Текст книги "Моя плоть сладка (сборник)"

Автор книги: Джон Диксон Карр

Соавторы: Дей Кин,Майкл Брайэн
сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 30 страниц)

Он попробовал заставить себя сделать это. В сущности, он ведь не знал, что мужчина в комнате первого этажа был Дональдом Хайсом. Коннорс почувствовал, как вспотели его ладони, и вытер их о брюки. Если Джон Хайс обманывает его, то, безусловно, это он находился в доме. Хайс мог рассказать Селесте об истинной причине появления здесь Коннорса и разъяснить ей Все. Нетрудно было убедить ее, что нечего ждать разоблачений, столь для нее опасных. Хайс мог легко внушить ей, что лучше совершить еще одно преступление, чем разрушить иллюзии Элеаны относительно ее брака с Алланом Лаутенбахом. Селеста жаждала этого брака. Она обожала Элеану. Ее материнская любовь могла быть настолько же жестокой, насколько и нежной. В таком случае дымок от сигареты, дрожавшие пальцы Селесты, когда она подкрашивала губы, могли быть ловушкой, чтобы заманить его в западню. Если он проникнет в коттедж и будет там убит, после того как он отказался поехать купаться, Элеана подумает, что этот удар нанес ее отец. Хайс сумеет так представить дело, что до ушей Лаутенбаха ничего не достигнет. Дональда Хайса будут еще более тщательно разыскивать как убийцу, и история Элеа-ны и Эда останется навсегда погребенной.

Старик, возившийся с лошадью, поймал ее и привязал в тени дерева. Потом он подошел к дереву, под которым Коннорс остановил машину, и уселся на одной из нижних веток.

– Привет,– сказал он и тут же узнал Коннорса.– Скажите, вы не...

– ...автор криминальных рассказов, нет? – закончил за него Коннорс.

Старик засмеялся.

– Вам все это говорят, так?

У него был заразительный смех, и Коннорс почувствовал, что его дурное настроение улучшилось.

– Ну, во всяком случае, в этом городе меня узнают!

Старик облокотился на дверцу машины.

– Меня зовут Карсон. Мак был большим вашим почитателем. Он так радовался, что встретил вас. А как идет следствие у шерифа? Удачно?

– Томсон пьян,– ответил Коннорс.

Старик не выглядел удивленным.

– Это как раз время его ежегодного запоя. Джимми отлично справляется с делами, когда все идет гладко. Но если случится что-нибудь более серьезное, на него нельзя рассчитывать. Джон Хайс давно уже вмешивается в его дела, ведь каждый раз, когда шерифу на голову сваливается неприятное происшествие, он в запое.

Старик отправил за правую щеку добрую порцию табака.

Коннорс неожиданно задал ему вопрос:

– Что за человек этот Джон Хайс?

Карсон немного подумал.

– Можно сказать, он – соль земли. Но у Джона есть свои недостатки, как и у любого смертного. Он хорош для друзей, плох для недругов. Его ничто не сможет остановить, если он наметил для себя что-нибудь. Но я жалею Джона... Я всегда жалел его. Единственное, что он по-настоящему желал в жизни, он не может получить.

– И это...

– Жену его брата... Джон всегда любил ее. Но он любил и брата. Вот почему то, что сделал Дон, стало для него ударом.– Карсон выплюнул коричневую слюну, целясь в жука, который сидел нa сучке,– Вместе с тем, мистер Коннорс, во всей этой истории есть одна вещь, которая меня всегда интриговала.

 – Вы имеете в виду то, что Дон удрал с Тамарой?

– Гм... Красивой женщиной была эта Тамара, так что тут нет ничего удивительного. Она не походила на большинство цыганок. Конечно, теперь, когда прошло столько лет, о ней многие говорят плохое, например, что она спала со всеми в городе, прежде чем удрала с Доном. Но побеседуйте с каждым в отдельности, и каждый вам скажет, что в этом деле повинен ее дружок. На самом деле ни один человек не может похвастать, что он был с ней близок, так что остаются ее муж и Дон.. Но я хотел сказать совсем другое.

– Что?

– В то время почтой заведовала Дженни Сильвер. Ее муж работал начальником станции. Курьезная это была пара! Но тут главное то, что «Вестерн юнион» и федеральная почта относились к одному ведомству. Теперь слушайте внимательно. Дон вернулся домой на целую неделю раньше. Если бы он телеграфировал Тамаре, чтобы она его ждала, телеграмму бы прочел Сильвер. Если бы Дон написал Тамаре, Дженни не удержалась бы, сунула нос в письмо и сказала бы об этом Селесте.– Старик замолчал, ожидая реакции со стороны Коннорса.– Вы понимаете, что я хочу сказать?

