Текст книги "Моя плоть сладка (сборник)"

Автор книги: Джон Диксон Карр

Соавторы: Дей Кин,Майкл Брайэн
сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 30 страниц)

Джон Диксон Карр
Убийство в музее восковых фигур

Глава 1
Привидение в коричневой шляпе

Бенколин не надел вечерний костюм, и поэтому они знали, что им ничего не грозит.

В Париже бытовала легенда, что появился какой-то человек, который охотится по ночам в районе от Монмартра до бульвара Шапель. Парижане предпочитали не испытывать на себе правдивость этой легенды. Бенколину нравилось шляться как раз по таким местам. Он посещал не только их, но и бывал в районе начиная от улицы Фонтэн и кончая портом Сен-Мартен. Даже зловещие районы, расположенные слева от бульвара Сен-Антуан, о которых многие даже не слышали, являлись местом его прогулок. Он любил зайти в какое-нибудь мрачное кафе выпить пива, послушать джазовую музыку. Обычно он сидел один, пил, курил и улыбался.

В легенде также говорилось и о Бенколине. Передавали, что он одевался в обычную одежду и любил бродить один. Видя его появление, владельцы сомнительных кафе становились почтительными, низко кланялись и подавали ему шампанское. Когда он был в обеденном костюме, владельцы, глядя на него, испытывали неловкость, освобождали для него лучшие места и подавали крепкие напитки вроде коньяка. Но когда на нем был вечерний костюм, знакомый всем плащ и трость в руках, когда его легкая улыбка становилась более учтивой и вежливой, все знали, что может что-то случиться, и владельцы вообще не предлагали ему выпить. Оркестр играл очень тихо. Официанты прятали ножи.

Самое любопытное, что все, что о нем говорили,– правда. Я доказывал ему, что при его положении это все ни к чему, то же самое может сделать младший инспектор. Но я знал, что с моей стороны это было бесполезно. Он будет продолжать свое дело до тех пор, пока лезвие ножа или пуля не прикончат его в темном, угрюмом месте.

Иногда я сопровождал его в подобных прогулках, но только .когда он надевал белый галстук. Как-то в такую ночь мы защелкнули наручники на одном человеке. При этом я получил две дырки в новой шляпе, а Бенколин смеялся, пока мы не передали этого человека полицейским.

Однажды октябрьской ночью – с этой ночи и начинается наш рассказ – я сидел дома, когда мне позвонил Бенколин и предложил совершить прогулку,

– Официальную или нет? – спросил я.

Он ответил, что неофициальную.

Мы прошли по ярко освещенным бульварам и попали в мрачный район Сен-Мартен, где было множество борделей, а на улицах валялись пьяные. В полночь мы сидели в ночном клубе. Среди иностранцев, особенно среди моих соотечественников, сложилось мнение, что французы не пьют. Это довольно странное заблуждение, и, я помню, мы обсуждали его с Бенколином, сидя за столом и попивая бренди и джин.

В клубе было очень жарко. Голубой табачный дым плавал под потолком и обволакивал танцующих. Казалось, что это привидения в каком-то непонятном танце переплетаются между собой. Оркестр играл медленное танго. Визг труб, шарканье ног, бормотанье танцующих. Продавщицы из магазинов и их партнеры, закрыв глаза, прижимались друг к другу. Я следил за странными выражениями их лиц, освещенных зеленым светом ламп. Зрелище представлялось каким-то кошмаром.

– Но почему именно это место? – удивился я.

Официант принес нам очередную порцию выпивки.

– Не оборачивайся сразу,—сказал Бенколин, не поднимая глаз.– Обрати внимание на мужчину, который сидит через два стола от нас. Он не сводит с меня глаз.

Спустя некоторое время я осторожно повернулся. Было слишком темно, что бы разглядеть этого человека как следует, но все же при зеленом свете его лицо было видно. Он обнимал двух девушек и смеялся вместе с ними. Я видел, как блестят его набриолиненные волосы, видел его тяжелую челюсть, хищный нос и глаза, мрачно смотревшие на нас. Мне он не понравился, но я не могу сказать почему. Я с любопытством рассмотрел его и подумал, что запомнил его надолго.

