Текст книги "Королева скандала"

Автор книги: Джилл Пол

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 30 страниц)

Глава 13
Брайтон. 6 сентября 1997 года

Рэйчел открыла магазин в день похорон Дианы, хотя залитые солнцем улицы Брайтона были практически пусты и создавалось впечатление, что все сидят по домам, приклеившись к экранам телевизоров.

Среди вещей, которые Рэйчел удалось выловить в благотворительном магазине накануне, было вечернее платье из серебряной и золотой парчи косого кроя с асимметричным подолом и двумя продольными деталями, собранными узлом чуть ниже линии бедра. Никакого лейбла нашито не было, но платье было очень похоже на наряд 1926 года, созданный великой французской женщиной-кутюрье Мадлен Вионне, который красовался в одном из имевшихся у Рэйчел альбомов по истории моды. Некоторые швы были потерты, а декоративный узел ослаб, но у хозяйки магазина имелась катушка серебряных ниток, и она села за свой старый «Зингер» с ножным приводом, чтобы восстановить платье.

Работая, она то и дело мысленно возвращалась к Диане. На протяжении недели, что прошла со дня аварии, Рэйчел не переставала гадать, понимала ли зажатая в машине принцесса, что умирает. Рэйчел надеялась, что нет. В газетах писали, что на следующий день она должна была увидеться с сыновьями после двухнедельной разлуки. Может быть, она думала о них и надеялась, что полученные ранения не помешают ей оказаться дома. Но, наверное, ей было очень одиноко, особенно когда она поняла, что любимый лежит возле нее мертвый.

Около одиннадцати из-за двери показалась взволнованная Николь в темно-синих спортивных штанах и серой футболке. Ее темные волосы были влажными и растрепанными после недавнего мытья.

– Я вижу, ты открылась? – Она оглядела полупустые стойки и полки со скудными запасами одежды. – Рэйчел, я никак не могу себе простить того, что натворила. Мне так жаль! От страховой никаких новостей?

– Пока никаких. Но не кори себя за всё. Мы все иногда ошибаемся.

Она не держала зла на Николь. Ведь она сама переложила ответственность за магазин на кого-то другого и поплатилась за это. Николь была душевным, творческим, чутким человеком и хорошим другом, но при всем этом изрядной разгильдяйкой. Всевозможные мелочи постоянно ускользали от ее внимания, и она постоянно не успевала что-нибудь сделать вовремя.

– Может быть, я могу тебе чем-то помочь? Позволь мне искупить вину.

Рэйчел огляделась и произнесла:

– Я заказала новые стекла для шкафов-витрин, и вчера их привезли. Попробуешь их вставить?

Николь перепрыгнула через порог магазина, довольная тем, что ей дали поручение.

– Ты не смотришь похороны Дианы? – спросила она у Рэйчел, присев на пол, чтобы вытащить первое стекло из картонной упаковки. – Не видела, как Уилл и Гарри шли за гробом? Выглядело на самом деле очень волнующе.

Рэйчел вспомнила о маленьком переносном телевизоре, который она держала в шкафу на случай затишья в магазине. Добрался ли до него вор? Она встала из-за швейной машинки, чтобы это выяснить, и тут же увидела примостившийся на нижней полке телевизор. Рэйчел перенесла его на стойку, вставила вилку в розетку и со смешанными чувствами нажала на кнопку включения. Благодаря средствам массовой информации похороны превратились в цирковое представление, а сама она воспринимала их как историческое событие.

– Похоже, они только собираются у Аббатства, – заметила Николь и назвала имена знаменитостей, когда камера показывала их лица. – Там Том Круз и Николь Кидман… И Том Хэнкс с Ритой. Диана была бы довольна.

Рэйчел улыбнулась и продолжила шить. «Интересно, – подумала она, – снимает ли Алекс голливудских гостей?»

Началась церемония, и обе они стали молча слушать речь брата Дианы, в которой он назвал сестру самой преследуемой женщиной современности. У Рэйчел по спине пробежали мурашки, как только она представила гадких фотографов, галдевших возле умирающей принцессы. Упоминание папарацци было уместно. Когда на экране появился общий план происходившего в Аббатстве, она стала искать Сьюзи Харгривз, но нигде ее не увидела.

