Текст книги "Терапевтическая катастрофа. Мастера психотерапии рассказывают о самых провальных случаях в своей карьере"
Автор книги: Джон Карлсон
Соавторы: Джеффри А. Коттлер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 29 страниц)
ПОЧЕМУ СЕССИЯ ПРОВАЛИЛАСЬ
Вряд ли я открою Америку, если скажу, что в психотерапии главное действие всегда разворачивается не в кабинете, а внутри самого человека, причем это справедливо для обоих участников процесса. Пожалуй, читатель сможет простить меня (или я сам смогу простить себя) за крайне неудачно подобранное время для конфронтации, которая, будем откровенны, и задумана-то была не столько для того, чтобы помочь клиентке, сколько для моего развлечения. Честно говоря, я вполне спокоен по этому поводу, потому практически наверняка уверен в том, что Фрэнсис восприняла мое неуклюжее вмешательство просто как досадный раздражитель и не более. Только мне по-прежнему не дает покоя тот факт, что я умудрился напрочь забыть о сострадании к клиенту.
Самое ужасное в этой ситуации то, что, кажется, наши встречи все-таки пошли Фрэнсис на пользу (хотя, возможно, это просто совпадение). Как бы там ни было, ее родственники регулярно рассказывали мне, насколько проще им стало находиться с ней рядом в последнее время. Несмотря на то что Фрэнсис никогда не признавалась в этом напрямую, несколько раз она вскользь упомянула о том, что ей нравились наши странные беседы в формате монолога. Когда я задумываюсь, как мало усилий я на самом деле приложил для того, чтобы помочь этой женщине, мне становится стыдно.
Из-за собственной неготовности поддерживать контакт и терапевтическое присутствие я подвел и себя, и свою клиентку. Да, с ней было сложно подолгу находиться в одном помещении. Да, она определенно слишком много ворчала. Однако этому поведению было одно простое объяснение: страх. Фрэнсис просто-напросто страшно, и она знала только один способ взять себя в руки и справиться с ситуацией: ухватиться за недостатки окружающих, пытаться контролировать своих близких, поддерживать максимальную дистанцию в отношениях со мной.
Для меня качество проделанной работы определяется не только ее результатом. Я не считаю, что успешная психотерапия отличается от провальной исключительно тем, что клиент ушел из кабинета довольным, как, к примеру, в случае Фрэнсис. Конечно же, я не тешу себя иллюзиями о том, что решающую роль в оценке качества проделанной работы играют мои субъективные впечатления о сессии (т. е. доволен ли я собой). Некоторые считают, что успех или провал терапии – это некая компромиссная совместная оценка клиента и терапевта, поскольку отношения между ними строятся на сотрудничестве. С этим утверждением я бы тоже поспорил. Наконец, противоположная идея о том, что всю работу в процессе психотерапии делает исключительно клиент и только ему решать, насколько это было успешно, кажется соблазнительной, однако, на мой взгляд, это лазейка для перекладывания ответственности с себя. В моей карьере не раз случалось, что я отвратно справлялся со своей работой, и тому были самые разные причины: я отвлекся, обленился, сказал или сделал какую-нибудь глупость. Если к тому моменту я успел установить достаточно прочные отношения с человеком, в большинстве случаев мне удавалось реабилитироваться и вернуть все на круги своя, как это, кажется, впоследствии произошло с Фрэнсис.
Кто-то сказал бы, что я строг к себе и взваливаю на себя слишком много ответственности за результат терапии. Каюсь, виновен, но ничего не могу с этим поделать. В глубине души мне искренне хотелось бы переложить большую часть ответственности на клиента, однако я прекрасно отдаю себе отчет в том, что именно я решаю, сколько усилий буду вкладывать в данного конкретного человека, как настойчиво буду стараться, насколько изобретательно буду искать пути решения и насколько решительно буду настроен на работу. Возможно, это самообман и попытка приписать себе больше возможностей влиять на ситуацию, чем дано простому смертному, но так уж я привык относиться к своей работе, и такую цену мне приходится платить за результат.
Итак, давайте разберемся, что же я сделал не так и почему эта сессия вышла настолько отвратительной и недостойной гордого звания профессионала. Рассмотрим все причины по очереди.
