Текст книги "Дипломат"

Автор книги: Джеймс Олдридж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 46 (всего у книги 55 страниц)

– Нет, сэр.

– Может быть, здесь замешаны ваши личные взаимоотношения с лордом Эссексом?

– Не совсем.

– В таком случае, может быть, вы это сделали по чьему-нибудь совету?

– Никто мне ничего не советовал.

– Непонятно, непонятно. – Сэр Роуленд встал, отодвинув свое кресло, и сделал нечто, чего никак нельзя было ожидать от такого выдержанного, невозмутимого человека: прошелся несколько раз взад и вперед по кабинету. – Я сейчас отправляюсь к заместителю министра, Мак-Грегор, и в ваших же интересах я хотел бы иметь возможность предложить ему какое-нибудь разумное объяснение. Желательно, чтобы его сочувствие было на вашей стороне; это вас не спасет, но это вам поможет. Так как же, Мак-Грегор?

– Я могу только повторить то, что было написано в письме, – сказал Мак-Грегор, но уже менее уверенно.

– Но зачем было писать об этих вещах в газету? Почему вы не написали мне?

– Я писал вам, – сказал Мак-Грегор, – в своем докладе.

– Что же, разве этого было недостаточно?

– Да, сэр, недостаточно.

– Но почему?

– Мой доклад положили под сукно, сэр.

– Это с каждым из нас случается, и это еще не оправдание для такого поступка, как ваш.

– Я не выставляю это в качестве оправдания или причины, – сказал Мак-Грегор.

– Тогда я отказываюсь понять ваши мотивы, – объявил сэр Роуленд. – Мне хотелось уладить эту часть вопроса, прежде чем принимать какие-нибудь дальнейшие решения, но я не услышал от вас ничего, что могло бы меня удовлетворить. Да, в сущности, теперь все это уже не в моих руках. Я уже не могу задать вам хорошую головомойку и предложить вернуться к вашим служебным обязанностям. Должен заметить, молодой человек, что самый факт выступления государственного чиновника в печати уже достаточно серьезен, но когда в этом выступлении он дискредитирует своего начальника, критикует политику английского правительства, ставит под угрозу успех дипломатической миссии и намекает, что его правительство применяет методы шантажа во взаимоотношениях с другим государством, – тогда это становится катастрофой. Что вас толкнуло на такой поступок? Вы состоите в какой-нибудь политической партии?

– Нет, сэр.

– Может быть, русские пытались повлиять на вас, когда вы были в Москве?

– Вы это серьезно спрашиваете? – возмущенно воскликнул Мак-Грегор.

– Я просто хочу найти причину столь странного поступка.

– Причина одна: мое личное убеждение, – сказал Мак-Грегор. – Никаких других причин нет.

– Вы так уверены в справедливости этого убеждения, Мак-Грегор? Так непоколебимо уверены?

– Да, я уверен.

– В таком случае, я тут действительно ничего не могу поделать. Раз вы так упорствуете в своем заблуждении, не стоит и пытаться вам помочь. Вы были превосходным работником, Мак-Грегор, добросовестным, усердным и не лишенным таланта. Вам было предложено сопутствовать лорду Эссексу ввиду вашего основательного знакомства с Ираном и знания языков. Перед вами открывалось прекрасное будущее, если бы только вы вдруг не потеряли голову. Насколько мне известно, лорд Эссекс уже договорился о том, чтобы вас перевели в Форейн оффис к нему или же в отдел политической разведки. Его рекомендация может несколько помочь делу, но вам, очевидно, придется давать объяснения в коллегии по делам государственных служащих. Прежде всего вы, конечно, должны взять назад свое письмо.

– Это невозможно, – сказал Мак-Грегор.