– Добыча? – спросил я.

Бенколин покачал головой.

– Нет. Пока нет. Но мы ждем здесь встречи. А! Вот и наш парень! Сейчас он идет к столику. Кончай пить.

Фигура, на которую он указал, двигалась между танцующими. Это был маленький человечек с большой лысой головой и хилыми бакенбардами. Когда зеленый свет осветил его лицо, он. отвернулся и подсел к одному из столиков. Он был чем-то панически испуган и умоляюще смотрел на Бенколина. Детектив повернулся ко мне. Мы встали, и маленький человечек последовал за нами. Я бросил взгляд на мужчину с хищным носом. Тот положил голову на грудь одной из девушек и гладил ее волосы. Глаза его были устремлены в нашу сторону. Сбоку от возвышения для оркестра, где шум был несколько тише, мы нашли дверь.

Мы оказались в небольшом коридоре. Над нашими головами тускло светила маленькая лампочка. Человечек стоял перед нами, склонив голову набок, и явно нервничал. Его красные глазки беспокойно оглядывали нас. Усы обвисли, бакенбарды растрепались, лысую голову словно покрывала пыль. Две пряди оставшихся волос сползли на уши. На нем был грязный черный костюм, явно ему не по размеру.

– Я не знаю, что хочет мсье,– хрипло произнес он.– Но я пришел. Я запер свой музей.

– Джефф,– сказал мне Бенколин,– это мсье Огюстен. Он владелец старинного музея восковых фигур в Париже.

– «Музей Огюстена»,– объяснил человечек. Он. важно поднял голову, как будто стоял перед камерой.– Я сам изготавливаю фигуры.. Что? Вы не слышали о «Музее Огюстена»?

Он тревожно заморгал глазами, но я успокаивающе кивнул, хотя понятия не имел об этом музее. «Музей Гревина» – да, но не «Музей Огюстена»... Нет, не слышал,

– Не слишком часто сейчас люди ходят в музей,– сказал Огюстен, качая головой.—Это потому что я расположен далеко от центра и у меня нет световой рекламы. Да! – Он скомкал свою шляпу.– А что они думают? Это им не Луна-парк. Это музей! Это искусство! Я продолжаю работу своего отца. Великие люди благодарили его за работу.

Он обращался ко мне, продолжая мять шляпу. Бенколин резко оборвал его, потащив за собой к другой двери.

Из-за стола безвкусно обставленной комнаты вскочил какой-то молодой человек. В подобных местах всегда душно и пахнет дешевой парфюмерией. Молодой человек курил Сигарету и казался неуместным в такой обстановке. Он был высок, строен и имел военную выправку. Даже его короткие усы были подстрижены по-военному,

– Я должен извиниться,– сказал Бенколин,– за то, что решил использовать для разговора это место. Тут. нам никто не помешает... Разрешите представить: капитан Шамон – мсье Марль, мой помощник, и мсье Огюстен.

Молодой человек поклонился. Очевидно, он еще не освоился с гражданской одеждой и не знал, куда девать руки. Мрачно взглянув на Огюстена, он кивнул.

– Хорошо,– сказал он.– Эго тот человек?

– Я не понимаю,– объявил Огюстен. Его усы ощетинились.– Вы действуете так, мсье, будто я совершил преступление. Я имею право требовать объяснений.

– Садитесь, пожалуйста,– предложил нам Бенколин.

Мы все растлись вокруг стола, на котором стояла лампа, но капитан Шамон остался стоять, держа руку у пояса, как будто он опирался на эфес шпаги.

– А теперь я хочу задать несколько вопросов,– продолжал Бенколин.– Вы не возражаете, мсье Огюстен?

– Конечно, нет,– важно ответил тот.

  Насколько я понимаю, вы давно владеете музеем восковых фигур?

– Сорок два года. Впервые,– Огюстен покосился на капитана, и голос его дрогнул,– моими делами интересуется полиция.

– Но число посетителей музея невелико?

– Я уже сказал почему. Меня это не волнует. Я занимаюсь искусством.

– Сколько у вас помощников?

– Помощников? – Огюстен удивился и моргнул.– Только моя дочь. Она продает билеты. Всю работу делаю я сам.

