Текст книги "Заговор по-венециански"

Автор книги: Джон Трейс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 29 страниц)

Глава 46

Штаб-квартира карабинеров, Венеция

Кабинет завален коробками с пиццей и банками с пивом. Команда собралась у Карвальо на инструктаж. Атмосфера напряжена, и воздух буквально трещит, словно оголенный провод.

Все хотят первого слова.

Всех распирает, у всех теории и сомнения.

Валентина веером выкладывает на стол фотографии интерьера лодочного сарая.

– Взгляните на лодки. Вот это – «Чеерс»: корпус из углеродных волокон, на солнечных батареях, скорость до тридцати узлов.

Нахмурившись, Вито подводит к сути:

– И ты упомянула ее, потому что…

– Она согласуется с образом миллиардера. Для богача вполне нормально иметь лодку на солнечных батареях. – Валентина выкладывает еще несколько снимков. – Нормально иметь и такую моторную лодку, и такие рыбацкие лодочки, и даже спортивные лодки, больше похожие на НЛО. Но вот это… – Она роняет на стол снимок блестящей черной гондолы. – Вот это с образом миллиардера не вяжется.

– Почему? – Рокко Бальдони разворачивает снимок к себе. – Много кто из богатых венецианцев выкупает гондолы, ремонтирует и выставляет напоказ. Некоторые в гондолах клумбы для цветов устраивают.

– Бред собачий, – отрезает Валентина. – Марио – это тебе не хиппи, не дитя цветов.

– Э-э, вообще-то, – возражает Вито, – Марио именно что хиппи. Он под коммуну весь остров отвел.

Валентина раздраженно хлопает в ладоши.

– Но цветов-то в гондоле не высадил, – полным сарказма голосом говорит она. – У Марио гондола на плаву. Хоть сейчас в каналы.

– И ты думаешь – что? – продолжает придираться Вито. – Марио незамеченным вышел на своей гондоле в лагуну и заминировал лодку Антонио? А до того похитил на ней туристов, привез к себе на Остров фантазий, где и расчленил? – Он по-отечески смотрит на подчиненную и, устало вздохнув, произносит: – Твоя версия притянута за уши. Вспомни: Антонио на остров послали искать наркотики. И если в гондоле что и отыщется, так это следы тех самых наркотиков.

Вмешивается Рокко:

– Если учесть, сколько туристов приезжает в Венецию, то следы иностранцев отыскать немудрено.

– Идиот! – срывается на нем Валентина. – Марио не возит на своей гондоле туристов! Лодка – в частном пользовании.

– Хватит! – командует Вито. Он по глазам собравшихся видит: все устали. Как только в кабинете воцаряется покой, Вито начинает растирать пальцами виски. Он думает о жене, ее болезни и страхе остаться совсем одной. – На сегодня все. И позаботьтесь о том, чтобы в лабораторию отправились все нужные материалы. Потом идите и проспитесь немного.

Валентина как будто не слышит его, как будто не видит, что Вито спрятал ручку в карман и уже оглядывается в поисках ключей.

– А как же мониторы наблюдения? – Лейтенант выкладывает перед начальником еще снимки. – Мониторы, да еще внутри сарая! Почему они не на главном пульте? Эти экраны подключены к такой системе наблюдения, которую и Джек Бауэр [39]39
  Шеф элитного подразделения ЦРУ, герой фильма «24 часа».


[Закрыть]с его отделом антитеррора позволить себе не смогут.

– Побойся Бога, Валентина! Марио – миллиардер! – срывается Вито и сразу об этом жалеет. Более спокойным тоном он добавляет: – Он боится похищения. Будь я на его месте, я б и в туалет с тремя охранниками выходил. Все, ступай домой.

У самой двери Вито оборачивается. Слишком уж грубо он обошелся с Валентиной.

– В деле обнаружилось косвенных доказательств и намеков больше, чем я ожидал, но именно намеков. Малость наркотиков в постелях у хиппи… Гашиш, экстази, амилнитрит, спиды. В тюрьму за такое не посадишь, хотя остается повод наведаться на остров при нужде еще раз. Гондола – это, конечно, интересно, но при условии, что судмедэксперты обнаружат следы, ведущие к жертвам. Пока таких следов нет.