1. Я неуважительно отнесся к своей клиентке и начал осуждать ее. Она пришла ко мне для того, чтобы я постарался ее понять, а вместо этого я стал винить ее за то, что она просто была собой. В конце концов, клиенты приходят к нам именно тогда, когда не могут разобраться со своими проблемами самостоятельно или найти понимание и поддержку среди своих друзей и близких.
2. Я обленился. Опустил руки. Поддался собственной скуке. Я пошел по пути наименьшего сопротивления и плыл по течению. Вместо того чтобы по-настоящему быть с ней, я просто делал вид, что слушаю ее и что мне не все равно.
3. Я попытался “наказать” Фрэнсис за то, что она оказалась для меня недостаточно интересной, не давала мне говорить, игнорировала меня и не позволяла мне помочь ей так, как я считал правильным. Вместо того чтобы подстроиться под нее и двигаться в ее темпе, я начал форсировать процесс. Я стал слишком беспокойным и нетерпеливым.
Пожалуй, читатель мог бы заметить, что столь преувеличенное и откровенное “самобичевание” является еще одним подтверждением моей внутренней потребности “понести наказание за свои преступления”. По большому счету, со стороны этот случай вовсе не выглядит такой уж катастрофой, какой я пытаюсь его и изобразить. Возможно, именно из-за того, что это происшествие было настолько обыденным и, казалось бы, настолько безобидным, я и запомнил ту злосчастную сессию как главный провал в своей карьере и решил написать о ней. В конце концов, Фрэнсис повстречалась мне именно в тот период, когда я был наименее эффективен как специалист и большую часть времени функционировал на автопилоте. Я балансировал на грани выгорания, вечно был не в духе и устал от практики. Фрэнсис была не единичным случаем: в то время мне случалось и с другими клиентами мысленно покидать кабинет.
После этого эпизода мне вдруг стало очень интересно, как часто во время сессии другие психотерапевты убегают от клиента в свои фантазии и о чем они в этот момент думают. Составляют списки покупок? Грезят приятными воспоминаниями об отпуске? Планируют будущие авантюры? Погружаются в сексуальные фантазии? Я бы поставил на то, что большинство моих коллег хотя бы на время абстрагируются от сессии примерно от 30 до 50 % случаев (в зависимости от конкретного клиента и темы разговора). Тому может быть сразу несколько причин.
1. Скука. Мы устаем от обыденности и рутины. В конце концов, мы уже не раз слышали эту историю. Клиент рассказывает ее уже в который раз.
2. Чувство опасности. То, о чем говорит клиент, подозрительно созвучно с нашими переживаниями. Его слова заставляют нас вспомнить о личных проблемах или пробуждают воспоминания о прошлом, которое мы предпочли бы не ворошить.
3. Личная жизнь. У каждого из нас в жизни регулярно случается немало событий, которые перетягивают на себя все внимание. Иногда бывает очень сложно сосредоточиться на том, что происходит в кабинете, если мы сами чем-то расстроены. Может быть, нас выбило из колеи недопонимание в личных отношениях, из-за которого мы чувствуем замешательство и злость. Может быть, мы никак не можем выкинуть из головы планы о том, что хотим и как хотим сделать. Может быть, мы переживаем личную травму, переходный период или кризис.
4. Лень. Постоянная концентрация во время сессии требует немало усилий, и иногда нам просто лень их прикладывать. Это так просто – позволить своему разуму витать в облаках, переключиться на мысли о чем-то личном, отпустить фокус внимания. А иногда мы приходим на работу настолько обессиленными и уставшими, что нам просто не до клиента.
Во время встреч с Фрэнсис меня практически не было в кабинете. По сути, от меня оставалась телесная оболочка, которая время от времени кивала, а сам я в это время мысленно гонял на спортивных машинах, взбирался на отвесные скалы и раздевал привлекательных женщин. Я вспоминал былые ошибки и перебирал в голове все то, что мне следовало сказать или сделать иначе в работе с другими клиентами. Внимательно изучал потолок, стараясь сосчитать все точки на побелке. Перебирал пальцами правой руки по подлокотнику кресла, играя на воображаемом фортепьяно.
