио Фабианелли о компании не знает, зато о ней прекрасно известно его личному секретарю. – Нунчио гордо показывает принесенные распечатки. – Копия страховки, которую Тэль получила на артефакт – ни много ни мало на два миллиона долларов. Страховое обеспечение на все предметы из коллекции Фабианелли Тэль всегда подписывала сама. Странно было бы, если бы за нее эти документы подписал кто-то иной.

– Bene. Это настоящий прорыв, но мы все еще не знаем, где сама Тэль, адвокат Анчелотти и Том. – Вито с надеждой смотрит на Нунчио.

– Нового ничего. Рокко и Франческа связывались с полицией – никаких изменений.

– Том не мог взять и пропасть без следа, – возражает Валентина.

– Еще как мог, – говорит Вито. – Если его убили.