Вито смотрит на команду и понимает: просто так уйти не получится. Людям есть что сказать, и сообщить о догадках они должны прямо сейчас. Да, придется Марии подождать.

– Ладно, народ, даю вам еще десять минут, – говорит Вито, возвращаясь за стол. – Том, вы о сатанистах вроде бы говорили? Что нашли в доме?

Собираясь с мыслями, Том щелкает суставами пальцев. Сколько раз церковный домовладелец выговаривал ему за эту привычку!

– Мера Тэль – разрисованная девица, якобы личный секретарь Марио – говорит, будто в доме у них сатанисты практиковали свои обряды. Я ей верю, потому что комната, куда я вошел, явно использовалась для черной мессы.

– Как это можно доказать? – перебивает его Вито.

– Она так сказала.

– Слова Тэль ровным счетом ничего не значат. Как вы сами это докажете?

– Плинтуса в той комнате залиты черным воском.

Вито смеется.

– Да ну, бросьте, Том! Присутствие антихриста одними фестонами черного воска не докажешь. Тысячи людей покупают крашеные свечи, и черные в том числе. Нам требуется научно обоснованное, черт его задери, доказательство.

– Наука не может объяснить все, – резко отвечает Том.

– Что, правда? – переспрашивает Вито, и на этот раз в его голосе звучит неподдельная усталость. – Полагаю, ставить надо на религию?

Вито поднимает трубку телефона.

– Вот бы вызвать к аппарату Бога. Того доброго старичка, который вообще не должен был допустить преступлений. Того, который не вмешался, когда убивали Монику и Антонио. Того, который заставляет меня сидеть здесь с вами, пока моя жена-калека сходит с ума, гадая, где я!

Вито сам не верит, что произнес эти слова. Особенно последнее предложение. Должно быть, усталость и стресс давят чересчур сильно. Вито опускает голову на руки и принимается массировать виски. И он прекрасно слышит тишину, вызванную его собственной речью.

Первым заговаривает Том:

– Майор, я отлично понимаю, почему вы гневаетесь, почему желаете видеть факты. И еще понимаю, почему так обращаетесь к Богу. Однако пусть наши факты и не обоснованы научно, они тем не менее точны, как результат ДНК-теста. Во-первых, – загибает он пальцы, – тело Моники Видич пронзили ножом шестьсот шестьдесят шесть раз. Число знаковое и понятное. Во-вторых, ее тело убийца перевозил по каналу на гондоле; и кто бы обратил на нее внимание среди сотен других гондол? В-третьих, сатанисты осквернили церковь Спасения, а Мера Тэль признала, что в коммуне присутствуют дьяволопоклонники.

– Совпадения, – парирует изможденный Вито.

– Для начала неплохо бы отыскать и допросить сатанистов, – предлагает Рокко.

– Неплохо бы, – говорит Вито. – Но не раньше, чем будут результаты экспертизы. – Он обращается к Тому: – Заканчивайте доклад.

Том смотрит на Валентину. Хоть бы не расстроить ее тем, что сейчас будет сказано.

– И наконец, Антонио Паваротти погиб, расследуя дело о наркоторговле на острове Марио. Почему? Должно быть, близко подошел к тому, что творится в особняке, а там – как мы знаем – хозяйничают сатанисты.

Вито смотрит в пустоту перед собой (в манере Джорджа Буша, как любит сам говорить). С виду напоминает невежественного болвана, однако в уме переваривает поступившую информацию, пытаясь выделить суть.

– У меня друг в библиотеке Ватикана сейчас ищет информацию касательно этрусских…

– Не надо! – поднимает ладонь Вито. – Никаких этрусков. Хотя бы сегодня.

Том сдается. Понятно, что Вито крайне устал.