Это понятно и объяснимо? Не спорю. Вполне простительно? Согласен. Однако я считаю, что в лучших интересах моих клиентов и учеников мне стоит навсегда запомнить этот хрестоматийный пример крайне посредственно проделанной работы и никогда больше не идти на поводу у собственной лени.
УРОКИ ИЗ ДАННОГО ОПЫТА
1. Обычно причиной терапевтической катастрофы становится вовсе не какая-нибудь из ряда вон выходящая глупость или бестактность. Чаще всего для этого достаточно обычной безобидной халатности.
2. Напряженная саморефлексия и самокритика, несомненно, весьма полезны для непрерывного профессионального роста и самосовершенствования, но у них есть и негативный побочный эффект в виде неспособности простить себе неизбежные ошибки, неудачи, огрехи и недостатки.
3. Психотерапия – занятное действо, где оба участника процесса с завидной регулярностью на время мысленно покидают кабинет в силу различных причин – будь то скука, чувство опасности, случайно задетая “больная мозоль”, неприятная ассоциация или обычный поток сознания. Так уж устроена человеческая психика.
Психотерапевты выбрали себе едва ли не самый ментально утомительный способ зарабатывать на жизнь, составить конкуренцию которому может, пожалуй, разве что работа авиадиспетчера. Однако в отличие от других требовательных и напряженных профессий, сама суть карьеры терапевта вынуждает нас очень многое принимать на свой счет. Впрочем, мы живем в реальном мире, и у нас не остается иного выбора, кроме как смириться и принять тот факт, что как бы прилежно мы ни учились, как бы тщательно ни готовились, сколько бы опыта ни имели за плечами, как бы усердно ни концентрировались и как бы часто ни ходили к супервизору, мы все равно никогда и близко не сможем дать нашим клиентам все то, что они от нас хотят и чего на самом деле заслуживают. Более того, у нас никогда не получится соответствовать собственным стандартам совершенства. Иногда у нас будут самые настоящие терапевтические успехи, иногда – терапевтические катастрофы. Но тут такое дело: самое главное – отличить одно от другого.
Глава 2
Неоконченные истории
Джон Карлсон
С тех пор как мы взялись за этот проект, чувство надвигающейся терапевтической катастрофы не покидало меня в преддверии каждой сессии, которую я проводил. И это при том, что я имею за плечами более 25 лет опыта работы и по-прежнему принимаю от 40 до 70 клиентов в неделю.
Каждый день я прихожу на работу пораньше, открываю свое расписание на предстоящий день и внимательно изучаю список клиентов, прислушиваясь к собственным ощущениям и реакциям по поводу каждого из них. Я провожу пальцем по строчкам с именами людей, встречи с которыми жду с приятным нетерпением, думая о том, с чем они придут ко мне сегодня и кому из них я смогу по-настоящему помочь. А потом мой взгляд падает на имена клиентов, от одной мысли о которых меня бросает в холодный пот, и я понимаю, что так дело не пойдет. Мне нужно как-то изменить свое отношение к этим людям, или наша сессия действительно может закончиться катастрофой.
СООТВЕТСТВИЕ СВОИМ ОЖИДАНИЯМ
Пожалуй, я все же наберусь смелости и начну эту главу с едва ли не самой провокационной и рискованной темы, которая только может быть. Я хочу рассказать читателю о потаенном аспекте моей личности, в существовании которого я, будучи психотерапевтом, никогда не признавался публично. Раз уж так сложилось, что я зарабатываю на жизнь языком, бесконечно болтая о том о сем со своими клиентами, студентами и подопечными в супервизии, мне мало что удается скрывать о себе от окружающих. Впрочем, если во мне и есть нечто такое, что я предпочитаю не афишировать, так это целый “букет” проблем, связанных с комплексом неполноценности. Я слишком часто думаю о том, а соответствую ли я собственным ожиданиям.