– Нет,– признался Коннорс.– Очень сожалею, но ничего не понимаю.

Карсон снова нетерпеливо сплюнул.

– Может быть, Мак ошибся на ваш счет? Вы действительно пишете детективные романы? Слушайте же! Дон вернулся домой в два часа с молочным поездом. Он приехал неожиданно, и ни его брат, ни Селеста не встречали его на вокзале. В последний раз Дона видели той ночью, когда он направлялся по тропинке к своему коттеджу. Чтобы попасть туда, он должен был пройти мимо барака, в котором жили Пабло с Тамарой. Так вот, до этого места все идет хорошо... Но теперь объясните мне рот что: откуда Тамара могла знать, что Дон вернулся? Каким образом она могла быть предупреждена, чтобы избавиться от Пабло? Или это просто случайно Дон остановился на полдороге, чтобы сунуть нос в кровать Тамары в два часа ночи? Мне это кажется не очень-то логичным. Нужно было, чтобы Дон подождал, пока уйдет Пабло. Потом Пабло должен был неожиданно вернуться и застать Дона в своей кровати. Нужно было, чтобы Пабло угрожал Дону ножом или ружьем, чтобы Дон убил его. Дон вовсе не был человеком, способным всадить в спину нож ради собственного удовольствия.– А тело Пабло нашли в бараке?

– На пороге комнаты, один нож был зажат у него в руке, а другой торчал между лопатками. Одеяло и простыни были изрезаны ножом, мебель сломана. Да, там произошла хорошая драка! А вместе с тем я вспоминаю, что тогда очень удивился, что там было так мало крови.

Коннорс смотрел на реку и не слышал шума воды. Он, наконец, постиг! Он теперь знал, кто убил адвоката Санчеса. Он знал, кто убил Макмиллана. И он знал, кто ждет его в коттедже Хайсов. Стараясь не выдать своего волнения, он спросил безразличным тоном:

– -А кто нашел тело?

– Джон,– ответил Карсон.– На следующее утро он пошел поговорить с Пабло относительно нового номера, так как в обязанности Пабло входило следить за канатом, на котором танцевала Тамара. Джон хотел купить кое-какое снаряжение, как только Дон вернется с деньгами.

– Понимаю,– произнес Коннорс и снова задал вопрос: – Макмиллан мне кое-что рассказывал перед смертью, и я думал об этом не раз... Вы были в тот день в цирке, когда рабочие сорвали брезент, отгораживающий угол, где обычно одевалась Селеста?

– Да, был.– Выцветшие глаза Карсона зажглись При этом воспоминании.– Это было самое прекрасное зрелище, которое я когда-либо в своей жизни видел. И я никогда не считал, что Селеста поступила как девка, как это расценил Дон. Ба! Скажем, почти как девка. Она была молода, красива и знала это. Она знала, как действовало ее обнаженное тело на присутствующих; мужчин. Ведь она была женщиной, и ей это нравилось. Если $ы я родился женщиной, мне тоже было бы приятно сознавать свою красоту. Поверьте, мистер Коннорс, это было великолепно. Ночь, ветер, свет прожекторов, ржание лошадей, рычание львов и трубные звуки слонов —это

было похоже на конец света. Каждый присутствующий мужчина понял, что должен был испытать Адам, когда впервые увидел Еву.

– А Джон Хайс присутствовал при этом?

– Да, он тоже был там. И он как дьявол накинулся на Дона, когда тот, злобно глядя на Селесту, назвал ее шлюхой. Джон сказал ему, что Селеста отлично держалась в такой ситуации. И добавил, что если Дон еще раз Поднимет на Селесту руку, то, несмотря на то что Дон ему брат, он... убьет его...– Голос старика стал тише и последние слова он произнес неуверенно.– Ладно! – Сказал он наконец.– Ладно! – Он отошел от машины. – Мне кажется, лучше заняться своей лошадью.

Коннорс еще некоторое время сидел и смотрел на старика, а потом направился в Блу-Монд.

Вся восточная сторона улицы теперь находилась в тени, поэтому на ней было больше пешеходов, машин и повозок фермеров, выстроившихся вдоль тротуара. Эд остановился перед аптекой. Аптекарь выполнял какой-то заказ, служащий мыл стаканы, две школьницы пили шоколад и смеялись.

