Текст книги "Дипломат"

Автор книги: Джеймс Олдридж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 55 страниц)

– Не надо, Мак-Грегор! – сказала Кэтрин.

– С вас пока хватит, – сказал Мак-Грегору Эссекс. – Лучше я поеду.

– Едва ли вы найдете дорогу… – начал Мак-Грегор.

– Как-нибудь найду, – довольно благодушно проворчал Эссекс. Это означало, что Мак-Грегор недооценивает Эссекса, сомневаясь в его способности ориентироваться, и что тем хуже для Мак-Грегора.

– Не советую вам рисковать, – мягко возразил Мак-Грегор. – Тут все что угодно может случиться.

– Ну что ж! – Эссекс стал натягивать куртку.

– И как вы вообще обойдетесь, не зная языка?

– Как-нибудь обойдусь, – ответил Эссекс. – Вы только разыщите мне этого погонщика и отправьте нас. Вот все, что от вас требуется. И не теряйте времени.

Мак-Грегор понял, что Эссекс уже твердо решил отправиться за фордом, и этим он словно бросал вызов Мак-Грегору и Кэтрин.

Кэтрин не последовала за ними к выходу, и Эссекс, задержавшись на пороге, довольно ядовито заметил: – Надеюсь, что вы с Мак-Грегором будете вести себя примерно.

– Я могу обидеться! – отозвалась Кэтрин, но далеко не так резко, как можно было ожидать.

Мак-Грегор понял скрытое предупреждение, заключавшееся в словах Эссекса, но он был слишком утомлен, чтобы думать о соперничестве. Ему хотелось поскорее лечь и хоть как-то унять пульсирующую боль в ногах и жжение в ссадинах на лице. Но прежде он должен снарядить Эссекса в путь. В конце концов, слава богу, что Эссекс славный малый и готов проехать верхом на муле пять-шесть миль, чтобы доставить на место неисправную машину. Пока Эссекс закусывал остатками шоколада и фруктов из дорожных запасов, Мак-Грегор пошел разыскивать погонщика мулов и торговаться с ним насчет платы за услуги.

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

Когда Эссекс ушел, Мак-Грегор с аппетитом поел густого рису, поданного хозяином караван-сарая, а потом Кэтрин перевязала ему ногу и промыла ссадины на лице. Он, не споря, согласился занять лучший тюфяк, растянулся на нем и забылся тревожным сном – его беспокоила мысль об Эссексе. Кэтрин, повидимому, больше доверяла способности Эссекса позаботиться о себе: она крепко спала, не вздыхая и не ворочаясь, и Мак-Грегор, проснувшись, не стал будить ее.

Однако когда Эссекс вернулся, Кэтрин уже не спала и, увидев его, приподнялась.

– Вы живы, Гарольд? – спокойно спросила она.

– Жив. Спите, спите.

Мак-Грегор повернул к нему голову. – Ну как, благополучно?

– Более или менее, – ответил Эссекс. – Трудно было вытащить машину из русла реки. Вот и все.

– Вы что-нибудь ели? – заботливо спросила Кэтрин.

– Да, спите, спите.

Эссекс уже успел с помощью Аладина снять сапоги, потом пожелал ему спокойной ночи, разделся, натянул шелковую пижаму и улегся на диван, на который Кэтрин и Мак-Грегор не претендовали.

Он с наслаждением потянулся и немедленно заснул Кэтрин несколько минут прислушивалась к его ровному дыханию и тоже уснула. Мак-Грегор долго лежал без сна, думая о том, как трудно понять этих двух людей и как в то же время было бы интересно их понять.

С этой приятной мыслью он заснул и наутро проснулся позже всех, когда яркое солнце уже заливало комнату сквозь заклеенное бумагой окошко.

Все тело у него ломило, и, пытаясь приподняться, он невольно застонал. Ни Кэтрин, ни Эссекса не было в комнате, но сапоги Эссекса стояли у стены напротив. В комнате было холодно. Из кухни тянуло запахом жареного. Почувствовав голод, Мак-Грегор решил, что он здоров, несмотря на боль в ноге и во всем теле. Голова была свежа. Он осторожно пощупал ранки на лице. Они уже затянулись корочкой и не досаждали ему больше. Мак-Грегор тут же забыл о них и чувствовал только, что ему надо побриться. Он снял пижаму, натянул брюки, надел носки и сапоги. Пока он спал, чемодан его внесли в комнату; он достал полотенце и вышел во двор.