Когда я рассказываю об этом Джеффри, он всегда удивляется. Он уверяет меня, что еще никогда не встречал человека, который умел бы столь спокойно и уверенно держаться на публике, как это делаю я. Что ж, факт остается фактом: последние десять лет жизни я потратил на то, чтобы создать серию из более сотни обучающих видеороликов с участием лучших психотерапевтов планеты, но в глубине души по-прежнему терзаюсь сомнениями и никак не могу поверить в то, что я действительно заслуживаю оказаться в их числе.
Обстоятельства сложились так, что в сферу психотерапии я вошел “с черного хода”. По первому образованию я школьный учитель, но за всю жизнь не преподавал ни дня. Я переучился на школьного психолога для учеников младших классов и оказался в крайне забавной ситуации, когда мой супервизор знал о практической стороне психотерапии не многим больше, чем я. Это был замечательный специалист, который прекрасно разбирался в преподавании и научных исследованиях, однако никогда прежде он не работал ни с кем вживую. Поступив в докторантуру (мы с Джеффри Коттлером защищались у одного научного руководителя), я надеялся, что смогу пройти полноценную супервизию, но вместо этого по иронии судьбы сам стал супервизором. Я словно перескочил сразу несколько ступеней карьерной лестницы, так никогда толком и не получив адекватной обратной связи о своей работе. Да, я работаю на этом поприще уже много лет. Да, я написал об этом не одну научную статью и успел обзавестись немалым практическим опытом, но я по-прежнему ловил себя на мысли, что сам не вполне понимал, что делаю.
Я точно знаю, что в моей карьере однозначно были люди, которым я навредил своими словами и действиями, о чем я до сих пор сожалею. Когда я оглядываюсь назад, меня утешает лишь мысль о том, что сейчас в тех ситуациях я наверняка поступил бы иначе. С тех пор много чего изменилось. Ощутимо выросла и преобразилась теоретическая база знаний в отрасли. Я снова вернулся в университет, чтобы получить второе образование и наконец-то научиться правильно заниматься психотерапией. Мне показалось, что раз одной докторской степени недостаточно, чтобы я чувствовал себя компетентным, значит, лучший выход из ситуации – получить еще одну.
Я рассчитывал, что второе образование позволит мне восполнить пробелы в знаниях, закрыть бреши в супервизии и наверстать все то, что я упустил в студенческие годы. Так вышло, что мне пришлось начинать свою карьеру в крайне неудачное время, когда такие понятия, как аттестация и лицензия, толком не успели сформироваться. В те годы можно было запросто “срезать углы” и пробиться во многие профессии обходными путями, не получив и доли той подготовки, которую молодые специалисты получают в наши дни.
БОРЬБА С КОМПЛЕКСОМ НЕПОЛНОЦЕННОСТИ И НАРЦИССИЗМОМ
Поскольку последние 20 лет я постоянно пишу об индивидуальной психотерапии Адлера, вполне закономерно, что тема комплекса неполноценности занимает в моих мыслях далеко не последнее место. Объективно я понимаю, что, невзирая на вечные сомнения, я немалого добился на своем поприще и мне есть что предложить коллегам. В конце концов, когда мы готовили серию учебных видеороликов с лучшими психотерапевтами нашего времени, моя запись тоже вышла в ее составе. Я искренне люблю свою работу и горжусь тем, что делаю. Последние несколько лет – особенно с тех пор, как мне, наконец, удалось доказать себе, что я знаю, что делаю, и действую не в слепую, – я чувствую себя намного увереннее.
Когда Джеффри пришел ко мне на съемки и мы записали его демонстрационные сессии, мне показалось, что он чувствует примерно то же самое, что и я. Мы с ним выросли на обучающих фильмах подобного толка, а теперь вдруг сами оказались по ту сторону экрана, наставляя новое поколение юных психотерапевтов, которые восхищаются нашей работой в кадре, а на самом деле разбираются в профессии намного лучше, чем мы.
Ирония судьбы заключается в том, что, помимо комплекса неполноценности, вторым главным бичом моей карьеры всегда был и остается мой нарциссизм. Я вырос младшим ребенком в семье, на восемь лет младше других детей. Меня откровенно разбаловали и привили чувство вседозволенности. Я знал, что всегда и во всем прав. Моя мать отличалась на редкость напористым характером и вечно на меня давила. Мне кажется, я до сих пор полностью не избавился от своих детских проблем, и мне по-прежнему приходится работать над собой, чтобы не позволять им слишком ощутимо влиять на мою жизнь.