Коннорс прошел в телефонную будку и вызвал дом Хайса.

– Говорит Коннорс.– Представился он служанке, которая ему Ответила.– Мисс Хайс вернулась?

– Нет еще,– ответила служанка.

– А мистер Хайс дома?

– Нет, его тоже нет. Я огорчена...

– Ничего,– прервал ее Коннорс.– Вы сможете кое-что передать ему? Скажите, что я уехал в Сан-Луис по делу, о котором мы говорили сегодня с ним в его конторе, и что я не вернусь к обеду. Скорее всего, вернусь очень поздно. Может быть, даже не раньше завтрашнего утра.

– Да, сэр. Я передам ему все это, мистер Коннорс,– ответила служанка.

Коннорс еще немного постоял перед телефоном, после того как повесил трубку. В такой же момент в одном и! его романов герой поворачивается и сталкивается нос к носу с убийцей, который смотрит на него ненавидящим взглядом, направив дуло револьвера.

Коннорс повернулся и посмотрел вдоль улицы. Ничего не изменилось. В аптеке, кроме него, были только он сам, аптекарь, служащий за стойкой и две хохочущие школьницы.

 Глава 15

Удушающая жара стояла слишком долго. Должен был пойти дождь. Он начался внезапно.

Выйдя из цветочного магазина, расположенного около отеля, Коннорс сел в машину, выбрался из города и поехал по дороге, ведущей к дому Хайса. Было немногим больше девяти часов, когда он остановил машину ярдах в пятидесяти от основной дороги и пешком направился к дому. Не прошел он и десяти ярдов, как вымок до нитки. Дождь барабанил по полям его шляпы и стекал по лицу и рукам. Ему это нравилось. Было свежо, бодро и чисто.

Перед домом стояли четыре машины: «линкольн» Джона Хайса, «ягуар», принадлежащий Аллану Лаутенбаху, новый «бьюик» Элеаны и «плимут» образца тысяча девятьсот тридцать девятого года.

Окна из-за дождя были прикрыты. Прижавшись к дереву, Коннорс наблюдал за семейным обедом.

Сцена была такая же, как и накануне. Лаутенбах говорил один. Селеста делала вид, что ее интересует разговор; Элеана скучала и выглядела чем-то озабоченной. Она терла губы, щеки, проводила рукой по волосам. Хайс тоже, казалось, нервничает. Он делил свое внимание между Селестой и прикрытыми окнами. Один раз он встал и совсем закрыл одно из них. С левой стороны его пиджак все так же оттопыривался.

Покинув свой наблюдательный пост, Коннорс пересек лужайку и встал под окном, прижавшись спиной к стене. Отсюда он ничего не видел, но мог слышать разговор. Говорил опять Лаутенбах.

– Грязная и старомодная дыра – это Монте-Карло. В особенности это стало заметно после войны. О! Конечно, мы заедем туда, но люди, главным образом, едут в Беарриц. Я хочу сказать, те люди, с которыми мы будем путешествовать.

– А что вы делали во время войны, Аллан? – Голос Элеаны наводил на мысль, что она чем-то обеспокоена.

Лаутенбах казался изумленным таким вопросом.

– Ну, что... я работал вместе с отцом, разумеется. И потом мы организовали приемные дни в Вашингтоне. У нас были контракты с армией и флотом. Дело касалось питания людей.

– А! – сухо произнесла Элеана.

«Тише, малютка,– подумал Коннорс,– не забивай свою красивую головку подобными мыслями. Ты ведь собираешься замуж за этого парня. Не забывай это!»

Селеста нарушила неловкое молчание, громко воскликнув:

– О, в «Плей-Хаузе» идет новый фильм Уолта Диснея, цветной. Не хочешь пойти посмотреть, Элеана?

– Нет, мама,– ответила Элеана. Послышался шум отодвигаемого стула.– Вы меня извините, Аллан, но я хочу пойти к себе. Или купание, или коктейли, или дождь, или не знаю отчего, но у меня разыгралась мигрень. Вас не очень огорчит, если мы не поедем сегодня в «Гранд»?

Следующий стул двинулся по паркету.

– Ну, конечно, нет, Элеана. Идите отдыхайте.– Лаутенбах рассмеялся.– И не беспокойтесь обо мне. Я чуть позже поеду в «Гранд» и немного поиграю там.

