Текст книги "Дипломат"

Автор книги: Джеймс Олдридж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 45 (всего у книги 55 страниц)

– Об этом должен знать каждый англичанин, – взволнованно сказал Лерос. – Английские войска находятся у нас в Греции, так же как русские – в Иране, но это никого здесь не беспокоит. Правда, русские требуют, чтобы Совет безопасности обсудил вопрос о присутствии английских войск в Греции, но это ни к чему не приведет. Никто не поддержит жалобу, если она будет исходить от русских. Почему ваши лейбористы в парламенте не поставят вопрос об английских войсках в Греции? Если их так тревожит Иран, почему бы им не побеспокоиться хоть немного о Греции? Или они хотят, чтобы английские войска оставались там на веки вечные? Хотят превратить нас в английскую колонию? Ваше Форейн оффис уже сейчас обращается с нами так, как оно не посмело бы обращаться с вашими доминионами. Один из наших делегатов в Организации Объединенных наций попробовал было поставить вопрос об английских войсках в Греции перед Советом безопасности – и где он теперь? Вернулся в Грецию! Маленький нажим со стороны Форейн оффис – и готово, он уже отозван. Повидимому, весь мир так занят вопросом о русских в Иране, что английские солдаты преспокойно могут оставаться в Греции до скончания века. Чем Греция хуже Ирана?

– Думаю, ничем, – сказал Мак-Грегор.

– А нам не позволяют бороться. Не только делегат, о котором я говорил, уехал. Сам министр иностранных дел вернулся в Афины и подает в отставку, потому что премьер не хочет требовать вывода английских войск. Меня тоже отзовут. Каждый, кто противится английской политике в Греции, будет снят с должности марионетками вашего Форейн оффис. Почему ваши лейбористы в парламенте не протестуют против этого? Почему они думают только об Иране? Пусть они добиваются вывода русских войск из Ирана, но пусть уведут собственные войска из Греции! Разве это не позор?

Мак-Грегор и с этим согласился. Он так мало знал о положении в Греции, что ему не совсем ясно было, чем вызвано негодование Лероса, а говорить с ним об Азербайджане не имело смысла. Лерос был слишком занят собственными заботами. Может быть, Лерос и прав относительно Греции, но ведь главный спор идет об Иране. Мак-Грегор не мог проникнуться сочувствием к Греции, и Лерос пошел искать сочувствия у кого-нибудь другого, а Мак-Грегор остался ждать очередного собеседника.

Мак-Грегору казалось, что из всех людей, толкавшихся в зале, только одна Кэтрин не перемолвилась с ним ни словом, и когда она, наконец, подошла к нему, то сделала это явно по настоянию Асквита. Мак-Грегор уже целый час следил за Кэтрин, и все это время ее осаждали полчища молодых людей и галантных старичков. Она, вероятно, видела Мак-Грегора, но притворялась, что не замечает его. Даже и сейчас она подошла прямо к Джейн Асквит и стала разговаривать с ней, не глядя на Мак-Грегора, и обернулась только тогда, когда Асквит тронул ее за плечо.

– Довольно вам болтать с Джейн, – сказал он, – здесь Мак-Грегор.

– Вижу. – Она в упор посмотрела на Мак-Грегора. – Что вы здесь делаете?

– Я привел его повидаться с вами, – сердито сказал Асквит.

– Вы привели его, чтобы он поговорил со всеми делегатами ООН, которых вы тащили к нему за шиворот через весь зал, – сказала Кэтрин. – Зачем вам это понадобилось?

– Тише, тише, – сказала Джейн Асквит, – не надо семейных сцен. Айвр пришел потому, что ему так захотелось, и потому, что у него были свои причины.

– Какие причины? – спросила Кэтрин, глядя на Мак-Грегора.

– Почему вы разговариваете с ним таким тоном? – возмутился Асквит.

– Уйдите, – сказала ему Кэтрин.

