Текст книги "Заговор по-венециански"

Автор книги: Джон Трейс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 29 страниц)

Глава 11

Тома отпускают лишь к полудню. К этому времени он успевает зверски проголодаться. Надо срочно что-нибудь съесть, иначе голодный обморок обеспечен.

Венеция – не родная ризница, задешево не поешь, на «пайковые» пятнадцать евро не разгуляешься. Придется искать дешевую пиццу, которую в ресторане на Калле-Валларессо точно не купишь.

Официанты скользят между столиками, как будто совершая изящные па некоего кулинарного балета. Глядя на меню в витрине, Том глотает слюнки. Будь у него деньги, он бы зашел и сделал заказ. Начал бы с лосося и меч-рыбы в тартаре с лимоном и базиликом, а потом взял бокал местного «Бароло» и каре ягненка со свежими овощами на горячее.

– Здесь обедали Анжелина Джоли и Брэд Питт, – произносит рядом знакомый голос.

Обернувшись, Том видит Тину, автора статей о путешествиях, с которой познакомился в кафе «У Флорина».

– Это место славится блюдами из морепродуктов, – добавляет она, снимая модные и просто огромные солнцезащитные очки. – А еще – ценами.

Ее голубые глаза сияют блеском.

– Тут вы правы, – постукивает Том по стеклу витрины. – Я могу позволить себе только кофе.

– Вы еще не ели?

– Нет. С прошлой ночи – ни крошки. Может, посоветуете какое-нибудь местечко, рассчитанное на скромный бюджет? Точнее, даже на более чем скромный?

Пристально посмотрев на Тома, Тина предлагает:

– Давайте поступим вот как: занимаем столик здесь; вы берете кофе – на него, вы сказали, раскошелиться можете, – а с меня обед.

Том в ужасе пытается отказаться:

– Нет, что вы! Я не позволю вам…

Однако Тина уже подзывает «вальсирующего» официанта. Похоже, отказа от Тома она не потерпит.

– Lei ha una tavola per due, per favore? [8]8
  У вас не будет столика на двоих? (ит.)


[Закрыть]– спрашивает она у пятидесятилетней «звезды балета» в белой жилетке.

Тот широко улыбается и отвечает:

– Si, signorina, certo. [9]9
  Да, конечно, синьора (ит.).


[Закрыть]

Смущенный, Том следует за ними в дальний угол. Стул из-за столика еще не выдвинули, и накрахмаленная салфетка не легла на колени, но Том уже предвкушает незабываемый обед.

– Это невероятно щедро с вашей стороны, – признается он. – И мне ужасно стыдно, правда. Знал бы заранее, что Венеция такой дорогой город, ни за что бы не приехал сюда.

– На самом деле стыдиться надо именно таких мыслей. – Тина видит неловкость, отраженную на лице Тома. – Послушайте, я все равно собиралась тут пообедать. Всякий, кто пишет статьи о путешествиях, просто вынужден обедать в местах дешевых или безумно дорогих вроде ресторанов на Гранд-канале. Будем считать, я на вас ставлю эксперимент.

– «Эксперимент»? Что ж, опытов на мне еще не проводили.

Своим очарованием Том вызывает белоснежную улыбку Тины.

– Взамен, – говорит фрилансер, – вы поведаете свою историю. Кто вы, зачем сюда приехали, что вам нравится или, напротив, не нравится в Венеции. Подобный материал я собираю у тех, с кем встречаюсь во время поездок.

– Ладно, договорились.

Появляется официант – он принес меню, карту вин, оливки и серебряную корзинку с хлебом.

– Впрочем, – предупреждает Том, – мою историю вы вряд ли захотите публиковать.

Глава 12

Бело-голубая лодка мчит Вито и Валентину к моргу больницы Сан-Лазаре. Солнце припекает, и вода в канале пахнет жженой капустой. Рычит и вспенивает бурую воду подвесной мотор лодки, а Валентина, глядя на белую пену, вспоминает: еще час назад она самой себе обещала выпить капучино со льдом.

