Текст книги "Заговор по-венециански"

Автор книги: Джон Трейс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 29 страниц)

Capitolo XXXI

Серебряные шахты, Атманта

Нобили прибыли. Двери закрыты. Все идет, как и задумывал Песна.

Человек, возомнивший себя будущим царем новых земель Этрурии, стоит во главе стола, заваленного драгоценностями. Он намеренно занял такое место: случись гостям отвлечься от его слов, их взгляды непременно упадут на дары.

– Благородные гости, для меня честь принять вас в моих серебряных шахтах. Я вновь благодарю за потраченное время и за возможность побыть вашим хозяином.

– Это честь для нас! – грохочет один из нобилей, весельчак, и, выступив вперед, ударяется о стол объемистым брюхом. – Еще больше чести нам выпадет, когда ты позволишь набить карманы этим сверкающим великолепием.

Раздается многоголосый смех.

Песна жестом руки просит тишины и внимания.

– Всему свое время, всему свое время. – Проводит рукой по украшениям на столе. – Будет вам еще большее, чем сии малые дары, великолепие. И не только сегодня, а, надеюсь, до конца ваших дней.

Нобили снова смеются.

– Утолив ваш голод, я расскажу, как мы – все вместе – сможем построить новые города, открыть новые прииски и пожать такое богатство, что оно затмит собой выложенные на этом столе скромные подношения.

Собравшиеся хлопают в ладоши.

Внезапный подземный толчок сотрясает комнату. При виде волнения на лицах нобилей Песна говорит:

– Беспокоиться не о чем, друзья мои. Арантур, расскажи нашим дорогим гостям, что это за небольшая дрожь в недрах земли.

Управляющий работами выступает вперед с выражением такого довольства на лице, какое бывает у людей, любящих внимание, но редко им балуемых.

– Дрожь под землей – от разрыва скальной породы. Мы разжигаем мощные костры в тех местах, где точно залегает драгоценная руда, и когда камень нагревается до невообразимого жара, поливаем его студеной водой с поверхности. Камень столь быстрого остужения не выдерживает и разрывается. – Арантур на пальцах изображает взрыв. – И когда стены скалы рушатся, за дело берутся наши работники.

Пожилой нобиль из Волсинии спрашивает:

– Много ли рабов у тебя гибнет?

– Бывает, гибнут, – буднично отвечает Песна. – Работа опасная. – Он показывает рукой на стол с драгоценностями. – Впрочем, опасность с лихвой окупается. Что стоят жизни нескольких рабов по сравнению с тем, сколько мы добываем! Эта шахта у меня – первая и крупнейшая. Всего я владею шестью приисками.

Гости шепчутся. Поразила их, однако, вовсе не опасность работ, а величина богатства Песны.

– Прошу вас! – Управляющий пытается вернуть внимание к себе. – Прошу, следуйте за мной.

С этими словами он отходит в дальний темный угол комнаты.

– Здесь у нас хранится то, что добыто недавно. Посмотрите, сколько серебра в этой породе.

Арантур отступает в сторону, чтобы гости могли разглядеть драгоценный металл.

– Большую часть нашей руды добыть легко. – Арантур переходит к другому небольшому столику. – Рабам только и остается, что просеивать породу, промывать ее и выбирать после куски серебра из пыли. Однако такая легкая добыча невелика размером. – Управляющий рудниками показывает кусок серебра размером с ноготь большого пальца. – Лишь зарываясь в недра земли достаточно глубоко, мы находим поистине крупную добычу.

Комната вновь содрогается от подземного взрыва.

Все взгляды устремляются на Песну. Магистрат и в этот раз успокаивает гостей улыбкой.

– То боги радуются нашей добыче, – говорит он. – Довольно, Арантур, не утомляй гостей речами. Пора бы уже одарить их нашими сокровищами. Я повелел своим мастерам изготовить отдельно для каждого из вас, друзья, свою вещицу. У моего благородного друга Кави даже есть список – кому что принадлежит.

Недра земли опять рокочут.

На этот раз никто не обращает внимания на грохот – всех поглотил мелодичный перезвон, с которым раздается на руки серебро.

Кави начинает с наименьших даров не столь важным гостям:

– Для меня честь вручить вам эти подарки. Сперва моему старому другу Арту из Таркны я рад преподнести вот этот перстень-печатку. На нем искусно выгравированы его инициалы…

Прочие нобили аплодируют Арту. Он начинает пробираться сквозь толпу, но…

До стола не доходит.