– Идем, Джейн, – обратился Асквит к жене, но та была занята делегатом одной из славянских стран, который, поцеловав ей руку, начал что-то рассказывать по-французски. Асквит, пожав плечами, отошел от них, и Мак-Грегор видел, как он остановился невдалеке, сердито теребя свой длинный ус.

– Почему вы не отпустите себе такие усы, как у Джона? – сказала Кэтрин Мак-Грегору. – Тогда вы могли бы теребить их, вместо того чтобы делать каменное лицо.

Мак-Грегор чувствовал облегчение и понимал, откуда оно взялось: уж слишком бессмысленно было все вокруг него. Не он, а Кэтрин нервничала. Лицо ее было бледно, по-английски замкнуто и бесстрастно, а глаза казались больше обычного. Маленькие брильянтовые серьги были почти незаметны и только изредка вспыхивали, когда на них падал свет. Они еще сильнее подчеркивали жесткое выражение ее глаз.

– Вы плохо выглядите, – с вызовом сказал Мак-Грегор.

Кэтрин пропустила его замечание мимо ушей.

– Что вы тут делали? – спросила она. – Убеждали все Объединенные нации по очереди?

– Я старался, по вашему же совету, быть умным и рассудительным.

– А это вам не слишком трудно? У вас такой разочарованный вид. Неужели так-таки никого и не убедили?

– Вы опять такая? – спросил он.

– Какая «такая», позвольте узнать?

– Вы иногда действуете мне на нервы, вот как сейчас.

– Не говорите дерзостей, – почти грубо сказала она.

Мак-Грегор взял себя в руки. – Если бы вы раз навсегда решили, кто вы, у меня бы хватило терпения приноровиться к вам.

– Вот как? – она гневно посмотрела ему в лицо. – А вы? Вы решили, какой вы? Вы сразились с кем-нибудь ради вашего Азербайджана? Подняли голос протеста?

– Я не намерен поступать опрометчиво…

– Оно и видно. – Она презрительно усмехнулась. – В Иране вы готовы были к бою. Что же вы, вступили в бой?

– Нет, – сказал он с излишней запальчивостью, – нет!

– Тогда вы просто теряете здесь время. Как же вы смеете упрекать меня?

– Я вас ни в чем не упрекаю, – сказал он. – Я только хочу понять, кто вы в данную минуту.

– Считайте меня кем хотите, и ну вас к чорту. Если вы ни на что не можете решиться, возвращайтесь в Иран, там вам и место. А здесь вы пропадете, как всякая мелюзга, если не сумеете найти себя и стать человеком.

– Не читайте мне наставлений, – сказал он. – Еще неизвестно, кто из нас двоих больше грешен.

– Это не ответ. – Она в упор посмотрела на него. – Вы палец о палец не ударили с тех пор, как вернулись, и вы хотите уклониться от решения. Я это знаю. Вы потихоньку уползаете в свой маленький, замкнутый мирок. Это отвратительно! Отвратительно! – крикнула она. – Хуже выбора вы сделать не могли.

– И ваш не лучше. – Он кивнул на переполненный зал.

– Вы можете предложить мне что-нибудь взамен?

– Нет, – сказал он. – Это именно то, что вам нужно.

– Вы глупы, – сказала она.

– А вы неисправимы.

– Тогда уезжайте. Возвращайтесь в Иран.

– Слушаюсь.

Она стиснула зубы и, сердито тряхнув головой, отошла от него.

Мак-Грегор сам не понимал, как это вышло, что поддразнивание Кэтрин превратилось в серьезное обвинение, а он утратил спокойствие и дал волю своему гневу. Но случилось непоправимое, – так, по крайней мере, было написано у Мак-Грегора на лице. Асквит немедленно приволок к нему еще одного собеседника. – Это востоковед, – сказал Асквит, – иранский ученый. Вы ведь свободно владеете персидским языком. Побеседуйте с ним. Он говорит, что все знает про Иран.