Они высаживаются на берег у городской больницы, оставив лодку рядом с целым флотом водных «скорых». Суденышки качаются на волнах, мягко стукаясь бортами о старинные швартовые столбы из дерева. У причала на каменных ступеньках сидят парамедики; приспустив до пояса яркие оранжевые комбинезоны, они курят и о чем-то лениво болтают.

Чувствуется затишье перед бурей.

– Эй! – зовет Антонио Паваротти, прибывший пешком. Он бежит навстречу. – Подождите!

Окончательно сбив дыхание, Антонио догоняет майора и кузину. И только в прохладном лабиринте больничных коридоров он наконец может говорить, не задыхаясь.

– Водолазы ничего не нашли. Чуть не гребенкой дно прочесали – полный ноль.

– Ничего? – переспрашивает Вито, который полжизни наставляет офицеров полиции, мол, «нет такого понятия, как ничего», или же когда это самое «ничего» присутствует, то в деле уже кое-что проявляется.

Антонио, который не единожды выслушал лекции майора, спешит исправиться:

– Нашли пару дешевых солнцезащитных очков, имитация «Гуччи», скорее всего – куплены в ларьке у моста Риальто. Есть груды мусора от проклятых туристов и сломанные часы «Суотч», предположительно детские.

Вито качает головой – парень безнадежен.

– Всегда отыщется какая-нибудь зацепка. Покажи часы продавцам, ювелирам – вдруг повезет.

Майор проводит подчиненных в самый конец больницы, где расположен блок, именуемый «Лаборатория патологической анатомии».

– Что говорят эксперты?

– На стене, где подвесили Монику, найдены следы краски – возможно, с бортов той самой гондолы, на которой убийца и привез тело. Краска, правда, черная, а в Венеции все гондолы черные, будь они неладны.

– Образцы отправили в лабораторию?

– Конечно.

– Молодец, Антонио. Туговато без тебя будет. Когда новая операция «под прикрытием»?

– Завтра, майор. – Антонио обеспокоен. – Хотите, попрошу командира подразделения найти мне замену?

Тронутый преданностью паренька, майор отказывается:

– О, нет-нет. Я же знаю, как тебе нравятся задания «под прикрытием». Обойдемся, ведь так, Валентина?

Валентина улыбается.

– Да, так. Будет трудно, но мы прорвемся.

– Тебя, кажется, засылают в коммуну хиппи? – задает риторический вопрос Карвальо. – Впереди несколько месяцев секса, наркотиков и рок-н-ролла. И безумный миллиардер, верящий, будто творит революцию, – в нагрузку.

Антонио мрачно улыбается.

– Кто-то должен делать грязную работу.

Валентина шутливо бьет кузена кулачком в плечо. Наконец они втроем входят в морг, и настроение падает вместе с температурой.

Вито подводит подчиненных к старику, бледная лысина которого говорит о мудрой привычке держаться подальше от жестокого солнца Венеции.

– Офицеры, – представляет Вито, – это профессор Сильвио Монтесано. Профессор, это лейтенанты Валентина Морасси и Антонио Паваротти. Они впервые в морге.

– Что ж, рад оказанной чести, – кланяется Монтесано, и бифокальные очки в проволочной оправе съезжают ему на кончик носа. – Прошу, идемте к холодильнику.

Труп пятнадцатилетней жертвы лежит на стальной каталке и при верхнем освещении кажется начисто выбеленным. Раны приобрели цвет гнилой телятины. Антонио остается невозмутимым, тогда как Валентина спешит поднести ко рту надушенный платочек.

– В принципе, тело недурно сохранилось, – сообщает Монтесано. – Как ни странно, вода замедляет распад. К тому же погибшую доставили к нам оперативно, и процесс гниения не зашел далеко.

