Текст книги "Терапевтическая катастрофа. Мастера психотерапии рассказывают о самых провальных случаях в своей карьере"

Автор книги: Джон Карлсон

Соавторы: Джеффри А. Коттлер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 29 страниц)

Общие темы

Итак, все наши собеседники единогласно сошлись на то том, что открыто говорить о терапевтических катастрофах важно и нужно. В конце концов, именно анализ собственных ошибок во многом помог им доработать свои идеи и отточить навыки. Зачастую именно опыт неудач сыграл решающую роль в становлении их подходов и повышении их эффективности. Впрочем, большинство интервьюируемых неплохо освоили искусство отпускать неприятные воспоминания и рассматривают провалы и промахи не как трагедию, а как неотъемлемую часть своей работы.

К тому же мы усмотрели любопытную параллель между собственными стилями работы и подходами участников нашего проекта и даже создали на основании этого условную классификацию. Так, некоторые эксперты больше напоминали Джона Карлсона, достаточно быстро забывавшего о собственных промахах и двигавшегося дальше, а другие были чем-то похожи на Джеффри Коттлера, которых тратил немало времени на обдумывание того, как можно было поступить иначе в той или иной ситуации. Эти две категории мы условно обозначили как застревалъщики и забы-валъщики. Самое интересное, что многих представителей последней группы объединяла одна общая черта: они до того привыкли считать ошибки неизбежной составляющей человеческой жизни, что, допустив таковую, просто двигались вперед, не утруждая себя излишним самокопанием.

Сходства и различия историй

Пожалуй, главным сходством, которое прослеживается во всех историях наших собеседников, было своеобразное слияние теорий и активное заимствование идей своих коллег. Подходы, ранее направленные на коррекцию достаточно специфичных симптомов, приобретают более универсальный характер и применяются для работы с более широким спектром проблем. К тому же практически все участники нашего проекта так или иначе упоминали о важности выстраивания доверительных отношений с клиентом и предостерегали читателя от чрезмерного увлечения технической стороной вопроса.

Что же до различий, в первую очередь нам бросилась в глаза разница в формулировках наших собеседников. Бывало так, что четыре-пять экспертов говорили, по сути, об одной и той же идее, но обрамляли ее разными выражениями в соответствии со своей концептуальной моделью. Становится понятно, почему временами нам так сложно находить общий язык друг с другом.

Кроме того, мы не могли не отметить амбициозную тягу к признанию, заметную в словах практически всех участников нашего проекта. Чему удивляться, если временами всем нам не чужда доля здорового честолюбия. Многие наши эксперты уже успели немалого достичь на своем поприще и, будучи на пике карьеры, стремились защитить свое обширное наследие. Пожалуй, отчасти поэтому им было настолько сложно отвечать на наши вопросы о собственных недостатках и совершенных ошибках. Именно в этом, видимо, и кроется главная причина того, почему они выбирали для интервью либо давние случаи, где запросто могли объяснить причину проблемы, либо ситуации, ставшие следствием влияния внешних, не зависящих от их воли, обстоятельств.

Мы невольно задумались о том, до чего же редко приходится слышать из уст специалистов такие простые и банальные фразы: “Да, я допустил ошибку. Это сугубо моя вина. Нет, я совершенно не ожидал такого. Понятия не имею, почему это случилось”. Вместо того чтобы просто признать свое поражение, мы склонны жонглировать бесконечными оправданиями, искать козлов отпущения, винить обстоятельства, преуменьшать свою роль в ситуации, придумывать замысловатые объяснения произошедшего и наивно убеждать себя (а заодно и других) в том, что в будущем мы сможем предотвратить подобные терапевтические катастрофы.