– Тебе нужно закупиться вещами Дианы, – предложила Николь. – Они будут расходиться, как горячие пирожки. Только представь: накидки, тиары… Ди любила хорошие тиары.

Рэйчел скорчила гримасу:

– Это вряд ли. Я подвела черту под пятидесятыми. У меня не сложилось с синтетикой.

Тут она заметила, что спортивные штаны Николь были из синтетики, но, кажется, ничего обидного сказано не было.

По телевизору время от времени показывали обстановку на улицах города недалеко от Аббатства, и вдруг Николь закричала:

– Смотри! Там Алекс!

Рэйчел подняла глаза от шитья и увидела Алекса. Он стоял за оператором и отдавал распоряжения. В окружавшей их толпе несколько человек рыдали не таясь. Мужчины и женщины всех возрастов с красны – ми, искаженными горем лицами стояли и держались друг за друга. Немногочисленные присутствовавшие там дети были потрясены столь бурным проявлением чувств, и Рэйчел ощущала то же самое. Все эти люди не знали Диану. К чему все это?

– Я слышала, Алекс снимает документальный фильм об аварии? – спросила Николь. – Он усмотрел там что-то подозрительное. А ты как думаешь?

Рэйчел не пожелала становиться предательницей и удержалась от оценок.

– Мне кажется, если хочешь кого-то устранить, для этого есть способы и попроще, – заявила она. – Но я посмотрю, что ему удастся раскопать. Кто знает…

– Надеюсь, ваш романтический уик-энд не был испорчен тем, что Алекс переключился в продюсерский режим. Я знаю, каким он может быть.

Рэйчел отложила шитье и, широко улыбнувшись, протянула Николь левую руку, чтобы показать колечко.

– Au contraire..[8]8
  Напротив (фр).


[Закрыть] Он сделал мне предложение. Прости, что не рассказали тебе раньше. Мы просто решили немного подождать, чтобы нашу новость не затмили события, связанные с Дианой.

На долю секунды по лицу Николь проскользнуло какое-то странное выражение – не то удивление, не то беспокойство, а может быть, даже страх. Однако оно было так мимолетно, что позже Рэйчел уже сомневалась, уж не показалось ли ей.

– Но это же чудесно! – воскликнула Николь, и ее губы изогнулись в улыбке. Она вскочила и бросилась к Рэйчел обниматься, чуть не опрокинув на парчовое платье чашку с чаем. – Как только вы могли скрывать такое целую неделю?!

– Как только ты могла не заметить кольцо в понедельник? Я ждала, что ты спросишь, но, похоже, голова у тебя тогда была занята другим.

Николь схватила Рэйчел за руку, чтобы получше разглядеть колечко.

– Ты ж меня знаешь: наблюдательность – как у крота. Оно шикарное! Я так рада за вас. – Она коснулась подушечкой пальца двух бриллиантов. – Правда, очень рада.

Глава 14
Нью-Йорк. Сентябрь 1919 года

Жизнь замужем за Жаком оказалась восхитительной. Мэри обожала его прикосновения, от которых у нее по коже словно пробегал электрический ток, и то, как нежно и страстно он занимался с нею любовью и с чарующим французским акцентом шептал, как она красива и как сильно он ее любит.

Ей нравилось обустраивать их квартиру, окна которой выходили на площадь Вашингтона в Нижнем Манхэттене, намечать приготовление разных блюд, чтобы порадовать Жака, когда он придет домой с новой работы страховым брокером. Мэри выбирала его любимое красное вино, чтобы подать к ужину, хотя сама была к этому напитку равнодушна, и устраивала для них обоих развлечения вроде покерных вечеров или походов в небольшие джаз-клубы в Вилладже, находившиеся на расстоянии пешей прогулки от их дома. Там музыканты играли так близко к публике, что можно было разглядеть каждую капельку пота у них на лицах и услышать самое тихое дыхание. Жак и Мэри проводили время с другими супружескими парами – соседями или коллегами Жака, – ходили друг к другу в гости, ужинали, пили разные напитки и засиживались за разговорами допоздна. Как-то раз они побывали в доме в Верхнем Ист-Сайде, принадлежавшем Рене Дюпон и ее мужу, бизнесмену Джону Дональдсону.

