Текст книги "Терапевтическая катастрофа. Мастера психотерапии рассказывают о самых провальных случаях в своей карьере"

Автор книги: Джон Карлсон

Соавторы: Джеффри А. Коттлер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 29 страниц)

БОРЬБА С КОМПЛЕКСОМ НЕПОГРЕШИМОСТИ

Арнольд Лазарус помнил, что изначальной темой нашей беседы были конкретные примеры его личных недостатков и промахов. “Знаете, я заметил за собой, что с возрастом стал более нетерпеливым. Мне кажется, в молодости у меня было получше с терпением. А теперь во время сессий с клиентами я иногда ловлю себя на том, что не могу усидеть на месте. Что-то мне подсказывает, что в этом нет ничего хорошего”, – внезапно признался он.

Это наблюдение показалось нам весьма любопытным, поскольку в представлении большинства людей такое качество, как терпение, зачастую, ассоциируется именно с благородными сединами и богатым жизненным опытом. Лазарус поспешил с нами не согласиться и заявил, что с возрастом стал быстро терять терпение буквально во всем.

“Недавно я проводил совместную сессию с участием моего сына, который на 29 лет меня младше. Помнится, я все время ерзал в кресле, готовый на стенку лезть от скуки и нетерпения, а потом долго не мог понять, как сыну удавалось настолько спокойно, участливо и неспешно применять один за другим все нужные приемы. «Когда-то я сам был таким, как он, – думал про себя я. – Может, с годами у меня просто испортился характер»”.

Далее Арнольд Лазарус пустился в рассуждения о том, насколько он ценит в людях умение честно признавать свои ошибки. Он заявил, что наша сфера только бы выиграла, если бы знаменитые психотерапевты сняли короны и научились бороться с комплексом непогрешимости. В таком случае нам не приходилось бы заметать следы своих просчетов и отрицать собственные ошибки.

“Я сейчас преподаю в аспирантуре и всячески поощряю аспирантов открыто обсуждать свои промахи. Зачем скрывать ошибки, если вместо этого можно извлечь из них ценный урок? Примерно раз в месяц мы собираемся и проводим очень откровенную дискуссию. Я первым подаю им пример того, как правильно относиться к своим просчетам, и объявляю при всей группе: «Послушайте, ребята, мне кажется, я действительно напортачил здесь и там». Это действительно помогает”, – делился опытом Арни.

На примере Арнольда Лазаруса другие терапевты в его супервизийной группе учатся более открыто говорить о своих страхах, сомнениях и недостатках. Пожалуй, именно этим аспектом своей работы Арни сейчас гордится больше всего. Под конец нашей беседы он не отказал себе в удовольствии и поинтересовался, в каких же смертных грехах сознались нам другие участники проекта. Он был настроен весьма скептически и не хотел поверить, что его именитые коллеги прямо и откровенно согласились рассказать о своих ошибках. Мы заверили Арнольда, что он будет немало удивлен, когда наша книга наконец выйдет в свет.

Глава 5
Вынести урок и простить себя
Вайолет Оклендер

Вайолет Оклендер заслужено входит в число самых востребованных преподавателей и супервизоров для детских психотерапевтов. Сама Вайолет живет в Санта-Барбаре, шт. Калифорния, но при этом ездит по всему миру с лекциями и семинарами на тему различных подходов к работе с детьми и подростками. В знаменитой книге Окна в мир ребенка Оклендер подробно описывает свою уникальную методику, построенную на гармоничном сочетании гештальт-терапии и экспрессивных техник. В ее послужном списке множество демонстрационных сессий и обучающих видеороликов, где она наглядно показывает зрителю, как работает детская психотерапия.

Когда во время нашей беседы она рассказывала о детях, которым так и не смогла помочь, несмотря на все усилия, в ее голосе слышалась искренняя печаль и сожаление, словно ей не первый год доводится прокручивать в голове эти болезненные воспоминания. Все же Вайолет решилась поделиться с нами одним случаем из практики, который запомнился ей больше остальных и который до сих пор не дает ей спать по ночам.