Что нового мы узнали о психотерапии

В первую очередь мы узнали, что ничего не знаем и вообще мало что понимаем в нашей нелегкой работе. Пока мы слушали, как выдающиеся мастера рассказывают о том, что и как они делают, нас до глубины души поразило, насколько невероятные знания этих людей превосходят наш опыт. С другой стороны, наши беседы помогли Джону еще больше утвердиться в мысли, что его подходы могут смело конкурировать с любыми другими моделями и теориями. Никогда еще Джон Карлсон так не гордился собственными методами работы с клиентами и результатами, которые они приносят. Ему выпадала возможность тесно сотрудничать со многими из наших именитых экспертов, тем не менее он до сих пор остается верным своим идеям и считает себя невосприимчивым к их чарам.

Что нового Джеффри узнал о Джоне

Я, Джеффри Коттлер, в очередной раз удостоверился в том, что могу всецело доверять своему напарнику и что это сущее удовольствие – работать с человеком, который буквально читает мои мысли. Меня до глубины души покорило поразительное умение Джона внимательно слушать и слышать собеседника. Наконец, я искренне завидую его способности не делать поспешных выводов. Признаюсь, что, невзирая на давнюю дружбу с большинством участников нашего проекта, временами я терял самообладание. Однако каждый раз, когда меня переполняла досада или во мне просыпался критик, Джон неизменно приходил на выручку и спешил разрядить ситуацию своим беспредельным пониманием и сочувствием. Во время совместной работы над этим проектом мой напарник подал мне в этом плане превосходный пример, которому я твердо намерен следовать.

Еще я до сих пор удивляюсь тому, до чего же по-разному мы с Джоном распоряжаемся своим временем. Я изначально знал, что едва ли не вся жизнь моего напарника педантично разбита на короткие получасовые слоты, однако не ожидал, что у нас уйдут недели на то, чтобы согласовать наши графики и выкроить время для интервью. Мне стало любопытно, как Джону удается столько работать, одновременно тянуть на себе так много разных задач и вообще жить в столь напряженном ритме. Наблюдая за ним, я клятвенно пообещал себе немного перекроить свое расписание и высвободить побольше времени для досуга. Вряд ли я когда-нибудь пришел бы к такому решению, если бы мне не представилась редчайшая возможность мельком заглянуть в мир другого человека, пользующегося моим безмерным уважением и восхищением.

Что нового Джон узнал о Джеффри

Я, Джон Карлсон, искренне благодарен Джеффри за его проницательность, безграничное сострадание и заботу об окружающих. Мне всегда нравилось наблюдать за тем, как ему удается давать людям пищу для размышлений и подталкивать их к более глубокому самоанализу. Не знаю ни одного другого человека, который умел бы переводить тему разговора на личный уровень лучше, чем это делает Джеффри.

А еще я узнал, что моему напарнику важно, чтобы в нем нуждались и его считали полезным. Я заметил, что иногда он перегибает палку и слишком сильно волнуется по этому поводу. Но, что поделаешь, Джеффри такой, какой он есть.

Не считая этого, за время нашего проекта мой напарник в очередной раз показал себя легким на подъем, веселым и приятным в общении человеком. Иногда Джеффри бывает непредсказуем и может вытворить что-нибудь неожиданное к немалому удивлению окружающих, он буквально подкупает своей спонтанностью и креативностью, и этого у него не отнять. Джеффри Коттлер – один большой комок энергии и энтузиазма со множеством разнообразных интересов, который просто обожает выходить за рамки обыденности во всем, что делает.

Наконец, я узнал, что, ко всему прочему, Джеффри еще и одаренный писатель, способный не просто жонглировать словами, но творить с их помощью настоящую магию. Несмотря на то что основной материал для каждой главы нам во время интервью предоставили наши собеседники, именно Джеффри был тем, кто сумел оживить повествование и превратить сухой текст в настоящую увлекательную историю.