– Это не только возможно, но абсолютно необходимо, – твердо возразил сэр Роуленд. – Вы поставили под угрозу авторитет лорда Эссекса в Совете безопасности. Что же касается вашего личного положения, тут многое будет зависеть от заместителя министра и от дальнейшего хода событий. Советую вам сейчас же сесть и в письменной форме принести извинения лорду Эссексу, а также дать удовлетворительное объяснение своего поступка. Адресуйте непосредственно лорду Эссексу, а он уж урегулирует вопрос с прессой. И прошу вас пребывать в готовности, на случай если вы понадобитесь. Это все, Мак-Грегор.

Мак-Грегор встал, поклонился и вышел из кабинета.

Он вовсе не намерен был «пребывать в готовности». Он хорошо знал, как в армии держат людей «в готовности», пока у них не сдадут нервы и они не совершат какого-нибудь нарушения дисциплины, давая повод к выговору и наказанию. Метод весьма эффективный, и Мак-Грегор в своем нынешнем состоянии особенно это учитывал.

Мак-Грегор присел к столу и, не обращая внимания на любопытствующих соседей – молодых людей в полосатых брюках, – написал на имя сэра Роуленда Смита прошение об отставке. Он уже вручил эту бумагу секретарю, но тут дверь кабинета распахнулась, и сэр Роуленд Смит снова позвал его к себе.

– Пойдемте со мной, Мак-Грегор, – сказал сэр Роуленд. – Я только что беседовал по телефону с лордом Эссексом, и он выразил желание повидать вас. Я сейчас направляюсь к заместителю министра, так что нам по дороге. Кто знает, может быть, Эссекс придумал для вас какой-нибудь выход.

Молча шагать бок о бок с сэром Роулендом Смитом было не так уж тягостно. Они пошли не двором, а в обход, через Уайтхолл. Мак-Грегору нечего было сказать, а сэр Роуленд Смит вообще говорил только в тех случаях, когда это было необходимо. Они шли бодрым шагом, и когда поравнялись с Могилой неизвестного солдата, старик приподнял шляпу и кашлянул. Мак-Грегор был без шляпы, но тоже кашлянул; это у него вышло совершенно непроизвольно. Оба они лично друг против друга ничего не имели, но Мак-Грегор все время ощущал, что прикован к сэру Роуленду невидимой цепью и не может от него убежать. Это ощущение усилилось, когда они вошли в здание Форейн оффис. Мак-Грегор вдруг реально почувствовал всю тяжесть своих прегрешений, и тут началось самое страшное. В стенах Форейн оффис Мак-Грегору стало казаться, что его письмо в «Таймс» было ошибкой, ужасной, трагической ошибкой.

Он молча и даже как бы неохотно расстался с сэром Роулендом в одном из коридоров и вошел в кабинет Эссекса, комнату с высоким потолком, выходившую окнами в Сент-Джеймс-парк. Эссекс его ждал; он стоял, прислонясь к каминной доске, и диктовал маленькой женщине с очень белым лицом. Он указал Мак-Грегору на стул, не прерывая диктовки; видимо, это была какая-то записка по процедурному вопросу, связанному с заседанием Совета безопасности. Когда он кончил и стенографистка вышла, он подошел к высокому, светлому окну и остановился, заложив руки за спину.

– Мак-Грегор, – сказал Эссекс печально-недовольным тоном, глядя не на Мак-Грегора, а в окно. – Я хочу, чтобы вы сели и написали извинение по поводу вашего письма в «Таймс». Я хочу, чтобы вы написали, что все ваши замечания следует рассматривать как личный выпад против меня, а отнюдь не как выражение вашей настоящей, добросовестной оценки положения в Иране.

Мак-Грегор настороженно потянул носом воздух, но ничего не сказал.

– На моем столе есть перо и чернила; не торопитесь, обдумайте все. – Эссекс попрежнему стоял к нему спиной. – Если вам трудно будет подобрать нужные формулировки, в моем бюваре вы найдете проект текста, который можете частично использовать или даже просто подписать, если захотите. Вас это устраивает? – Эссекс повернулся к нему лицом. Мак-Грегор встал.

– Нет,– отрывисто сказал Мак-Грегор волнуясь. – Меня это не устраивает.