ЕСЛИ НЕ НА ПОЛЬЗУ КЛИЕНТУ,
ТО ХОТЯ БЫ НА ПОЛЬЗУ СЕБЕ

Случай, о котором Вайолет хотела рассказать, позволил ей вынести много ценных уроков на тему собственной работы. Если совсем начистоту, об этом случае она не то что не хотела говорить, а предпочла бы даже не вспоминать, однако поддалась на наши уговоры и согласилась поделиться этой историей с читателями. “Несмотря на то что эта ситуация не пошла на пользу клиенту, она однозначно пошла на пользу мне. Я очень сожалею о том, что так вышло, однако в то время я просто не умела работать иначе.

Я сделала все, что могла, но, как оказалось, этого было недостаточно”, – начала она свой рассказ.

Вайолет Оклендер призналась, что когда проводит семинары и лекции, то старается представить слушателям наиболее успешные кейсы из своей практики, которые как нельзя лучше демонстрируют эффективность и прикладную ценность ее методики. Только зачастую слушателей мало интересуют истории успеха. Им хочется узнать о неудачах и промахах, ведь когда люди понимают, что ведущие специалисты не застрахованы от ошибок, они начинают проще относиться к собственным недостаткам. Иногда, в зависимости от настроения, Вайолет идет навстречу аудитории, а иногда вежливо переводит разговор в другое русло, но, как бы то ни было, каждый раз, когда она слышит словосочетание терапевтическая катастрофа, ей первым делом приходит на ум один и тот же случай.

“Этому мальчику было около 16 лет. Ко мне на прием его привел отец. До этого ребенок много лет прожил с матерью, которая много пила и не пыталась лечиться от алкоголизма. В конце концов ее бывшему мужу это надоело, он подал на нее в суд, добился лишения материнских прав и получил опеку над сыном. Здесь нужно отдать отцу должное: поскольку он служил в полиции и кто-то когда-то проводил для их подразделения какой-то психологический тренинг, он быстро заподозрил в поведении сына неладное и решил сводить его к психотерапевту”.

Дальше Вайолет принялась описывать симптоматику своего юного клиента, которая по большей мере имела соматическую природу. Мальчик жаловался на хронические боли в животе, и в конце концов врачи диагностировали у него язву желудка. Он был молчаливым тихоней, вел себя очень пассивно и сдержано, практически никогда не показывал окружающим свои эмоции. Вдобавок парнишка регулярно прогуливал школу, чтобы сходить с друзьями на пляж и покататься на серфе.

“У парня было не так много друзей, а серфинг превратился в единственное занятие, которое приносило ему удовольствие, – вспоминала Оклендер. – В то же время это был невероятно послушный и покладистый мальчик. Кстати, характерная черта многих детей алкоголиков, особенно если речь идет о единственном ребенке в семье. Впоследствии из его рассказов я поняла, что ему приходилось постоянно заботиться о матери. Ему все время казалось, что он обязан оберегать и защищать ее. Изначально он не хотел переезжать к отцу, потому что переживал о том, как же мама будет без него”.

Вайолет объяснила, что мальчик немного побаивался отца и согласился жить с ним только потому, что не хотел его разочаровывать. В целом отец клиента произвел на Вайолет неплохое впечатление, несмотря на то что годы работы в полиции сказались на его характере, и временами он был достаточно резок с сыном. Впрочем, парень не столько боялся скандалов или наказаний, сколько впадал в ужас от мысли, что не оправдает отцовские ожидания. Именно по этой причине он исправно ходил на сессии, всем своим видом давая понять, что ему это не нравится.

“Мы прозанимались с ним около шести недель. Он приходил ко мне раз в неделю и покорно делал все, что я ему говорила. Сказано рисовать, значит, будем рисовать. Сказано лепить из глины – будем лепить. Постепенно наружу стало выходить немало затаенных обид на мать. К примеру, парень сокрушался, что никогда не мог пригласить в гости друзей, потому что мама все время была навеселе. Несколько раз во время таких разговоров его пробивало на сильные эмоции, что в данной ситуации казалось мне очень хорошим знаком. Я была уверена, что все идет просто идеально. Более того, я была исключительно довольна собой”.

Мы замерли в ожидании, пытаясь понять, в чем подвох, ведь опыт подсказывал нам, что первое впечатление слишком часто оказывается обманчивым. Пожалуй, именно в этом и заключается едва ли не главный бич профессии терапевта. Что может быть хуже, чем быть на 100 % уверенным в том, что делаешь все правильно, а потом внезапно выяснить, что с самого начала ошибался и твои усилия потрачены впустую?