Что нового мы узнали о себе

После без малого двух дюжин интервью с выдающимися психотерапевтами, которые с такой радостью и энтузиазмом рассказывали о работе с клиентами, я, Джеффри Коттлер, решил вернуться к активной практике. В последнее время из-за плотного графика поездок я практически полностью прекратил вести регулярный прием, однако теперь планирую его возобновить. Нет, не так. Не просто планирую, а с нетерпением жду того момента, когда двери моего кабинета снова откроются для клиентов.

А еще, наблюдая за людьми, которые вызывают у меня искреннее восхищение, я понял, что мне еще предстоит работать над собой: мне нужно научиться внимательнее слушать и больше сочувствовать собеседникам. Данный опыт наглядно показал мне, насколько я склонен принимать защитную позу и огрызаться в ответ, стоит человеку с другими взглядами поставить под сомнение (или начать высмеивать) мои теории и принципы. Я изначально знал, что у меня есть определенные трудности с восприятием критики, однако именно наш проект во многом открыл мне глаза на эту проблему. Впрочем, я понял, что у меня есть и немало сильных сторон, где я с легкостью любому дам фору. Я начал по-новому ценить собственную гибкость и открытость к новым идеям.

А я, Джон Карлсон, осознал, что нужно относиться к себе более снисходительно и учиться прощать себя за допущенные ошибки и терапевтические катастрофы. Благодаря этому проекту я отыскал в себе больше смелости для того, чтобы посмотреть в лицо своим недостаткам, и теперь я намного меньше боюсь оступиться. К тому же я вдруг заметил, что в последнее время мой график сделался слишком напряженным и плотным. Я привык не терять времени даром и хвататься за все задачи одновременно, это помогает мне чувствовать себя более продуктивным. Благодаря этому проекту я понял, что не просто сам так живу, но невольно пытаюсь навязывать свой ритм окружающим. Далеко не всем людям это комфортно, и, возможно, я только что открыл одну из главных причин большинства моих терапевтических катастроф. Впрочем, это откровение не отменяет того факта, что я по-прежнему не могу взять в толк, почему другие люди ведут себя настолько расслабленно и не желают хоть немного поддать газу.

Самое сложное для Джеффри

Мне всегда было намного проще говорить о работе, чем о личных переживаниях, так что, отвечая на этот вопрос, я, пожалуй, начну со сложностей профессионального характера. Наиболее затруднительной частью проекта для меня было разговорить наших собеседников, убедить их заглянуть глубже внутрь себя и рассказать нам больше, чем они изначально планировали. Я столкнулся со своего рода парадоксом: задача наших экспертов заключалась в том, чтобы утаить от меня как можно больше подробностей и отделаться от моих вопросов, а моя задача состояла в том, чтобы выудить из них максимум информации. Время от времени я испытывал искреннее разочарование и досаду, когда у меня не получалось справиться с этой задачей так хорошо, как мне хотелось бы. Что немудрено, завышенные ожидания всегда были одной из моих главных бед, сколько я себя помню.

Теперь поговорим о более личной стороне вопроса. Во время общения с именитыми экспертами, вызывавшими у меня неподдельное восхищение, во мне вдруг проснулось острое желание быть замеченным и услышанным своим “кумиром”. Пожалуй, это стало очередным проявлением моих давних проблем, вращавшихся вокруг потребности в одобрении и признании, которые в свое время и привели меня на поприще изучения терапевтических катастроф и превратили в отъявленного трудоголика.

Признаться, меня удивило то, до какой степени наши эксперты меня не замечали. Кажется, за время всех наших интервью ко мне всего два или три раза обратились по имени. Поначалу я чувствовал себя невидимкой или, в лучшем случае, третьим лишним. Я из кожи вон лез, чтобы поддеть участников провокационным вопросом, чтобы они обратили на меня внимание. Впрочем, как бы я ни старался, большинство наших собеседников были настолько погружены в собственные размышления, что едва ли замечали мое присутствие.

