Текст книги "Королева скандала"

Автор книги: Джилл Пол

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 30 страниц)

Глава 33
Брайтон. 22 октября 1997 года

Позже, когда Рэйчел размышляла над внезапно оборвавшимся интервью со Сьюзи, что-то не давало ей покоя. Похоже, именно упоминание виллы Виндзор огорчило Сьюзи больше всего. Алекс задал ей и гораздо менее тактичные вопросы. Так почему же она вскочила и отказалась продолжать интервью, когда он спросил, не собирались ли Диана и Доди там жить? Знала ли она об их посещении виллы больше, чем можно было предположить?

Следующим утром по пути в «Забытые мечты» Рэйчел заскочила в книжную лавку и купила одну из биографий Дианы, что лежали большой стопкой ближе ко входу. Добравшись до магазина, она заварила себе чаю и пробежалась глазами по содержанию книги.

Там было всего одно упоминание фамилии Харгривз. Когда мать Дианы Фрэнсис Шацд Кайдцушла от ее отца, графа Спенсера, она некоторое время жила у давней подруги Элизабет Харгривз в их доме недалеко от Чичестера. В результате последовавшего судебного дела Фрэнсис лишилась прав на детей. Это случилось после того, как ее собственная мать, леди Фермой, свидетельствовала против нее и назвала изменницей. В 1960-х считалось, что женщина не должна уходить от мужа, как бы несчастна она ни была.

О вилле Виндзор ничего не говорилось. Рэйчел закрыла книгу и посмотрела на часы: десять часов. Уже не слишком рано для звонка. Она набрала номер Сьюзи.

– Я просто хотела убедиться, что у тебя все хорошо, – начала она. – И извиниться за то, что интервью оказалось таким ужасным.

– Если честно, то тебе не стоит беспокоиться, – ответила Сьюзи. – Я сейчас очень эмоциональна. Готова разреветься в любую минуту.

– Я надеюсь, тебя не вопросы Алекса расстроили… – Рэйчел наматывала на палец телефонный провод.

– Нет, я же не полная идиотка. Я знала, что его будут интересовать такие вещи. По привлекательности для прессы рассказ о благотворительной деятельности Дианы не идет ни в какое сравнение со сплетнями о ее любовных отношениях. Так было при ее жизни и остается сейчас. Бедная Диана! Ей жутко не везло с мужчинами. – Сьюзи сделала паузу, будто поощряя Рэйчел спросить у нее еще что-нибудь.

– Она часто посвящала тебя в перипетии своей личной жизни? – Рэйчел задержала дыхание, боясь, что Сьюзи сочтет ее вопрос неуместным, но, похоже, этого не произошло.

– Бывало… У нее всё постоянно происходило по одной и той же ужасной схеме: находить себе неподходящих мужчин, впадать в эмоциональную зависимость от них и нервничать по этому поводу, а потом гнать их от себя. Ты же знаешь, что ее мать ушла из дома, когда Диане было шесть? Мне всегда казалось, что детям, рано лишившимся родителей, во взрослом возрасте тяжелее устанавливать крепкие отношения с другими людьми.

«Это про Алекса», – подумала Рэйчел. Он лишился матери. Но он-то, конечно, не впадал в эмоциональную зависимость и не нервничал. Вслух она спросила:

– Ты думаешь, по той же схеме пошло бы и с Доди?

– Бог его знает, был ли он тем человеком, которому удалось разорвать этот порочный круг, но, кажется, он был хорошим. Я рада и тому, что она была счастлива в последние недели жизни, – голос Сьюзи дрогнул.

Рэйчел вспомнила о второй цели своего звонка.

– У нас не получилось посмотреть одежду. Хочешь, назначим день?

– Как насчет пятницы? – предложила Сьюзи.

Закрыть магазин в пятницу Рэйчел позволить себе никак не могла. Это был один из самых оживленных дней, и женщины искали себе новые наряды, чтобы пойти куда-нибудь в выходные. Придется привлечь Николь впервые после ограбления.

– Давай я уточню, получится ли у меня, и перезвоню.

– В пятницу я не смогу, – сразу же ответила Николь.

– Что случилось? У тебя важное свидание? – поинтересовалась Рэйчел. Николь обычно находила себе следующего парня, как только закрывалась дверь за предыдущим.

– Хотелось бы… – заметила Николь. – Нет. Я на день еду в Лондон. Прости.

Рэйчел перезвонила Сьюзи.

– Не могу найти себе замену на пятницу. Может, тебе будет удобно в какой-то другой день?