Подвоха долго ждать не пришлось. В самый разгар работы мальчик, который, казалось, демонстрировал невероятный прогресс, вдруг заявил, что больше не хочет ходить к психологу. “Честно говоря, я была в шоке, ведь в моем представлении это был хрестоматийный пример успешной терапии. Я набралась смелости и спросила у мальчика, почему он больше не хочет меня видеть”, – продолжала Вайолет.

“Мне не нравится то, что я чувствую”, – неохотно ответил парень.

“Что ты имеешь в виду?” – озадаченно переспросила Оклендер.

“Ну, я начал чувствовать всякое-разное. Мне это не нравится. Я больше не хочу чувствовать”, – все также загадочно пояснил клиент.

“Можешь привести пример?” – Вайолет окончательно запуталась и была решительно настроена его расколоть.

“Ну, – неуверенно начал мальчик, – к примеру, на днях учитель отругал меня за какую-то мелочь, а я взял и расплакался на глазах у всего класса”.

“Продолжай” – ободряющим голосом сказала Оклендер.

“А в другой раз парень, с которым я хотел подружиться, сказал мне что-то, что меня разозлило, и я накричал на него. Мне это не нравится. Мне все это не нужно. Я хочу, чтобы все было как раньше. Хочу ничего не чувствовать”, – наконец выпалил мальчик.

Вайолет попыталась объяснить клиенту, что так иногда бывает в процессе психотерапии, когда человек учится выражать свои эмоции. Да, это неприятно, но, если немножко потерпеть и переждать этот болезненный период, потом будет намного лучше. Она рассказала ему о том, как подавленные эмоции сказываются на физическом самочувствии, заверила, что боли в животе, язва и прочие проблемы со здоровьем – результат вредной привычки держать все в себе. Увы, невзирая на ее аргументы и уговоры, мальчик был решительно настроен все бросить.

“Я позвонила его отцу, – грустно вспоминала Оклендер. – Он был озадачен не меньше меня и не мог взять в толк, что случилось. Он признался, что так и не смог убедить сына вернуться на терапию. Мальчик отказывался объяснять почему, а я просто не решилась поделиться с отцом его последним признанием. Честно говоря, эта ситуация до сих пор не дает мне покоя”.

ВПЕРЕДИ ПАРОВОЗА

Тщательно обдумав произошедшее, Вайолет Оклендер пришла к выводу, что ее главной ошибкой был неправильно подобранный темп психотерапии. “Я так хотела поскорее добиться результата, что слишком поспешила и откровенно напортачила с ритмом нашей работы. Мне казалось, что я веду себя очень мягко и ненавязчиво, а на самом деле давила на клиента. Я наседала на него все больше и больше, вытащила наружу его подавленные эмоции, когда он был к этому еще не готов. У него стало возникать ощущение, что он теряет контроль над собой, а я не сделала ничего для того, чтобы помочь ему вернуть чувство контроля. Я много думала об этой ситуации и извлекла из нее ценные уроки. Я научилась не бежать впереди паровоза и с предельной осторожностью подбирать темп терапии, особенно в работе с детьми с похожим прошлым”, – сокрушалась она.

Если отбросить в сторону чрезмерное рвение и ошибку в выборе ритма, больше всего в этой истории Вайолет Оклендер беспокоило то, что она так и не узнала, что стало с мальчиком дальше. Она по-прежнему часто думает о нем и гадает, как сложилась его судьба. Она пытается представить, кем он вырос и как живет сегодня. К сожалению, ни клиент, ни его отец так никогда ей больше не звонили. Вайолет не остается другого выбора, кроме как смириться и жить с неопределенностью.

“Я утешаю себя мыслью о том, что, возможно, шесть недель наших занятий все равно пригодились ему в будущем, однако, честно говоря, сама в это до конца не верю”, – резюмировала она.

ЕЩЕ ОДИН ВОПРОС БЕЗ ОТВЕТА

Поскольку описанный выше случай не был тайной за семью печатями и Вайолет Оклендер время от времени приводила его в качестве примера скверной психотерапии на своих семинарах и лекциях, мы решили копнуть глубже. После шутки о том, что это будет наша маленькая месть за ее попытки слишком быстро “расколоть” и “дожать” клиента из первой истории, мы попросили Вайолет поведать нам о другом, менее известном примере терапевтической катастрофы.