Но поскольку хозяева дома были значительно богаче, Мэри постеснялась посылать им ответное приглашение, устыдившись их с Жаком скромного жилища.

Счастье Мэри стало полным, когда через год после свадьбы она обнаружила, что ждет ребенка. У нее не было регул уже два месяца, и она решила позвать врача, который и подтвердил ее положение. Жак был вне себя от радости, и каждый день, возвращаясь с работы, приносил небольшой подарочек: цветы или конфеты для Мэри, тряпичную куклу для ожидаемой малышки.

– Я вижу, ты уже определил пол нашего будущего ребенка, – улыбнулась Мэри. – Ты ходил к гадалке?

– Я чувствую, что это девочка, и когда она вырастет, будет так же невозможно красива, как ты, – сказал Жак, накрыв ладонью едва наметившийся животик жены.

Но в один из дней, когда Мэри сидела и писала письмо матери, что-то так сильно скрутило у нее внутри, что она вскрикнула во весь голос. Прибежала служанка, и Мэри попросила ее поскорее вызвать доктора и позвонить Жаку. К их прибытию она уже лежала на диване с пропитанными кровью полотенцами между ног, обессилевшая от рыданий.

– Прости меня, – сказала она Жаку. Разочарование, написанное на его лице, заставило Мэри почувствовать себя неудачницей в роли жены. Она не сумела уберечь его ребенка.

– Все хорошо, топ amour. – Муж взял ее руку и сильно сжал пальцы.

Врач попросил Жака удалиться и осмотрел пациентку. Он пощупал живот Мэри, оценил состояние того, что теперь можно было назвать выкидышем, измерил пульс и температуру, а потом попросил разрешения провести обследование интимных частей тела. Мэри густо покраснела, но согласилась.

– У вас здесь язвочка, – сказал врач, касаясь места, о котором говорил. – И еще одна. Вы не ощущали усталости? Не беспокоили боль в суставах или кожная сыпь?

– Я думала, это нормально при беременности, – ответила Мэри.

Доктор взял немного материала в пробирку для анализов и обещал, что снова навестит ее, когда будут готовы результаты.

Он вернулся примерно через неделю и выказал некоторое смущение, прежде чем рассказал супругам об итоге исследования.

– Боюсь, я вынужден сообщить, что у вас сифилис, – пробормотал доктор. – Болезнь, передающаяся через половые контакты.

– Этого не может быть, – вскричала Мэри с пылающим от стыда лицом. – Я была только со своим мужем.

Жак стоял бледный и ошеломленный.

– У меня он был несколько лет назад, но меня заверили, что я излечился.

– Чем вы лечились? – спросил доктор.

– Каждый день втирал ртуть на протяжении нескольких недель, и она выжгла язвы. Как же может быть, что болезнь не ушла? – казалось, Жак вот-вот заплачет.

Мэри смотрела на него во все глаза, не понимая, где он мог заразиться сифилисом. Она не знала, что до нее у мужа были другие женщины. Почему он ничего не сказал ей?

– Ртуть – это устаревший метод лечения. Сейчас уже существует новый способ. Это лекарство под названием «Сальварсан». Я назначу вам обоим ежедневные инъекции на протяжении месяца. Если вы будете воздерживаться от половых сношений в течение этого времени, то оба вылечитесь. Дайте себе несколько месяцев на восстановление, – успокоил он Мэри, – и ничто не помешает вам забеременеть снова.

Жак тихо плакал, стараясь незаметно от Мэри утирать слезы.

Мэри не могла не уточнить:

– Это из-за сифилиса я потеряла ребенка?

Доктор ответил, склонив голову:

– Боюсь, что так, да.

Жак громко всхлипнул и, подскочив, выбежал прочь из комнаты.