– Далеко не все, – осторожно поправил Асквита иранский ученый.

Асквит немедленно исчез, а делегат заговорил с Мак-Грегором по-персидски, цитируя всем известные загадки Акел-хана и называя их божественными, возвышенными, вдохновенными; при этом он так шевелил пальцами и причмокивал губами, что Мак-Грегора чуть не стошнило, хотя, погруженный в свои мысли, он почти не слушал. Его упорное молчание было столь красноречиво, что иранский ученый отвернулся от него и вступил в беседу со стоявшим неподалеку арабом. И снова Джон Асквит, расталкивая толпу, шел к Мак-Грегору, на этот раз в сопровождении Эссекса.

– Хэлло, Мак! – весело приветствовал Эссекс Мак-Грегора, крепко пожимая ему руку. – Рад вас видеть! Где это вы пропадаете?

– В департаменте по делам Индии. – Мак-Грегору пришлось повысить голос, чтобы перекричать дипломатический гомон вокруг них.

– Так, так. Мне нужно поговорить с вами. Может быть, вы зайдете ко мне завтра утром, скажем, в четверть двенадцатого?

– А зачем? – спросил Мак-Грегор.

– Ну, знаете, здесь, пожалуй, не место об этом распространяться. – Эссекс усмехнулся. – Но вкратце могу сказать. Я просил, чтобы вас перевели в отдел политической разведки Форейн оффис, и, кажется, дело выйдет. Штатное место и все, что к нему полагается.

– Ого! – сказал Асквит.

Эссекс даже не взглянул на Асквита. – Я прочел ваш доклад, Мак-Грегор. Он-то и убедил меня. Если человек может писать такие доклады, его место в Форейн оффис. Конечно, в докладе много сумасбродства, предвзятости, молодого задора, но у вас есть огонек, друг мой. Есть огонек. Так и я начинал. Вам придется еще поработать, чтобы понять, что нам нужно и чего не нужно, но вы будете при мне, и я вас обучу в два счета. Приходите пораньше утром, мы с вами потолкуем, а потом позавтракаем вместе с Кэти и Джоном, если они свободны. Это будет завтрак в вашу честь. И вот что еще, Мак-Грегор. Вы поосторожней с вашим докладом. Смотрите, чтобы он не попал в неподходящие руки. Кругом достаточно подлецов, которые могут использовать его против вас. – Эссекс повернулся к Мак-Грегору спиной и, наклонившись к Джейн Асквит, заговорил с ней, потом уселся подле нее на подоконник. Мак-Грегор остался с глазу на глаз с Асквитом.

– До чего мило! – сказал Асквит, прищурив один глаз.

– Да. Вот как меня ценят. – Мак-Грегору не хотелось говорить, и Асквит постоял возле него, такой же молчаливый и расстроенный, как сам Мак-Грегор. У обоих был несколько обиженный вид. Мак-Грегору здесь больше нечего было делать, и он уже хотел уходить, как вдруг его окликнул спокойный уверенный голос.

– Мистер Мак-Грегор! Может быть, вы меня помните по переговорам в Москве между лордом Эссексом и господином Молотовым?

– Сушков! – воскликнул Мак-Грегор. – Что вы здесь делаете?

Они пожали друг другу руки. – Я здесь с нашей делегацией в ООН. – Увидев широкое смуглое лицо Сушкова и его коренастую фигуру, Мак-Грегор на мгновение почувствовал себя в здоровом и разумном мире. – Как вы поживаете?

– Спасибо, хорошо, – ответил Мак-Грегор.

Сушков поздоровался с Асквитом по-английски. Говорил он медленно, и Асквит перебивал его, бормоча что-то по-русски.

– Почему мистер Молотов не приехал в Лондон? – спросил Асквит. – Мы предполагали, что он будет возглавлять вашу делегацию. Мы очень разочарованы тем, что его нет.