Вито кивает, и профессор принимается за отчет. Он раскладывает все по полочкам, так, чтобы молодым офицерам было нетрудно следить.

– Когда тело привезли, мы отправили его в отделение радиологии на КТ. Просканировали тщательнейшим образом – каждые полмиллиметра, чтобы составить двух– и трехмерные проекции, поэтому сейчас имеем очень точные данные относительно каждого ранения. – Монтесано подходит ближе к трупу. – Выявлено два необычных, просто поразительных момента. Первое: смертельная рана на горле. Она представляет собой глубокий надрез, пересекающий плечеголовную – самую крупную во всем теле – артерию. – Указывает на шею Моники с правой стороны. – Плечеголовной ствол разветвляется на сонную и подключичную артерии, обеспечивая приток крови к груди, руке, шее и голове.

Антонио жестом руки обводит прочие раны.

– Так значит, колоть в других местах нужды не было?

– Ну, если говорить об отнятии жизни, то нет. Бить ножом девушку смысла уже не было никакого. Достаточно оказалось пореза на шее. – Судмедэксперт уже хочет двинуться дальше, но не может не поделиться медицинскими познаниями: – И пореза, кстати, весьма необычного. Плечеголовной столб ведь очень трудно достать ножом. Грудина и ключица закрывают его. Обычно если кого-то ранят в шею, то перебивают левую или правую сонную артерию.

Вито заинтригован.

– Результат тот же самый? – спрашивает он. – Жертва истекает кровью?

– Нет, не сказал бы. – Монтесано поправляет очки. – Жертвы подобных ранений обычно гибнут от воздушной эмболии. – Он тревожно оглядывается на Валентину, потому как желает поделиться знаниями, никого не травмируя. – Если шея и голова жертвы выше уровня сердца, то воздух, попадая в тело, проникает в вены – заметьте, не в артерии. Затем прямиком в правые сердечные камеры, где образует пенистую массу, препятствующую работе органа.

– Смерть наступает быстро и безболезненно? – спрашивает Вито в попытке смягчить шок молодой подчиненной, которая наверняка уже представила себе подробную картинку.

– Боюсь, что нет, – сухо отвечает Монтесано. – Смерть далеко не моментальная, и мучения могут длиться несколько минут.

Валентина бела как полотно, однако находит силы задать вопрос:

– Убийца орудовал обычным ножом?

Монтесано вновь прикасается к шее Моники.

– Зависит от того, какой нож вы называете обычным. У этого ножа клинок короткий и толстый. Примерно таким пользуются закройщики ковров и художники. След на коже показывает, что смертельный порез нанесен справа налево. Убийца стоял над жертвой и спереди от нее.

Вито имитирует движение руки с ножом над головой Моники.

– Значит, он, скорее всего, связал ее и уложил на землю. Судя по тому, что порез идет справа налево, можно логично предположить леворукость преступника.

Монтесано усмехается.

– Майор, вы ведь достаточно опытны и знаете: нельзя ничего предполагать.

– Ладно, признаю ошибку. – Улыбнувшись, Вито обращается к своим лейтенантам: – Без всяких предположений давайте сразу примем к сведению тот факт, что восемьдесят семь процентов населения Земли – правши. Поэтому любого левшу сразу берем на прицел и тщательным образом проверяем.

Тут же на тему высказывается Монтесано:

– Прошу также учесть, что леворукость чаще встречается у мужчин, особенно у идентичных однояйцевых близнецов. А также у лиц с неврологическими отклонениями.

– Например? – спрашивает Антонио.

– Эпилепсия, синдром Дауна, аутизм, олигофрения и даже дислексия.

– Очень кстати, – благодарит Вито. – Спасибо, профессор.

– Всегда пожалуйста.

Желая перевести разговор на более понятную, профессиональную тему, Вито интересуется:

– Профессор, вы обнаружили что-нибудь, что бы указывало на время и место смерти?