Поездив взад-вперед на кресле, майор говорит:

– Сегодня остров Марио под наблюдением. Работают камеры дальнего и ближнего обзора. Стоит кому-нибудь на острове хотя бы сплюнуть в лагуну, мы человека берем на заметку, а плевок – на анализ. Завтра трясем с экспертов отчеты по всем направлениям. – Он обращается к Рокко, Валентине и Тому: – Затем снова собираемся здесь и слушаем рассказ об этрусках. Вы, Том, сможете удовлетворить свое любопытство, отыскав сатанистов и выяснив: может, это коммерсанты, которые просто устроили себе костюмированный праздник, или же настоящие дьяволопоклонники. Пока же – всем спать.

Capitolo XLV

Гетто-Нуово, Венеция 1777 год

В глазах Эрманно блестит отраженное пламя свечей, пока он разглаживает эскиз на столе, за которым трудились еще деды и прадеды.

– Монах, говоришь? Простой монах отдал тебе этот рисунок?

Эфран снимает новенький зеленый камзол, богато расшитый золотыми завитками, и вешает его на спинку стула, который старше самого Эфрана.

– Монах из ордена бенедиктинцев. В черной робе и с выражением чистейшей невинности на лице. Он с острова Сан-Джорджио.

Друг Эфрана проводит пальцами по рисунку, словно так надеясь раскрыть его тайну.

– Эта вещь восхитительна. Думаешь, она – собственность монаха? Или он украл ее и желает продать?

Эфран пожимает костлявыми плечами.

– Монах говорит, вещица принадлежит ему, но кто знает. Важно одно: она, должно быть, стоит немало и есть шанс завладеть ею.

С листа бумаги на столе на друзей смотрит искаженное болью лицо нетсвиса, посаженного на кол.

– А надо ли нам владеть этой вещью? – спрашивает Эрманно. – Бывает, на греческие или египетские сокровища наложено проклятие. Их порой выносят из гробниц, и принадлежат такие вещи мертвым в посмертии. Укради одну подобную вещицу, и тебе на хвост сядет армия демонов или духов.

– Я верю в дух изысканного вина. Что до жизни после смерти, то многие из нас и на земле-то толком не живут.

Эфран продолжает рассуждать, однако Эрманно уже не слушает его. Он углубился в изучение надписей.

– Этрусский. Письмена на табличке, похоже, на этрусском.

– Доримская эпоха?

– Да. Табличку отлили задолго до римской эпохи. Веков за восемь, если не девять до рождения Христа. Правда, надписи не так стары. Они моложе самого артефакта.

Эфран потирает ладони.

– Очень познавательно. Но что важнее – сколько стоит табличка?

– Невежда! Как могу я оценить предмет, не держа его в руках? Значит, она целиком отлита из серебра?

Эфран напрягает память, пытаясь припомнить.

– Точно не скажу. Монах говорил только, что вещица из серебра. – Эфран показывает на ладони. – Вот такой длины и такой ширины.

– Этруски добывали серебро. В Италии золотых шахт нет, хотя со временем языческим богам стали подносить дары из золота.

Эфран утомлен. Он хочет лишь знать, сколько стоит вещица и как убедить монаха с нею расстаться. Юноша чинно снимает со спинки стула камзол и одевается.

– Оставляю тебе решать эту загадку. Скажешь, когда найдешь ответ, а заодно – выяснишь цену.

Эрманно ухода приятеля даже не замечает. Он склонился над эскизом и вскоре обкладывается всеми наличными книгами по древним искусствам и предметам религий.

Приходят и уходят домашние, обтекая Эрманно, словно морские волны – скалу. Они обедают и ужинают, а после идут спать, озадаченные новым увлечением юноши.

А он постепенно, из каждой книги по крупице собирает сведения о серебряной табличке. И наконец выходит на след.

В том, что табличка этрусская, сомнений больше не остается. Эрманно отыскал предложенный знатоками алфавит, однако надписи прочесть не может. Глаза болят и слипаются, когда Эрманно наконец понимает: историки и языковеды просто уводят его в разные стороны, поскольку каждый предлагает свою версию, откуда пошла этрусская письменность. Доминиканский монах Аннио да Витербо говорит, будто этрусский имеет общие корни с ивритом; еще кто-то – мол, с греческим; прочие – якобы он из Лидии, что на Востоке.