Пожалуй, одна из причин такого вопиющего безразличия скрывалась в структуре наших бесед, которые были ограничены во времени, так что нам приходилось бережно расходовать каждую минуту. С другой стороны, большинство участников проекта были или близкими друзьями, или давними знакомыми Джона, и при этом совсем не знали меня. Я прекрасно понимал, что многие из них вызвались поучаствовать в этой затее исключительно благодаря личным связям с моим напарником, тем не менее меня неприятно удивил (и в чем-то обидел) тот факт, что всего несколько экспертов изъявили желание, пусть поверхностно, со мной познакомиться.

Впрочем, в глубине души меня мучают подозрения, что эта досадная ситуация существует исключительно в моем воображении и я выдумал ее под влиянием личных проблем, вскользь упомянутых в разделе Что нового мы узнали о себе. Честно говоря, мне всегда было неприятно признавать и тем более выставлять на показ неприглядную сторону собственной личности, которая вечно стремится конкурировать с окружающими и мериться авторитетом с лучшими специалистами в отрасли. Я предпочел бы куда меньше волноваться о том, что обо мне думают другие, но, к сожалению, это получается далеко не всегда, причем “не всегда” еще мягко сказано.

Это была не единственная сложность, с которой мне довелось столкнуться в работе над книгой. Во время наших интервью с экспертами для меня достаточно остро встала проблема так называемого “права собственности” на идеи и теории. Я знаю, что этот момент чувствителен не только для меня, но и для многих наших собеседников, и в начале данной главы мы уже упоминали о том, насколько важно им было отстаивать свое наследие. Беда в том, что вместо обсуждения терапевтических катастроф некоторые эксперты тратили большую часть драгоценного времени, отведенного на наш разговор, на продвижение своих теорий и методов. В итоге интервью превращалось в своеобразную проповедь, где собеседник изо всех сил старался нести в народ “слово истины” о собственных подходах и концепциях, публично “застолбив” свое авторство.

Я посвятил изучению темы терапевтических неудач последние двадцать лет, и мне, конечно, было любопытно послушать, как другие люди на свой манер пересказывают все то, о чем я когда-то писал. Я не сомневаюсь, что каждый из них пришел к подобным выводам своим путем, тем не менее этого логического понимания было недостаточно для того, чтобы успокоить внутренний голос, кричавший в моей голове о том, что это мои идеи, их придумал я, только я, и никто другой. Видите? Все снова сводится к теме признания, желания быть замеченным и услышанным.

Наконец, по итогам наших бесед я осознал, что мне еще предстоит работать над тем, чтобы научиться отпускать собственные терапевтические катастрофы (равно как и прочие ошибки, допущенные в других сферах жизни). Мне невольно бросилось в глаза то, с какой легкостью многие (если не все) наши собеседники прощали себя за неудачи и без сожалений двигались дальше. Я же, в отличии от них, склонен подолгу зацикливаться на своих промахах, прокручивать их в голове снова и снова, распекая себя за неосмотрительность и недальновидность.

К примеру, недавно я переехал в другой город и устроился на административную должность в новом учебном заведении. Я еще не успел здесь освоиться, большую часть времени пребываю в полной растерянности и понятия не имею, что делаю. Мне дали всего несколько недель на то, чтобы привыкнуть к новой культуре, выучить новые институционные процедуры, политики и нормы, перезнакомиться с сотнями людей и разобраться с новой работой, которой до меня никто не занимался, поскольку эта должность не была занята несколько лет. Несмотря на то что я обожаю подобные вызовы (и сама работа пришлась мне по вкусу), в подобной обстановке я каждый день совершаю десятки глупейших ошибок. Я даю неправильные советы студентам (что немудрено, если принять во внимание тот факт, что я едва успел выучить их имена и до сих пор не знаю, кто на каком курсе). Предполагается, что я должен руководить другими преподавателями, но поскольку я сам недавно вышел на работу, я не успел ознакомиться с их личными делами. В общем, можете себе представить!