– Да, обнаружил. Содержимое желудка говорит о том, что в последний раз жертва ела пиццу с морепродуктами. Правда, томатной пасты было больше, чем самих морепродуктов, а значит, блюдо приготовлено в дешевой закусочной для туристов. Я бы сказал, что жертва приняла пищу примерно за два часа до смерти.

– Проверить, – приказывает Вито Валентине.

Лейтенант приподнимает бровь. Список того, что надо проверить, скоро станет длинней Гранд-канала!

Антонио, прикрыв рот ладонью, шепчет кузине на ухо:

– Хочешь, могу проверить сам? Мне завтра отчитываться только к обеду. – И обращается к судмедэксперту: – Время смерти сообщить можете?

– Юноша, – раздраженно отвечает Монтесано, – да вы, похоже, насмотрелись кино или начитались второсортных триллеров. Время смерти определить – не на кофейной гуще погадать. В таких делах, как это, точно определить время смерти невероятно сложно.

Вито спасает Антонио от дальнейшего унижения, обратившись к Валентине:

– Во сколько продавец рыбы нашел тело?

– Где-то между половиной пятого и шестью.

– Вот тебе и отправная точка, Антонио. Найди место, где жертва ела пиццу, затем проверь в показаниях отца время, когда они с дочерью рассорились, и вот тебе «окно смерти». – Он снова обращается к профессору: – Вы упоминали два странных момента. Какой же второй?

Приподняв очки, Монтесано чешет переносицу.

– У жертвы отсутствует печень.

– Что?!

Судмедэксперт произносит слова по отдельности:

– У – жертвы – отсутствует – печень.

– Уверены?

Воззрившись на майора, Монтесано отвечает.

– Разумеется, уверен, – донельзя убедительно произносит он. – Я знаю, что такое печень, и уж поверьте, ошибки быть не может. Печень вырезали.

Глава 13

«Луна-отель Бальони», Венеция

Том перепил вина. Голова кружится, и по телу разливается приятная истома. Напряжение последних двенадцати часов уходит, и постепенно Том понимает, где он. Лежит на кровати – такой большой и мягкой, на какой не лежал отродясь.

Пахнет цветами: по обеим сторонам от гигантского ложа стоят вазы с лилиями. Слышно, как в ванной журчит вода. Она льется не просто из крана, не в ванну – шумят струи душа, в полную силу бьющие о стены кабинки. Но вот шум стихает, и Том приподнимается. Ему навстречу выходит Тина в банном халате, который для нее явно велик. Сняв резинку для волос, встряхивает белокурыми прядями. Она прекрасна. Смотрит на Тома с такой нежностью, что скованность моментально проходит.

– Идем, – говорит Тина. – Отмоем тебя.

Берет Тома за руку и тянет за собой. Комната покачивается. Свет слишком ярок. Тина ловко щелкает выключателем, и верхнее освещение гаснет. Остается лишь мягкая подсветка от свечей возле мойки.

Том принимается расстегивать пуговицы на рубашке, и Тина целует его в шею. С последними пуговицами она разбирается сама, и рубашка падает на пол. Губы Тома и Тины встречаются. Том чувствует, как Тина расстегивает на нем брюки и те скользят вниз по накачанным бедрам. Тина руками проводит по ногам Тома и чувствует, как под кожей, словно змеи под шелком, перекатываются мышцы. Сердце Тома бьется сильнее, передавая импульсы желания телу женщины. Раздвинув у нее на груди полы халата и ощутив запах, тепло ее кожи, прикоснувшись к ней, Том возбуждается еще сильнее. Чуть отстранившись, Тина целует Тома напряженно и коротко, отчего его губы наливаются жаром. Она трется сосками о его мышцы на груди, и Том начинает мять груди женщины – бережно, словно драгоценный и священный предмет. Он сам не понимает, что сейчас чувствует, да и не хочет понимать. От одного прикосновения к Тине, к ее мягкой и в то же время упругой коже мысли приходят в смятение. Тома, будто в некоем импровизированном танце, закручивает в противоположную привычному сторону.