Позже этим же вечером он, плача на плече у Мэри, рассказал ей о девушке, которая заразила его в первые месяцы войны, когда ему было одиноко и хотелось утешения. Тогда он и не подозревал, что эта девушка предлагала такое же утешение многим другим солдатам, и был потрясен, когда армейский врач выявил у него заболевание.

– Ты не виноват, – успокаивала его Мэри, гладя по голове. От него пахло вином, и она догадалась, что муж выпил несколько бокалов, чтобы заглушить свою тоску. – По крайней мере, есть верный способ вылечиться.

На этом можно было бы поставить точку, но Мэри никак не могла отвлечь себя от мыслей о девушке, с которой Жак лег в постель. А как заразилась сифилисом она? А были у Жака еще девушки, кроме той?

Он отказался отвечать на дальнейшие расспросы, сказав, что все это было задолго до встречи с Мэри и не стоит ворошить прошлое, потому что это только причинит ей больше боли. Но эта скрытность Жака только заставила ее вообразить себе самое худшее. По этой же причине она настороженно отнеслась к возобновлению половой жизни на тот случай, если инфекция снова проявится, но потом острое желание иметь ребенка все-таки перевесило чувство глубокого унижения.

Через год после того, как закончился курс «Сальварсана», Мэри снова забеременела, но не успела она узнать об этом, как опять случился выкидыш.

– Вы слишком поторопились, – сказал врач. – Ваш организм еще не готов. Дайте ему время.

В мае 1921 года, когда Мэри еще оплакивала своего второго ребенка, которого она лишилась, ей пришло письмо от Уоллис:

«Дражайшая Мэри, могу ли я приехать к вам с Жаки на несколько дней в этом месяце? Мне нужно обсудить с тобой вопрос жизни и смерти».

Мэри немало удивилась, поскольку они сильно отдалились друг от друга с тех пор, как Уоллис переехала на Западное побережье. Подруги по-прежнему переписывались, но делали это значительно реже. Новостей не было по многу недель, а когда приходило письмо из Сан-Диего, то оно состояло из сплошных описаний шикарных вечеринок в отеле «Де Коронадо» и перечисления кинозвезд, среди которых были Джон Берримор (по ее словам, «самый развеселый пьяница») и Чарли Чаплин («необычный маленький человечек»).

Мэри не знала, что ответить. Она понимала, что ей будет нелегко надеть маску общительности и притвориться, что она осталась такой же, как в отрочестве, когда они с Уоллис были близки. Но в то же время она никак не могла подвести подругу и потому в ответном письме спросила Уоллис, когда она хотела бы приехать.

* * *

Служанка проводила Уоллис прямо в гостиную, и Мэри бросилась к ней, чтобы обнять. Она тут же заметила: что-то было ужасно неправильно. Уоллис всегда отличалась худощавостью, но теперь стала вовсе как скелет. Под глазами были темные круги, и она выглядела на добрых пять лет старше своих двадцати пяти.

Она рухнула в кресло и выпалила:

– Я ухожу от Уина, – и, закрыв лицо руками, разразилась потоком слез.

Мэри не видела, чтобы подруга так плакала, с тех самых пор, как умер мистер Рэсин. Она опустилась на колени у ног Уоллис и взяла ее руки в свои.

– О, бедненькая ты моя! Что, все на самом деле так плохо?

– Не то слово, – всхлипывала Уоллис. – Я должна оставить его, но никто меня не поддержит. Дядя Сол заявляет, что не позволит мне навлечь позор на семью. Мать говорит, что быть хорошей женой – это значит «упражняться в понимании» и я должна лучше стараться. Но это все равно что отбывать пожизненный срок в тюрьме. Я не буду. Я не могу!

Она зарыдала еще громче, и Мэри, вынув из кармана платочек, промокнула ей слезы.

– Полно, полно, – успокаивала она подругу. – Мы найдем выход. Сейчас я попрошу принести нам напитки и легкие закуски.

Уоллис удалось успокоиться в присутствии служанки. А когда та вышла из комнаты, Мэри спросила:

– Рассказывай, что происходит у вас с мужем. Уин тоже несчастен?

