Текст книги "Заговор по-венециански"

Автор книги: Джон Трейс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 29 страниц)

Capitolo XLIX

Остров Сан-Джорджио, Венеция

1778 год

Келья Томмазо настолько мала, что, ложась на кровать, он упирается головой в одну стену и ногами – в противоположную. Человек, боящийся небольших замкнутых помещений, умер бы здесь от страха, но Томмазо размер комнаты сейчас не волнует. Кажется, будто он в самом уютном месте на всем земном шаре.

Поразительные вести принес еврей Эрманно. Они потрясли Томмазо до самого основания. Теперь келья – самое безопасное место, где можно свернуться калачиком и подумать.

И Томмазо думает.

Ему все еще не по себе. Как эти жиды добивались сделки! Торгаши, одно слово. Как отчаянно пытались они принудить Томмазо к продаже. За гроши, несомненно, тогда как сами, заполучив его семейную реликвию, бросили бы клич по всей Европе, желая найти щедрого покупателя. Томмазо и гневается, и в то же время отчаивается. Ведь надеялся отыскать ответы, а получил еще больше вопросов. Причем далеко не приятных.

Неужели мать – член тайного культа?

Не дай бог! Томмазо вызывает в памяти строки из письма: «…ты должен беречь ее не только жизнью, но и душой. Важность содержимого шкатулки чересчур велика и в письме ее не выразить». Похоже, мать знала о дьявольском предназначении таблички. Из благих ли побуждений отдала ее сыну? «Храни ее неусыпно…» – просила она.

Правда ли сказана в жидовских книгах? Дарует ли его, Томмазо, табличка неземную силу, если объединить ее с двумя другими частями?

Его табличка… Томмазо не заметил, как стал думать о ней как о своей собственности. Хотя так и есть, табличка – его. Она принадлежала его роду несколько поколений. Теперь ее нет. Томмазо упустил семейное сокровище, чем подвел мать. Не выполнил единственной ее просьбы.

Томмазо чувствует вину и вместе с тем – нарастающий гнев. Аббат. Посмел отнять подарок матери!

Томмазо спешит себя утешить: если табличка и правда наделена сатанинской силой, то пусть она хранится у святого отца, в пределах католической церкви. Так безопаснее. Хотя… Тюрьмы и пыточные камеры государственных дознавателей полны коварных священников.

Томмазо вытаскивает из-под кровати ларец, желая перечитать письмо. Вдруг найдет детали, каких не заметил раньше, и они помогут разобраться?

Но под кроватью ничего, кроме пыли. Томмазо встает на колени и снова запускает руки под кровать. Пусто.

Келья крохотная, так что никуда шкатулка потеряться не могла. Нет сомнений, ее выкрали. По приказу аббата, в этом Томмазо тоже уверен. Но зачем?

Томмазо закипает от гнева. Завтра, завтра же он потребует у аббата вернуть табличку. И плевать на последствия. Плевать!

Голова идет кругом, начинает болеть. Задув единственную свечку, Томмазо ложится в постель, желая одного – поскорее заснуть.

И хотя в душе настоящая буря чувств, усталость берет свое. Вскоре юный монах погружается в сон, темный и наполненный ритмом, как вода, по которой Томмазо так любит грести.

Слышится некий звук. Это голоса. Стучат… Двери келий распахиваются. По коридорам бегут люди. В обители паника.

Поднявшись с кровати, Томмазо идет к двери, выглядывает наружу.

– Пожар! Горим! – кричит один монах, пробегая мимо.

Томмазо, как был босиком, побежал следом. Снаружи горит лодочный сарай. Оранжевые и желтые языки пламени накинулись на черные лодки, которые Томмазо только недавно отремонтировал. Бочки со смолой полыхают как факелы, а их содержимое, несомненно, разлито по всему сараю.

Несколько монахов пытаются залить пламя водой – безрезультатно. Сарай потерян. Самое большее, что можно сделать, это сдержать огонь, не дать ему перекинуться на обитель.

– Братья! Братья! – зовет Томмазо. – Идемте со мной.