Бенколин говорил небрежно и довольно добродушно, но в глазах капитана я уловил что-то вроде ненависти. Шамон сел.

– Вы не спрашиваете его о...– начал молодой человек, сжимая кулаки.

– Да,– ответил Бенколин. Он достал из кармана фотографию.– Мсье Огюстен, вы когда-нибудь видели эту молодую особу?

Бросив беглый взгляд, я увидел на снимке девушку лет девятнадцати-двадцати' с живым блеском темных глаз, мягкими полными губами и слабым подбородком. В углу стоял штамп известного парижского фотографа. Шамон уставился на сИимок, как будто тот силой притягивал его взгляд. Когда Огюстен закончил изучение, Шамон взял фотографию.

– Подумайте хорошенько,– сказал он.– Это моя невеста.

– Я не знаю,– пробормотал Огюстен. Его глаза сузились.– Я... Вы не должны ожидать, что я...

– Вы видели ее раньше? – настаивал Бенколин.

– Что такое, мсье? – спросил Огюстен.– Вы все смотрите на меня, как будто считаете меня... Что вы хотите? Вы спрашиваете о снимке. Лицо мне знакомо. То, что я когда-то видел, я не забываю. Я всегда изучаю людей, которые приходят в музей. Я передаю в воске выражения лиц живых. Вы понимаете?

Он колебался. Его пальцы двигались, словно Он мял воск.

– Но я не знаю! Почему я здесь? Что я сделал? Я никого не трогал. Я только хочу остаться один.

– Девушка на фото,– сказал Бенколин,– мадемуазель Одетта Дюшен, дочь одного из покойных министров. Сейчас она мертва. Последний раз ее видели входившей в ваш музей. Оттуда она не вышла.

После долгого молчания, в течение которого он дрожащей рукой водил по лицу и глазам, старик произнес:

– Мсье, я всю свою жизнь был хорошим человеком» Я не понимаю, что вы имеете в виду.

– Она была убита,– сказал Бенколин.

– Ее тело выловили из Сены сегодня днем.– Шамон возбужденно вскочил,– В синяках. Избита. И умерла от колотых ран.

Огюстен ошарашенно уставился на капитана.

– Вы не думаете,– наконец пробормотал он,– что я...

– Если бы. я так думал?– неожиданно улыбнулся Шамон,– я бы вас задушил. Мы просто хотим кое-что выяснить. Насколько я знаю, это не первый подобный случай. Мсье Бенколин сообщил мне, что шесть месяцев назад другая девушка посетила «Музей Огюстена» и...

– Я никогда об этом не слышал!

– Нет, вмешался Бенколин.– Она часто бывала у вас, но вас мы считаем вне подозрений. Кроме того, ту девушку так и не нашли. Она могла исчезнуть добровольно – такие вещи случаются иногда.

Несмотря на испытываемый страх, Огюстен заставил себя выдержать холодный взгляд детектива.

 – А почему, спросил он,– этот мсье так уверен, что она вошла в мой музей и не вышла обратно?

 – Я отвечу на этот вопрос,– сказал Шамон. – Мы были помолвлены с мадемуазель Дюшен. В настоящее время я в отпуске. Помолвка состоялась год назад, и с тех пор я ее не видел, а в наших отношениях произошли перемены. К вам это не имеет никакого отношения. Вчера мадемуазель Дюшен должна была встретиться в павильоне Дофина со своей подругой, мадемуазель Мартель, и со мной. Она повела себя довольно странно. В четыре часа она позвонила мне и сообщила, что наша встреча не состоится. Причину она не назвала. Я позвонил мадемуазель Мартель и узнал, что она получила только что такой же отказ. Я почувствовал в Этом что-то странное и немедленно отправился домой к мадемуазель Дюшен. Когда я подъехал к ее дому, она садилась в такси. Я последовал за ней в другом такси.

 – Вы следили за ней?

Шамон замолчал. Лишь желваки играли на его скулах.

 – У меня нет причин защищаться от подобного обвинения,– снова заговорил он,– Права жениха... Я очень удивился, когда увидел, что она направилась в этот район—это плохое место для молодой девушки даже днем. Она вышла из такси у «Музея Огюстена». Я был изумлен, ибо никогда не подозревал, что она интересовалась восковыми фигурами. Я не знал, стоит ли мне идти за ней дальше – у меня все же есть совесть.