– Он – пьяница, – с горечью сказала Уоллис. – Жестокий и грубый пьяница, который не любит меня. И, думаю, никогда не любил.

– Конечно любит. Это же всем видно. – Мэри говорила не вполне искренне, потому что ей крайне редко доводилось видеть со стороны Уина свойственное любящему человеку поведение по отношению к Уоллис. – И потом, разве он не перестал пить после введения сухого закона? (Принятая годом раньше восемнадцатая поправка запретила производство и употребление алкоголя на всей территории Соединенных Штатов.)

– Нет, конечно! Алкоголь стал пользоваться еще большим спросом после того, как его стало сложнее достать. Неужели в Нью-Йорке иначе?

Мэри припомнила, что у них в доме всегда были вино и бурбон. Она понятия не имела, где Жак покупал все это, и считала, что лучше этого и не знать.

– И потом дело не только в выпивке, – продолжала Уоллис, – а еще и в его ненормальном поведении. Уже несколько раз он запирал меня в ванной на весь день, а сам уходил из дома. Ты можешь себе представить? А как-то раз даже привязал меня к кровати. Такое не вытворяют с теми, кого любят, не так ли?

Мэри ужаснулась, но почему-то не сильно удивилась. Она вспомнила разлетевшийся вдребезги стакан в Пенсаколе, обидные слова и угрюмость.

– Почему он все это делает?

Уоллис отвернулась.

– Из-за своей нездоровой ревности. Он считает каждого мужчину, с которым я разговариваю, моим тайным любовником. А если я осмелюсь потанцевать с другим на приеме, то просто ад разверзается. Когда он во хмелю, он называет меня такими словами, что ты не поверишь: говорит, что я проститутка и что у меня лошадиное лицо. О господи, Мэри, это невыносимо. – Губы Уоллис задрожали, и было ясно, что она сейчас снова разрыдается.

– Он тебя бьет? – прошептала Мэри.

– Я то и дело получаю шлепки. И я могла бы смириться с этим, но то, как он разговаривает со мной, – это в высшей степени жестоко. – Уоллис покачала головой. – Мне нужно развестись с ним, пока я еще достаточно молода, чтобы найти другого мужа. Я не хочу затягивать с этим надолго.

– Но все-таки развод – это серьезный шаг. – Мэри слышала о том, что некоторые пары разводятся, но в ее кругу такого не случалось. В штате Нью-Йорк начать бракоразводный процесс можно было только на основании измены, и это всегда сопровождалось большим скандалом. – На что ты будешь жить?

Уоллис обеспокоилась.

– Уин, конечно же, обязан назначить мне какое-то содержание, да? И я думаю, что смогу устроиться на работу… – неуверенно добавила она.

Мэри знала, что Уоллис никогда не хотела работать. Она всегда считала ниже своего достоинства связывать себя службой в какой-нибудь конторе или магазине. Нет, она, само собой, захочет найти себе другого мужа – и как можно скорее. И нет никаких сомнений, что ей это удастся.

* * *

К приходу Жака с работы Уоллис переоделась и встретила его в черном кисейном платье, отделанном белым кружевом.

– Ты выглядишь очень элегантно, – восхищенно сказал Жак.

Во Франции этой весной черный цвет в моде, – сказала она ему. – Если платье не черное целиком, то оно должно быть черным с белым.

– Ой, боже мой, – весело пролепетала Мэри, опустив глаза. – Я совсем отстала от моды со своим вишнево-красным платьем прошлого осеннего сезона. Тебе придется купить мне новое, дорогой.

Жак обнял жену:

– Все, что пожелаешь, топ amour.

За ужином Уоллис захватила всеобщее внимание и повела беседу, спрашивая совета у Жака, как ей быть.

– Может быть, ты можешь посоветовать мне какую-нибудь страховку для обедневших одиноких женщин? – предположила она. – Раз уж я остаюсь одна, буду полагаться на друзей-джентльменов.