Как в большинстве караван-сараев на севере Ирана, все двери тут выходили в тесный внутренний двор. Комнаты для приезжих купцов и путников чередовались с конюшнями, чтобы тепло, исходящее от лошадей и мулов, не пропадало даром. Курдов не было видно; Аладин восседал посреди двора перед костром и готовил завтрак из консервов. Машина стояла тут же, и Аладин сердито кричал на мальчишек, пытавшихся залезть в нее. Он обрадовался Мак-Грегору, и между ними завязалась непринужденная беседа, к которой так хорошо приспособлен персидский язык. Они невольно заговорили на этом языке, потому что он куда выразительнее английского.

У Аладина была приготовлена вода, и Мак-Грегор, раздевшись до пояса, стал мыться, продолжая разговаривать с Аладином, поливавшим его из жестянки. Мак-Грегор спросил, как они выбрались из русла реки. Афганец сказал, что Эссекс приехал как раз во-время, потому что еще немного – и на них напали бы курды. Аладин очень тревожился, пока мулы медленно тащили машину, но лорд Эссекс почти всю дорогу преспокойно спал на заднем сиденье. Более того, Эссекс уже ходил с ним утром по деревне, расспрашивая о русских, о том, как можно уехать отсюда, о лошадях. Потом Эссекс отослал его домой готовить завтрак, а сам с ханум пошел осматривать мечеть.

Аладин поливал Мак-Грегору голову, косясь одним глазом на кастрюлю, другим – на форд и явно не заботясь о том, куда попадает вода. Появление во дворе Кэтрин и Эссекса так заинтересовало его, что он пустил струю Мак-Грегору за пояс, и тот завопил, требуя полотенце.

Кэтрин злорадно засмеялась.

– Вам не холодно? – спросила она, когда Мак-Грегор схватился за полотенце.

– Очень холодно, – ответил Мак-Грегор. Вытерев шею и грудь, он выпрямился и, не снимая с плеч полотенца, повернулся к ним. Губы Кэтрин были не накрашены, лицо разрумянилось от холодного утреннего воздуха. Эссекс, хотя и небритый, тоже выглядел свежим и бодрым. Он был не в бриджах, а в вельветовых брюках и желтых ботинках.

– Посмотрите, – сказала Кэтрин. – Мне почистили башмаки.

Мак-Грегор размахивал руками, чтобы согреться, и она заметила у него на груди темный широкий рубец от затянувшейся глубокой раны.

– От чего это у вас? – спросила она.

Он прикрыл рубец руками. – Ожог.

– Как это случилось?

– Грузовик загорелся, – сказал он и ушел в дом.

Мак-Грегор оделся, расчесал волосы и пощупал щетину на подбородке. Он решил, что пусть уж лучше растет борода, чем мучиться с бритьем. Потом он снова вышел во двор, и они втроем уселись на подножку форда, предпочитая завтракать, закутавшись в пальто и одеяла, чем дышать спертым воздухом караван-сарая.

Аладин приготовил на завтрак сосиски, и по мере того как другие постояльцы выходили во двор и останавливались погреться у костра, англичане все сильнее чувствовали, что этим людям их завтрак кажется верхом роскоши. Сами они ели маленькие плоские хлебцы, сушеный инжир и чернослив. Зрители, не стесняясь, вслух обсуждали еду чужеземцев, и один из них попросил у Аладина пустые жестянки из-под консервов. Аладин, с подобающей ему важностью, заявил, что его не интересует судьба жестянок – пусть берет кто хочет.

– Если бы у меня была тысяча таких банок, – сказал один купец, – я стал бы миллионером. Может, продадите несколько?

– Нет, – отрезал Аладин.

– Спроси своих господ, – сказал купец. – Это им решать.

– Сам проси, – ответил Аладин.

– Они говорят по-нашему?

– Лучше тебя.

– Простите меня, – сказал купец, обращаясь к Эссексу, Мак-Грегору и Кэтрин. – Я не знал, что вы меня понимаете. Не угодно ли вам купить хороший ширазский ковер или тавризское серебро? Еще могу предложить шелка и бумажные ткани из Алеппо.