Похоже, этот человек никогда не выходил из себя. Французские солдаты всегда остаются джентльменами. Шамон оглядел нас и продолжал.

– Я увидел объявление, что музей закрывается в пять часов, и решил подождать. Было только половина четвертого. Когда музей закрылся, а мадемуазель Дюшен не появилась, я предположил, что она воспользовалась другим выходом. Кроме того, я был сердит, что все это время простоял на улице.– Он уставился на Огюстена.– Когда я сегодня узнал, что она не возвращалась домой, я провел расследование и выяснил, что в музее нет другого выхода. Это так?

Огюстен откинулся на спинку кресла.

– Но он есть! Есть другой выход!

– Не для посетителей, я полагаю,– заметил Бенколин..

– Нет... нет, конечно, нет! Он ведет на. улицу, которая позади музея. Это частный ход. Но мсье сказал...

– И он всегда заперт,– задумчиво продолжал Бенколин.

Старик всплеснул руками.

– Но что вам нужно от меня? – закричал он.– Скажите, вы хотите арестовать меня за убийство?

– Нет,– ответил Бенколин.– Мы только хотим осмотреть ваш музей. И мы хотим знать, видели ли вы эту девушку.

Огюстен положил дрожащие руки на стол и уставился на Бенколина.

– Тогда я отвечу – да,– воскликнул он.– Да! Потому что подобные вещи происходят в моем музее, а я их не понимаю. Я начинаю считать себя сумасшедшим.– У него затряслась голова.

Шамон мягко прикоснулся к его плечу.

– Я не знаю, сможете ли вы понять то, что я имею в виду,– сказал старик. Голос его звучал хрипло.– Цель, иллюзия, дух восковых фигур... Эта атмосфера смерти... Они безмолвны и неподвижны. Они выставлены в каменных гротах подальше от дневного света и освещены зеленоватым светом. Кажется, что вы находитесь на дне моря. Вы понимаете? Все мертво, ужасно, величественно... Там реальные сцены из прошлого. Марат, заколотый в ванне. Людовик XIV с головой, отрубленной гильотиной. Мертвый бледный Бонапарт, лежащий в постели в своей коричневой комнатке на острове Св. Елены, рядом слуги...

Огюстен говорил как бы про себя.

– И – вы понимаете? – эта тишина, эта неподвижность – это мой мир. Я думаю, он похож на смерть, потому что смерть может заморозить людей в любых положениях, в которых она их застанет. Но это единственная фантазия, которую я себе позволяю. Я не воображаю, что они живы. Много ночей я бродил среди своих фигур и часто стоял, между ними. Я наблюдал за мертвым Бонапартом, представляя, что действительно нахожусь при его смерти. Воображение даже заставило меня слышать шум ветра, и видеть мерцание света...

– Это дьявольская чушь! – рявкнул Шамон.

– Нет... позвольте мне продолжать! – настаивал Огюстен странным голосом.– Господа, я всегда испытываю слабость после этого. Я дрожу, и у меня слезятся глаза. Но, вы понимаете, я никогда не верил в то, что мои фигуры живут. Если бы одна из них шевельнулась,– его голос дрогнул,– если бы хоть одна из них шевельнулась, я бы сошел с ума.

Это было то, чего он боялся. Шамон сделал нетерпеливое движение, но Бенколин знаком успокоил его.

– Вы стали бы смеяться над человеком, который, стоя в музее восковых фигур, вдруг заговорил бы с одной из них, считая ее живой? – Старик уставился на Бенколина. Тот кивнул.– Вы видели их и знаете, что они похожи на настоящих. А видели вы их двигающимися или разговаривающими? В моей галерее ужасов есть фигура мадам Лучар, убийцы топором. Вы слышали о ней?

– Я отправил ее на гильотину,– кратко сказал Бенколин.