– Ты не пробудешь одна и пяти минут, раз уж о том зашла речь, – галантно ответил Жак. – Кажется, я заметил целую очередь за углом дома. Так что можем позже пригласить их по очереди на собеседование.

– О да! – хихикнула Мэри. – Ты не против, если мы сами выберем тебе мужа? Две головы лучше, чем одна.

– Конечно, – согласилась Уоллис. – Но мне нужен кто-нибудь вроде Жаки: такой же красивый, умный, проницательный и, конечно же, с таким же божественным французским акцентом. У тебя случайно нет брата-близнеца? – Она положила свою руку на руку Жака, и Мэри ощутила мимолетное раздражение.

– Тебе надо побывать в Париже, – предложил Жак, убирая руку, чтобы взять свой бокал. – Там ты шагу не сможешь ступить без того, чтобы к твоим ногам не падали французские мужчины.

– Правда весело? – подмигнула Уоллис. – На следующей неделе куплю билет.

Готовясь этим вечером ко сну, Мэри поинтересовалась у мужа, что он думает о ее подруге. Они только мельком виделись на свадьбе, поэтому впервые полноценно поговорить у них получилось только сейчас.

Жак задумался.

– Ты так хорошо о ней отзывалась раньше, что мне было очень любопытно сравнить настоящую Уоллис со сложившейся легендой. И во многих отношениях ты была права. Она умная, забавная и веселая. – Он обнял жену. – Но меня расстроило то, что она не очень-то надежна по отношению к тебе. Я бы ее поостерегся. – Жак поцеловал Мэри в кончик носа.

– Потому что она с тобой флиртовала? Уолли без флирта – как без воздуха.

– Нет. Потому что она будет дружить с тобой только до тех пор, пока ты можешь быть ей чем-то полезна.

Мэри ничего не ответила, но слова мужа надолго засели у нее в голове.

* * *

Всю неделю Уоллис и Мэри ходили вместе по магазинам и обедали в лучших ресторанах города: у Дельмонико, Шерри и Генри Мокина. Они пили чай с благонравными подругами Мэри и запрещенные коктейли с деловым партнером Жака и его женой и все это время не переставали обсуждать положение Уоллис.

– С Уином всё совсем безнадежно? – не сдавалась Мэри. – Ты уверена, что ничего не получится, если он даст обещание исправиться?

– Ты, конечно, права. Я должна попробовать еще раз. Все это говорят. – Уоллис уперлась взглядом в свои колени.

Было непривычно ощущать себя мудрее подруги. Обычно происходило наоборот. Мэри было приятно, что Уоллис обратилась к ней в трудный час, и она была рада оказаться полезной. Она искренне любила подругу, привязанность к которой пустила корни в душе Мэри еще в подростковом возрасте. Она даже тайком надеялась, что если Уоллис разведется, то обоснуется в Нью-Йорке и они снова сблизятся, как сестры и даже больше, потому что у них была возможность самим выбрать друг друга.

Перед отъездом из Нью-Йорка Уоллис сказала, что даст Уину последний шанс. Но через две недели она прислала Мэри письмо, в котором рассказала, что переселилась к матери в Балтимор. Она просто не смогла вынести еще хоть ночь под одной крышей с «этим человеком».

Мэри рассказала об этом матери, а та – сестрам Мэри, и все они были в ужасе.

«Ты должна прекратить всякие отношения с Уоллис, – писала мать Мэри. – Она может очернить свое имя, если ей угодно, но на твоем я не потерплю и малейшего пятна, которое может появиться из-за вашего с ней общения. Ее родственники, должно быть, жутко разозлены».

Невзирая на указания матери, Мэри отправила Уоллис длинное письмо, полное сочувствия, в котором заверила, что они с Жаком готовы помочь всем, чем могут, и что двери их дома всегда для нее открыты. Мэри беспокоилась о подруге. Разведенных женщин обычно исключали из приличного общества, что очень осложняло поиски нового мужа из числа достойных мужчин. Уоллис могла оказаться одинокой и без средств к существованию, если дядя Сол откажется ее поддержать, и Мэри передергивало при мысли о том, как заканчивают женщины, оказавшиеся в подобном положении.