– Тогда почему бы не сегодня вечером? – предложила Сьюзи. – Приезжай после закрытия магазина. Я даже сделаю легкий ужин.

У Рэйчел гора упала с плеч: между ними не осталось никакой неловкости после интервью Алекса, Сьюзи говорила с ней так, будто по-прежнему хотела сохранить дружеские отношения.

Днем Рэйчел прибиралась в магазине, мыла витрину внутри и снаружи, вытирала пыль с полок и полировала их и во время работы думала о недавних стычках с Алексом. Все это вместе с нервным напряжением от борьбы за спасение магазина отбирало у нее кучу сил. Интервью со Сьюзи обнаружило в нем черту, очень не понравившуюся Рэйчел. Ее возлюбленный оказался безжалостным человеком, который использовал Сьюзи ради собственных интересов, вместо того чтобы отнестись к ней как к женщине, только что потерявшей близкую подругу. Его словно заклинило на этой чуши, что авария была подстроена, и любого, кто не разделял его точку зрения, он считал безмозглым.

Выдумал ли он все то, что якобы сказал зажатой в машине Диане? Это было бы непростительно. Рэйчел казалось, что Алекс перестал понимать, что это было трагическое событие, в результате которого два человека лишились жизни, а третий серьезно пострадал. Ему стоило бы проявлять побольше уважения. Что до ее мнения, так лучше б Алексу не делать этой программы вовсе.

* * *

Позже, когда Алекс позвонил из Парижа, она упомянула, что общалась со Сьюзи и что та оправилась от пережитых ею ранее страданий.

В ответ он огрызнулся:

– Уж не хочешь ли ты сказать, что она страдала из-за шокирующих вопросов, на которые я обманом заставил ее отвечать? Что ты последнее время на меня всех собак вешаешь?

– Вот уж неправда! – запротестовала Рэйчел.

– Мне очень не помешала бы сейчас твоя поддержка, но, наверное, я прошу слишком о многом.

– Прежде всего, у тебя появилась возможность взять это интервью только благодаря тому, что я тебя представила.

Без Рэйчел он бы и не узнал о существовании Сьюзи, потому что она не входила в тусовку «Слоунских рейвджеров», с которыми Диана обедала в ресторанах Фулхэма, то и дело попадая под объектив, и о ней не было написано в биографии, которую купила Рэйчел.

Алекс сказал еще не всё.

– Я не могу отделаться от чувства, что ты постоянно меня осуждаешь, потому что считаешь свои моральные качества выше моих. И это тебя не красит.

Услышав столь критическое высказывание, Рэйчел растерялась. Она открыла рот, чтобы бросить ему в ответ, что вообще считает все то, чем он занимается, низкопробным, но вовремя остановилась. Уж лучше поговорить с ним в выходные, чем раздувать полномасштабную ссору по телефону.

– Я лечу обратно в четверг вечером, – сообщил Алекс, – но я останусь на ночь у Кенни в Лондоне, чтобы в пятницу прямо с утра попасть в офис.

– У Николь в пятницу тоже какая-то секретная миссия в Лондоне, – сказала Рэйчел. – Может, вам тогда приехать вместе на поезде?

– В самом деле? – произнес он, и по неестественной нотке в его голосе Рэйчел поняла, что он уже знал об этом. Это было странно.

– Ты не знаешь, что там у нее? Мне она так и не сказала.

– Не имею ни малейшего понятия, – ответил Алекс и под каким-то слабым предлогом поспешил закончить разговор, чтобы избежать дальнейших расспросов.

Рэйчел немного поразмыслила над этим и решила, что они, наверное, готовят ей какой-то сюрприз к свадьбе. Может быть, Николь помогает ему выбрать особенный подарок. Если дело было так, то лучше бы они сказали ей прямо. Она с детства не любила сюрпризы.

Глава 34
Париж. 9 июля 1931 года

Наконец Мэри выписали из американской больницы, хотя она не могла сделать больше чем пару неуверенных шагов без посторонней помощи. Ее привезли в квартиру, которую сняла тетя Минни, и туда к ней каждый день приходила медсестра делать массаж ног и спины, а потом поддерживала ее, пока Мэри заново училась ходить. Изнурительное и болезненное ощущение иголок в ногах, особенно в правой, а также летняя жара быстро ее выматывали и лишали сил.