– Мы весьма признательны, – ответил Мак-Грегор, – но нам ничего не нужно.

– У меня есть все, что вы могли бы пожелать, – настаивал купец. – Я хотел бы купить у вашего слуги банки со съестным, инструмент, которым их открывают, и кое-что из утвари.

– Все это нам самим нужно, – сказал Мак-Грегор.

С терпеливой настойчивостью человека преуспевающего и сытого купец продолжал учтиво предлагать свои товары, пока не убедился, что все его попытки заключить сделку тщетны. Тогда он привлек к беседе другого купца, постарше, и тот сказал, что всегда восхищался умением англичан торговать. – Благодаря честности одного англичанина, – заявил он, – Иран занял первое место в мире по торговле моим товаром.

– Вот как? – сказал Мак-Грегор. – Позволь узнать, чем ты торгуешь?

– Я торгую опиумом высшего качества, – ответил стаик. – У меня товар свежий, чистый, неподмешанный, проверенный и полновесный. Этим совершенством нашего товара мы обязаны мудрому и благородному англичанину, который приехал в Исфахан много-много лет тому назад и объяснил нам, что чистота и доброкачественность нашего товара обеспечат нам постоянный спрос на него. С того дня мы торгуем только неподмешанным опиумом. И ныне это лучшее в мире зелье как для мужчин, так и для женщин и детей. Оно превосходно для постоянного потребления и не вызывает неприятных последствий, которыми обычно сопровождается курение слишком маслянистого восточного опиума. Мы так признательны этому великому англичанину за то, что он внес честность в торговлю опиумом, что я прошу позволения преподнести каждому из вас по серебряному ящичку с моим товаром – с чудеснейшими черными жемчужинами непрерывного наслаждения.

– Спешу заверить тебя, что я недостоин такого подарка, – сказал Мак-Грегор.

– Напротив, – возразил купец. – Мой подарок недостоин твоих славных предков.

Мак-Грегор отверг три серебряных ящичка и сообщил заинтригованным Кэтрин и Эссексу, что за такое внимание они должны благодарить своего славного предка, который подвел под производство опиума в Исфахане столь солидную моральную базу.

– В жизни не слыхал ничего смешнее, – сказал Эссекс.

Кэтрин, еще живо помнившая одурманенного опиумом офицера, не находила тут ничего смешного.

– Если этот старик из Исфахана, чего ради он сюда приехал? – спросил Эссекс.

– Я только сейчас понял, что в этой деревне изготовляют опиум, – ответил Мак-Грегор. – Чувствуете запах гнилых яблок?

– Да.

– Так пахнет опиум в жидком виде. Этот купец, вероятно, скупает здесь сырье.

– Дайте ему две-три банки, и мы возьмем его ящички, – сказал Эссекс.

– Нет. – Кэтрин отрицательно покачала головой.

– Дорогая Кэти, не ломайтесь.

– Какая гадость! – сказала она.

– О, господи! Вас смущает этот англичанин? – Сам Эссекс был в восторге от своего соотечественника.

– Страшно подумать, что он сделал, – сказала она. – Мы иногда бываем просто чудовищами.

– Какая чепуха! – Эссекс самолично произвел обмен товарами, обернув дело так, что вместо взаимных подарков получилась купля-продажа. Впрочем, он тут же раскаялся в своем поступке, заметив, что Кэтрин не на шутку рассердилась, и отказался от мысли преподнести ей один из ящичков в память о забавном дорожном приключении. Сам он, разумеется, расскажет о нем – не преминув упомянуть об англичанине, – когда будет показывать ящичек в более цивилизованном обществе. Из этого ящичка выйдет отличная табакерка.

Чтобы отвлечь внимание от своего промаха, вызвавшего неудовольствие Кэтрин, Эссекс встал и объявил Мак-Грегору, что нашел парикмахера. Им обоим не мешает побриться. Кроме того, он хочет обсудить с Мак-Грегором, как им добраться до Биджара.

– Я уже изучил обстановку вместе с Аладином сегодня утром, – сказал он Мак-Грегору на пути в парикмахерскую. – Повидимому, никакого транспорта, никаких средств передвижения до Биджара не имеется, и я решительно не знаю, где мы можем найти русских.

