Текст книги "Терапевтическая катастрофа. Мастера психотерапии рассказывают о самых провальных случаях в своей карьере"
Автор книги: Джон Карлсон
Соавторы: Джеффри А. Коттлер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 29 страниц)
“ПОМОЩЬ ЗАЛА”
Осознав и приняв тот факт, что его методы не работают, Миллер, недолго думая, обратился за помощью к своим коллегам. На всякий случай Скотт решил обсудить этот непростой случай сразу с двумя разными супервизорами.
“Первого коллегу я выбрал не случайно. В основном он работал в психодинамическом направлении, а у меня сложилось стойкое впечатление, что клиентку саму ощутимо клонило в психоанализ. Памятуя ее слова о поисках корня проблемы, я точно знал, что мне стоит проконсультироваться с этим человеком, поскольку его теория строилась на том, чтобы докопаться до сути вещей, выяснить, что именно произошло, устранить первопричину ситуации и восстановить адекватное ощущение личных границ. Второй супервизор, к которому я обратился, больше ориентировался на стратегическую семейную терапию. Как вы уже догадались, их точки зрения, мягко говоря, не совпадали. Психоаналитик быстро заключил, что клиентка проявляет классические признаки пограничного расстройства личности, а значит, мне в первую очередь необходимо установить в наших отношениях подобающие границы, а затем постепенно разбираться с ее симптомами через мягкую конфронтацию. Семейный терапевт посоветовал мне придерживаться изначально выбранного курса, продолжать делать акцент на ее ресурсах и сильных сторонах личности, а также, возможно, поработать с нарративами и попытаться скорректировать ее восприятие первоначальной травмы. Дальше мне порекомендовали вытащить ее негативные эмоции наружу и поговорить с клиенткой о том, каким образом можно «дать отпор» травме вместо того, чтобы «идти у нее на поводу» и с головой погружаться в травматические воспоминания”.
У нас закралось нехорошее предчувствие, поскольку история о мытарствах нашего собеседника, отчаявшегося справиться с непростой клиенткой самостоятельно и положившегося на “помощь зала”, звучала до боли знакомо. И действительно, поговорка о том, что одна голова хорошо, а две – лучше, иногда может сыграть с психотерапевтом злую шутку. Так, обратившись с одним и тем же запутанным случаем к полудюжине разных супервизоров, вы можете получить полдюжины разных ответов, и в итоге консультации с коллегами, вместо того чтобы пролить свет на ситуацию, еще больше сбивают вас с толку. Мы приходим на супервизию в надежде получить четкие и единодушные рекомендации о том, как быть, а в результате слышим множество разнообразных теорий и предположений, от которых голова идет кругом. Заранее предчувствуя неладное, мы поинтересовались у Миллера, что произошло после того, как он решил посоветоваться с коллегами.
“Ничего не произошло! Совсем ничего! – вскричал Скотт. – К тому моменту я работал с клиенткой уже практически два года, что было крайне нехарактерно для меня как для человека, заработавшего себе репутацию специалиста по краткосрочной терапии, а в ее поведении все так же ничего не менялось”.
В ПОИСКАХ ОШИБКИ
Вплоть до этого момента у нас складывалось впечатление о том, что Скотт Миллер поступал в этой ситуации исключительно правильно. Нам стало искренне любопытно, в чем же, по мнению нашего собеседника, заключалась его роковая ошибка. Ответ не заставил себя долго ждать. Скотт подчеркнул, что ему не стоило топтаться на одном месте два года, безуспешно пытаясь достучаться до клиентки при помощи одних и тех же приемов. По словам Миллера, как только он осознал, что его привычные подходы и методы здесь не работают, нужно было сразу же попробовать что-то кардинально новое.
Впрочем, отчасти Скотт Миллер лукавил. На самом деле у него до сих пор не было ответа на этот вопрос. Прокручивая в голове и анализируя свои решения и поступки, наш собеседник не понимал, что же он сделал не так. Он грамотно поддерживал профессиональные границы. Был предельно открыт к контакту с клиенткой, оставаясь при этом в рамках разумного. Удрученно разводя руками, Миллер признал, что, окажись он в подобной ситуации снова, скорее всего, он делал бы ровным счетом все то же самое. “Ничто не предвещало беды. Она не звонила мне в промежутке между сессиями, – неожиданно сказал Скотт, – по крайней мере до того дня, пока я не пришел к выводу, что больше ничем не могу ей помочь и терапию пора заканчивать. Вот тут-то все и началось. Сначала она принялась обрывать мне телефон, а потом пошло-поехало”.