Единственным светлым моментом стало знакомство с тетей Жака. Минни была художницей и часто сидела на площади напротив их дома, рисуя широкими мазками и яркими красками деревья, здания и прохожих. Помимо этого, она была замечательным поваром: готовила фаршированного целыми головками чеснока цыпленка с хрустящей корочкой, жарила стейки с перечным соусом и каждый день ходила на рынок за свежими продуктами. Из-за того что Мэри была вынуждена вести малоподвижный образ жизни, она располнела, и ей пришлось найти портного, чтобы он перешил ее одежду. Эрнест присылал из Лондона стопки книг, поэтому у нее всегда было что почитать, а с Лазурного Берега регулярно приходили письма с полными беспокойства расспросами о том, как восстанавливается ее здоровье.

«Я по-прежнему не могу опомниться от потрясения из-за этой аварии, – писала Уоллис, – и осознания того, что едва тебя не потеряла. Теперь я опасаюсь выходить на здешние дороги с крутыми поворотами вдоль самой кромки головокружительного обрыва над морем. Поэтому провожу лето, мирно отдыхая на пляже возле дома, и ужинаю в местных ресторанчиках».

– Совсем на нее не похоже, – заметила Мэри. – Обычно она бывает счастлива только в большой компании.

Беседы двух женщин часто касались Жака, и Минни рассказывала Мэри, каким прелестным он был в детстве и как покорял всех своей жизнерадостностью. От этих разговоров Мэри начинала тосковать по тому человеку, в которого влюбилась, – галантному летчику, дарившему ей изысканные духи и бледно-желтые розы и дававшему ей слушать французскую музыку на своем фонографе.

– Он когда-нибудь говорил, что был героем на войне? – спросила Минни, и Мэри не смогла скрыть изумления. – Нет, я уверена, что никогда, – сама же ответила Минни. – Он никогда не говорит об этом, но его наградили орденом за спасение товарища из горящего самолета. Он не считал, что заслужил награду, и твердил, что любой из них сделал бы то же самое.

– Я никогда не видела у него ордена. – Мэри поразилась до глубины души, когда это новое знание о муже открылось ей.

– Однажды, еще в начале войны, он рассказал мне, что видел ужасные вещи. Когда взрывались топливные баки, лица летчиков плавились, как восковые свечи, а их крики больше походили на рев диких животных. Потом он перестал об этом говорить, но я знаю, что каждый из этих летчиков был обречен на мучительную смерть, которая могла настигнуть их в воздухе в любой момент. И предполагалось, что после этого всего они вернутся к нормальной семейной жизни в мирное время и забудут обо всем, что с ними было. – Она покачала головой, не понимая, как можно было предположить такую нелепость.

– Он наотрез отказывался говорить о войне. Я спрашивала его много раз, – подтвердила Мэри.

– Я просто хочу объяснить тебе. Он не единственный мужчина, кто пытается забыть прошлое с помощью бутылки, я уверена. Прояви немного терпения.

К сентябрю, когда Мэри признали способной перенести все тяготы поездки домой, она уже ждала встречи с Жаком и надеялась, что разлука длиной в четыре месяца и встряска из-за аварии действительно смогут что-то изменить к лучшему в ее супружеской жизни.

Как и прежде, она могла ходить только с костылями, поэтому Жак поднялся на борт, чтобы помочь ей доковылять по мостику до пристани.

– Я больше никогда и ни за что не буду пить, – сказал он ей, когда они ехали в такси до площади Вашингтона. – Давай представим, что мы молодожены, которые только начинают совместную жизнь. И я хочу еще раз попытать счастья с ребеночком. Мы же можем так сделать?

Мэри посмотрела на него и увидела мужчину с красноватым лицом, располневшей талией, редеющими волосами и потухшими глазами, но это все еще был он – ее Жак, ее первая любовь.

– Да, давай попробуем, – решительно ответила она.

Заниматься любовью нужно было весьма осторожно из-за травмы спины у Мэри. Она могла лежать только на боку. А из-за ишиаса у нее по ноге периодически будто пробегал электрический разряд, отчего та непроизвольно дергалась. Жак освоил такой же массаж, как делала медсестра в Париже, и был особенно нежен, когда прикасался к шрамам. Он очень старался, но Мэри не ощущала себя молодой супругой. Той страсти уже почему-то не было.