Он ведет группу помощников к компостной куче, и оттуда все вместе они начинают отвозить на тачках смердящий перегной к краю огня. Слава богу, работает.

– Надо еще натаскать, – говорит довольный Томмазо. – Берите землю и самый влажный перегной, кидайте их в огонь, чтобы задушить пламя.

К рассвету огонь погашен.

Раскрасневшийся, в изодранной и мокрой насквозь рясе Томмазо падает на траву. Намахавшись лопатой, чувствует, как болит спина, как дерет горло от дыма и криков.

– Брат Томмазо.

Голос идет сзади и сверху. Изогнувшись, Томмазо оглядывается. Это аббат.

Томмазо поднимается на ноги. По бокам от настоятеля еще двое монахов.

Лицом святой отец мрачен.

– Ко мне в кабинет, брат. Живо!

Глава 51

Тайные архивы, Ватикан

Просьба Тома Шэмана хотя бы раз – всего один! – прогуляться в заплесневелые подвалы тайных архивов ничуть не удивила Альфредо Джордано.

Удивляется Альфи другому – тому, что он согласился.

Убедил его простой факт: пусть архивы сегодня больше частные, нежели тайные, но стоит карабинерам подать запрос на допуск, как они увязнут в ватиканской бюрократии до самого Судного дня.

Вот так Альфи и оказался у входа в архивы, прилежащие к музею Ватикана. Ступая в прохладу подземелий, он чувствует, как вверх по горлу комком поднимается страх. Если о махинациях Альфи узнают – а рано или поздно, даже в случае успеха сегодня, ему предстоит исповедаться, – его строго накажут. И может быть, отстранят от работы.

К счастью, долгие подземные мили архивов знакомы Альфи, как знакомы и люди, которые здесь работают. В качестве одного из старших библиотекарей Альфи регулярно пересекается с архивариусами, принося им новые книги и документы. Он даже может похвастаться знакомством с архивариусом Эмеритием, кардиналом Марком ван Беркелем.

Приближаясь к точке невозвращения, Альфи снова напоминает себе о главной проблеме. Даже те, кто имеет допуск в архивы, по-прежнему скованы жуткими ограничениями. Самое основное из них таково: и авторизованные посетители не имеют права самостоятельно рыскать по архивам. Другими словами, Альфи нужно точно знать, что он ищет – хотя он не знает, – а после еще ждать, пока заказ принесут.

Сжимая в руках записную книжку и предметные указатели из основной библиотеки Святого Престола, Альфи подходит к молодому помощнику с серым лицом и рыбьими глазами, который едва успевает выполнять обязанности – так сегодня много посетителей.

– Я отец Альфредо. Пришел из основной библиотеки, и мне надо проверить один документ.

Отец Рыбий Глаз пробегает пальцами по клавиатуре и спрашивает:

– Шифр?

Порывшись в записной книжке, Альфи открывает нужную страницу и показывает коллеге, чтобы тот вбил шифр в поисковую систему. Компьютер щелкает и выдает результат. Отец Рыбий Глаз, прищурившись, смотрит в монитор, однако нужного не видит.

– Попробуем другой способ, – говорит он. – Что конкретно вы ищете?

– Один документ об этрусском артефакте, который, возможно, повлиял на конструкцию первых церковных алтарей.

Хмыкнув, отец Рыбий Глаз задает новый поиск.

– Снова ничего. Когда вы подавали заявку?

Еще с полчаса Альфи обрабатывает архивариуса. Потом, улучив момент, хлопает по стойке ладонью, как человек, чье терпение истощилось.

– Да что такое, в самом деле! – громко протестует он. – Мне нужен кардинал. Возмутительно, потерять такой документ!

Перепуганный архивариус быстро-быстро принимается копаться во внутренних списках.

– Погодите! – одергивает его Альфи, изображая человека утомленного, но сохраняющего хладнокровие. – Не хочу неприятностей, особенно на вашу или свою голову. Лучше я сам переговорю с архивариусом, ответственным за нужный мне отдел. Опишу ему документ, и он, я уверен, быстро все отыщет. – Указав на компьютер, Альфи добавляет: – Порой эти штуковины сильно подводят.