Он прибавил, вероятно, обращаясь к Джону Хайсу:

– Нам вчера вечером повезло. Элеана проиграла несколько долларов, но я выиграл почти две тысячи...

Хайс первый раз заговорил с того момента, как Коннорс занял свой наблюдательный пост.

– Мне нужно будет поговорить с Мики. Если вы будете выигрывать, он не станет вам мешать. Он войдет к вам в доверие, чтобы потом получше ощипать вас. Мики всегда был самым ловким в карточных делах. Я не один раз испытал это на себе.

Лаутенбах засмеялся.

 – В конце концов, дело ведь идет лишь о деньгах!

Элеана пожелала доброй ночи матери, дяде и Аллану. Между каждым пожеланием спокойной ночи наступала пауза, и Коннорс представлял себе, как Элеана по очереди целовала их. Когда очередь дошла до Лаутенбаха, он почувствовал спазм в желудке. Он считал, что любовь нетерпима, и сам подвергал себя испытаниям.

Когда Элеана покинула комнату, Селеста спросила!

– А вы, Джон? Вы ничего не имеете против кино?

Хайс казался утомленным.

– Нет, не сегодня вечером. Но я должен поехать в го» род, чтобы заняться неотложным делом, и с удовольствием отвезу вас в своей машине.

– В этом нет необходимости,– заявила Селеста. Ев французский акцент был очень заметен в этот вечер,– Когда Аллан и Элеана заехали за мной сегодня после полудня в коттедж, я просила их остановиться у гаража, чтобы узнать, готова ли моя машина. И она готова. Все, что следовало заменить – какие-то сегменты или что-то вроде этого,– они заменили.– И добавила с недоумением в голосе: – Вот поэтому она и поглощала так много масла. А теперь посмотрим..

Лаутенбах опять рассмеялся.

– Вы очаровательны, миссис Хайс! Если бы я не был влюблен в вашу дочь, я бы влюбился в вас.

– Может быть, мы пройдем в гостиную? – сухо проговорил Хайс.

Коннорс под дождем вернулся к своей машине. Он узнал все, что хотел: где обитатели дома Хайса проведут последующие чары. По крайней мере, собираются это сделать.

Проезжая через Блу-Монд, он увидел свет в конторе шерифа и разглядел силуэт Томсона. Видимо, шериф все еще ожидал ответа на свою телеграмму, перехваченную Джоном Хайсом.

Все окна коттеджа оказались закрыты, за исключением одного, в котором виднелась щель в два пальца шириной. Окна прикрывали ставни, но между ними пробивался свет, котор'ый не мог быть ничем иным, как светом от керосиновой лампы.

Свет заинтересовал Коннорса. Потом ему показалось, что он понял, в чем дело. Проблема, стоящая перед ним, должна была решиться сегодня или никогда. Шериф Томсон, не получив телеграммы, не выполнил приказ, и в прокуратуре Нью-Йорка могли забеспокоиться. Могли даже выслать специального агента в Блу-Монд.

Коннорс отъехал от коттеджа на добрую четверть мили, оставил машину на обочине дороги и под дождем вернулся к дому. Не было никакой необходимости идти осторожно, шум дождя покрывал все звуки.

Подойдя к коттеджу,, он остановился в тени террасы, чтобы немного освоиться и стряхнуть со шляпы воду, Прежде чем попытаться войти в дом. Дверь была заперта на ключ, которого не оказалось Под ковриком.

«Еще одна приманка,– подумал он.– Нужно создать препятствие мухе, которая стремится в помещение паука. Муха не должна надеяться, что для нее будет открыта дверь в дом человека, замешанного в тройном убийстве».

Коннорс обошел вокруг дома и нашел кухонное окно, не закрытое ставнем. Он открыл окно, влез на подоконник и постоял на нем немного, пока глаза его не привыкли к темноте более плотной, чем снаружи.

В кухне стоял запах нежилого помещения. Под окном находился стол. Коннорс сел на него и снял свои мокрые ботинки, прежде чем ступить на пол. Вполне возможно, что он ошибся и Дональд Хайс ожидает его в комнате е лампой.

Внутри шум дождя раздавался Даже сильнее, чем на улице. Он сердито стучал по крыше, по ставням, бил в стекла.-

Коннорс пытался зажечь спичку, но его рука была мокрой, а коробка отсырела. Он бросил спички и вытащил револьвер, лежащий в его кармане. Неважно, что он был мокрым.