– Вот как? Вы можете предложить что-нибудь лучшее?

– Нет.

– В таком случае, садитесь и пишите.

Мак-Грегор покачал головой. – Я этого не могу сделать, – сказал он.

– Почему?

– Это вовсе не был личный выпад против вас, и я писал то, что я на самом деле думаю о положении в Иране. – Слова очень туго сходили у него с языка.

– Не будем вдаваться в это, – сказал Эссекс. – Ради вашей же пользы не будем в это вдаваться. Я вам даю возможность дешево отделаться и спасти свою шкуру.

– А не поздно ли?

– Оставьте этот тон, Мак-Грегор. У вас есть только один способ спасти положение и избежать серьезных неприятностей: объявить, что своим письмом вы просто сводили со мной личные счеты – и ничего более. Это отведет от вас обвинение в дискредитации и срыве правительственной политики. Это даст вам возможность пристойно уйти.

– Не так уж пристойно отказаться от собственных слов и признать их сведением каких-то мелких счетов.

– Достаточно пристойно, а главное правдоподобно, – сказал Эссекс. – Я стараюсь избавить вас от крупных неприятностей, Мак-Грегор, и с вашей стороны глупо не понимать этого.

– Я понимаю, – сказал Мак-Грегор, чувствуя, что все это действительно выглядит, как нелепое упрямство. – Я понимаю, но я ничего не могу сделать.

– А зачем вы вообще все это затеяли? – Эссекс стал мерить шагами комнату. – Почему вы не пришли и не поговорили со мной?

– Чем бы это помогло?

– Я бы удержал вас от этой глупости.

– Не думаю, – сказал Мак-Грегор.

Эссексу не понравился такой ответ. – Чорт возьми, Мак-Грегор, – сказал он раздраженно. – Я знаю ваше сентиментальное отношение к Ирану и знаю, что мы с вами во многом не сходимся, но это еще не давало вам права выносить наши личные политические несогласия на страницы печати. Своим письмом вы нанесли оскорбление и мне и моей миссии.

– Разве не соглашаться с вами – значит наносить вам оскорбление?

– Да. Когда это делается гласно и в письменной форме.

– Здесь ничего личного не было, – настаивал Мак-Грегор. – И мне очень жаль, если вы это так воспринимаете.

– Не упрямьтесь, Мак-Грегор. – Первый раз Мак-Грегор видел Эссекса таким рассерженным. – Вам все равно придется отказаться от своего письма, так откажитесь сейчас, и вы избавите себя от множества неприятностей. Я делаю все возможное, чтобы помочь вам выпутаться из этой истории.

– А я, может быть, вовсе не хочу выпутываться, – возразил Мак-Грегор. Спор с Эссексом отчасти возвратил ему уверенность, которую было поколебали газеты.

– Чорт возьми! – Проходя мимо стола, Эссекс изо всей силы стукнул по нему кулаком. – Поймите, у вас нет выбора. Вы не хотите считаться с затруднениями личного порядка, созданными вашим письмом, но вы не можете не считаться с его политическим значением. Вы хотите испортить нам все дело с Ираном, Мак-Грегор. Чуть не накануне заседания Совета безопасности вы подрываете мой авторитет, вы пытаетесь поколебать доверие ко мне. Это просто недопустимо. Вы – государственный служащий, и вам не дано права публично выражать любое свое мнение без соответствующей санкции.

– Я больше не государственный служащий. Я подал в отставку.

– Слишком поздно вы до этого додумались, – сказал Эссекс. – Никто теперь вашей отставки не примет. То есть ее могут принять, но только в том случае, если вы публично откажетесь от своего письма. Иначе, можете быть совершенно уверены, что вам придется держать ответ перед коллегией. А там я уже не смогу вам помочь.

Мак-Грегор не нашел, что на это ответить. Он был слишком потрясен.

– Вот, теперь видите, что вы натворили, – сказал Эссекс. – Если вы не воспользуетесь разумным выходом, который вам подсказывают, вы никогда вообще не выпутаетесь из этого дела.