Так вот, недавно я решил написать электронное письмо подруге и рассказать ей, как у меня идут дела на новом месте (преимущественно хорошо), каковы мои впечатления от новых коллег (преимущественно великолепные) и с какими вызовами мне довелось столкнуться (длинный список проблем и сложностей). Написать-то я написал, а когда дело дошло до отправки сообщения, я нажал не ту кнопку и вместо подруги случайно разослал сие творение всем сотрудникам нашего факультета. Да, в этом письме не было ничего, что я не мог бы сказать им при личной встрече. Да, это вполне простительная ошибка для человека, который еще не успел освоиться с новой операционной системой после долгих лет работы на Macintosh. Вряд ли такого невинного промаха было бы достаточно для того, чтобы выставить себя дураком (вы бы знали, сколько раз я мысленно повторял эту фразу). Нет, чисто техническая оплошность в работе с компьютером ничего не говорит о моей компетентности как специалиста (эту фразу я твердил про себя сотни раз, как отче наш). С тех пор прошло несколько месяцев, а я никак не могу выкинуть из головы это досадное происшествие.

Горжусь ли я этим? Нет, нет и еще раз нет! Стоит ли мне вернуться в психотерапию, чтобы проработать эти вопросы? Пожалуй, не помешает. Я решил затронуть эту тему только в качестве наглядной иллюстрации того, насколько глубоко на меня повлиял этот проект. Истории выдающихся специалистов о том, как они разбирались со своими ошибками, привели меня к выводу, что настало время учиться принимать собственные недостатки. Только, если мне это удастся, придется искать другие темы для будущих книг, но спишем эти невеселые мысли на мое внутреннее сопротивление.

Работая над этим проектом, в качестве приятного бонуса я словно прошел курс психотерапии от двадцати лучших специалистов своего времени. Так получилось, что я невольно примерял каждое сказанное ими слово на себя, неустанно задавая себе вопрос о том, как их истории соотносятся с моей жизнью. А поскольку тема неудач и терапевтических катастроф играет в моей жизни настолько значимую роль, этот проект стал для меня важным шагом на пути личного и профессионального роста. Пожалуй, теперь мне потребуется не один год на то, что переварить всю информацию, которую я пропустил через себя в течение последних нескольких месяцев.

Самое сложное для Джона

Честное слово, для меня этот проект выдался совсем несложным. Наоборот, это было сплошное удовольствие и приятная возможность отвлечься от всего остального, что обычно происходит в моей жизни. Работать с нашими экспертами было легко и приятно, а их покладистость и открытость к сотрудничеству превзошли все мои ожидания.

Пожалуй, единственным, что омрачало эту радужную картину, была необходимость выступать молчаливым свидетелем страданий и сожалений наших собеседников, которые изливали перед нами душу, рассказывая горькие истории своих поражений. Мне отчаянно хотелось протянуть им руку помощи, утешить, успокоить и заверить, что все в порядке. Постоянно приходилось прикусывать язык и держать себя в руках, чтобы ненароком не забыть о том, что я пришел сюда брать интервью, а не заниматься психотерапией с коллегами.

А еще меня немного разочаровал тот факт, что ответы на наши вопросы иногда были слишком поверхностными и мне все-таки не удалось уговорить некоторых экспертов копнуть глубже и открыть все свои скелеты в шкафу.

Что же такое терапевтическая катастрофа

Итак, наши собеседники предложили нам несколько разных определений понятия терапевтический катастрофы, или клинической неудачи. Несмотря на то что во всех дефинициях есть общие элементы и темы, когда мы попытались систематизировать их и свести все версии воедино, у нас на руках оказалась почти дюжина разных точек зрения на одну и ту же проблему.

• Терапевтическая катастрофа наступает, когда психотерапевт не слышит клиента и слишком зацикливается на собственных планах и задачах (Арнольд Лазарус, Вайолет Оклендер).