  – А! Понимаете, мсье,– с еще большим беспокойством говорил Огюстен,– некоторые из этих фигур – мои, друзья. Я люблю их, я могу разговаривать с ними. Но эта мадам Лучар... Я ничего не мог с ней сделать, даже когда лепил ее из воска. Это шедевр! Но она меня пугает.– Старик вздрогнул.– Она стоит в музее тихая и скромная, со сложенными руками. Похожа на новобрачную, в пальто с меховым воротником и в маленькой коричневой шляпке. Однажды ночью несколько месяцев назад, когда я закрывал музей, могу поклясться в этом, я видел мадам Лучар идущей по галерее.

Шамон стукнул кулаком по столу.

– Пошли,– сказал он нам.– Этот человек – сумасшедший.

– Но нет, это была иллюзия... Она стояла на своем обычном месте.– Огюстен повернулся к Шамону.– Вам лучше выслушать меня, потому что это имеет прямое отношение к вам. Мадемуазель, которая, по вашим словам, исчезла, была вашей невестой. Хорошо! Вы спросите меня, почему я вспомнил о вашей невесте. Я расскажу вам. Она пришла вчера около половины четвертого, незадолго до закрытия. В главном холле было всего два или три человека, и поэтому я заметил ее. Она стояла около двери, ведущей в подвал,– там у меня галерея ужасов,– и смотрела на меня как на восковую фигуру. Красивая девушка. Шикарная. Потом она спросила меня: «Где здесь Сатир?»

– Какого черта она имела в виду? – спросил Шамон.

– Это одна из фигур галереи. Но послушайте! – Огюстен наклонился вперед. Его белые усы и бакенбарды, бледно-голубые глаза и потное лицо – все дрожало от волнения.– Она поблагодарила меня. Когда она спустилась вниз, я подумал, что надо проверить время, не пора ли закрывать. Как только я обернулся в сторону лестницы... Зеленоватый свет освещал шершавые камни стены возле лестницы. Мадемуазель почти скрылась за поворотом, я слышал ее шаги. А потом, я могу поклясться, я увидел на лестнице другую фигуру, следовавшую за вашей невестой. Мне показалось, что это была мадам Лучар, покойная убийца из моей галереи. Я видел ее меховой воротник и маленькую коричневую шляпку.

 Глава 2
Зеленый свет убийства

Хриплый дрожащий голос замер. Шамон схватил Огюстена за руку.

– Вы или законченный негодяй,– ломким голосом воскликнул он,– или действительно сумасшедший.

– Спокойнее! – сказал Бенколин,—Больше похоже на то, мсье Огюстен, что вы видели реальную женщину. Вы выяснили это?

– Я... испугался,– ответил старик и полными слез глазами посмотрел на нас.– Но я не видел никого похожего в музее за весь день. Я был слишком потрясен, чтобы пойти и убедиться, что фигура на месте. Я подумал, что увижу там же восковое лицо и стеклянные глаза. Я поднялся наверх и спросил свою дочь, которая дежурила у входа, не продавала ли она билет кому-нибудь, похожему на мадам Лучар. Она ответила, что нет. Я знал это.

– Что вы сделали дальше? '

– Я вернулся в свою комнату и выпил немного бренди. Мне было холодно. Я не всходил оттуда, пока не настало время закрывать музей.

– Вы больше никому не продавали билеты в тот день?

– Было очень мало посетителей, мсье! – воскликнул старик.– Сейчас я впервые рассказал об этом случае. Вы говорите, что я сумасшедший. Возможно, не знаю.

Он опустил голову на руки.

Бенколин встал и надел шляпу, надвинув ее на глаза. Складки вокруг его рта стали более резкими.

– Давайте начнем с музея,– сказал он.

Вместе с Огюстеном, который казался слепым, мы вышли в зал, где снова надрывался оркестр. Я вспомнил о человеке, на которого обратил мое внимание Бенколин, о человеке с хищным носом и странным взглядом. Он сидел на том же месте, держа в руке сигарету, но сейчас он сидел напряженно, как пьяный. Его девицы исчезли. Он разглядывал большую груду тарелок и улыбался.