Мак-Грегор посмотрел в окно и, бессознательно подражая привычке Эссекса, ухватил себя руками за локти. – Я с вами не могу спорить, – сказал он, – и вряд ли есть смысл пытаться объяснить вам, что я думаю. Мне очень жаль, что все так получилось, но я не могу взять письмо назад, потому что это значило бы отказаться от мнения, которое я считаю справедливым. Вот и все.

– Ну нет! – сказал Эссекс. – Далеко не все! Поймите, что вы вложили смертоносное оружие в руки наших противников. Поймите, что ваше дурацкое письмо может сорвать нам все дело в Совете безопасности. Это не просто сумасбродство, это – опасное сумасбродство. И если вы сделали это не сознательно, а по глупости, так чорт бы побрал вашу глупость!

Мак-Грегор сунул свои влажные от пота руки в карманы пальто.

Эссекс попробовал подойти с другого конца. – Мы боремся за свое существование, Мак-Грегор, и нас уже почти поставили на колени. Так время ли сейчас высказывать такие взгляды, которые легко могут быть обращены против нас. Что же, вы хотите, чтобы мы были разбиты в пух и прах в органах международного сотрудничества? Чтобы нас еще больше теснили на Востоке? Чтобы нас поднимали на смех за мелочные внутренние распри и безответственные выступления? Чтобы мы стали таким же жалким посмешищем, как французы? Все сейчас против нас, Мак-Грегор, и каждый наш промах, даже самый маленький – это еще одна рука, готовая схватить нас за горло. Можно делать ошибки, но нельзя допускать, чтобы они оставались неисправленными. Можно иметь свое мнение, но нельзя позволить себе его высказывать, если оно может быть использовано против нас. Мы не в идеальном мире живем, Мак-Грегор, мы живем в мире, который с каждым днем становится все непокорнее. Мы должны воспитывать в себе способность приносить в жертву свои лучшие стремления ради того, чтобы только выжить. Мы – самая цивилизованная нация на земле. Это дает нам естественное преимущество, за которое мы должны держаться когтями и зубами. Если этого не будет, мы наверняка скатимся к коммунизму. Никогда не забывайте этого, Мак-Грегор. Вам кажется, будто вы имеете право на собственное мнение, но помните, что у вас есть враг, который только и дожидается, чтобы использовать это мнение против вас. Мы можем расходиться во взглядах между собой; это естественно, и никто нам этого не запрещает. Но мы не имеем права обнаруживать свои разногласия перед лицом такого врага. Наши разногласия – это та щель, в которую коммунисты не замедлят вбить клин политического раскола. Протянуть им палец – значит отдать всю руку. Ссориться между собой – значит укреплять их позиции. Перед этой угрозой надо забыть все наши внутренние противоречия. Вот о чем сейчас идет речь, Мак-Грегор, и это важней, чем какие-то личные несогласия и политическая щепетильность. – Эссекс резко забарабанил по стеклу, чтобы спугнуть усевшихся на подоконник голубей. – Уразумейте это, тогда и вам будет легче пожертвовать своими взглядами ради общего блага. Ведь так легко впасть в ограниченность, Мак-Грегор, и так трудно понять те более общие и жизненно важные проблемы, которые перед нами стоят. Но вы, я знаю, способны понять. И поэтому вы возьмете назад это письмо, пока оно не привело к еще худшим последствиям. Вы выпустили демона, которого не собирались выпускать. Скорей же заприте его снова, пока это еще возможно.

Начали бить часы на башне парламента, и Мак-Грегор прислушался к мерным, торжественным ударам. Так чисто и гулко они звучали, почти не теряясь в уличном шуме. Никаких сомнений и колебаний. Бом-м! Бом-м! Бом-м! – и вот уже десять часов. Все очень просто.

– Садитесь, – сказал Эссекс.

Мак-Грегор расстегнул пальто, но остался стоять у окна.