• Это ошибка, которую специалист повторяет снова и снова (Джон Карлсон, Мишель Вейнер-Дэвис).

• Следствие отсутствия гибкости и нежелания вовремя корректировать свой подход (Рэй Корсини, Джон Норкросс, Пегги Пэпп, Дик Стюарт).

• Ситуация, когда психотерапевт не понимает, что делает (Арт Фриман).

• Закономерный результат высокомерия, чрезмерной самонадеянности и нарциссизма специалиста (Арт Фриман, Билл Глассер, Арни Лазарус).

• Терапевтическая катастрофа сопровождается внутренним чувством профессиональной несостоятельности (Сэм Глэддинг, Джеффри Коттлер, Майкл Хойт, Пегги Пэпп).

• Терапевтическая катастрофа наступает, когда терапевту не удается выстроить прочный альянс с клиентом (Билл Глассер, Арни Лазарус, Сью Джонсон, Джеффри Коттлер).

• Это следствие применения устаревших методов (Лен Сперри, Джон Грэй).

• Негативный результат для клиента (Майкл Хойт, Стив Лэнктон, Скотт Миллер, Дик Стюарт).

• Терапевтическая катастрофа наступает, когда проблема контрпереноса выходит из-под контроля (Пэт Лав, Джон Норкросс, Дик Шварц, Лен Сперри).

• Это результат ошибочных предположений (Фрэнк Питтман, Фрэнсин Шапиро).

Несмотря на то что каждый из наших экспертов во время интервью акцентировал внимание на отдельных аспектах клинической неудачи, которые субъективно считал наиболее важными, думаю, все согласились бы с тем, что каждый пункт из перечня выше можно считать верным маркером терапевтической катастрофы.

Подведем итоги: терапевтическая катастрофа – это исход терапии, который клиент, специалист или обе стороны процесса находят сугубо неудовлетворительным, а причиной подобного неудовлетворительного результата являются систематические ошибки, просчеты и промахи со стороны психотерапевта.

В каком-то смысле терапевтические катастрофы вездесущи, поскольку как бы мы ни старались, никому из нас не удастся оправдать собственные завышенные ожидания и достичь совершенства. В подавляющем большинстве случаев эффект наших вмешательств оказывается не таким явным и выраженным, как нам бы хотелось. Как бы мы к этому ни стремились, у нас никогда не получится исполнить на практике наши приемы и техники так безупречно, как это рисует наше воображение. Мы обречены терпеть неудачи, и нам не остается ничего другого, кроме как смириться с собственным несовершенством. Так что, если мы будем рассматривать клиническую неудачу как неудовлетворительный результат работы с точки зрения специалиста, между терапевтической катастрофой и психотерапией как таковой придется поставить знак равенства.

С другой стороны, есть одно “но” (куда же без него). Что бы мы ни делали, в подавляющем большинстве случаев наши действия все равно приносят клиенту определенную пользу, даже если эффект получается не таким, как мы рассчитывали. Так что в каком-то смысле любой исход психотерапии можно считать по-своему успешным. Все зависит от того, под каким углом посмотреть на этот вопрос.

Наконец, по итогам проделанной работы мы пришли к одному очень важному выводу: в подавляющем большинстве случаев умение открыто и честно признавать свои ошибки укрепляет отношения и повышает уровень доверия в них. Зачем далеко ходить, подумайте о том, как менялось ваше отношение к нам и к нашим экспертам по мере чтения книги. Каков будет ваш вердикт, уважаемый читатель? Смотрите ли вы на нас сейчас, после всех откровений, со смесью презрения и скептицизма? Или, может быть, наши признания расположили вас к нам и заставили чуть больше проникнуться доверием к авторам? Честное признание собственных недостатков и неудач зачастую вызывает любопытную реакцию со стороны окружающих, диаметрально противоположную той, которой мы привыкли бояться. Главное – найти в себе достаточно смелости, чтобы начать этот непростой разговор.