Мы вышли на улицу. Огромная черная тень арки порта Сен-Мартен четко вырисовывалась на фоне звездного неба. Деревья шелестели листвой и протягивали к нам свои руки-ветви. Окна кафе были ярко освещены, и сквозь занавески можно было разглядеть официантов, расставляющих стулья. На углу разговаривали двое полицейских. Они отдали честь Бенколину. Мы пересекли бульвар Сен-Дени и вышли на правую сторону Севастопольского бульвара. Мы никого не видели. Но я чувствовал, что за нами наблюдают из-за дверей, что люди , прижимаются к стенам домов, что после нас происходит какое-то движение.

Улица Сен-Аполлон была короткой и узкой. Шумный бар и танцзал на углу, тени за занавесками. Где-то слева высвечиваются красные цифры «25». Мы остановились у высокой двери между колоннами. Дверь обита железом. При мрачном, свете можно разобрать табличку на ней: «Музей Огюстена. Коллекция работ. Основан Д. Огюстеном в 1862 году. Открыт с 11 до 17 и с 18 до 24 часов».

С шумом раскрылась дверь – это Огюстен нажал кнопку звонка. Мы очутились в маленьком вестибюле, очевидно, открытом для посетителей весь день. Вестибюль освещался несколькими тусклыми лампами, образующими на потолке нечто .буквы «А». На стене слева позолотой выведено – «Ужасы». На других стенах висели картинки, изображающие орудия пыток инквизиции, мучеников христианской церкви, заколотых, застреленных и задушенных людей. Эти наивные картинки не производили мрачного впечатления. Я заметил, что из нашей компании только Шамон с любопытством разглядывал их.. Он прочитывал каждое слово, когда полагал, что мы не смотрим на него.

Я же смотрел на девушку, которая впустила нас. Видимо, это была дочь Огюстена, хотя она и не походила на него. У нее были густые брови и прямой нос, а каштановые волосы' длинными прядями спускались к плечам. Она удивленно посмотрела на отца.

– А, папа! – торопливо произнесла она.– Это полиция, да? Мы все закрыли и оставили для вас, господа.– Она хмуро посмотрела На нас.– Думаю, вы скажете, что вам нужно. Надеюсь, вы не слушали папину чепуху?

– Подожди, подожди, дорогая. Ты лучше пойди вперед и зажги свет в музее,– протестующе сказал Огюстен.– Ты...

– Нет, папа, ты,– резко перебила она.– Ты сам сделаешь это. Мне надо поговорить с ними.

Она потянула его за рукав и подтолкнула в спину. Он, глупо ухмыляясь, пошел к стеклянной двери.

– Пройдемте пока сюда, джентльмены,– сказала девушка.– Папа позовет вас.

Она провела нас через дверь кассы в квартиру. Мы прошли в тускло освещенную гостиную. Она села за стол и указала нам места.

– Он почти ребенок,– объяснила она, кивнув в сторону музея.– Поговорите со мной.

Бенколин кратко изложил ей факты. Он не упомянул о том, что рассказал нам Огюстен. Говорил он осторожно, тщательно выбирая слова, чтобы девушка не подумала, что ее или ее отца подозревают в исчезновении Одетты Дюшен. Но, изучая мадемуазель Огюстен, я решил, что. у нее есть собственные подозрения на этот счет, Она внимательно смотрела в глаза Бенколина, и мне казалось, что она немного волнуется.

– А что сказал на это мой отец? – спросила она, когда он закончил.

– Он только сказал, что не видел, как она уходила,– ответил Бенколин.

– Это точно. Но я видела.

– Вы видели, как она уходила?

– Да.

Снова заиграли желваки на лице Шамона.

– Мадемуазель,– сказал он,– мне неприятно противоречить женщине, но вы ошибаетесь. Я все время был на улице.

Девушка взглянула на Шамона так, будто увидела его впервые. Она осмотрела его с головы до ног.

– А! Как долго вы там Оставались, мсье?

– По крайней мере минут пятнадцать после закрытия музея.

– А! – повторила она.– Тогда все ясно. Она разговаривала со мной. Я проводила ее после закрытия музея.

Шамон сжал руки.

– В таком случае наши трудности разрешены,– улыбнулся капитан.– Вы разговаривали с ней больше пятнадцати минут, мадемуазель?

– Да.

– Конечно. Это единственное, что мы не учли.– Он нахмурился.– Остальное – дело полиции. Как она была одета, когда вы с ней разговаривали?