“Не знаю, насколько этот случай вписывается в понятие терапевтической катастрофы, но это была непоправимая трагедия, – с грустью в голосе начала она. – Мне выпало поработать с еще одним мальчиком, на этот раз младше, около 13 лет. У него были большие проблемы со школьной успеваемостью. Он часто прогуливал уроки, иногда сбегал из дома. Ко мне на прием его привела мать. Она очень злилась на сына.

Поначалу мне удалось установить с мальчиком неплохой контакт. Я спросила, где он был и чем занимался, когда убегал от матери, и он признался, что каждый раз направлялся в гавань к рыбакам. Он помогал им ловить рыбу, а они за это иногда катали его на лодке. Ему очень нравилось рыбачить. Это был до предела замкнутый ребенок, но, когда речь заходила о рыбалке, его лицо озарялось, а глаза загорались энтузиазмом”, – продолжала она.

Оклендер быстро поняла, что у мальчика были явные проблемы с эмоциональной экспрессией, и не было особого смысла применять в работе с ним проективные методики, так что большую часть времени они проводили за разговорами о его интересах и увлечениях. Конечно же, главной темой таких бесед всегда была рыбалка. Парнишка, кажется, неплохо разбирался в этом занятии и охотно делился своими познаниями с Вайолет.

Спустя буквально несколько сессий в офис к Оклендер наведалась мама мальчика, чтобы расспросить ее о том, как обстоят дела.

“Что ж, я бы рекомендовала вам написать записку классному руководителю и попросить, чтобы вашего сына пару раз в неделю отпускали с занятий”, – сказала Вайолет матери. Она считала, что мальчику не помешают несколько лишних выходных для рыбалки, которая, кажется, весьма благотворно сказывалась на его морально-психологическом состоянии. К тому же, если ему разрешат время от времени ходить к рыбакам в гавань “на законных основаниях”, у него будет меньше потребности прогуливать занятия в другие дни.

Мама мальчика восприняла эту идею без особого энтузиазма. Она пыталась возразить, но Оклендер сообщила ей, что у ее сына к тому же наблюдается ряд выраженных нарушений обучаемости, из-за которых ему с большим трудом дается школьная программа, и порекомендовала подумать о том, чтобы перевести его в другую школу для детей с особыми образовательными потребностями. “Мать отрезала, что это категорически невозможно, потому что ее ребенок не недоразвитый, – печально вспоминала Вайолет. – Она настолько разозлилась на меня за этот совет, что решила немедленно прекратить терапию”. Вайолет Оклендер сделала долгую паузу, словно собираясь с духом перед тем, что последовало дальше.

“Примерно месяц спустя мать снова мне позвонила”, – медленно сказала Вайолет. Ее голос дрожал от все еще переполнявших ее эмоций. “Она сказала, что ее сын повесился. Она заливалась слезами и проклинала себя за то, что тогда меня не послушалась”, – наконец, выпалила она.

“С тех пор я никак не могу выбросить из головы мысль о том, что мне нужно было сказать или сделать по-другому, чтобы убедить эту женщину в своей правоте. Я не знаю, насколько мой совет действительно помог бы предотвратить непоправимое, тем не менее постоянно спрашиваю себя: что же я упустила?”

КОГДА ПОНИМАНИЯ НЕДОСТАТОЧНО

Вайолет Оклендер отчасти повезло в том, что мама мальчика не пыталась свалить на нее вину за произошедшую трагедию, тем не менее она все равно чувствовала себя так, словно в работе с ним допустила непоправимую ошибку, однако сама не могла взять в толк, в чем заключалась ошибка. У нее не было сомнений, что она хорошо понимала ребенка, верно интерпретировала его симптомы и успешно выстроила с ним доверительные отношения.

“Да, я смогла найти общий язык с мальчиком, однако при этом полностью упустила из виду его мать. Я не смогла подобрать нужные слова, чтобы объяснить ей, что происходит, я не смогла убедить ее встать на мою сторону, встать на сторону сына. Может, она не ощутила от меня нужной поддержки, не знаю. Мне все время кажется, что я упустила что-то очень важное, где-то недоработала, в чем-то недотянула”, – сокрушалась она.