Деревянные подпорки комнаты трещат и расходятся.

В потолке образуются дыры, сквозь которые в комнату проникает свет. Аплодисменты сменяются молчанием. Гости, раскрыв рты, застывают от страха.

Потолок рушится им на головы. Нобили заслоняются руками от камней и деревянных обломков.

И вот уже под ногами расходится пол.

Раскрывается, подобно ловушке, внизу которой – подземный мир мертвых.

Руки цепляются за края обвала, но мягкая почва осыпается, и люди падают в пропасть.

Из дыры долетают крики и эхо; нобилей уносит смертельный поток каменных осколков.

По всем шести шахтам проносится шквал ревущего пламени, порожденный взрывом горного газа.

И те, кто пережил обвал, заживо сгорают в страшном огне.

А чуть поодаль на холме стоит Ларс и наблюдает, как от приисков в закатное небо поднимается грибовидное облако из пыли и черного дыма. Помощники постарались на славу, ловко запустив огонь в шахты, наполненные вредоносными подземными газами.

Опершись на разбитое колесо повозки, Ларс взвешивает в руках серебряные таблички и улыбается. Такой улыбки и Песна не постеснялся бы. «Врата судьбы» – ключ к великим вещам, и Ларс сохранит их даже ценой собственной жизни. Пока новый господин не будет готов их принять.

Capitolo XXXII

Тетия все еще без сознания, когда Венси приносит ее в дом Латурзы.

Старый целитель опасается худшего.

Такую обильную кровопотерю девушка вряд ли переживет.

Венси бежит за своим сыном, а в хижину врываются помощники и прочие доброжелатели. Уложив Тетию на грубое ложе, Латурза хватает ткани и котелок с водой, непрестанно булькающий на огне.

– Спасибо вам! Спасибо! Время уйти и дать мне работать. Освободите место.

Лекарь хлопает в ладоши, выпроваживая зевак, словно гонит прочь стадо набежавших невесть откуда гусей.

Остается одна только деревенская швея Кафатия, ровесница Тетии. Она помогает омыть тело раненой.

Старик изучает рану на животе. Пусть меч и не задел утробу, лекарь знает: спасти, скорее всего, не получится ни мать, ни ребенка.

– Здесь! Здесь подотри! – показывает старик Кафатии, а сам оглядывает рану на правой руке Тетии. – Да помогут нам все боги! Такую рану простому смертному не зашить и не залечить.

Он перетягивает бицепс Тетии пеньковой веревкой, в то время как помощница раздевает девушку и промывает рану у нее на животе.

И рана теперь четко видна лекарю.

Глубоко зацепило.

Слишком глубоко, чтобы спасать роженицу. Латурза подносит морщинистую руку к ее губам, чтобы проверить: дышит ли еще?

Дышит, но едва-едва.

Позади раздаются шаги. Кто-то заслонил свет.

Это Венси встал на пороге.

На руках у него тело сына.

– Он еще жив, Латурза! Тевкр не умер! Исцели его поскорее!

И старый воин кладет сына рядом с невесткой. Но Латурза даже не смотрит на авгура.

– Венси, твой сын мертв. Позволь же мне спасти Тетию.

– Нет! Спаси его, Латурза! Спаси моего сына.

– Друг мой, – отвечает старик тихо и с теплотой в голосе, – твой сын погиб. Он уже с богами, которым так верно служил.

Слезы стекают по лицу Венси.

– Хотя бы осмотри его. Заклинаю тебя, – просит он.

Латурза берет его за руки.

– Венси, мне не надо осматривать Тевкра, я и так знаю: он мертв! Прости, но уже ничего не поделаешь. Теперь позволь хотя бы заняться его женой и ребенком.

Тетия открывает глаза.

Боль охватывает все ее тело, и здоровой рукой девушка тянется к лекарю.

Латурза срывает с Тетии остатки окровавленной одежды. Наклоняется и раздвигает бледные, ослабшие ноги, а про себя молится – умоляет Талну, богиню деторождения, помочь. Оборачивается к Венси и, слабо улыбнувшись, говорит:

– Показалась головка ребенка. Я вижу дитя.

Глаза Тетии вот-вот вылезут из орбит. Сама она ревет раненым зверем.