Слегка поколебавшись, девушка спокойно ответила:

– Я не заметила.

– Тогда скажите, как она выглядела,– воскликнул Шамон.– Вы можете это сделать?

– Обычно.

– Светлая или темная?

– Темная,– после очередного колебания сказала она торопливо.– Карие глаза. Большой рот. Маленькая фигура.

– Мадемуазель Дюшен была темной. Но она высокая, и у нее голубые глаза. Боже мой! – рявкнул Шамон.– Почему вы не говорите правду?

– Я сказала правду. Но ведь я могу ошибиться. Мсье должен понять, что в течение дня здесь бывает много людей, и я не в состоянии запомнить всех. Я должна признаться, что позволила ей задержаться здесь, но с тех пор я ее не видела.

В этот момент вошел старый Огюстен. Он увидел хмурое выражение лица дочери и быстро проговорил:

– Я зажег свет, господа. Если вы хотите произвести полный осмотр, можете воспользоваться лампами. В галереях никогда не бывает светло. Но уверяю вас, мне нечего скрывать.

Бенколин направился к двери. Неожиданно Огюстен локтем задел лампу, она сдвинулась в сторону, и яркий желтый свет упал на лицо детектива, осветив щеки и глаза, беспокойно разглядывающие комнату.

– Это соседство! – пробормотал он.– Это соседство! У вас есть здесь телефон, мсье Огюстен?

– В моей берлоге, в рабочей комнате. Я провожу вас.

– Да, да. Мне необходимо срочно воспользоваться им. И еще одна вещь. Вы сказали нам, мой друг, что, когда мадемуазель Дюшен вошла вчера в музей, она задала вам любопытный вопрос: «Где здесь Сатир?» Что она имела в виду?

Огюстен с волнением посмотрел на Бенколина.

– Мсье никогда не слышал о Сатире Сены?

– Никогда.

– Это одна из прекраснейших моих работ. Чистое воображение.– Огюстен торопливо объяснил.– Фигура связана с легендой об одном из парижских домовых, что-то вроде чудовища-людоеда, которое живет в реке и затягивает к себе женщин. Я полагаю, эта легенда основана на каком-то факте. У вас есть отчеты, и вы можете их проверить.

– Понимаю. А где эта фигура?

– У входа в галерею ужасов, около лестницы. Я могу только...

– Покажите мне телефон. А вы осмотрите пока музей,—повернулся к нам Бенколин,– я скоро вас догоню.

Мадемуазель Огюстен не двинулась с места. Она взяла со стола вязанье.

– Вы знаете дорогу, господа. Не буду вам мешать.

Она принялась вязать. Волосы упали ей на лицо, но она искоса посматривала на нас.

Шамон и я вышли в вестибюль. Капитан достал портсигар, и мы закурили. Место показалось нам мрачным как гроб. Шамон надвинул шляпу на глаза и нервно озирался, словно ожидал нападения врагов.

– Вы женаты? – неожиданно спросил он.

– Нет.

– Помолвлены?

– Да.

– Ага! В таком случае, бы можете понять, что это значит. Я не о себе. Вы должны простить меня, я расстроен. С тех пор, как я увидел этот труп... Пойдемте.

Я почувствовал любопытное сходство с этим подавленным молодым человеком. Когда мы прошли через стеклянную дверь музея, на его лице появилось выражение благоговения и страха.

Это спокойное и тихое место заставило нас вздрогнуть. Здесь было очень сыро и пахло одеждой и волосами. Мы находились в огромном гроте, футов восемьдесят длиной, окруженном колоннами с гротескными фигурами. Все освещалось зеленым светом и казалось погруженным в морскую -бездну. И множество ужасных фигур. Рядом со мной стоял полицейский: можно было поклясться, что это настоящий, живой человек. Вдоль стен располагались другие фигуры. Они смотрели прямо перед собой, но я не мог избавиться от ощущения, что они пристально следят за нами. Муссолини, принц Уэльский, король Альфонс, Гувер, идолы спорта, сцены, экрана, известные и выдающиеся люди... Но меня не покидало чувство, что за ними кроется еще что-то. Я уставился на скамью посреди грота. На скамье неподвижно сидела женщина, а в углу возле нее притулился сильно пьяный мужчина. Я был потрясен и не скоро сообразил, что это тоже восковые фигуры.