В глазах уже двоится, а Эрманно так ничего и не выведал.

Отложив злополучный эскиз в сторонку, Эрманно принимается искать рисунки, схожие с тем, что предложил монах. Совсем немного времени проходит, и Эрманно убеждается в своей правоте: на эскизе действительно авгур – провидец, жрец, гаруспик или же нетсвис.

К тому времени, как первые лучики восходящего солнца пробиваются в замызганное оконное стекло дома Бухбиндеров, глаза у Эрманно красны, как свежее мясо. Шея болит. Сейчас бы лечь, растянуться на кровати и как следует отоспаться.

Изможденный, Эрманно перелистывает страницы последних томов.

И вот находит, что искал.

В пыльной книге со сломанным переплетом, в которой изложены легенды и мифы, есть история об атмантских табличках. История ослепшего авгура Тевкра и его жены, скульпторши Тетии.

Глава 47

Отель «Ротолетти», Венеция

Два часа ночи.

Стук в дверь вырывает Тома из глубокого сна.

Том вылезает из постели. Сердце бешено колотится от внезапного и столь грубого пробуждения.

– Кто там?

Не отвечают. Только снова колотят в дверь.

Том настораживается. Он окончательно проснулся. Жизнь в Комптоне научила достойно принимать такие вот неожиданности. Подкравшись к двери, Том резко открывает ее.

В комнату буквально падает Валентина Морасси. Том едва успевает ее подхватить.

От девушки-лейтенанта несет перегаром. Кажется, напилась белого вина. На голове у нее кавардак, а макияж размазался: вокруг глаз пятна, словно у панды.

– Ну-ну, – приговаривает Том, возвращая Валентине вертикальное положение и закрывая дверь. – Аккуратнее.

Пробормотав что-то невнятное, Валентина неверной походкой идет к кровати Тома.

Он следит за девушкой, боясь, как бы та не упала. Потом спохватывается: на нем же только трусы, из тех, что подарила Тина. Быстренько усадив Валентину на край кровати, Том говорит:

– Простите. – Хватает со спинки стула штаны, влезает в них и спрашивает: – Вы как?

Уставившись себе в колени, Валентина слабенько улыбается.

Понятно… Том находит бокал и, наполнив его водой, бережно отдает Валентине:

– Вот, выпейте. Поможет.

Отхлебнув глоток, девушка извиняется:

– Простите… Простите, что разбудила. Не могу одна сегодня.

Видя смущение и беспокойство Валентины, Том даже забывает, что она пьяна.

Садится на кровать рядом и подносит стакан ей к губам.

– Не волнуйтесь вы так. И пейте, пейте. Кофе нет, а трезветь надо.

Оттолкнув руку Тома, Валентина смотрит на него жалостливым взглядом.

– Не хочу я трезветь, – говорит она. – Я с ума схожу, Том. Больно так, будто я вот-вот рассыплюсь на миллионы кусочков.

Забрав у Валентины стакан, Том отставляет его на пол и обнимает девушку за плечи.

Она утыкается лицом в его голое плечо. Обняв Валентину второй рукой, Том крепко притягивает ее к себе.

Начинается все с крохотного вздоха, похожего на первое дыхание новорожденного ветра, и выплескивается в череду неуправляемых всхлипов. Валентина крепко прижимается к Тому и рыдает так сильно, что вскоре от спазмов начинают болеть мускулы.

Дождавшись, когда Валентина выплачется, Том укладывает ее у себя на кровати, а сам идет прогуляться.

Небо чернильного цвета, и немногие звезды похожи на рассыпанные по черному бархату алмазы. Мрачноватая пустота улиц и тишина делают Венецию заброшенным кинопавильоном. Ноги сами выводят Тома к берегу, хотя он этого не замечает. Думает о Валентине – о ее горе, о том, как она учится принимать потери, и об опасностях, поджидающих лейтенанта на стезе борьбы со злом и смертью. Вспоминает Том и о Тине, о ее предательстве, о том – если честно, – как он скучает по ней. Как разум сыграл с ним злую шутку, заставив увидеть Тину на острове Марио.