Мы не удержались и перед тем, как позволить нашему собеседнику перейти к самой драматичной части его истории, вновь поинтересовались у него, где же он оплошал. В чем заключалась его роковая и непростительная ошибка? Наше любопытство было объяснимым, ведь, слушая рассказ Скотта, мы не могли отделаться от собственных воспоминаний о похожих клиентах: людях с явными чертами пограничного расстройства личности, людях, прекрасно умевших манипулировать окружающими, людях, которым так и не стало лучше, несмотря на слаженные титанические усилия нас самих и наших коллег. По личному опыту мы знали, что чаще всего проблемы в работе с такими клиентами возникают, когда терапевт либо воспринимает ситуацию слишком близко к сердцу и принимает все на свой счет, либо слишком сильно старается и начинает вкладывать в своего подопечного непропорционально много времени и сил. Впрочем, ответ Миллера нас, мягко говоря, удивил. По мнению нашего собеседника, дело было не в просчетах и промахах. Его главной и единственной ошибкой было взяться за случай, который попросту выходил за рамки его профессиональной квалификации. “Я замахнулся на задачу, которая была мне заведомо не под силу”, – признал Скотт Миллер.
ЧТО ЖЕ ДАЛЬШЕ
С каждой минутой нам все больше не терпелось узнать, что произошло дальше и чем закончилась эта необычная история, так что, сгорая от любопытства, мы попросили нашего собеседника продолжить рассказ. Итак, Миллер два года исправно встречался с клиенткой один, а то и два раза в неделю, однако симптомы девушки по-прежнему были на месте, деструктивное поведение никуда не девалось, а состояние все так же оставляло желать лучшего. Пожалуй, единственным утешением во всей этой ситуации можно было считать тот факт, что нашему собеседнику, похоже, удалось выстроить с клиенткой на редкость прочные доверительные отношения, причем это было не голословное заявление. В целях контроля динамики Скотт время от времени давал девушке пройти стандартизированный опросник для оценки качестве терапевтического альянса, который с завидной регулярностью показывал стабильно хороший результат.
Миллер стоически держался, сколько мог, но в какой-то момент понял, что так больше продолжаться не может, пришло время умывать руки. Смирившись с тем, что он больше ничего не в силах сделать для клиентки, Скотт сдался и предложил ей прекратить терапию. Он пытался максимально тактично объяснить девушке, что два года – это слишком много, и смена психотерапевта необходима в ее же лучших интересах, но, к сожалению, его красноречие оказалось тщетным. Клиентка восприняла эти слова как личное оскорбление, завуалированное желание ее бросить и предательство того безграничного доверия, которое она питала к нашему собеседнику. В ее восприятии это был очередной болезненный удар в спину.
В восприятии же Миллера это было не что иное, как признание собственного поражения. Будучи беспощадно честным с собой, Скотт сокрушенно смирился с тем, что этот случай оказался ему не по зубам. Мы одновременно закивали, не столько в знак согласия, сколько в знак соболезнования. Перед нашими глазами чередой проносились воспоминания о собственных клиентах, устроивших настоящую проверку на прочность нашей профессиональной квалификации, которую нам, увы, не суждено было пройти. Впрочем, разве не в этом заключается едва ли не самая поразительная отличительная особенность нашей работы? Как бы долго мы ею ни занимались, мы так никогда и не научимся делать ее правильно. Нам всегда будет куда расти и чему учиться.
Тем временем Скотт Миллер продолжил свой рассказ. “В тот день она пулей вылетела из моего кабинета, на прощание хлопнув дверью. Чем больше я старался объяснить ей, что на самом деле я имел в виду, тем больше она воспринимала мои слова как критику в свой адрес и вероломное предательство. В конце концов я позвонил ей и пригласил прийти ко мне в последний раз, чтобы прояснить ситуацию, разойтись полюбовно и закончить наше знакомство на дружеской ноте. Она заявила, что хочет продолжать терапию. Я попытался убедить ее в том, что это бессмысленно, я не вижу резона тянуть время, повторяя действия, которые заведомо ей не помогают”, – вспоминал наш собеседник.