Когда в кресле клиента напротив меня оказывается мой брат по несчастью с такими же нарциссическими тенденциями, мы часто начинаем пререкаться. Меня часто застают врасплох. Прямо сейчас у меня идет ожесточенная борьба за власть с администратором нашего университета. Мои коллеги очень мне помогают, но мне по-прежнему невероятно сложно поставить себя на место этого человека и прикинуть, каково это – быть администратором. В общем, не буду врать: когда в дело вступает нарциссизм, это, мягко говоря, не помогает мне лучше выполнять мою работу.
ПРИМЕР ТЕРАПЕВТИЧЕСКОЙ КАТАСТРОФЫ
Как и многие другие участники проекта, поначалу я долго не мог определиться с тем, о каком случае из практики рассказать читателю. Во многих ситуациях, когда во время сессии что-то шло не по плану, я по старой привычке перекладывал вину на клиента. После долгих размышлений я все же выбрал для книги одну историю, которая не дает мне спать по ночам вплоть до сегодняшнего дня. Это была настолько из ряда вон выходящая ситуация, что, признаться, я даже не знаю, как мне правильно к ней подступиться.
В общем, была у меня одна клиентка – молодая женщина, крайне серьезно настроенная на то, чтобы развестись с мужем. Раз за разом она приходила ко мне в кабинет и жаловалась, до чего же ужасный это был человек и насколько гадко она чувствовала себя после каждой встречи с ним. Здесь нужно сразу отметить, что я живу и работаю в небольшом городке, где все жители неизбежно знакомы друг с другом. Я знал эту женщину и ее мужа, потому что они были прихожанами той же церкви, куда я часто ходил со своей семьей. Именно местный священник изначально и направил ее ко мне, чтобы я помог ей разобраться с семейными делами.
В дополнение к нашим сессиям клиентка часто вызывалась поработать в церкви на добровольных началах и при каждой удобной возможности жаловалась священнику на свои проблемы с мужем. В то время моя частная практика как раз набирала обороты. В один прекрасный день ко мне в кабинет постучалась секретарша и сообщила, что уже не справляется со всей канцелярской работой и нам нужно нанять еще одного сотрудника. Я не возражал, и все бы было ничего, если бы ей не пришло в голову предложить вакантное место той самой клиентке. Она решила, что бедной девушке не помешают лишние деньги, а раз она будет заниматься исключительно бумажной работой, не взаимодействуя со мной напрямую, это никак не может расцениваться как двойные отношения. Позвольте напомнить, что дело было в начале 1980-х годов, когда правила и требования по поводу двойных отношений существенно отличались от современных. Моя история является наглядной иллюстрацией того, почему со временем многие нормы кодекса профессиональной этики было решено пересмотреть и сделать на порядок строже.
Итак, девушка начала подрабатывать у меня в офисе, параллельно продолжая ходить ко мне в качестве клиентки. Пару раз она даже привела с собой на сессию мужа. Я пытался поработать с ними как с парой, но семейная терапия у них складывалась не лучше, чем их семейные отношения. Честно говоря, мне кажется, она изначально не слишком-то стремилась наладить с ним отношения, а он скорее для виду притворялся, что пытается спасти брак. Оба они отличались крайне бескомпромиссным характером и не горели желанием идти друг другу на уступки.
В конце концов моя клиентка решила окончательно разъехаться с мужем. Однажды, когда они уже жили отдельно, она пришла ко мне и сообщила, что ее супруг ужасно злится и стал вести себя очень странно. Я спросил ее, что она имеет в виду, и она ответила, что он почему-то решил, что все это время у нее был роман со мной. Должен признаться, меня это просто огорошило. Конечно, если хорошенько задуматься, она действительно проводила много времени у меня в офисе, и, если ее муж был на сто процентов уверен в существовании любовника, моя кандидатура на эту роль казалась не такой уж невероятной. Но я-то знал, что никогда не вступлю в интимную связь с клиенткой, так что поначалу воспринял всю эту ситуацию как вполне безобидную и в чем-то даже забавную глупость.