А еще Том думает о другой женщине.

О Мере Тэль, отвязном личном секретаре миллиардера.

К тому времени как он возвращается в номер, Валентина уже спит. Том накрывает ее одеялом, берет сотовый и снова выходит из номера.

У балаболки Меры Тэль имеется татуировка в виде слезинки в уголке левого глаза. Точно такую Том видел больше десяти лет назад у одного смертника в тюрьме Сан-Квентин.

Два месяца проработал Том в этом узилище. Выслушивал исповеди заблудших душ, увязших в лимбе апелляционных процессов и ожидающих отмены казни до самого момента, когда цианистый калий потечет по их жилам.

Татуировка-слезинка была у одного молодого смертника. Жестокого, но необыкновенно харизматичного.

Звали его Ларс Бэйл.

Очень талантливый и полный страсти художник. Однажды за нарушение какого-то мелкого тюремного правила охрана перевернула его камеру и конфисковала все работы и художественные принадлежности. Бэйл отомстил: собственными фекалиями написал на стене камеры портрет начальника тюрьмы.

Всего Том приходил в камеру к Бэйлу раз двадцать. Правила запрещали спрашивать о преступлениях заключенных, однако о похождениях Бэйла Том знал. Охранник описывал его как нового Чарли Мэнсона. [40]40
  Мэнсон Чарльз (р. 1934), американский преступник, лидер хипстерской коммуны «Семья», члены которой совершили ряд жестоких убийств.


[Закрыть]Говорил, Бэйл – конченый псих; когда-то заправлял сектой, похитил группу туристов из тематического парка и убил. В прессе тот случай окрестили «Убийства в Диснейленде».

Прикончив жертвы, преступники размазали их кровь по алтарям лос-анджелесских церквей.

Глава 48

Тюрьма Сан-Квентин, Калифорния

Начальник Герри Макфол уже собирается покинуть рабочий пост и отправиться на вечернюю партию в гольф, как тут ему сообщают: на международной линии – некий Том Шэман.

Улыбнувшись, начальник велит соединить. Том Шэман, как же, как же! Напористый молодой священник. И побоксировать не дурак. Макфол во время одного из визитов даже позволил ему спарринг с одним проверенным заключенным. На кулаках Том оказался силен.

– Начальник Макфол слушает.

– Начальник, простите за беспокойство. Это отец Том Шэман… бывший отец Том. Не знаю, может, вы помните меня…

– Ну конечно, я вас помню. Вы тот левша, чей хук ведет сам Господь Бог. Чем могу помочь, Том?

– У вас еще содержится заключенный по имени Ларс Бэйл?

Макфолу даже проверять не надо.

– Да. К счастью, ему недолго осталось. Подписали его приговор.

Тому всегда было тяжело узнавать о вынесении смертного приговора, и потому обыденный тон начальника тюрьмы на секунду обескураживает.

– Том, вы еще на связи? Слышите меня? Алло, Том?

– Да, здесь, я слышу вас. – Том усилием воли заставляет себя думать о деле. – Бэйл по-прежнему рисует?

Проверив время по наручным часам, Макфол закрывает ноутбук.

– Рисует ли? Как одержимый! Работ на целую галерею хватит. Он и на казнь с кистью в руке отправится.

– Телефонные разговоры ему дозволены? Можно меня соединить с ним?

– Это еще зачем? – подозрительно интересуется Макфол. – Его апелляцию отклонили.

Как бы объяснить поточнее? Не скажешь ведь, что неким образом нашлась связь между убийствами в Лос-Анджелесе десятилетней давности и свежими преступлениями в Венеции. И что в обоих случаях оттенок убийств – сатанинский.

– Начальник, я сейчас в Венеции и помогаю карабинерам распутать одно дело. Думаю, разговор с Бэйлом облегчит задачу.