Если бы только у нее появился ребенок, она бы никогда не оставила Жака, потому что не захотела бы лишать свое дитя отца. Но ей исполнилось тридцать пять лет, и, наверное, было уже слишком поздно. Каждый раз, когда начинались месячные, она впадала в депрессию. Мэри любила мужа, но без ребенка у нее не было уверенности в том, что она любит его достаточно сильно, чтобы состариться рядом с ним. Наверное, это ужасно с ее стороны? И что она будет делать, если уйдет от мужа? Вернуться на работу в магазин она не сможет, потому что не в состоянии долго стоять на ногах. И переехать в Лондон она тоже не сможет. Ведь, какую бы привязанность Уоллис ни демонстрировала к ней сейчас, жгучая обида за «надоедливую чуму» не истерлась.

* * *

Судя по письмам, которые приходили от Уоллис зимой, было ясно, что они с Эрнестом прочно закрепились в кругу принца Уэльского. Симпсоны даже принимали их с Тельмой у себя на Брайнстон-Корт в январе 1932 года, и Уоллис написала Мэри, какое меню было у них в тот день: суп из египетских бобов, лобстер, жареный цыпленок и малиновое суфле. Уоллис писала, что очень гордится своим поваром и все прошло именно так, как планировалось. Это заставило Мэри улыбнуться, потому что она отлично знала Уоллис и живо представила себе, как подруга с военной точностью заправляет мероприятием, ничего не оставляя на авось.

Вскоре после этого принц пригласил Симпсонов провести неделю в его резиденции Форт Бельведер недалеко от Виндзора, и Уоллис описала в письме Мэри это свое посещение так:

«О Царица Небесная, он был в килте! Я живу в Британии уже несколько лет, но вид мужчины в юбке до сих пор приводит меня в замешательство. Но проявления женственности с его стороны бросились в глаза еще больше, когда, спустившись вниз, я застала его за вышиванием. Он делал чехол для своего набора для игры в нарды. Ну что тут скажешь? Он принц Уэльский и может позволить себе делать все, что захочет».

Форт она описала как «очаровательный замок», а в отношении двух керн-терьеров, Коры и Яггса, Уоллис пришлось делать вид, что они ей нравятся:

«Ты меня знаешь, Мэри. Я считаю, что от собак много грязи, но в чужой монастырь…

Эрнест замечательно поладил с хозяином резиденции на почве совместной любви к истории.

Даты и события отскакивали от обеих сторон стола, как мячики для настольного тенниса…»

Мэри была этому рада. Эрнест нуждался в интеллектуальной разминке, и к тому же он очень гордился своим английским происхождением, поэтому общение с особой королевской крови ему явно польстило.

Для Жака и Мэри это был трудный год, потому что последствия биржевого краха сильно ограничивали их финансовые возможности. Мэри снова консультировалась со специалистом, чтобы узнать, почему не получается забеременеть, и он сказал, что не исключено влияние на это парижской аварии. Некоторые внутренние органы не восстановились от повреждений полностью, и поэтому забеременеть будет еще сложнее или даже вовсе невозможно. Это известие ее сильно опечалило. Ребенок был единственным, чего она действительно просила у судьбы, а получилось так, что ее, по всей видимости, последний шанс родить был отнят у нее невнимательным водителем в один короткий миг. Подобно горячим углям, в ее душе разгорелась злость, но она не стала рассказывать то, о чем узнала, Жаку. Он, казалось, был всецело занят своей работой, а сделки срывались одна за другой. Когда однажды вечером он пришел домой пропахшим алкоголем, Мэри даже не стала ничего говорить. Она знала, что так случится.

* * *

В марте 1933 года Мэри распирало от радости по поводу скорой встречи с Уоллис. Подруга ненадолго приезжала повидать тетушку Бесси и должна была заскочить на несколько дней к Мэри. Она ворвалась как торнадо, обрушив на дом Мэри волну живительного воздуха и энергии и делясь свежими лондонскими сплетнями.

– Мы проводим у принца большинство выходных в тех случаях, когда он не уезжает куда-нибудь «принцствовать», – поведала она друзьям. – Похоже, Тельма оценила мою помощь в приеме гостей. Принц пытается привить мне интерес к вышиванию, но я сказала ему: «Там, где я выросла, этим занимаются слуги».

Жак протянул Уоллис порцию бурбона, разбавленного водой, а себе плеснул вина – «просто поддержать компанию». Мэри заметила это, но ничего не сказала, а Уоллис, кажется, забыла о том, что Мэри писала ей о его обещании никогда не пить снова.

– И как же вы проводите время в выходные, когда бываете в Форте? – осведомилась Мэри.

Уоллис, медленно улыбаясь, пригубила свой напиток.