В течение следующих нескольких сессий она снова и снова возвращалась к теме подозрений мужа о ее якобы измене. Наконец, я не выдержал и спросил, что побудило ее супруга поверить этим слухам, и тут она огорошила меня во второй раз. Немного помявшись, клиентка призналась, что у нее действительно был любовник, связь с которым тянулась достаточно долгое время, просто раньше ей не приходило в голову мне об этом рассказывать. “И кто же это, позвольте спросить?” – поинтересовался я. Ее ответ окончательно поверг меня в шок. Оказалось, все это время у нее был роман со священником!
После этого ошеломительного признания я чувствовал себя преданным и обманутым сразу на нескольких уровнях. Во-первых, клиентка с самого начала скрывала от меня этот “скелет в шкафу”, утаивая критически важную информацию, из-за чего вся наша предыдущая работа была не более чем пустой тратой времени. С другой стороны, настоятель моей церкви – тот самый человек, который направил ко мне эту женщину, – все это время своими же руками разрушал ее брак. Я был зол, растерян и не знал, что делать. Чувствовал себя морально раздавленным.
Долгие годы священник был моим другом и наставником. Он проводил духовные встречи для семейных пар, которые мы нередко посещали вместе с женой. Я был лично знаком с его детьми и супругой. Конечно, как я ни старался, я не мог не воспринимать эту ситуацию как личный удар. Мне врали, меня держали в полном неведении.
Тем не менее это был еще не конец. Вскоре после того, как клиентка подала документы на развод, мне поступил неожиданный звонок от юриста. Наш городок был, по сути, большой деревней, так что юрист тоже был знаком со мной не первый день и звонил чисто по-дружески, чтобы не для протокола предупредить меня о том, что бывший муж клиентки намеревается подать против меня судебный иск. Юрист изо всех сил пытался отговорить его от этой затеи, но оскорбленный супруг был решительно настроен пожаловаться на меня в аттестационную комиссию, обвинить меня в том, что у меня роман с его женой, и добиться отзыва моей лицензии за неэтичное поведение. Вот тут-то я окончательно впал в ступор. Я был обязан защищать конфиденциальность клиентки и не мог сказать никому, даже юристу, что на самом деле у нее роман не со мной, а со святым отцом. Мне не оставалось ничего другого, кроме как сообщить об этом звонке ей и попытаться вместе найти выход из сложившейся ситуации. На этом этапе ни о какой психотерапии не могло быть и речи. Отныне все наши встречи вращались исключительно вокруг вопроса о том, как мне не потерять лицензию. Клиентка попыталась уговорить священника признаться в их связи, но он был категорически против этой идеи, поскольку ее бывший муж был чуть ли не его лучшим другом. К тому же он был счастливо женат и не намеревался рушить свой образ примерного семьянина.
Тем временем супруг клиентки обратился за психологической помощью к другому специалисту. Клиентка решительно возражала против моего разговора со священником, но все же согласилась организовать мне встречу с мужем и его новым терапевтом. На каком-то этапе она даже дала добро на то, чтобы я рассказал коллеге о сложившейся ситуации, при условии, что эта информация никогда не дойдет до мужа.
К счастью, психотерапевт мужа оказался превосходным переговорщиком и сумел изящно выйти из ситуации, убедив своего клиента не подавать иск, а вместо этого попытаться разобраться в себе и понять реальные причины, почему у него не сложились отношения с женой. Мне посчастливилось отделаться легким испугом, сохранив лицензию и избежав обвинений в неэтичном поведении, но какой ценой! Несмотря на благополучное разрешение ситуации в целом, я прекрасно понимаю, что немалая доля ответственности за весь этот хаос лежит именно на мне.
Муж клиентки женился на другой женщине, но еще много лет продолжал меня ненавидеть. Через какое-то время священник уехал из городка, и клиентка последовала за ним. Понятия не имею, как сложились их судьбы. Мужа я по-прежнему время от времени встречаю на улице, и, кажется, он простил меня за то, что я, в его представлении, соблазнил его жену. Я до сих пор не имею права рассказать ему правду.