И вот спустя пять минут Альфи уже шагает мимо полок и стеллажей, на которых лежат папские отчеты, пожертвования, дипломатические подарки от зарубежных правительств и еще мириады тайн и загадок.

У Альфи нет ни малейшего желания пересекаться с новым другом-архивариусом отцом Карло. Альфи достигает места встречи и прячется за колонной. Проходит минут пять, и на то же место является молодой худощавый священник, который нетерпеливо принимается нарезать круги на месте. Отец Карло человеком оказывается обязательным и ждет достаточно долго, прежде чем вернуться на рабочее место за тяжелой боковой дверью. Альфи следует за ним всего в нескольких шагах позади.

Кажется, что секция, отведенная Карло, бесконечна – длиной равна городской улице. И по всей ее протяженности, вдоль обеих стен идут черные металлические стеллажи высотой от пола до потолка.

Хороший момент – Альфи наконец пробрался, куда хотел. Его вряд ли поймают, а если и поймают, у него есть отличная легенда.

Плохой момент – он не знает, с чего начинать поиски.

Capitolo L

Остров Сан-Джорджио, Венеция

1778 год

Витражное окно в кабинете аббата разбито вдребезги. Пол усеян голубыми, зелеными, золотистыми и белыми алмазами осколков. Ящики стола тоже на полу; шкафы, бывшие на замке, разбиты, повсюду валяются бумаги, злонамеренно залитые чернилами.

Отослав помощников, аббат остается с Томмазо один на один. Указывает на разгром и говорит:

– Лодочный сарай подожгли, чтобы отвлечь нас от главного злодейства, брат. Я так подозреваю.

Томмазо сразу думает о наихудшем.

– Украли подарки моей матери?

– Да, – говорит аббат, по-прежнему не уверенный, причастен ли юный монах ко взлому. – Украли.

Сказав так, настоятель вглядывается в лицо Томмазо, проверяя, как тот отреагирует. Затем указывает на разбитую обшивку стены:

– Они хранились в ящике, вон там. – Приподнимает цепь у себя на поясе. – Ключ был только у меня. А ну, выкладывай, что ты узнал о табличке.

Томмазо молчит.

– Брат, я знаю, что ты не терял времени даром в Венеции.

Под пристальным взглядом аббата Томмазо не выдерживает и отворачивается. Гнев, который он хотел выместить на главе обители, остужен и превратился в смущение. Тайна раскрыта.

– Всего табличек три, и вместе они составляют этрусский артефакт, атмантские таблички.

О втором названии наследства Томмазо умалчивает.

Святой отец смотрит на монашка и про себя клянет своего предшественника – ведь мог же открыть ларец, пока Томмазо был еще младенцем-подкидышем. Случись так, сегодняшние беды не свалились бы на голову аббата. Интересно, причастен ли Томмазо к краже? Серебряную табличку можно продать за небольшое состояние, и такое богатство вполне изменит жизнь бедного монаха.

– С кем ты общался? – спрашивает настоятель. – Говори, кому точно ты рассказывал про табличку?

Томмазо коротко пересказывает историю своих похождений, упомянув только Эрманно и Эфрана. О девушке лучше молчать; она – сама невинность, и дурно было бы говорить о ней как о пособнице жидов.

– Тот юноша, Эфран, казался таким многознающим. Начитанным и готовым помочь. Какой же я дурак!

– Обман – его ремесло. Вот тебе урок и поразмысли над ним хорошенько, пока будешь отбывать епитимью за свою наивность.

Томмазо покаянно кланяется.

– Да, преподобный отец. – Он тревожно перебирает четки и прикасается к распятию у себя на шее. – Отец, простите мне дерзость, но я хочу задать один вопрос.

Аббат неохотно кивает: задавай, мол.

– Вы с самого начала ведали о природе таблички?

Преподобный отец понимает, к чему клонит Томмазо.

– Я только подозревал. Однако вполне мог ошибаться и потому не раскрыл тебе своих замыслов.