– В половине первого мы с Кэти условились позавтракать вместе, – сказал Эссекс. – Можете и вы присоединиться, если мы до тех пор закончим наш разговор.

Мак-Грегор понимал, что на это ответа не требуется, но от неловкого молчания его избавило появление Асквита, в эту минуту бесшумно распахнувшего дверь.

– А, Джон! – воскликнул Эссекс. – Ну, что сказал Хорэйс ?

– А что он мог сказать, по-вашему? – Асквит развел руками. – Беседует с журналистами.

– Как? Официальное заявление?

– Да нет. Обычное опровержение со ссылкой на авторитетные круги.

– Ну и глупо, – сказал Эссекс. – Такие опровержения только подливают масла в огонь, а все это дело можно уладить тихо и мирно, если кабинет не будет вмешиваться. Я, кажется, уже убедил Мак-Грегора сделать то, что нужно.

– Это верно, Мак-Грегор? – спросил Асквит.

– Не совсем.

– Тут нужно решать быстро, Мак-Грегор, – вмешался Эссекс. – Иначе это теряет смысл.

– Не торопите его, Гарольд, – сказал Асквит. – Дайте ему время подумать.

– Долго думать некогда, – сказал Эссекс. – Знаете что, Джон, возьмите его с собой. Сегодня заседание кабинета, так что я сейчас очень спешу. Захватите текст, Мак-Грегор, и поработайте над ним. Джон вам поможет, если нужно. – Эссекс вежливо выпроваживал их из кабинета. – Я вернусь примерно через час.

Асквит и Мак-Грегор очутились в коридоре.

– Да, неловкое создалось положение,– сказал Мак-Грегор.

– Неловкое! – Асквит уже спускался по лестнице. – Вас просто сотрут в порошок, если вы не поостережетесь, но если бы вы подписали этот текст, я бы вам голову оторвал.

– А так ее оторвет Эссекс. Не все ли равно?

– Нет, не все равно. – Асквит направился в свой кабинет, по дороге бросив секретарю на стол пачку бумаг. – Вообще говоря, вы заслуживаете хорошей взбучки. Вероятно, вас уже сто человек спрашивало, зачем вы написали это письмо в «Таймс». Ну, я буду сто первым и тоже задам этот глупый вопрос.

– Если вы не понимаете, – сказал Мак-Грегор, – мне объяснить трудно.

– Это не ответ, – сказал Асквит. – Я заслуживаю более толкового.

– Мне трудно объяснить, – повторил Мак-Грегор. – Просто я должен был написать.

– Понимаю. Понимаю, что вам нужно было облегчить душу, но почему именно таким способом? Разве вы не видите, что вы совершили великий грех и нарушили великий закон? Теперь найдутся тысячи правил и постановлений, с помощью которых вас можно будет сжить со света. Разве я не говорил вам, что выйти и прокричать во все горло то, что думаешь, – этого недостаточно. Далеко не достаточно. Так только шею себе сломаешь. Чорт возьми, Мак-Грегор, я ведь предупреждал вас, что тут нужно действовать с расчетом.

– Другого способа у меня не было, – стоял на своем Мак-Грегор.

– Чушь! – Асквит пнул ногой корзину для бумаг. – Вы что же, рассчитывали одолеть Эссекса с помощью писем в «Таймс»?

– Нет, но это начало.

– Неудачное начало!

– Сколько же я мог сидеть и молчать, по-вашему? – воскликнул Мак-Грегор, весь вспыхнув. – Для расчетов у меня не было времени, а к хитростям я и не способен и не склонен.

– Можно было действовать поосторожнее, – сказал Асквит, – и не писать писем в «Таймс».

– А мне казалось, что вы меня поймете.

– Я и понимаю, – сказал Асквит сквозь зубы. – Но если я еще не сошел с ума, Мак-Грегор, можете мне поверить, что вам грозит опасность. Мне вас очень жаль, но я не могу простить вам этого поступка. Я прекрасно отдаю себе отчет в вашем положении, я знаю, что вы чувствуете и что заставляет вас возмущаться. Но именно потому, что я знаю, я не хочу, чтобы эта история погубила вас. Все это не такие пустяки, как вам кажется.