– Я не могу понять, почему вы так стремитесь в Биджар. Это же не Азербайджан. Биджар находится в провинции Арделан, то есть в Курдистане. Нас как будто бы должен интересовать Азербайджан?

– Вы все еще пытаетесь сбить меня с моего пути, – добродушно усмехнулся Эссекс. – У меня есть особая причина стремиться в Биджар. Я знаю, что это курдский город. Я даже надеюсь проникнуть еще глубже в Курдистан – в Сеннэ.

Мак-Грегор отметил про себя, что Эссекс уже освоился с географией Ирана. Он, повидимому, хорошо изучил эту часть их маршрута.

– Разве это так важно? – спросил Мак-Грегор. – Нельзя ли нам миновать Курдистан и повернуть на север?

– Вы иногда ставите меня в тупик, Мак-Грегор. – Эссекс помог Кэтрин перешагнуть через лужу, не обращая внимания на прохожих, с удивлением глядевших на них. – Сколько раз мы с вами об этом говорили, а вы никак не можете понять, какое значение имеет для Британской империи этот уголок мира.

– Какой уголок? Азербайджан или Курдистан?

– И тот и другой. В данный момент меня занимает Курдистан. И Биджар и Сеннэ находятся в Арделане, короче говоря, близ границы Ирака. Так ведь?

– Так.

– А в Ираке живет много курдов, так ведь?

Мак-Грегор сказал, что ему это известно.

– Словом, курды населяют всю территорию вокруг Мосула, – продолжал Эссекс,– а в Мосуле расположены наши крупнейшие нефтяные разработки в Ираке, и, помимо этого, Мосул – центр и других наших жизненно важных интересов и коммуникаций.

– И это мне известно, – повторил Мак-Грегор. – Вы только и думаете, что о нефти!

– Так почему же вас удивляет, что я интересуюсь Арделаном, или Курдистаном, или как это там называется? Что бы курды ни делали здесь, это окажет непосредственное влияние на наших иракских курдов. И наоборот, я полагаю. Нам нужно дружественное население по эту сторону границы с Ираком, такое население, которое не подпадет под влияние русских. Кто его знает, может быть, русские уже создают движение за независимость Курдистана, вовлекая в него и наших иракских курдов.

– Всегда существовало движение за независимый Курдистан.

– Мы не можем допустить этого на нашей иракской границе, – объявил Эссекс.

– Так, значит, вы намерены заехать в такую даль только для того, чтобы установить, наблюдается ли среди курдов растущее движение за независимость?

– Вовсе нет. Мы располагаем достаточными источниками информации на местах, и мы заслали сюда надежных людей из Ирака. Информации у меня довольно. Но я хочу показать курдам, что правительство Великобритании проявляет к ним такой интерес, что послало к ним ни больше, ни меньше, как меня. А, кроме того, быть может, нам удастся заручиться дружбой кое-кого из непокорных шейхов. Большинство из них, вероятно, нетрудно купить, но некоторые требуют более искусной обработки, особенно сейчас, когда дело здесь принимает серьезный оборот.

– Интересно, как вы этого добьетесь?

– Я предполагаю, что вы едете со мной?

– Разумеется.

– И я надеюсь, что вы поможете мне своим богатым опытом?

– Вам будет мало пользы от меня, – вяло ответил Мак-Грегор.

– Ничего. Я позабочусь о том, чтобы от вас была польза. Но сначала нам нужно добраться туда – и как можно скорее. Я не могу больше терять время в этой дыре.

Мак-Грегор молча дожидался продолжения, понимая, что план у Эссекса уже разработан.

– Аладин поедет обратно в Зенджан, найдет там русских и достанет у них запасные части, – рассудительно начал Эссекс. – А мы втроем отправимся в Биджар и подождем его там или поедем дальше и будем ждать его в Сеннэ.

– А как мы доедем до Биджара или до Сеннэ?

– Верхом, – спокойно сказал Эссекс.

Мак-Грегор не засмеялся. Ответ был так типичен для Эссекса, что Мак-Грегор даже не удивился.

– Мы с Аладином все уже разузнали, – сказал Эссекс. – Лошади здесь, повидимому, недороги. Но нанимать их очень сложно, потому что сразу нужно брать целый караван с проводниками, да и лошади плохие. Мы нашли человека, который согласен продать нам четырех лошадей и всю сбрую. Теперь остается только пойти к нему и выбрать, что получше. Что вы скажете, Мак?