Макфол снова смотрит на часы. Если организовать разговор сегодня, прямо сейчас, то прости-прощай игра в гольф.

– Завтра, Том. Перезвоните завтра в шесть пополудни – по вашему времени, – и я посмотрю, что можно сделать.

– Спасибо, – говорит Том и уже хочет повесить трубку, но тут его мозг пронзает одна мысль. – Простите, начальник. Вы сказали, что уже назначена дата казни Бэйла.

– Так и есть.

– Когда его казнят? Сколько осталось?

Макфол невольно усмехается.

– Уж не знаю, намеренно ли подогнали дату канцелярские крысы, но казнить этого сатанинского сукина сына мы будем в шесть утра шестого июня. Шесть – шесть – шесть. Надеюсь, Бэйл оценит иронию.

Capitolo XLVI

Канал Рио-Тера-Сан-Вио, Венеция

1778 год

Танина сидит в роскошных апартаментах у подруги, поигрывает золотистым вином в сине-зеленом бокале, который изготовлен в форме тюльпана из венецианского стекла. Как хочется тоже быть независимой, чтобы в семейных сундуках никогда не кончались богатства, ведь они так облегчают жизнь!

О, не то чтобы Танина завидует Лидии Фрателли и желает хотя бы лиру из ее состояния.

Огненно-рыжая Лидия для Танины как старшая сестра, которой нет, ближайший друг, с которым можно делиться всем сокровенным. И вот сегодня Лидия узнаёт все до мельчайших подробностей об отношениях между Таниной и Эрманно.

– Право же, он превратился в неслыханного сплетника! На прошлой неделе рассказал мерзкие – и, я уверена, лживые – вещи о синьоре Гатуссо.

Подруга нетерпеливо подается вперед. Ее глаза горят с предвкушением.

– Что за вещи? Давно я не слышала остреньких сплетен.

– Ничего смешного. Эрманно обвинил синьора Гатуссо – безосновательно, смею добавить – в связях с куртизанками.

Лидия смеется.

Танина, впрочем, поводов для смеха не видит.

– У Эрманно манеры как у торговки рыбой. И за этого человека я собиралась замуж. Ну нет. – В негодовании она делает глоток вина.

Лидия вновь смеется.

– Дорогуша, Эрманно настоящий ангел. Тебе с ним очень повезло. Прости ему те пылкие речи, как ребенку прощают оговорку.

– Эрманно не ребенок. По крайней мере, таковым не считается.

Подруга закатывает глаза.

– Ну конечно же, он ребенок. Все мужчины дети. Они стареют и дряхлеют снаружи, однако внутри остаются детьми. Как и менструация, мужское ребячество – одно из наших женских проклятий.

Танина тоже смеется и подбирает под себя ноги.

– А как же Гатуссо? Мой развратный работодатель и падший приемный отец? Он тоже маленький ребенок, которого я должна одарить из нескончаемого источника прощения?

– Конечно! Я знаю Лауро Гатуссо не меньше тебя, и будь уверена: он обаятелен, с ним здорово флиртовать, а жена досталась ему такая скучная. И потому он ищет развлечений вне супружеского ложа.

Танина хмурится.

– Синьора Гатуссо не скучная. – Потом задумывается на секунду и соглашается: – Ну ладно, может, чуть-чуть она и скучная, но почему мужчины так слушаются своего кутаса, будто он флюгер какой? Почему им недостает одной женщины?

Лидия ногтем убирает со лба вьющийся локон.

– О, брось! Мужчины от нас самих не так уж и отличаются. Мы тоже устаем от постоянного любовника и порой увлекаемся следующим, забыв расстаться с предыдущим.

– Это ты такая, – возмущенно поправляет подругу Танина. – Я – нет.

Отпив вина, Танина все-таки не может сдержать улыбочку.

– Да, знаю, – признает она, – когда-то, и очень недолго, я была такой. Надеюсь, что именно была. Пусть Эрманно загладит вину, и тогда я выберу его спутником жизни. Другого мне не надо.