Латурза помогает младенцу, бережно ухватив его пальцами за податливый череп.

Тетия не дышит, она задыхается. Воздуха недостает, но она готова употребить последние его капли на то, чтобы родить ребенка на свет. Чтобы обезопасить его.

Лекарь замечает, что лицо ее побледнело, как у почившего, а глаза подернулись молочной поволокой – как у ослепшего мужа.

Показались плечики ребенка. Вот он вышел по пояс.

Из горла Тетии вырывается нечеловеческий крик. Девушка опускает голову. Ноги разгибаются. Тетия умерла.

На мгновение все в хижине замирают. И только Латурза успевает опомниться.

– Венси! – кричит он. – Бери ее за ноги. Согни ей ноги в коленях. Быстрее!

Великан Венси делает как сказано, и Латурза подхватывает ребеночка под мышки и не спеша вытягивает.

Младенец выскальзывает из тела умершей матери, а за ним кровавой змей тянется пуповина. Все взгляды моментально устремляются на малютку. Мальчик. Он молчит и не дышит.

Венси понимает, что целителю нужно место. Выхватив нож, он перерезает пуповину и убирает тело невестки с пути Латурзы. Мертвая Тетия прижимается к Тевкру.

Латурза переворачивает ребенка личиком вниз и сует костлявый палец ему в рот, пытаясь достать язычок.

Маленький круглый животик раздувается и вроде готов уже лопнуть, как вдруг…

Из горлышка и ноздрей вырывается маленький фонтан жидкости и слизи.

Но крика по-прежнему нет. Мальчик только прерывисто дышит, посапывает, словно зверек, нюхая воздух.

Латурза улыбается.

– Ты стал дедом, Венси. Этот маленький человек родился прежде срока, но дышит неплохо.

– Дай мне его, – протягивает руки Венси. – Мою кровиночку, наследника.

Латурза бережно передает дитя на руки деду.

– Осторожнее. Ребенок очень слаб. Я пока найду во что его запеленать.

Венси целует внука. Ребенок совершенен, разве что под левым глазом у него родимое пятнышко в виде слезинки. Поцеловав внука еще раз, Венси сгибает сыну руку, как если бы тот обнял жену, и кладет ребенка между родителями.

– С рождением тебя, а это – твои отец и мать. Ты их никогда не увидишь, но будешь помнить о них. Я позабочусь, чтобы и твои потомки их помнили.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Capitolo XXXIII

Площадь Сан-Марко, Венеция

26 декабря 1777 года

На закате канал Сан-Марко превращается в бесконечный поток пролитого кьянти.

Куртизанки, чьи лица скрыты под масками, осторожно высаживаются из лодок на берег. В прорези бархатных моретт [26]26
  Овальная маска из черного бархата.


[Закрыть]мерцают жадные взгляды; сами куртизанки молчат, ведь шпенек, благодаря которому маска и удерживается на лице, приходится зажимать зубами.

Кое-кто из них молод и прекрасен. Кое-кто стар и болен. Богатые женщины одеваются нищенками, а нищенки одалживают пышные наряды, чтобы провести ночь в кругу благородных господ.

В Венеции можно быть кем угодно. Здесь все дозволено. И нет ничего определенного. А сегодня первый день после Рождества. День святого Стефана. Начался карнавал. Самый развратный праздник всего несколько часов как наступил и уже заявляет о своих правах во весь голос, будто новорожденный.

Впереди шесть месяцев полной вседозволенности. Музыки. Искусства. Плотских утех. И кое-чего пострашнее. Кое-чего темнее, смертельнее.

Площадь Сан-Марко уже превратилась в танцевальную арену. Вышитые узорами одежды, карнавальные плащи с капюшонами и сверкающие новые костюмы кружатся в морозном зимнем воздухе; струнные оркестры играют, и люди смешиваются в толпу, флиртуют. Вивальди мертв, но музыка Рыжего Священника стала еще популярнее, чем при его жизни. В одном из кафе девушка-скрипачка играет «Бурю на море», и группа молодых людей на время останавливается послушать. Затем они идут в сторону площади Сан-Мозе, где стоит королевский игорный дом и где в эту ночь они спустят почти все свои деньги.

За весельем следит лодочник – мужчина в бледной длинноносой маске.

Он в центре праздничной круговерти, однако частью ее не становится.