Мак-Грегор посмотрел на Кэтрин, но ее лицо выражало полное равнодушие.

– Вы умеете ездить верхом? – спросил его Эссекс.

– Более или менее, – ответил Мак-Грегор.

– Так в чем же дело?

– Ехать верхом – это очень долго.

– Лучше, чем сидеть здесь и дожидаться неизвестно чего. Мы доберемся до Биджара за два дня, а то и меньше.

– Дорога трудная.

Эссекс кивнул. – Знаю. Но я с удовольствием погляжу на эту страну, сидя в седле. Именно так и надо здесь путешествовать. И Кэти и мне очень хочется совершить такую прогулку, и мы уже предвкушаем удовольствие от нее. – Правда, Кэти?

Кэтрин пожала плечами, но было совершенно очевидно, что она на стороне Эссекса.

Мак-Грегор видел, что они в самом деле радуются предстоящей поездке, и не мог понять их. Дорога будет тяжелая, долгая, и, по всей вероятности, большую часть пути придется идти пешком. Местность суровая, гористая. А между тем они оба радовались, словно им предстояла охота на лисиц или еще какое-нибудь спортивное развлечение, на которые так падки англо-саксы.

– Где вы нашли лошадей? – спросил Мак-Грегор.

– Около мечети, у одного барышника. У него полон двор лошадей. Неважные скакуны, но на этот случай сойдут, и я выберу самых молодых. А теперь пойдемте побреемся.

Они уже несколько минут стояли перед дверью парикмахерской, и хозяин с нетерпением и надеждой во взоре посматривал на них. Когда они стали подниматься на крылечко, Мак-Грегор подумал о том, какой переполох произведет появление Кэтрин в деревенской цырюльне, но вдаваться в такие тонкости было некогда. Розовощекий парикмахер с поклоном проводил их в свое заведение.

Парикмахерская оказалась маленькой комнатой с глинобитными стенами, когда-то, видимо, выкрашенными в бледноголубой цвет. Теперь они были почти черные, и вся комната пропиталась тяжелым липким запахом жасмина и дешевой помады. Затворив за собой дверь, Мак-Грегор почувствовал себя отрезанным от остального мира. В комнате царил полумрак, только из узких окошек падал тусклый свет; не было ни кресел, ни зеркал; в стенах виднелось несколько углублений вроде ниш. В одной из них на потертом коврике лежал человек. Борода его была обложена капустными листьями. Он мирно спал, сложив руки на круглом брюшке.

– Бога ради, что это такое? – Эссекс, снимавший пальто, ткнул пальцем в сторону спящего.

– Красит бороду, – пояснил Мак-Грегор.

– В оранжевый цвет! – воскликнула Кэтрин.

– Это кашица из хны. – Мак-Грегор снял с нее пальто и передал его хозяину. – Когда хна отмоется, борода будет темнокаштанового цвета. Старики издавна придерживаются этого обычая.

Парикмахер был маленький круглый человечек и для иранца прекрасно выбрит. Он действовал проворно, но держался очень независимо. Начал он с того, что исчез за тростниковой занавеской и, быстро вернувшись с тремя стульями, усадил троих посетителей возле колченогого столика, на котором стояла глиняная ваза с тремя красными розами. Вокруг каждой розы был узкий ободок из ярко окрашенной бумаги, придерживающий лепестки, отчего цветок походил на распускающийся бутон. Так как ободки не давали розам принять свою естественную форму, то все три цветка были точь-в-точь одинаковые. Мак-Грегор сразу понял, для чего это сделано. Все иранцы очень любят природу и считают, что всякую естественную красоту нужно еще приумножить, особенно когда речь идет о розах и гиацинтах. Кэтрин, которая ничего этого не знала, такой способ приукрашать природу показался безвкусным и варварским. Впрочем, они лишь мимоходом обратили внимание на розы и ничего по этому поводу не сказали.

Воду парикмахер держал в глиняном сосуде, вделанном в земляной пол. Он поставил подле воды четвертый стул и предложил Эссексу, как самому старшему, первым занять его.