Кухня выходила в маленькую столовую, а столовая – в небольшую гостиную. Желтый свет лампы давал достаточно света, чтобы Коннорс мог различить убранство гостиной. Мебель оказалась хорошей, со вкусом подобранной. Кресла выглядели вполне комфортабельными, там лежали журналы, а плюшевый потрепанный медвежонок, вероятно, принадлежавший Элеане, сидел в маленьком кресле рядом с куклой. Горло Коннорса сжалось: Селеста Сохранила эту комнату такой, какой она была двадцать лет назад.

Эд дошел до лестницы и прислушался. Со второго этажа не доносилось никаких звуков за исключением шума дождя, барабанящего по крыше. Он шагнул на первую бтупеньку. Лестница была крепко сколочена и не скрипела. Может быть, было бы лучше, если бы плотник оказался менее добросовестным работником.

Он поднялся по ступеням и достиг лестничной площадки, которая, расширяясь, переходила во что-то, напоминающее маленькую прихожую. Оттуда вели две двери. Они были открыты. В комнатке, выходящей на заднюю сторону дома, стояли маленькая кровать и кресло, похожее на то, что он видел в гостиной.

В другой комнате на столе, как раз позади двери, стояла лампа. Там находились двуспальная кровать, придвинутая к стене, и перед окном ночной столик с подсвечником и Библией. Кровать была застелена, но покрывало еще носило следы лежавшего тела и было разорвано у изголовья.

Коннорс рассмотрел окурки, лежащие в пепельнице. Половина их была испачкана губной помадой. Сквозь открытые занавески гардеробной Коннорс увидел много мужской одежды. Дональд Хайс не имел времени уложить свой чемодан, как и Тамара,

Эд сел на кровать и взял Библию, старую и потрепанную. Она сама раскрылась на главе четвертой со стихами восемь, девять и десять. Страница оказалась чуть испачканной: как видно, читающий часто водил пальцем по строчкам. Коннорс положил револьвер на кровать и стал читать.

«8. И задал Авель вопрос брату своему Каину, но Каин не стал отвечать, а бросился на него и убил его.

9. Сказали родители Каину: – Где брат твой, Авель? Тот ответил: – Разве я сторож брату моему?

10. И сказал Бог: – Что ты сделал? Кровь брата твоего взывает ко мне с земли!»

Коннорс положил Библию и взял револьвер. Потом, слишком взволнованный, чтобы сидеть, он стал расхаживать по маленькой комнате, время от времени бросая взгляд в прихожую, чтобы убедиться, что никто не поднимается по лестнице.

В ящике туалетного стола, стоящего в углу, он обнаружил связку писем. Они были перевязаны красной лентой, и это напоминало ему те черновики, что хранила Элеана. «Скажем, это на память. Я перевяжу их красной лентой».

Коннорс снова сел на кровать и развязал ленту. Первое письмо было от Дональда, которое тот написал вскоре после свадьбы. Почерк – твердый, мужской – походил на тот, которым было написано письмо, показанное ему Джоном Хайсом в банке.

Коннорс отложил его и принялся за другое. Оно было написано на следующий день после рождения Элеаны. В нем Дональд Хайс говорил о своей любви к жене и радости по случаю рождения дочери. И на первом, и на втором письмах остались следы слез.

Коннорс положил второе письмо и хотел уже взяться за третье, но тут ему показалось, что какая-то дверь внизу открылась и тут же закрылась. Схватив свой револьвер, он вышел на лестничную площадку и спустился по лестнице.

У него возникло ощущение, что струя свежего воздуха смягчила затхлую атмосферу гостиной. Но входная дверь все так же была заперта на ключ. В гостиной никого не оказалось. Весь в холодном поту, Коннорс обследовал столовую и кухню, но и здесь никого не обнаружил. Видимо, шум, который ему послышался, явился результатом его расшалившихся нервов. Совершенно измученный, словно после тяжкого труда, Коннорс снова поднялся по лестнице и вернулся в комнату.

Два следующих письма не заинтересовали его – в них он не нашел ничего, чего бы уже не знал. В одиннадцатом, предпоследнем письме Дон усиленно молил Селесту о прощении за то, что ударил ее. Это письмо Дон написал из отеля в Оклахома-Сити, но, поскольку на конверте не было ни почтового штампа, ни погашенной марки, Коннорс предположил, что Дональд Хайс подсунул его под дверь комнаты жены или подложил на столик в комнатушке цирка, где Селеста переодевалась. Как и другие письма, оно также было залито слезами.