В итоге девушка все же согласилась прийти на прощальную сессию и расставить все точки над “i”. Она заверила Скотта, что все поняла и готова поговорить с ним спокойно и взвешенно, только ее слова, мягко говоря, расходились с делом. Как оказалось, с момента их последней размолвки клиентка окончательно пустилась во все тяжкие и стала все чаще прибегать к откровенно саморазрушительному поведению. Она снова начала принимать наркотики, а вечерами ходила по барам, знакомясь на одну ночь со случайными мужчинами.
“Я не выдержал и прямо сказал ей, что мне невыносимо больно слышать такие новости. Мне предстояла задача не из легких: нужно было залатать брешь в нашем терапевтическом альянсе и в то же время доходчиво объяснить ей, что я действительно не вижу смысла в дальнейшей работе, поскольку было бы исключительно наивно надеяться на то, что одни и те же проверено неэффективные приемы чудом дадут иной результат”, – продолжал Миллер.
“Пожалуй, если углубиться в детали и рассмотреть эту ситуацию под микроскопом, станет очевидно, что, ввиду ее предыдущего жизненного опыта, подобная реакция была закономерной. Сначала ее отталкивали и не принимали родители, потом она подверглась насилию в отношениях. Стоит ли удивляться, что тема предательства стояла для бедной девушки настолько болезненно и остро? С другой стороны, пожалуй, это очередная отговорка, которая никак не оправдывает всю ту кашу, которую мы с ней в итоге умудрились заварить. Возможно, если бы я сразу понял, что не справляюсь, и предложил ей закончить терапию намного раньше, всего этого можно было бы избежать, и она правильно истолковала бы мои слова и действия как признак искреннего беспокойства о ней, а не как вероломную попытку бросить ее на произвол судьбы”, – размышлял Скотт.
В ПЛЕНУ У СОЖАЛЕНИЙ
Мы задумались о том, как в самом начале нашего интервью Скотт Миллер говорил о терзавших его посттравматических воспоминаниях: стоило нашему собеседнику увидеть или услышать что-то, что напоминало ему об этой злополучной клиентке, как его захлестывали сожаления о случившемся. Не сдержав свое любопытство, мы поинтересовались у Скотта, почему именно этот случай оставил в его душе настолько глубокий след.
“Если совсем на чистоту, во всей этой ситуации мне до сих пор больше всего не дают покоя две вещи. Во-первых, я терпеть не могу «неуспехи». Ненавижу, когда люди уходят от меня разочарованными. Возможно, это как-то связано с моими проблемами личного характера, которые в свое время и побудили меня выбрать карьеру психотерапевта”, – признался Миллер.
Такие слова не могли оставить нас равнодушными. В конце концов, кто, как не Джеффри Коттлер, посвятил большую часть своей карьеры исследованию личных мотивов, которые приводят людей в нашу непростую профессию. Из-под его пера вышло немало книг, на страницах которых он пытался разобраться в том, как комплекс неполноценности, страх неудачи, нерешенные вопросы, потребность в одобрении, отчаянная жажда близости и поиски личностного смысла побуждают юношей и девушек выбирать тернистый путь психотерапевта. Кто-то может называть этот занимательный побочный эффект даром, а кто-то – проклятием, тем не менее факт остается фактом: рано или поздно каждому из нас неизбежно попадаются клиенты, которые цепляют нас за живое и заставляют посмотреть в глаза своим непроработанным проблемам.
Мы заинтригованно попросили Скотта – если это, конечно, не секрет – рассказать нам о том, какую роль в истории этой терапевтической катастрофы сыграли его личные мотивы. “Я рос средним ребенком в семье, и, возможно, именно поэтому у меня с детства появилась нездоровая тяга угождать окружающим. Я не мог похвастаться ни солидным статусом первенца, на которого возлагались все семейные надежды, ни удобной ролью «младшенького», избалованного безграничной любовью и заботой взрослых. Вместо этого я застрял где-то посередине: ничем не примечательный мальчик, которому нужно было лезть из кожи вон, чтобы привлечь к себе внимание. Я рано пришел к тому, что выделиться на фоне других детей можно было, только проявляя чудеса остроумия, смышлености, услужливости и участия, и мне до сих пор не по себе, если в силу тех или иных обстоятельств мне не удается играть привычную роль и быть хорошим для всех. Можете представить, что я испытал, когда эта раздосадованная девушка принялась названивать мне, чтобы рассказать, какой я мерзавец и что она будет на меня «жаловаться». Это было невыносимо”, – сокрушался наш собеседник.