Позволив халату соскользнуть на пол, Тина держит Тома, пока он освобождается из запутанного узла свалившихся брюк, от нижнего белья, от ботинок и носков. Вдвоем они входят в наполненную паром душевую кабинку, где по коже и волосам ударяют горячие струи воды.

Том что-то хочет сказать, но Тина кладет ему палец на губы и целует. На этот раз более нетерпеливо.

Их танец все разгоняется. Набирает силу неизвестный доселе темп и ритм, который нельзя – да и не хочется – останавливать.

Тина гладит Тома между ног.

Ухватив ее за талию, Том на миг замирает в нерешительности, на перепутье меж двух миров – меж тем, который он оставил, и тем, в который сейчас стремительно погружается, – и тогда Тина впускает его в себя.

Она обхватывает Тома, словно уводя его разум в те дали, о которых он так долго и думать, мечтать не смел. Тина двигается, трется о Тома, обнимая все крепче его мощное тело.

Том грудью чувствует, как бьется ее сердце, чувствует, как глубоко он в нее вошел, как напрягся. Ее пальцы глубоко погружаются в широкую, мускулистую спину, царапая кожу.

Подхватив Тину за бедра, Том поднимает ее, и она коленями стискивает его поясницу. Жмется щекой к щеке, когда по телу пробегают волны оргазмов.

Том прижимает Тину спиной к стенке кабинки и продолжает двигаться с женщиной в одном ритме. Не отрывая губ от ее рта, словно отчаянно боясь упустить нечто важное, если кто-то из них двоих осмелится вдохнуть лишний раз.

И вот оно.

Впервые в жизни, испытывая полный противоречий и удовольствия опыт, Том Шэман отдается – во всей неподвластной себе самому полноте он отдается женщине.

Capitolo VII

Священная роща, Атланта

Спустя два дня после разговора с Песной Тевкр наконец принимается выполнять поручение магистрата.

Вряд ли авгур сумеет ублажить богов, ведь он убийца и будущий отец ребенка, зачатого насильником. И все же он постарается вымолить прощение и разглядеть знаки того, что в грядущие месяцы Атманту вновь освятит милость свыше.

Тетия входит в священную рощу вместе с мужем. Трава мокрая от росы, и единственный звук, нарушающий тишину, – это шорох двух пар сандалий да щебетание птиц в безлистых ветвях.

Тевкр собирается принести богам необычную жертву. Прощение требует чего-то большего, нежели забитый скот.

И Тевкр задумал особую церемонию собственного очищения. Острым концом посоха он очерчивает круг, который охватывает не его одного, но и Тетию. Достав ритуальный нож, авгур протыкает им себе кончики пальцев на левой руке. То же проделывает с левой рукой Тетии и смотрит в небо.

– Мужчина и женщина, сплоченные воедино деянием нашим, сплоченные кровью других, что мы пролили, и кровью своей, что мы проливаем.

Соприкоснувшись окровавленными кончиками пальцев, Тевкр и Тетия расходятся по линии круга. Затем вновь встречаются.

Вместе становятся на колени и вырывают в земле яму, в которой Тетия разводит огонь. Ревущее пламя послужит данью богам, а жрецу и его супруге – маяком в покаянном странствии во тьму. Супруги устраиваются по разные стороны от огня, и Тевкр разворачивает принесенные священные травы и пищу в подношение богам, крошит в растущие языки пламени белену. Тетия тем временем расставляет на земле кувшины с водой, вином и маслами, благословленными авгуром, и красноглиняные чаши для ритуала.

Восходящее солнце вдруг прячется за тучей. Дурной знак, посланный Апулу, [10]10
  Соответствует греческому Аполлону.


[Закрыть]богом солнца и света. Леденящее кровь напоминание об очаге, затухшем с попустительства Тетии.