Коннорс положил его на уже прочитанные письма и принялся за последнее. На бумаге стояла марка отеля в Балтиморе, а на конверте – почтовый штамп от 16 февраля 1931 года. Письмо начиналось в радостном тоне:

«Моя дорогая!

Похоже, дело в шляпе. Я сегодня завтракал с Мак Гивни в „Голливуд Браун Дерби" и мне показалось, что он вполне удовольствуется теми гарантиями, которые мы можем предложить и...»

Письмо продолжалось в деловом тоне – об интересах его и Джона относительно срока платежей. Потом Дональд Хайс переходил к общим впечатлениям. Он впервые оказался в Калифорнии, некоторые вещи его ошеломили, и он детально описывал их Селесте. Он рассказал об одном визите на киностудию, о рыбной ловле в Каталине, о вечере, который он провел на китайской вилле, и об Оливер-стрит. Он ездил в Голливуд-Бойл и нанял машину, чтобы отправиться в Таузанд повидать лучших друзей по цирку. Эта последняя встреча оставила у него наиболее сильное впечатление. Он с энтузиазмом говорил о маленьких городках и о кинозвездах, которые начинали покупать ранчо и земли в Черман-Уэк, Энсиноте и Тарциане. Но особенное восхищение Дональда вызвала калифорнийская флора:

«Необходимо, чтобы ты повидала этот край, Селеста. Он весь из гор и долин, теперь совершенно зеленых, так как здесь лето. Я проехал на машине вдоль прекрасных роз, вьющихся по деревьям, эвкалиптов и цветущих акаций. Здесь есть такие разновидности маков, которые, как мне сказали, могут расти где угодно, если климат хоть немного соответствует местному. В Таузанде я нашел нашего старого приятеля Джимми Келли. Ты помнишь Джимми? Мы встретились о ним в Милбахе, в Канзас-Сити, где он держал цирк, и он шутя сказал мне, что мы выбиваем у него землю из-под ног. Возвращаясь к тому, что я уже писал, хочу сообщить тебе, что его жена дала мне семена маков, целый пакет, чтобы попробовать посадить их в нашем саду. И Джимми сказал, что если это удастся, то он постарается доставить нам также саженцы эвкалиптов и акаций...»

Коннорс прочел это место, потом надел свою мокрую шляпу и остался так сидеть, держа письмо в руках. Значит, так! И все эти долгие годы доказательства были тут, на глазах у всех жителей Блу-Монда. И никто этого не понял!

Дождь усиливался. Коннорс собирался положить письмо к другим, когда внезапно, одним движением, вскочил на ноги. Теперь это уже точно не нервы. Шум исходил не с улицы, а из дома. Он ясно расслышал глухой удар, потом грохот, от падения тяжелой вазы, разлетевшейся на куски. Коннорс взял со стола лампу и направился к лестнице. Там, внизу, при бледном желтом свете лампы он увидел большой осколок какой-то вазы, которого раньше не видел.

Одной рукой сжимая револьвер, другой держа лампу, Коннорс стал осторожно спускаться по лестнице. Сильный удар сзади выбил из его рук лампу, и, прежде чем он успел обернуться, ему показалось, что его голова разлетается на куски от страшного удара чем-то железным, нанесенного твердой рукой. Револьвер последовал за лампой.

Шум, услышанный в первый раз, был не в его воображении. Это убийца Пабло, Санчеса и Макмиллана вошел через переднюю дверь. Увидев спускающегося по лестнице Эда, преступник спрятался за креслом или, может быть, за портьерами в гостиной. Потом, воспользовавшись тем, что он обследовал столовую и кухню, убийца поднялся по лестнице и ждал его .в комнате Элеаны,

Снопы красных искр вырвались из лампы, полетевшей вниз и упавшей у окна. Загорелись занавески. Ослепнув от льющейся крови, отупев от боли и неожиданной атаки, Коннорс повернулся на полу, полубессознательным движением схватил напавшего на него. Эду стало не по себе. Значит, он не ошибся!

Тело, до которого дотронулась его рука, было нежным и мягким. Дональд Хайс был мертв. Мертв уже двадцать лет. Что касается Джона Хайса, если только он продолжал держать в руке трубу, оглушившую Коннорса, то нужно было признаться, что у него оказалась грудь женщины...

То, что схватили пальцы Коннорса, было голой грудью, теплой и нежной грудью женщины. Грудью, которая должна выкармливать ребенка. Грудью, о которой мечтает мужчина. Грудью самой Евы...