Эссекс расстегнул воротничок, сел на стул, и через несколько минут все лицо его было обложено горячими влажными полотенцами.

– Вы путешествующие англичане? – спросил парикмахер, кончив накладывать полотенца.

– Да, – ответил Мак-Грегор.

– Вы приехали к Малул-хану?

– Нет. У нас сломалась машина, – сказал Мак-Грегор. – А кто это – Малул-хан?

– Малул-хан, – ответил парикмахер, – господин над Хаджиабадом. Деревня и вся окрестная земля принадлежат ему. Сам он живет в Тегеране, а сюда присылает своих племянников управлять округом.

– Здесь вся земля под маком?

– До последнего клочка, – ответил парикмахер, обматывая полотенцем шею Эссекса. – Оттого наш хан богат, как сам шах. Говорят, его дворец в Тегеране может поспорить с дворцом шаха.

– А земля все еще принадлежит хану?

– Покамест, да. Быть может, завтра или послезавтра он потеряет ее. – Парикмахер приложил полотенце к темени Эссекса.

– А новое азербайджанское правительство, демократическая партия? Уже приезжал от них кто-нибудь? – спросил Мак-Грегор.

– Два раза. – Парикмахер поднял два желтых от хны пальца. – В первый раз приехал маленький ученый и послал в дом Малула письмо, что он здесь для того, чтобы разрешить земельный вопрос, и хотел бы поговорить с ханом или с его доверенными лицами. Племянник хана, который называет себя Али Бег, пришел к ученому с двадцатью телохранителями. Ученый сказал Али Бегу, что тот должен сеять пшеницу и ячмень вместо мака, а также снизить налоги, меньше брать с крестьян за аренду земли, увеличить их долю в урожае и распустить свою личную охрану. Все это случилось перед самой моей дверью среди бела дня.

– Что же именно случилось?

– Охранники схватили ученого, а Али Бег вошел сюда, взял мою самую большую и острую бритву и своими руками отрезал ученому уши, язык, нос и губы, а потом отдал бритву охранникам, и они вырезали ему половые органы. Али Бег велел привязать ученого к своей лошади и поскакал, а потом труп его бросили в бетонный колодец, который строит Али Бег.

Мак-Грегор молчал, думая о том, что, видимо, ему никуда не уйти от насилия и зверств.

– Недели через две приехал второй, – как ни в чем не бывало продолжал парикмахер. – Этот был храбрый, как лев. Он не стал писать письмо Али Бегу. Он был высокий, с большими усами. Такие писем не пишут. Он не стал дожидаться Али Бега. Он сам пошел к нему, один, прямо к его двери. Такого человека у нас не было с того самого дня, как Саттар-хан защищал Тавриз. Я не видел смерти этого второго тавризца, но, кажется, его разорвали на части, привязав не то к деревьям, не то к лошадям, или затравили собаками. Знаю только, что перед смертью он призывал крестьян восстать против Али Бега и, если нужно, силой взять землю и провести реформы, которых все так давно ждут. Не было у нас такого человека со времен Саттар-хана, – повторил парикмахер, прикладывая последнее полотенце к ушам Эссекса.

– Мак-Грегор! – раздался из-под полотенец приглушенный голос Эссекса. – Долго я буду это терпеть? Скажите ему, чтобы он поторапливался.

– Беспокоит его? – осведомился парикмахер.

– Он хочет, чтобы ты поторопился.

Парикмахер снял полотенце с головы Эссекса, обложил его лицо новыми примочками и потом принялся массировать ему темя так искусно и нежно, что он перестал выражать нетерпенье и даже вздохнул от удовольствия.

– Не понимаю я этих людей из Тавриза, – сказал парикмахер. – Почему они приходят сюда без войска? Какой смысл идти одному, с голыми руками, в стан врагов? Что же это за люди? – Парикмахер покачал головой. – Я верю, что они честные люди. Но разве одной честности довольно? Нужна сила. Какой смысл обещать перемены, если не можешь ничего сделать? Что ты скажешь, англичанин?

– Мне не приходилось самому сталкиваться с таким вопросом, – ответил Мак-Грегор. – Я всегда думал, что применять силу дурно, но, должно быть, все дело в том, против кого направлена сила.

– Вот-вот! – Парикмахер быстро снял полотенца с лица Эссекса. – Вот это верно!