Мои шаги гулким эхом отдавались в гроте, пока я нерешительно проходил мимо фигур. Я прошел в футе от фигуры на скамейке. Мне показалось, что из-за ее стеклянных глаз кто-то другой следит за мной. Позади раздались шаги Шамона. Обернувшись, я увидел, что он разглядывает фигуру пьяного...

Грот переходил в круглый темный зал, фигуры тут едва освещались тусклым светом. Из прохода на меня смотрело отвратительное лицо. Это был шут, он держал в руке игрушку и подмигивал мне. Здесь, в темном зале, мои шаги звучали глухо. Запах пыли, волос, одежды был более отчетливым, а восковые фигуры казались еще более сверхъестественными. Д’Артаньян держал в руке рапиру. Потом я заметил еще один проход, освещенный зеленым светом, и лестницу, ведущую в галерею ужасов.

Надпись заставила меня поколебаться. Слова были видны совершенно отчетливо, вы уже заранее знали, что вас там ожидает. Я тоже знал, но не мог решиться пойти туда. Сама лестница наводила такой ужас, что трудно было даже бежать. Я вспомнил, что здесь, перед лестницей, старый Огюстен видел Одетту Дюшен и, как ему показалось, движущийся призрак, женщину-убийцу, ее меховой воротник и коричневую шляпку... Здесь было гораздо тише, шаги не отдавались эхом в ушах и не казалось, что кто-то собирается прыгнуть на вас сзади. Неожиданно я почувствовал, что остался один, и решил обернуться.

Лестница резко поворачивала. Напротив, у шероховатой стены, выросла тень, и сердце мое замерло в груди. Прижимаясь к стене, стоял гигант – широкоплечий мужчина в средневековом капюшоне с кривой усмешкой на губах. В его руках, частично скрытых плащом, виднелась фигурка женщины. Обычный мужчина, только вместо ног у него были копыта. Сатир! Обычный мужчина, только его сотворило воображение мастера...

Я торопливо прошел мимо Сатира и попал в другой зал с низким потолком. Здесь группы фигур изображали сцены, каждая из которых была выполнена с дьявольским искусством. Казалось, прошлое затаило дыхание. Марат лежал навзничь .в своей ванне. Челюсть отвисла, сквозь голубоватую кожу видны ребра, рука тянется к ножу, торчащему из груди. Шарлотта Корде, которую тащат солдаты, раскрыла рот в немом крике. Страсти и ужас кричали здесь со всех сторон. А за стенами этой комнаты светило желтое искусственное сентябрьское солнце и зеленели побеги плюща. Старый Париж продолжал жить.

Я услышал звук чего-то капающего...

Паника охватила меня. Я испуганно огляделся. Инквизиторы работали с огнем и щипцами, король положил голову под нож гильотины... Никто не шелохнется. Эти фигуры больше чем привидения.

Нет, мне не показалось – что-то капля за каплей медленно падало на пол...

Я торопливо кинулся к лестнице. Мне нужен свет, присутствие человека. Когда я миновал последний поворот лестницы, я почувствовал усталость. Никогда раньше я не испытывал страха. Будет над чем посмеяться, когда мы с Бенколином удобно устроимся в уютной квартире, потягивая старое бренди и покуривая.

Они были здесь. Бенколин, Огюстен и Шамон. Что-то отразилось на моем лице, и они это заметили даже при тусклом свете.

– Что с тобой, Джефф?.– спросил детектив.

 – Ничего,– ответил я, но мой голос ясно показал им, что я лгу.– Я восхищался великолепной работой. Я видел группу Марата. А потом мне захотелось посмотреть Сатира. У него дьявольское выражение лица, и еще женщина в руках, которую...

– Что? – качнулся вперед Огюстен.– Что вы сказали?

– Я говорю: дьявольски придумано – Сатир держит в руках женщину...

Огюстен выглядел ошарашенным.

– Вы, должно быть, сами сошли с ума. В руках Сатира никогда не было женщины.