– Какие могли быть сомнения?

Аббат задумчиво склоняет голову набок.

– Сомнительно, чтобы такая значительная вещь оказалась на пороге монастыря, среди скудных пожитков подкидыша. Единственное, что убеждало в обратном, – это поверье, будто таблички родились недалеко от нашей обители.

– Окончательно вас убедило письмо моей матери?

– В каком-то роде. На самом деле в ценности таблички меня убедила кража. Некто взял на себя смелость проникнуть сюда и устроить погром, а значит, он был уверен, что идет за подлинным артефактом. К нам послан специалист из Ватикана. Правда, он приболел, иначе бы уже давно приехал.

– Преподобный отец, – с болью в голосе говорит Томмазо, – я бы сам с радостью отдал вам письмо матери. Зачем же было тайком похищать его из моей кельи?

– Сожалею о содеянном, – смягчившимся тоном отвечает аббат. – Но и ты пойми меня. Я ведь сомневался, и сомневался во многом. В тебе, кстати, тоже.

Стыд открыто читается на лице Томмазо. Как не совершать аббату подобных деяний!

– А письмо? – глядя в пол, спрашивает Томмазо. – Оно здесь?

Упав на колени, он принимается искать среди прочих бумаг. Потом смотрит на разбитый шкаф и говорит:

– Или его тоже выкрали?

Подойдя к Томмазо, аббат бережно берет его за руку и поднимает на ноги.

– Брат, сожалею, но письмо тоже пропало. Кто бы ни приходил за табличкой, он забрал и ларец, и письмо, лежавшее в нем.

Вихрь мыслей рождается в голове у Томмазо. Пропал подарок матери. Пропало письмо, и больше ничего личного не осталось. Что еще хуже, грабитель теперь знает: у сестры Томмазо хранится вторая табличка.

Значит, сестре грозит смертельная опасность.

Высвободив руку, Томмазо сообщает аббату:

– Простите, преподобный отец, мои дни здесь сочтены. Я желаю покинуть обитель немедленно.

Настоятель видит в его лице решимость, вызов.

– Ничего такого ты, брат, не сделаешь. Переступишь порог монастыря – и через час я пошлю за тобой инквизиторов.

Глава 52

Тюрьма Сан-Квентин, Калифорния

В государственной тюрьме Сан-Квентин содержится свыше пяти тысяч заключенных, и смертников тут больше, чем в любой другой тюрьме. Каждый день здесь случается что-нибудь эдакое. Сегодня – не исключение.

Дежурные заглядывают в камеру к Ларсу Бэйлу через специальное окошко и с ужасом видят, что заключенный валяется на полу.

Лицо у него мертвенно-белое.

Из глаз, ушей и носа течет кровь, а на губах и груди – блевота.

Охранки поднимают тревогу, вызывают санитаров и срочно открывают дверь камеры.

Первым входит офицер Джим Тиффани. Он наклоняется к Бэйлу проверить пульс.

Мертвец тихо стонет.

– Он жив!

Тиффани падает на колени и переворачивает Бэйла на спину.

Собирается оказать первую помощь, но тут заключенного сгибает пополам. От смеха.

– Господи боже! Какого хера?!

Тиффани отшатывается. Его младший напарник, офицер Пит Хэтчер, чуть не роняет рацию.

Бэйл поднимается на ноги, хохоча, как пятилетка – над пошлым анекдотом.

И только тогда дежурные понимают, в чем дело.

Бэйл, урод сбрендивший, загримировал себя под мертвого.

Ухмыляясь, он говорит:

– Шутка, парни. Так, аперитивчик перед блюдом, которое скоро подоспеет. Конец меня смертного. Впрочем, не ссыте. Я еще вернусь. Да-да, вернусь-вернусь.

Тиффани выговаривает ему прямо в лицо:

– Ты, шизанутый ушлепок! Мир станет лучше и чище, когда тебя казнят и закопают. Дерьма ты кусок.

Выпучив глаза и оттопырив локти, Бэйл шипит, как змея.