Скотта Миллера не покидало отвратительное ощущение того, что он подвел и себя, и свою клиентку. “Эта ситуация и без того повергала меня в панический ужас. А потом случилось еще кое-что, чего я совершенно не ожидал. В самый разгар наших разборок выяснилось, что клиентка обратилась к одному моему коллеге, широко известному в узких кругах психотерапевту, который охотно ухватился за эту историю. Клиентка торжественно объявила мне, что летит в другой город на встречу с этим специалистом, который мало того, что успел заочно объяснить ей, что я все это время делал не так, так еще и соизволил предложить мне свои услуги в качестве супервизора”.
Дрожащим от злости и возмущения голосом Скотт пояснил, что впервые обратился за супервизией по этому случаю еще около года назад. Ему до сих пор было непросто смириться с тем, как некрасиво обернулась ситуация, да еще и в тот момент, когда и он, и его клиентка чувствовали себя как никогда уязвимыми. “Со стороны моего коллеги – к работе которого я, кстати говоря, в прошлом питал немало уважения – это была вопиющая бестактность и полное пренебрежение запутанной природой наших и без того сложных терапевтических отношений с этой девушкой. Пожалуй, едва ли не самым неприятным было то, что в силу обязательств о конфиденциальности мне нельзя напрямую поговорить с ним, чтобы объясниться и расставить все точки над “i”. Я не мог просто позвонить ему и сказать: «Подожди, дай я расскажу тебе свою точку зрения. Пусть у тебя будет полная картина происходящего». По закону у меня не было на это права”, – негодовал наш собеседник.
Из-за внезапного вмешательства другого специалиста история терапевтической катастрофы Скотта Миллера не просто закончилась открытым финалом, но превратилась в самый настоящий профессиональный треугольник. Скотт понимал, что ему больше нельзя участвовать в этом деле, ему не оставалось ничего другого, кроме как покорно отойти в сторону, а новый психотерапевт клиентки с энтузиазмом принялся ее спасать.
ВНИМАНИЕ К ПАТТЕРНАМ
Все еще поражаясь столь неожиданной развязке, мы решили перейти к главному и поинтересовались у Миллера, какой урок он вынес из всей этой ситуации. “Какой еще урок можно вынести?! К черту психотерапию, пора менять сферу деятельности”, – с иронией развел руками Скотт. Мы рассмеялись, оценив его грустную шутку.
“Если серьезно, благодаря этой ситуации я осознал, что нужно уделять больше внимания паттернам «неуспеха» и неудачи. Я научился тщательнее прислушиваться к себе и вовремя понимать, когда моих знаний, способностей и умения строить доверительные отношения с клиентом становится недостаточно для того, чтобы добиться желаемого исхода. В каком-то смысле именно история этой девушки стала тем поворотным моментом, который положил начало моей теперь уже привычной практике регулярного измерения прогресса и использования результатов объективного оценивания для прогнозирования вероятной траектории поведенческих изменений со стороны клиента в рамках индивидуальных терапевтических отношений со мной”, – уже без тени иронии пояснил Скотт Миллер.
Мы были заинтригованы тем, до чего же определяющее влияние этот случай оказал на дальнейшее развитие карьеры Миллера. Кто бы мог подумать, что именно эта злополучная клиентка сыграла решающую роль в его становлении как теоретика и практика, научив полагаться на точные объективные критерии и предсказывать дальнейший эффект своих вмешательств? На этом моменте у нас возник закономерный вопрос: какие выводы из этой истории могли бы сделать для себя другие специалисты?
“Я вам так скажу. Каждому человеку, у которого есть любимая собака, время от времени неизбежно приходится за ней убирать. Далеко не самое приятное занятие, согласен. Только единственный верный способ никогда не соприкасаться с собачьими экскрементами – не заводить собаку. А собак я очень люблю. Понимаете аналогию? Мне кажется, сами по себе неудачи – это не такая уж большая беда. Это неотъемлемый элемент рабочего процесса. Проблема возникает тогда, когда неудачи приобретают систематический, хронический характер и в итоге начинают преобладать над успехами. Это уже верный повод забеспокоиться”.