Площадь Сан-Марко, словно магнит, притягивает распутников со всей Европы. Поэт Баффо окрестил ее местом, где сходятся сучки всех мастей и задирают хвосты.

В дальнем конце площади стоит уличный театр. На сцене-помосте широкогрудый актер исполняет роль искателя приключений, капитана Скарамуччи. [27]27
  Скарамучча, персонаж-маска итальянской комедии дель арте, южный вариант маски Капитана. Представляет южный (или неаполитанский) квартет масок, наряду с Тартальей, Ковьелло и Пульчинеллой. По характеру – хвастун и забияка.


[Закрыть]В шляпе с перьями и при шпаге на широком ремне, в черной накидке и в небольшой серебристой маске с длинным носом из слоновой кости, капитан потчует пьяных зрителей байками о том, как побил турецкую армию и бежал, отрезав бороду султану.

Лодочник уходит прочь от смеха и ныряет в глубину улиц, напоенных ароматом плотской любви.

Сейчас бы поужинать. Густой томатный суп, а после – жирная баранья нога, да прямиком с вертела. Но без алкоголя. Пить пока нельзя. Нужна свежая голова. Покушав, можно и за дело браться.

Лодочник бредет на северо-восток, по задним улочкам и каменным мостам к борделю на площади Санта-Мария-Формоза. Оттуда он отправится в более богатый район Дорсодуро.

С канала задувает ледяной ветер, и лодочник плотнее кутается в плащ. Слышно, как кто-то обещает высокий штормовой прилив, но лодочник ему не верит. Эти предсказатели погоды по большей части глупцы, которые не знают, что вслед за днем приходит ночь. У них нет чутья, каким наделен лодочник. А он знает о стихиях больше, чем эти дураки когда-либо выучат.

И все же надо быть осторожным. Быть начеку, как всегда.

Мимо проходят две куртизанки – обе в серебристых масках кошек. Подражая гибким зверькам, они царапают воздух, и та, что пониже ростом, громко, игриво мяукает:

– Мя-а-ау! – и, мурлыча, трется о бедро лодочника.

Он делает вид, что ему противно. Чуть ли в сторону не отпрыгивает.

Куртизанки, весело смеясь и покачиваясь, удаляются в своих туфлях на платформах в сторону толпы. Они даже понятия не имеют, с кем только что столкнулись. Не знают, как им повезло.

Секунду назад они потратили одну из своих девяти кошачьих жизней.

Сегодня ночью в Венеции эти две женщины и еще десять тысяч подобных им станут ублажать десять тысяч незнакомых мужчин, прибывших со всех концов Европы. Но лодочник не из их числа.

Он ищет не столь мимолетного наслаждения. Его радость должна быть куда продолжительнее.

Глава 35

Венеция

Наши дни

Прошло два дня с тех пор, как Тина уехала. Том скучает по ней даже больше, чем ожидал. Когда он не в штабе карабинеров, то бродит одиноко по улицам – все, что угодно, лишь бы о Тине не думать. Похоже, Том и правда сглупил, решив, будто для Тины он нечто большее, нежели очередное экзотическое развлечение.

Едва Тина выписалась из номера, Том вернулся в свой старый отель. Позволить себе жить в ее номере он никак не может. Зато по возвращении его ждал приятный сюрприз: карабинеры взяли на себя оплату гостиницы и кое-что из повседневных расходов.

Том останавливается на середине моста понаблюдать, как гондолы и водные такси плывут в сторону Гранд-канала. Как быть дальше, когда карабинеры раскроют дело или же уберут его в архив, не разгадав загадку?.. Кое-что всплывает в памяти.

Том запускает руку в карман пиджака, подаренного Тиной, и достает открытку – прощальный презент уже Розанны Романо. Забавно, у Тома две вещи от женщин, которых сам он едва знал и которые совершенно не знали друг о друге, хотя оставили неизгладимый след в жизни Тома. Судьба, совпадение или Божья воля?..

Изображенный на открытке-репродукции собор Санта-Мария-делла-Салюте в жизни куда больше и прекраснее. Понятно, почему Каналетто решился запечатлеть его на холсте, пусть и не сумел передать всю красоту. К тому же собор совсем недалеко от гостиницы, и Том лишь огромным усилием воли подавляет желание заглянуть внутрь. Нет, позже. Он и так опаздывает на встречу с карабинерами.