– Гуляем, играем в карты, разгадываем разные дьявольские головоломки, а по вечерам часто бывают танцы. Принц хороший танцор, легкий на ногу, с прекрасным чувством ритма.

– Похоже, твое расположение к нему растет, – осторожно заметила Мэри. – Я не помню, чтобы он тебе нравился раньше.

– Он странный человек. – Уоллис склонила голову набок.

– В каком смысле? – заинтересовалась Мэри.

– Уж очень особенный. Ест только определенные блюда, приготовленные особым образом, и вообще очень мало ест. Очень любит упражнения на свежем воздухе и держит окна открытыми, даже когда на улице холод. А одежда у него должна быть без единой складочки. Стоит ему заметить хоть намек на помятость где-нибудь на рукаве, тут же бежит переодеваться, даже если задержит тем самым начало ужина и заставит ждать всех гостей. Я думаю, если ты принц, то привыкаешь, что люди потворствуют каждой твоей прихоти.

Мэри заметила, что, пока Уоллис говорила, уровень жидкости в бокале у Жака поднялся. Почти уже пустой, он вдруг наполнился на две трети. Жак сидел рядом со столиком, на котором стояла бутылка, и, по-видимому, незаметно подливал себе.

– Мне не следует говорить о нем ничего плохого, – продолжала Уоллис. – Он очаровательный хозяин, всегда безмерно щедрый к нам. Ты только посмотри!

Она запустила руку в карман костюма и протянула Мэри сложенный листок бумаги кремового оттенка с напечатанной зеленой краской шапкой. На губах Уоллис играла едва заметная улыбка.

Мэри развернула листок и увидела, что это была радиограмма:

«С пожеланиями благополучного рейса через океан и скорого возвращения в Англию. Эдуард П».

– Это от принца? Тебе?! – воскликнула Мэри. – Я даже не представляла, что вы общаетесь настолько близко.

– Он такой душка! Радиограмма пришла прямо перед отплытием, и о ней узнала вся команда, поэтому на протяжении всего плавания мне оказывалось самое лестное внимание. Хорошо иметь высокопоставленных друзей!

Мэри пристально посмотрела на Уоллис, пытаясь определить, что у той на уме, но ее лицо было непроницаемо, и вскоре она сменила тему разговора, справившись у Жака о рынке недвижимости на Манхэттене.

Позже тем же вечером Мэри в ночной рубашке прошмыгнула в спальню к Уоллис, застав ее за нанесением кольдкрема. Массирующими движениями она растирала его вдоль линии подбородка.

– Тебе не кажется, что возраст удручает? – спросила Уоллис, глядя на отражение в зеркале. – Нет, тебе, наверное, не кажется. У тебя до сих пор нет и намека на морщины, а мне приходится ежедневно сражаться с признаками увядания на лице.

Мэри рассмеялась:

– Не говори глупостей. Никто в жизни не скажет, что тебе хоть на один день больше тридцати.

И тем не менее через несколько лет нам обеим будет по сорок. Определенно старухи!

– Да, ты, похоже, настроена весьма оптимистично. Как тебе твое положение в высших эшелонах английского общества? – Мэри, присев на кровать рядом с Уоллис, глядела на ее отражение в зеркале.

– С деньгами что-то скучно стало. Рынок перевозок в не лучшем состоянии, и нам приходится ограничивать себя в приемах и заказах новых нарядов. Я уже два сезона не видела парижских коллекций и чувствую себя старомодным чучелом! – Уоллис убирала излишки крема, похлопывая себя по лицу хлопковой подушечкой.

– Зато ты приятно проводишь время с принцем. Скажи, а он тебя привлекает?

Уоллис вихрем пронеслась по комнате.

– Господи, нет! Не в романтическом смысле.

Мэри сузила глаза, вдруг ясно почувствовав, что Уоллис уже охотится за принцем, но не хочет признаваться в этом даже самой себе. Что может быть удачнее для человека, лишенного поддержки семьи и испытывающего финансовые затруднения, чем попавший в список личных побед принц? Она может завоевать его сердце, если ей представится такая возможность, вовсе не потому, что влюбится, а потому, что так она будет чувствовать себя увереннее.

«Бедный Эрнест! Как он к этому отнесется? Будет позволять обманывать себя, как муж Тельмы?» – Мэри забеспокоилась.

Уоллис лучезарно улыбнулась и заключила Мэри в объятия, положив голову ей на плечо:

– Как же я рада тебя видеть. Когда бы я к тебе ни приехала, где бы мы обе ни находились, я всегда чувствую себя рядом с тобой дома.