– Я знаю, что это не пустяки.

– Так какого же чорта вы сами лезете в петлю! – закричал Асквит.

– Прекратим этот разговор, – сказал Мак-Грегор. – Мы только запутываем совершенно ясный вопрос.

– Ничего подобного. Мы стараемся спасти вашу шкуру.

– Я не буду отказываться от своих слов.

– Вас могут заставить. – Асквит дергал себя за усы. – Ведь против вас ополчились все силы земные и небесные. Вы расстроили эту иранскую затею, милый мой; пусть по неловкости, но от этого не легче. Сейчас во всех этажах здания, где мы находимся, высчитывают, сколько ущерба вы причинили, какие преимущества дали дипломатическим противникам, насколько повредили Эссексу, который до сих пор не предвидел ни малейших осложнений в Совете безопасности. Вы довели Гарольда до бешенства. Того, что вы сделали, уже достаточно, чтобы сорвать его назначение в ООН. Вы не только свели на нет его труды, вы подложили мину под весь наш маленький заговор в Совете безопасности. Гарольд сейчас помчался выяснять истинные размеры бедствия – не провалилась ли вообще вся затея. Он досмерти боится, что вы на этом не успокоитесь и скажете еще что-нибудь. Тогда ему совсем крышка. Но вы ведь больше ничего не говорили?

– Нет.

– И не говорите. Вам и без того не легко будет выкрутиться. Вас так прижмут, что вы света не взвидите. Они из вас клещами вытянут этот отказ. Ради бога, держитесь от них подальше.

– Это невозможно.

– Это необходимо. Уходите сейчас же. Ступайте домой, ступайте, куда хотите, но здесь не показывайтесь, если вам жизнь дорога. Спрячьтесь от них. Не разговаривайте ни с кем, а к своему департаменту и близко не подходите. Сидите дома, а я сегодня вечером или завтра утром как-нибудь дам вам знать, что тут делается.

– А как же Эссекс?

– Гарольда вы предоставьте мне.

– Но я не хочу скрываться от Эссекса.

– Вы и не скрываетесь, – с сердцем сказал Асквит. – Не лезьте в герои, когда имеете дело с хитрецами. Именно на этом геройстве они и рассчитывают подловить честного человека и свернуть ему шею. Не лезьте ради бога в герои.

– Бросьте вы это, – сказал Мак-Грегор. – Я совсем не чувствую себя героем. Я измучен, мне нездоровится, и я не знаю, надолго ли меня хватит.

– Тогда знаете что? Отправляйтесь вы на несколько дней к Кэти. Она живет в доме своего дяди Поля, и там вас никто не найдет.

– Нет, – сказал Мак-Грегор.

– Да забудьте вы про ваши ссоры, – сказал Асквит. – Кэти вам будет очень рада.

– Все равно, уже поздно.

– Вы еще хуже ее! – воскликнул Асквит. – С обоих вас нужно немножко сбить спесь. Когда вы сами это признаете, вам сразу станет легче.

– Я иду домой, – сказал Мак-Грегор, подходя к распахнутой Асквитом двери.

– Я скажу Кэти.

– Говорите, что вам угодно, – ответил Мак-Грегор. Только при его душевном смятении могла сорваться у него такая резкость, и в следующую минуту он об этом пожалел, но Асквит уже захлопнул дверь кабинета. Мак-Грегор почувствовал, что чаша переполнена. Даже Кэтрин замешалась в эту злополучную историю. Ему было тоскливо, немножко страшно, и его уверенность в себе поколебалась. Домой идти не хотелось; он зашел в первое попавшееся кино, где Ноэль Кауорд умилял зрителей изображением некоей породы англичан, якобы наслаждающейся полным счастьем. Но он не досмотрел фильма до конца и ушел, потому что уж очень убогий это был суррогат того реального мира, в котором он жил.