– Ах ты, пидор! – Тиффани берет его за грудки и ударяет спиной о стену.

В камеру с кандалами для рук и ног спешит Хэтчер. Дежурные обходятся с Бэйлом предельно грубо и резко, но тот все равно смеется и шипит.

– Заткнулся! – приказывает Тиффани. – Начальник велел отвести тебя к телефону. Звонит тебе кто-то. Если бы не инструкции, ты бы уже валялся в лазарете и плевал зубами в судно.

Бэйла выводят из камеры так быстро, что он чуть не падает. У телефонного аппарата останавливаются и ждут звонка.

Бэйл и Тиффани смотрят друг другу в лицо. Видно, что охранник напуган, но держится.

Улыбнувшись, Бэйл самым дружелюбным тоном, на который способен, говорит:

– Офицер Тиффани, можно, я скажу вам одну вещь?

– Ни хера ты мне не скажешь, мразь поганая.

– У вашей жены, Сьюзен, – хотя вы того и не знаете – в манде растет опухоль. Рак убьет вашу супругу, медленно и красиво.

Тиффани срывается. Непонятно, как этот псих узнал имя его жены, да и не важно. Тиффани бьет Бэйла под дых – маньяк сгибается и падает. Тиффани уже хочет пнуть Бэйла по голове, но тут офицера оттаскивает напарник и просит:

– Джим! Бога ради, уймись!

На стене звонит телефон – будто гонг, возвещающий о завершении раунда. Хэтчер, поглядывая на разъяренного Тиффани, сажает Бэйла на стул у аппарата. Сняв с рычага трубку и накрыв микрофон ладонью, говорит:

– Бэйл, о том, что случилось, ни слова. – Глянув еще раз на заключенного, Хэтчер говорит в микрофон: – Да. Да, он здесь. Сейчас передам.

Отняв от ушибленного живота руки, Бэйл принимает трубку; он едва может говорить.

– Ларс? Ларс Бэйл? – спрашивают на том конце провода.

– Да, – выдавливает из себя маньяк.

– Ларс, это Том Шэман. Мы встречались несколько лет назад, пока я был священником.

– A-а, отец Том. – На лице Бэйла расцветает улыбка. – Я-то все гадал, кого Боженька пошлет выполнять грязную работу?

Capitolo LI

Гранд-канал, Венеция

1778 год

В предрассветном небе висит бледная полная луна, будто странник, опоздавший на последний корабль и сидящий теперь на берегу.

Обыкновенно Томмазо проследил бы за ней, пока она не исчезнет полностью, пока не растворится в небе до последнего клочка белизны. Но не сегодня.

Томмазо торопится, как не торопился никогда в жизни.

С того самого мгновения, как он покинул обитель, началась смертельная гонка. И не только со временем, но и с ворами, похитившими табличку из кабинета аббата, и со всей ратью католической церкви.

Угроза аббата натравить инквизиторов пугает до дрожи в коленях. Эрманно и Эфрана как пить дать арестуют и запытают до смерти. Самого Томмазо обвинят в отступничестве, однако жить оставят. Скорее всего.

Объятый страхом, Томмазо спускается к воде и, надеясь, что память не обманула, спешит к лодочному сараю.

Слава богу, он верно запомнил.

В пожаре погибла всего одна лодка. Лодчонка, на которой Томмазо по утрам оплывал остров, уцелела – расторопные монахи успели спасти ее из огня.

Томмазо спускает лодку на воду и забирается на борт. Вниз по холму к берегу уже бегут другие монахи, а у входа в обитель видна неподвижная фигура аббата.

Прилив низок, и Томмазо очень скоро удаляется от берега, покидая людей, с которыми делил быт.

Остров постепенно тает вдали, с лагуны задувает прохладный ветер, и страх Томмазо постепенно стихает. Пройдет несколько часов – а если повезет, и день, – прежде чем кто-то навестит монахов, оставшихся без лодки. Время на стороне Томмазо. Хотя остается еще специалист из Ватикана. Если он прибудет сегодня, у аббата появится лодка и шанс оповестить инквизиторов.