Лидия иронично хлопает в ладоши.

– Тогда либо считай, что он уже загладил вину наилучшим образом, либо порви с ним окончательно. Танина, перестань уже говорить о таких глупостях.

– Пусть сначала извинится.

– Он еще не просил прощения?

– Нет, и не собирается.

– А ты намекала, что надо бы?

– Ну разумеется. Мы с того вечера не раз встречались, но Эрманно не извинился передо мной и не загладил вину за то, что заочно нанес такое оскорбление человеку, который мне не только работодатель, а еще и как отец.

– Отчего же?

Танина потихоньку закипает.

– Говорит, не за что извиняться. Велит забыть тот случай. Теперь еще и увлекся какими-то поисками. У него нет времени поговорить со мной даже о нашем будущем.

– Какими же поисками он увлекся?

Танина отставляет пустой бокал.

– Закопался в книги. Ищет следы одного предмета. Время от времени Эрманно и прежде увлекался историей каких-нибудь картин или скульптур. На этот раз хочет узнать про некую религиозную вещицу.

– Жидовская, небось. И что же это? Менора? [41]41
  Светильник, золотой семисвечник. Один из символов иудаизма.


[Закрыть]Их пруд пруди, как воров.

– Нет-нет. Вещица не еврейская. По правде, она даже интересная. Эрманно думает, этрусская. Сама я не уверена, потому что больше разбираюсь в картинах, не скульптурах. Однако вещь очень старая, видно сразу.

– Этрусская? Как необычно. Из тех дней до нас мало что дошло.

Танина с любопытством смотрит на подругу.

– Откуда ты знаешь? Нет, я, конечно, верю в твои широкие познания во многих областях. Особенно, – Танина лукаво улыбается, – в области мужского. Однако не думала, что твои интересы касаются и культуры этрусков.

– Они и не касаются. Просто был у меня однажды любовник, который собирал всякий мало-мальски ценный хлам, до которого дотягивались его жадные ручонки. Вот он и говорил мне об этрусках. Меня они, правда, не заинтересовали. Но что такого особенного в этой вещице?

– Если честно, то самой вещицы у него нет. Он ее не приобрел, пока. Эрманно работает по эскизу, принесенному неким монахом с острова Сан-Джорджио. Эта вещица – серебряная табличка, на ней изображен авгур, пронзенный своим же посохом.

– Какая гадость. – Лидия морщится, будто лимон съела.

– Эрманно говорит, табличка – одна из частей, составляющих нечто под названием «Врата судьбы».

– Серьезно? Что ж, надеюсь, и он, и тот полоумный монах, желающий продать вещицу, прилично заработают на ней.

– Еще и Эфран. Он непременно захочет свою долю. – Танина поднимает бокал и показывает хозяйке, что он пуст.

Лидия идет за бутылкой.

– О, этот пройдоха своего не упустит. Хотя дело свое знает и в прошлом году достал отменные драгоценности. Жемчуга. Роскошное ожерелье, идеально подходящее к лифу платья из голубого шелка, которое я себе пошила.

Лидия заново наполняет бокалы и отходит к изящному ночному столику из орешника, стоящему под вытянутым венецианским зеркалом.

– Что скажешь на это? – Она показывает подруге две маски, обе элегантны и богато украшены. Первая – trapunto uomo, [42]42
  Букв.«пошитый мужчина» (ит.).


[Закрыть]красное с золотом, вторая – trapunto donna, [43]43
  «Пошитая женщина» (ит.).


[Закрыть]слоновая кость и серебро.

Взглянув на них искоса, Танина говорит:

– Мне больше нравится donna. Uomo, на мой вкус, немного злой.

Лидия приставляет к лицу мужскую маску.

– Она определенно моя. Ты бери себе покорную даму. – Лидия протягивает подруге вторую маску. – Допьем вино, а после присоединимся к карнавалу. Сегодня в районе Санта-Кроче гулянка. Просто дикая. Тебе надо больше узнать о прихотях мужчин. Ну и мои бедра соскучились по сильной пояснице.