Итак, главной темой, которая красной нитью проходила через всю эту историю, оказалась способность чувствовать собственные ограничения и быть достаточно честным с собой, чтобы понять, когда усилия не приносят желаемого эффекта и пришло время остановиться. Мы все еще пытались осмыслить метафору с собачьими испражнениями, когда наш собеседник снова тихо заговорил: “Мне нужно было сразу догадаться. Я человек, который разъезжает по стране с лекциями и с умным видом рассказывает всем о том, что на терапевтические приемы и техники обычно приходится порядка 15 % результата. И что в итоге? Я пренебрег собственными принципами. Не знаю, о чем я тогда вообще думал. Видимо, в истории этой девушки было что-то такое, что меня по-настоящему тронуло, и я потерял голову, проникнувшись искренним желанием ей помочь. Пожалуй, главный вывод, который стоит сделать из всей этой ситуации, заключается в том, что невозможно вылечить человека на одном только голом энтузиазме, упрямстве и перебирании подходов и методов. Я должен был понять это сразу и превратить свою неудачу в успех, вовремя перенаправив клиентку к другому специалисту”.
ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ
Возвращаясь к рассказу нашего собеседника, мы поинтересовались у Миллера, чем же закончилась история девушки и доводилось ли ему контактировать с ней с тех пор, как она решила сменить специалиста.
“Мне так и не представилась возможность пообщаться с терапевтом, который решил сунуть нос не в свое дело, т. е. с третьим лицом. На каком-то этапе девушка изъявила желание ходить и к нему, и ко мне одновременно. Я снова обратился за супервизией к психоаналитику, с которым уже консультировался ранее, и он настоятельно рекомендовал мне не делать этого в лучших интересах клиентки. Мы вместе пришли к тому, что создание таких треугольников в отношениях с людьми – неотъемлемый элемент ее паттерна поведения. Не знаю, насколько это соответствовало действительности, но к тому моменту я уже слишком запутался и решил последовать данному мне совету. Клиентка и ее новый терапевт не обрадовались моему решению самоустраниться. Более того, впоследствии выяснилось, что мой коллега опубликовал об этом случае статью, в которой без купюр обозвал меня подлецом! Помните, я говорил, что в этой ситуации мне до сих пор не дают покоя две вещи? Это вторая. К счастью, оба моих супервизора проявили в то время исключительное понимание и такт, делая все, чтобы максимально поддержать меня и клиентку. Меня откровенно разочаровал автор статьи. У меня возникло неприятное ощущение, что этот человек так охотно ухватился за случай девушки с единственной целью превознести себя на моем фоне и показать всем, как ему пришлось исправлять за мной «халтуру». Честно говоря, было обидно. После этого происшествия мои в прошлом неплохие отношения с ним бесповоротно испортились”, – вспоминал Скотт Миллер.
Мы не удержались и признались Скотту, что поражены его мужеством. Наш собеседник вызвался честно рассказать историю своей терапевтической катастрофы, а в итоге мы услышали повесть о его смелости и стойкости. Нам стало любопытно, что помогло ему справиться с этой ситуацией и при этом не уйти в себя, продолжать открыто говорить о собственных неудачах, несмотря на то что в прошлом он так больно обжегся, однажды обнажив перед окружающими свою уязвимость.
“Думаю, главным положительным итогом для меня стало то, что девушка так и не попыталась мне мстить. Отчасти это восстановило мою веру в то, что каждый клиент сам пишет свою историю, а мне отводится скромная роль участливого наблюдателя. По сути, я отделался легким испугом, так что нельзя утверждать, что это происшествие пошатнуло мои представления о людях. Несмотря на случившееся, я по-прежнему верил, что все произошло не нарочно и сама клиентка не рассчитывала на подобное развитие ситуации. Она хотела, чтобы ей стало лучше, хотела избавиться от мучительных воспоминаний о прошлом, а я от чистого сердца хотел ей помочь. Кстати, впоследствии выяснилось, что я не ошибался. Спустя несколько нет мы обменялись с ней несколькими электронными письмами и один раз поговорили по телефону. Мое первоначальное представление об этом человеке оказалось правильным. Просто так вышло, что я был не в силах ей помочь и, к сожалению, осознал это слишком поздно”, – резюмировал Миллер.
Так что в таком случае посоветует напоследок нашим читателям Скотт Миллер? Как, по его мнению, другим психотерапевтам следует относится к собственным подтвержденным неудачам и “неуспехам”?
“Во-первых, нужно научиться отличать одно от другого. Слишком часто наши коллеги пытаются искать причины своих успехов и неудач там, где на самом деле нет ничего, кроме статистической погрешности и воли случая. Как вы думаете, почему у нас насчитывается более 400 разных моделей психотерапии? Да потому что, кто бы какую теорию ни создал, рано или поздно случайные обстоятельства сложатся таким образом, что однажды она сработает”.