– Когда приехал господин Громыко, – сказал Сушков, – ваши газеты писали, что мы выказываем пренебрежение к ООН тем, что не послали господина Вышинского. А Вышинский задержался тогда в Румынии. Теперь, когда Вышинский здесь, ваша пресса спрашивает, почему мы не прислали господина Молотова. – Сушков развел руками. – Как же нам угодить на вас?

– Вы слишком много внимания уделяете нашей прессе, – сказал Асквит.

– А зачем ваши газеты постоянно обвиняют нас в том, чего мы не делали? Теперь они кричат о нашей огромной армии, а мы проводим демобилизацию быстрее, чем Америка и Англия. Сегодня они сообщают, что мы стягиваем свои войска к Австрии и требуем военных баз в Исландии. Зачем это? Почему они пишут такую заведомую ложь?

– Если вы пробудете здесь подольше, вы привыкнете к нашим газетам, – сказал Асквит. – Пусть это вас не тревожит. Вы первый раз в Лондоне?

– Да.

– Вы здесь в качестве специалиста по Иранскому Азербайджану? – спросил Мак-Грегор.

– Я консультант, – поправил Сушков. – А вы, мистер Мак-Грегор?

– Я никто, – коротко ответил Мак-Грегор, уклоняясь от дальнейших объяснений.

Сушков удивился. – Я думал, что после вашей поездки в Азербайджан вам и книги в руки. Мне хотелось бы расспросить вас про Азербайджан, узнать, что вы там видели и к каким выводам пришли.

Мак-Грегору не хотелось сейчас говорить об Азербайджане даже с Сушковым. – Я пришел к тем выводам, которые вы мне предсказывали.

– И вы не входите в вашу делегацию в ООН?

– Нет. Я предпочитаю оставаться в стороне, – сказал Мак-Грегор. – А вам предстоит бой. Что русские думают о наших фокусах?

Сушков засмеялся. – У нас есть чувство юмора, – сказал он.

– Оно вам понадобится.

– Не больше, чем нашим английским друзьям, – с лукавой улыбкой сказал Сушков. – Времена меняются.

– Вы оптимист, – сказал Асквит.

– А вы всегда слишком мрачны, мистер Асквит, – сказал Сушков.

– Совершенно верно, – подтвердил Асквит.

Сушков сказал Мак-Грегору, что надеется как-нибудь побеседовать с ним, и распрощался так же вежливо и степенно, как и поздоровался; затем он направился к вошедшему в это время в зал советскому послу и стал рядом с ним, образуя как бы левый фланг отряда – советского отряда.

– Я, пожалуй, пойду, – сказал Мак-Грегор. Он попрощался с Джейн Асквит и стал пробираться к выходу.

– Дайте мне знать о своих планах. – Асквит проталкивался в толпе вместе с Мак-Грегором, не обращая внимания на тех, кто окликал его.

– О каких планах? – спросил Мак-Грегор.

– Сам не знаю. Но все-таки известите меня.

– Хорошо. – Мак-Грегор прошел позади Кэтрин, словно не замечая ее и не замеченный ею.

– Я вам друг, Мак-Грегор. Я должен знать, что с вами будет. Очень жалею, что почти ничем не могу вам помочь, но вы сами видите – я в пасти льва.

Мак-Грегор находил, что Асквит преувеличивает. В сравнительно безлюдном коридоре Асквит долго жал Мак-Грегору руку. Мак-Грегору это не понравилось, и он рад был выйти на Стрэнд, где были такси, автобусы и обыкновенные, ничем не примечательные прохожие на тротуарах.

Ему нужно было ощущение простора и собранности, которое мог дать ему Лондон, и он медленно прошел по пустынным улицам от Ковент Гардена до Лейстер-сквера и Пикадилли. Он никогда не любил Пикадилли и торопливо миновал ее, думая о том, когда же американская военная полиция в своих белых касках, наконец, уберется во-свояси. Пикадилли кончилась, и Мак-Грегор, забыв про американцев, не спеша зашагал по Мэйфер, вышел к Гайд-парку, обошел его кругом и, чтобы освободиться от мучительных мыслей, постарался сосредоточить свое внимание на этом парке, который он очень любил. Даже памятник принцу-консорту Альберту, великому продолжателю династии, уже не казался ему смешным.