– В этом случае, может быть, и следовало применить силу.

– Сила всегда нужна, – сказал парикмахер.

Эссекс, отдуваясь, ощупывал свое багровое лицо. – Долго этот Фигаро будет возиться со мной? – спросил он Мак-Грегора. – Я, должно быть, красный, как свекла.

– Мы говорили о том, что произошло в их деревне. – Мак-Грегор передал свой разговор с парикмахером, пока тот доставал бритву из шкафчика, где, кроме бритв, лежали ножницы, гребенки, щипцы для удаления зубов, железки для прижигания ранок и прибор для обрезания. Парикмахер направил бритву о широкий ремень и, подойдя к Эссексу, отклонил его голову, собираясь приступить к бритью.

– Он же не намылил мне лицо, – сказал Эссекс, отталкивая парикмахера.

– Здесь этого не делают, – сказал Мак-Грегор. – Можешь брить, – обратился он к парикмахеру.

– Он хочет брить меня без мыла?

– Ничего, ничего, – сказал Мак-Грегор.

– Он же меня всего изрежет!

– Не изрежет, вот увидите.

Эссекс неохотно покорился и позволил недоумевающему парикмахеру приступить к делу. Тщательно натягивая пальцами кожу, парикмахер побрил Эссекса без мыла, только изредка окуная бритву в сосуд с водой.

– Беда в том, – сказал Эссекс, когда Мак-Грегор кончил рассказывать, – что все эти истории сильно преувеличены. Иранцы так всё преувеличивают, что уж ничему не веришь.

– Что же тут преувеличено? – спросил Мак-Грегор.

– Да этот вздор об отрезанных носах и губах.

– Это все правда, – сказал Мак-Грегор. – Можете не сомневаться.

– Просто не верится, что человек может дойти до такого зверства! – сказала Кэтрин.

– Так вы же сами видели, что творил губернатор.

– Есть все-таки разница… – начал Эссекс.

– Никакой, – резко прервал его Мак-Грегор. – Все они одинаковы. Не понимаю, почему из Тавриза не послали сюда войска.

– Вы за насилие, Мак-Грегор? – холодно спросил Эссекс.

– Если это необходимо.

– Всегда прискорбно слышать, когда англичанин отстаивает насилие, – меланхолически сказал Эссекс.

– Здесь, в Иране, англичане не гнушаются насилием, – возразил Мак-Грегор. – Они, не задумываясь, применяют его.

– Вот он опять читает нам мораль, – пожаловался Эссекс, обращаясь к Кэтрин. Но Кэтрин явно не хотела ввязываться в спор и даже сердилась на обоих за то, что они его затеяли. Эссекс решил, что на Кэтрин действует напряженная атмосфера, которая чувствовалась вокруг них. Он не ожидал этого, совсем на нее не похоже. Побаиваясь острого язычка Кэтрин, Эссекс отказался от попыток втянуть ее в разговор и, закрыв от удовольствия глаза, отдался в искусные руки парикмахера. – Отлично работает этот цырюльник, – сказал он, – просто не чувствуешь, как тебя бреют. Что это он напевает про себя?

– Я не слушал, – ответил Мак-Грегор.

– Он доволен? – спросил парикмахер.

– Да.

– Вы говорили о том, как я брею?

– Нет. Мы говорили о Хаджиабаде.

– Вы видели сеида, который на днях приехал сюда?

– Видели. Какое это религиозное празднество он устраивает?

– Он очень хитрый. Он объявил, что надо устраивать праздник тазии не только потому, что наступил траурный месяц мухаррам, а потому, что все слишком увлекаются политикой и пора правоверным шиитам вспомнить свою религию. Ведь мы, иранцы, очень любим политику. Вот, например, ты мне совсем чужой, а я с тобой уже говорю о политике, о религии. Мы все так. Этот сеид хочет повлиять на нас своим праздником. Мы не видели здесь тазии много лет, и он думает, что мы все сбежимся смотреть. Он собирает здесь свою партию, религиозную партию. За этим он и приехал сюда. И чтобы разжечь ненависть шиитов к курдам-суннитам. Если между нашей деревней и кочующими курдами возникнет вражда, курды поднимутся по всей границе, и начнется драка.