Супруги выпивают по глотку вина, и авгур проводит в небе и на земле линии: с севера на юг и с востока на запад.

– Мои лицо и спина… – Он вытягивает руки. – Мои лево и право…

Ему надо разделить небо, чтобы отметить положение шестнадцати небесных чертогов божеств.

Наконец молодой нетсвис, обернувшись лицом на восток, падает на колени.

– Я Тевкр, сын Венси и Ларкии. Я ваш голос и ваши уши на земле. Великие боги востока, милосерднейшие из богов, к вам взываю. Простите меня, мою супружницу и сотрите из вашей божественной памяти наши деяния. Защитите добрые души Атманты. – Он смотрит на Тетию сквозь пламя костра. – И я смиренно благодарю вас за то, что мы с супругой все еще вместе, свободны и счастливы.

Ребенок в утробе у Тетии начинает пинаться.

Склонив голову, девушка прижимает ладони к животу. Дитя бьет изнутри сильнее и быстрее, чем прежде. Закрыв глаза, Тетия надеется, что боль скоро пройдет.

Тевкр ничего не замечает, церемония поглотила его.

В потемневшем утреннем небе гремит гром. Но не тот, что возвещает о важном событии, не тот, которым боги предупреждают людей. Сейчас боги гневаются. На верхушках деревьев надрывно каркают вороны.

Сверкает молния.

Небо раскалывает ломаная линия. Бьет прямиком из десницы Тина, главы богов. Бьет, благословленная советом старших божеств и божеств скрытых. Гневаются все до единого небожители.

Тевкр с женой прикованы к месту, и авгур клянется не потерять присутствия духа. Только не сейчас, когда от него зависит так много.

Он высыпает в костер еще пригоршню сушеной белены. Ее частички вспыхивают мелкими искрами и тут же гаснут. Вдохнув аромат травы вместе с дымом, Тевкр ощущает, как от висков, ото лба и от плеч уходит все напряжение. Боль у Тетии в животе усиливается, но она стойко выполняет свою часть церемонии: дрожащими руками льет воду в глиняную чашу. Тевкр погружает пальцы в жидкость и стряхивает капли в огонь.

На горизонте, словно призраки, собираются черные тучи. Ветер шелестит сухими листьями на ветвях окрестных деревьев.

Тевкр наливает вино в керамическую чашу на длинной ножке. Делает над ней пассы рукой, обозначающие четыре небесные стороны света, и пригубливает темно-красный напиток. Темно-красный, будто кровь из ран убитого насильника…

– Небесные боги, благородно правящие нашими недостойными жизнями, к вам взываю: явите милость.

Дрожащей рукой жрец добавляет в вино масло валерианы. Мощный наркотик еще больше укрепит его дух. Поможет открыть внутреннее око. Сделав глоток эликсира, авгур подбрасывает в костер хвороста.

Вновь гремит гром, на этот раз громче и намного страшнее.

Тевкр – то ли от страха, то ли повинуясь инстинктам – разворачивается лицом на запад, где обитают самые жестокие боги. Ждет.

И вот оно. Из внутренней темноты является бешеный хоровод демонов. Аита, царь подземелья, в боевом шлеме из черепа волка. Харун, [11]11
  Свидетель смертных мук, позднее – вестник смерти, проводник в мир усопших, соответствует греческому Харону.


[Закрыть]синекожий крылатый демон. Ферсипнея, [12]12
  Супруга Аиты, соответствует греческой Персефоне.


[Закрыть]царица подземного мира.

Они кружат вокруг Тевкра, пролетают сквозь него, покушаясь на храбрость и чистоту разума.

Позади жреца над холмом разносятся громовые раскаты. Ветвистая молния разрезает почерневшее небо.

Демоны заходятся в едином неистовом вопле и пропадают, оставляя по себе кроваво-красную дымку. Однако это не все.

Что бы их ни прогнало – нечто гораздо более страшное, – оно по-прежнему здесь.