Вайолет призналась, что в прошлом никогда не обсуждала ни с кем эту историю, потому что, с одной стороны, ей было по-прежнему больно вспоминать о случившемся, а, с другой, она до сих пор так и не поняла, где же тогда оступилась. “Я уже не раз замечала за собой эту склонность. Иногда меня так сильно подмывает вступиться за ребенка, что я напрочь забываю о том, чтобы выслушать родителей и отдать дань уважения их эмоциям и переживаниям. Мальчик рос в семье без отца, у него не было никого, кроме матери, которой приходилось вкалывать на нескольких работах, чтобы прокормить ребенка. К тому же ей постоянно звонили из школы с жалобами, и она ужасно злилась на сына за его поведение. На нее разом навалилось столько всего, что бедная женщина была просто измучена. В итоге она додумалась привести мальчика к психотерапевту, что с ее стороны уже было огромной заслугой, а я опростоволосилась и совершенно не учла ее фактор. А ведь, работая с детьми, всегда нужно уделять изрядную долю внимания родителям”.

Когда мы спросили у Вайолет, что именно она сделала бы по-другому, как поступила бы в этой ситуации, если бы могла все переиграть, она задумчиво замолчала. Пожалуй, самым неприятным во всей этой истории было именно то, что она так и не нашла ответа на этот вопрос. Всем нам хоть раз, да попадались клиенты, когда, независимо от результата терапии, мы так и не поняли, что происходило в душе у человека, когда он сидел в кресле напротив. Кому-то из таких людей мы действительно помогли, однако понятия не имеем, как нам удалось это сделать и что именно оказало на них благотворный эффект; кому-то так и не смогли помочь, и нам до сих пор невдомек, где мы допустили ошибку. Мы не понимаем, что из сказанного и сделанного нами имело роковое значение и определило итог терапии. Конечно, мы можем придумать миллион недоказуемых теорий, гипотез и объяснений, но этот вопрос так и останется без ответа.

“Если бы я могла вернуться в тот день, – задумчиво протянула Вайолет, – пожалуй, я бы постаралась уделить больше внимания матери, дала бы ей понять, что ее здесь ценят и уважают. Я бы попыталась проявить больше сочувствия и понимания к тем жизненным обстоятельствам, в которых она очутилась. Поверьте, когда психотерапевт критикует родителей или вступает с ними в конфликт, это никогда не идет на пользу ребенку. Да, иногда некоторые родители оказываются не готовы прислушаться к нашим словам, и что с того? Мне кажется, моей главной ошибкой было невольно создать у матери ощущение, что я ее осуждаю”.

ВЫУЧЕННЫЕ УРОКИ

Мы спросили у Вайолет Оклендер о том, какие главные выводы она сделала по итогам этих двух ситуаций. Какие уроки ей удалось извлечь? Вайолет решила снова вернуться к первой истории о мальчике, испугавшемся своих эмоций. “Нельзя было позволять первым успехам настолько вскружить мне голову. Я слишком сосредоточилась на собственных действиях и совершенно упустила из виду реакцию ребенка. Я прекрасно знаю, что детям намного сложнее выражать свои чувства, чем взрослым, особенно если их в одночасье переполняют противоречивые сложные эмоции. Да, в этом смысле дети куда более уязвимы, ведь их эго еще не до конца сформировалось, им пока не достает автономности для того, чтобы самостоятельно справиться со всеми чувствами. Таким образом, детям часто приходится идти на крайние меры и спасаться от внезапно нахлынувших эмоций посредством полного разрыва контакта. Ребенок закрывается в себе и просто отказывается дальше ходить к психологу. Мне нужно было принять во внимание прошлое мальчика и не перегибать палку. Это был очень ценный урок, который я буквально зарубила себе на носу. С тех пор в работе с такими детьми я всегда применяю совершенно иные подходы”.

Оба примера неудачной психотерапии, рассказанные Вайолет Оклендер, объединяла одна общая черта: и в том, и в другом случае она проделала неплохую работу с клиентами, однако не учла немаловажный фактор родителей, и ситуация вышла из-под контроля. Да, ей удалось выстроить хорошие доверительные отношения с детьми, но без поддержки со стороны родителей психотерапия была обречена на провал.

“Родители часто забирают детей из терапии слишком рано, когда нужное время еще не пришло”, – со вздохом сказала Вайолет, словно прокручивая в голове воспоминания обо всех ситуациях, когда ее старания оказались напрасными по воле родителей, на решение которых она так и не смогла повлиять. “Мы делаем лучшее, на что способны. Но как быть, если родители говорят, что их ребенок больше не нуждается в наших услугах? Здесь мы совершенно бессильны. Хотя бессильны ли? Кто знает, возможно, все намного сложнее”, – задумчиво добавила она.