– Вряд ли здешние жители хотят драки с курдами.

– Нет. Но мало кто понимает, что может случиться во время тазии.

– Ты думаешь, сеид добьется своего?

Парикмахер покачал головой, сосредоточенно выскребывая верхнюю губу Эссекса. – Мы бедны, неопрятны, невежественны, но мы не дураки. Нравится нам платить большие налоги и зарабатывать гроши? Нравится мне платить много денег за эту жалкую дыру? Полюбим мы этого сеида за то, что он подручный Малул-хана? Мы боимся что-нибудь сделать, но мы, повторяю, не дураки.

Кончив брить Эссекса, парикмахер стал массировать ему лицо – сначала крепко, потом чуть касаясь пальцами, и в заключение вытер его сухим полотенцем.

– Замечательно! – воскликнул Эссекс, вставая и потягиваясь. – Скажите ему, Мак-Грегор, что еще никогда в жизни меня так хорошо не брили.

– Он, конечно, будет в восторге, – заметила Кэтрин.

Мак-Грегор занял место Эссекса, и парикмахер первым долгом спросил, где это он так исцарапался. Мак-Грегор ответил, что это случилось, когда сломалась машина, и попросил побрить ему шею, подбородок и всюду, где нет ранок. Откинувшись на спинку стула, он прислушивался к тому, что Эссекс и Кэтрин говорили о сеиде и Малул-хане. Эссекс только посмеивался, и Мак-Грегор чувствовал угрызения совести, словно он сам был виноват в том, что Эссекс ничего не понимает. Может быть, он недостаточно ясно передал парикмахера? Но вот Кэтрин поняла же, что представляет собой Малул-хан. Да и как не понять этого? Мак-Грегор подумал, что он все чаще и чаще задает себе этот вопрос, и пришел к выводу, что, видимо, у Эссекса в мозгу имеется некая плотная стена, которую не прошибешь ни доводами разума, ни объяснениями, ни очевидными фактами. Здесь нужны были какие-то другие средства, но Мак-Грегор не мог придумать, какие. Кэтрин лучше него знала, чем можно взять Эссекса. Ну, так пусть Кэтрин его и просвещает, тем более что сама она просвещается с поразительной быстротой. Мак-Грегор чуть не уснул, пока парикмахер прикладывал к его лицу горячие полотенца и осторожно брил расцарапанные щеки.

Парикмахер решительно отказался от платы, заявив, что было бы неучтиво с его стороны принять деньги от посетителей, с которыми он обсуждал вопросы религии и политики. Мак-Грегор стал настаивать, но парикмахер так громко запротестовал, что разбудил клиента с обложенной капустными листьями бородой. Мак-Грегор положил деньги на стул, и все трое вышли из цырюльни на грязную улицу, а хозяин кричал им вслед слова благодарности, пока они не скрылись из виду.

Они тут же отправились к барышнику, жившему около мечети. У барышника была очень темная кожа, бритый череп и длинная борода. Он сидел на скамье у глинобитной стены своего загона перед жаровней, в которой тлели угли. Он был похож на татарина, и Мак-Грегор сказал ему об этом. В ответ тот улыбнулся беззубым ртом и объяснил Мак-Гperopy, что он не татарин. Нет, нет. Он иранец, родом из Исфахана, в детстве был похищен и угнан в рабство в Бухару. Один барышник выкупил его и привез обратно на родину. Теперь он сам барышничает. Он повел их через загороженный доской проход в загон, где было около полутора десятка лошадей, и крикнул своим босоногим помощникам, чтобы они пригнали четырех из них. Первым показали рослого серого коня с худыми ногами и торчащими ребрами.

– Это не какая-нибудь кляча, – сказал барышник, – Это отличная туркменская лошадь, выносливая и крепкая. Взгляните на ее копыта. И видите, какая у нее крупная голова и какие длинные уши – чистокровная туркменская порода.

Мак-Грегор стал ощупывать передние ноги лошади, но тут вмешался Эссекс и забраковал ее. Он указал на двух арабских лошадок с широкими лопатками и одобрительно кивнул, когда конюхи подвели их. В конце концов Эссекс выбрал четырех тщедушных и разбитых на ноги арабских лошадей, тщательно осмотрев каждую из них и особенно долго заглядывая им в рот.