Эта мысль вновь рождает страх, и Томмазо забывает идею пришвартоваться у палаццо Дукале. Вместо этого он направляется на запад, в сторону Гранд-канала. Сомнение охватывает Томмазо, когда он проплывает в тени собора Санта-Мария-делла-Салюте. Но юный монах все же гребет, задыхаясь, на север. Гребет, пока чуть не врезается в швартовый столбик на южной стороне моста Риальто. Привязав лодку, Томмазо выпрыгивает на берег.

Уставший и измученный жаждой, он переходит от улицы к улице, пока не находит то, что искал.

Лавку торговца предметами старины и искусства.

Лавку Гатуссо.

Чумазый от сажи, Томмазо приникает к окну: внутри Танина заворачивает для покупателя пейзаж маслом. Заметив монаха, девушка поначалу пугается, но затем, завершив продажу, удаляется под предлогом, что якобы увидела клиента, с каковым ранее договорилась встретиться.

Томмазо следит, как Танина выходит к нему. Она его единственная ниточка, связующая с двумя евреями, вполне возможно укравшими табличку. Первое звено в туманной цепочке, которая, надеется Томмазо, выведет к оставшимся табличкам и к сестре.

Выйдя наружу, Танина закрывает за собой дверь.

– Брат?

– Дочь моя, – говорит Томмазо, стараясь, чтобы голос звучал как можно спокойнее, – ты в ужасной опасности. Аббат знает, что кражу совершили твои друзья, и вскоре доложит об этом инквизитору.

– Простите, брат, но я не понимаю, о чем речь, – смущенно отвечает Танина.

– Твой ухажер и тот юноша, Эфран, вломились в нашу обитель и похитили артефакт, о котором я им рассказал.

– Чушь! – восклицает Танина. – Эфран и Эрманно не воры. Инквизитору нет нужды заниматься нами.

Томмазо хватает ее за руку.

– Нет времени на ложь и глупость! – Он озирается по сторонам. – Твои друзья проникли в кабинет аббата и выкрали оттуда принадлежащую мне серебряную табличку.

Танина вырывается.

– Нет! Неправда.

– Боюсь, что правда. Я открыл аббату имя Эрманно и его подельника, но не твое. Бежим со мной, и мы успеем спастись.

Танина оборачивается: озадаченный ее отсутствием, Гатуссо ходит вокруг прилавка, заглядывает в витрину. Ищет помощницу.

– Брат, вы прискорбно ошибаетесь. Прошлую ночь Эрманно провел со мной. До самого утра. А Эфран – кто угодно, только не вор.

В глазах девушки Томмазо видит чистую искренность. И все же сомнения не покидают его.

– Дочь моя, – говорит монах, – ты либо права, либо сама прискорбно заблуждаешься. В любом случае, надо бежать.

Танина понимает: святой брат прав. Ужасная инквизиция не пощадит никого, она не признаёт невиновных.

– Подождите, я сейчас, – просит Танина и возвращается в лавку.

Встревоженный Лауро Гатуссо спрашивает:

– Что такое, Танина? В чем дело?

Схватив плащ, девушка на ходу придумывает историю:

– Моя подруга тяжело заболела. Ее навещал этот добрый монах, и она послала за мной. – Накинув плащ, Танина говорит: – Вы же отпустите меня? Совсем ненадолго?

– Конечно, конечно. Ступай. Клиентов сегодня не так уж и много. – Гатуссо смотрит на карманные часы. – Через два часа у меня на берегу встреча. Постарайся вернуться к этому времени.

Танина улыбается на прощание, и уже через момент колокольчик над дверью возвещает о том, что она выбежала на улицу.

Танину Гатуссо знает с детства. Девушка не лгала ему никогда и не стала бы лгать сейчас. Сквозь стекло витрины хозяин лавки наблюдает, как она уходит прочь в компании взволнованного монаха. Интересно, с каких это пор к постели умирающего приглашают святого брата из островной обители?

Сняв с крючка плащ, Гатуссо вешает на двери табличку «Chiuso». [44]44
  Закрыто (ит.).


[Закрыть]