Печальные мысли все еще владеют Томом, когда он прибывает в штаб-квартиру карабинеров – прибывает на пять минут позже, что в Венеции равносильно тому, как если бы Том пришел на двадцать минут раньше. Молодой офицер за конторкой проводит Тома в кабинет Вито Карвальо. Майор тоже не в лучшем настроении.

– Ciao, Том. Присаживайтесь.

– Grazie. – Том решает поупражняться в итальянском при своем обширном словарном запасе в десять слов. – Buongiorno, майор.

Входит Валентина Морасси и приветствует Тома поцелуем в обе щеки – жест, в исполнении которого итальянцы преуспели больше других европейцев. Как только лейтенант занимает место возле начальника, Том сразу же догадывается: что-то не так.

Карвальо двигает к нему стопку подшитых степлером факсимильных распечаток.

– Из «Нэшнл инкуайрер». ФБР с утра прислало.

Том берет подшивку, с первой же страницы которой на него смотрит его собственное лицо. Правда, снимок не тот, что печатался в газетах после разборки с насильниками в Лос-Анджелесе. Здесь у Тома лишь полотенце на бедрах, а сам он сидит на подоконнике в номере Тины. Снимали на камеру телефона – и снимала сама же Тина. Том не смеет взглянуть на бесчисленные колонки текста под фотографией; заголовок гласит: «Бывший священник находит в Венеции любовь и смерть».

Карвальо и Валентина дают время ознакомиться со статьей. Сами-то они успели по нескольку раз прочесть историю о любовных похождениях американской знаменитости и были бы рады упечь Тину Риччи в тюрьму до конца жизни. Мало того что она в деталях расписала самые интимные и пылкие моменты своей с Томом связи, так еще и заявила, будто помогает венецианской полиции в погоне за убийцей!

Наконец Том откладывает распечатки.

– Простите. Мне очень жаль, я… я не знаю, что и сказать. – Он глубоко и тяжело вздыхает. – Поверить не могу. Как она пошла на такое!

– Никто обычно не верит, – холодно говорит Валентина. – Журналисты – большие спецы по части обмана.

– Вы не первый, кого охмурила прекрасная репортерша. Совсем не первый – и не последний, – добавляет Карвальо, но в его голосе уже звучит капелька сочувствия. – Однако для нас это ужасный удар. Шеф с ума сошел, рвет и мечет. Телефоны вот-вот расплавятся, столько звонков от прессы! Начальство из Рима требует полного отчета.

Переживая болезненную смесь гнева и стыда, Том еще раз пробегает взглядом по копии статьи.

– Мне правда очень жаль. Я с чего-то решил, что статьи о путешествиях не имеют ничего общего с обычными репортажами. И вот ошибся. Могу я чем-то помочь вам и расследованию?

Карвальо отвечает с улыбкой:

– Разве что убийцу поймать, а так – ничем больше. – Взглянув на часы, он добавляет: – Пора мне снова на ковер к бригадиру. Прошу, дождитесь меня. Нам с начальством надо только обсудить текст пресс-релиза.

Том выдавливает улыбку, а Карвальо, прихватив распечатки, уходит.

– Не волнуйтесь вы так, – говорит Валентина и ободряюще похлопывает Тома по руке. – Мы, итальянцы, прощаем любовные интрижки. В конце концов, у нашего президента любовниц больше, чем гондол в Венеции. Кофе хотите?

Том вымученно смеется.

– Спасибо. Меня словно обухом по голове огрели.

– Вот так и чувствует себя женщина, узнав, что мужчина ее обманывал. – Валентина пристально смотрит ему в глаза. – Это предательство, Том, и ощущения после него паршивые. Врагу не пожелаешь.

Валентина, похоже, говорит исходя из собственного горького опыта.

– Да, согласен, – отвечает Том и указывает на копию статьи. – Знаете, боль я переживу. Усвою урок как один из многих. Но мне стыдно за то, как обошлись с вами и Вито.

– Да бросьте. После того, что я пережила за недавнее время, это сущая мелочь. – Лейтенант улыбается ироничной улыбкой, навеяв тем самым болезненные воспоминания о Тине. – Пойду принесу кофе.

Оставшись наедине с собой, Том погружается в мрачные размышления: притворялась ли Тина все время, что они были знакомы? Вдруг ее слова и поступки – лишь способ вытянуть из Тома больше материала для статьи?

И как теперь доверять женщинам?

Capitolo XXXIV

Район Дорсодуро, Венеция

26 декабря 1777 года

Ни один из двух мужчин, которых обслужила Луиза Коссига, так и не увидел ее лица.

Как ни умоляли клиенты куртизанку с волосами цвета воронова крыла, пошитая на заказ маска так и не открыла секрета хозяйки.

Так лучше. Как ни крути.

Луиза Коссига давно поняла, что во время соития по лицу человека можно многое понять. По пути к вершинам блаженства человек, сам того не ведая, раскрывает, что у него на уме – и на сердце – и каков он по природе своей. Ничего такого куртизанка не хочет показывать незнакомцам, особенно тем, кто меряет ее ценность в монетах.

Первый за ночь хотя бы проявил вежливость – обстряпал все быстро. И был щедр. Учитывая скорость, с какой он взял Луизу, те три минуты стали самыми доходными за весь год. Запомнились и глаза клиента: добрые, они сослужили хозяину хорошую службу. Именно их теплота убедила куртизанку не выбирать его.

Везунчик.

Второго Луиза нашла сама.

Скотина. Такие мужланы побивают жен и детей, гнобят прислугу и обманывают деловых партнеров.

От него голого разило жареным хряком. Он даже похрюкивал и брал Луизу, как настоящий боров. Между ног у него болталась покрытая сединой мошонка; Луизу чуть не выворачивает, стоит вспомнить, как мошонка касалась ее ляжек.

Клиент еще не спросил цену, а Луиза уже поняла: этот подойдет.

Себя он называет Амун. Говорит, по-египетски его имя значит «загадка». Забавно и в чем-то иронично. Человек-загадка омывает свой член в тазу у блудницы и кричит, чтобы ему подали вина.

Закончив одеваться, Луиза говорит:

– Кое-кто из моих друзей сегодня закатит гулянку. Для избранных, в настоящем дворце наслаждений – такое сумеет оценить лишь истинный знаток удовольствий вроде тебя.

– И сколько стоит?

– Для тебя? Совсем ничего. Ты мне уже довольно заплатил. На празднике будет по пять женщин на одного мужчину, достаточно, чтобы утолить даже твой голод.

Амун ищет полотенце и, не найдя его, вытирается о простыни.

– Ты придешь? – спрашивает он.

Луиза оглядывает мужчину и притворяется, будто ее возбуждает его обрюзгшее нагое тело.

– Как я могу не прийти! Ну разумеется, буду. И среди прочих наслаждений подарю тебе одно: ты узришь меня подлинную.

И она касается своей серебристой маски-вольто, [28]28
  Нейтральная маска, повторяющая формы человеческого лица. Известна также под названием «Гражданин». Крепилась к голове либо на лентах, либо удерживалась за ручку на подбородке.


[Закрыть]обшитой изнутри мягким черным бархатом.

В глазах Амуна разгорается алчный огонь.

– Сейчас. Раскройся прямо сейчас, и я заплачу, сколько пожелаешь. – Он тянется к висящему на дверной ручке плащу и достает из кармана пригоршню золотых цехинов. – Только назови цену.

Луиза отмахивается.

– Сбереги деньги и… – она опускает взгляд, – свое возбуждение. Сегодня ты получишь все, чего так страстно желаешь, задаром. – Луиза проказливо улыбается. – Но если не придешь, то второго шанса не будет. Выбор за тобой.

Клиент молча надевает белую сорочку. Наглость куртизанки, то, что она посмела торговаться, не волнует его. Он только думает, может, стоило схватить ее и силой получить желаемое? Или ударить? Пусть знает свое место.

В итоге тайна и соблазн получить еще больше плотского наслаждения берут свое.

– Как пожелаешь, – сдается Амун. – Значит, сегодня ночью. И где же? Мне вернуться сюда?

Луиза помогает ему с пуговицами.

– Нет, любовь моя. Я тебя встречу и провожу. Через три часа подходи к понте-делла-Палья. На праздник придется плыть на лодках, правда недалеко.

– Отлично.

Он хватает плащ, разворачивается и, не прощаясь, уходит.

Запершись в комнате, Луиза снимает наконец маску и проводит пальцами по волосам. Как хорошо ощутить прохладу на лице!

Присев на стул, Луиза смотрится в зеркало. Глубоко заглядывает себе в глаза, в зеркало души. Она сделала верный выбор, и лодочник будет доволен. Довольны останутся все.