Именно здесь, возле этого памятника, даже не имея намерения принять решение, Мак-Грегор внезапно понял, что он должен сделать. Не много надежных путей для публичного выступления было открыто перед ним. Он выбрал тот, который представлялся ему самым разумным. В гостиной пансиона миссис Берри он сел за стол, положил несколько листков писчей бумаги на зеленую скатерть с бахромой и написал письмо в «Таймс».

«Уважаемый сэр! Принимая во внимание повышенный интерес, вызываемый в настоящее время политическими событиями в Иране, разрешите мне поделиться наблюдениями, которые мне удалось сделать, сопровождая в Иран лорда Эссекса.

Во-первых, борьба Иранского Азербайджана за некоторую автономию и самоуправление – вполне самостоятельное движение, возникшее в самом Иранском Азербайджане. Исторические факты и нынешнее положение доказывают, что Азербайджан всегда боролся и борется за свержение феодальных порядков, навязанных ему (и всему остальному Ирану) продажными правительствами Ирана.

Во-вторых, степень русского вмешательства, по всей видимости, ничтожна. За время нашего путешествия мы почти не видели русских войск, а в Курдистане не видели совсем. Во главе азербайджанского правительства стоят не русские, а азербайджанцы, и, за исключением отдельных частностей, их цель сводится к восстановлению хозяйства Азербайджана, улучшению условий жизни и экономическим преобразованиям. Если и можно говорить о некотором русском влиянии, то лишь о косвенном, и, во всяком случае, оно меньше, чем наше собственное влияние в Иране, которое мы оказываем путем прямого нажима на министров и политические партии, контроля над государственными финансами и мелкого подкупа.

Теперь о независимости курдов. Курды требуют независимости, но не такой, какую им даст правительство Великобритании, а осуществленной их собственными силами. Так же как и азербайджанцы, курды добиваются подлинной автономии и, более того, права на самоопределение. Задуманный нами план – прибрать их к рукам и использовать в целях сохранения политического равновесия на Среднем Востоке – ставит под сомнение честность наших намерений и наносит прямой удар всем принципам морали.

Преданный вам А. Э. Мак-Грегор».

ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ

День передышки между написанием письма и последовавшими за этими событиями Мак-Грегор провел в приятном сознании, что поступил правильно. Он думал только о себе и своем поступке, и потому ему не пришло в голову пойти в этот день к Эссексу. Было ясно, что теперь придется распроститься и с Эссексом и с департаментом по делам Индии и что-то решать относительно своего будущего; но Мак-Грегор считал, что его решения никого не могут серьезно заинтересовать, кроме разве Кэтрин, а Кэтрин почти совсем ушла из его жизни. Однако именно под влиянием мыслей о ней он в этот день решил побывать в музее Виктории и Альберта. Он осмотрел два зала. В одном из них была представлена скульптура Ренессанса, которая Мак-Грегору не понравилась. Он был убежденный иконоборец, и что бы там ни утверждали знатоки искусства, и даже Кэтрин, ему это художественное идолопоклонство не внушало доверия. Гораздо лучше он себя чувствовал в длинном проходном зале, где были собраны образцы средневековых металлических изделий Италии, Германии, Франции, Испании и прочих стран тогдашнего цивилизованного мира. В рисунке он знал толк, а так как здесь техника была продолжением рисунка, он искренно любовался узорами металлических кружев. Впрочем, тут еще примешивалось бессознательное желание противоречить Кэтрин – ведь она непременно назвала бы эти экспонаты скучными, а его самого несносным. Поэтому Мак-Грегор особенно долго задержался в этом зале.

Остаток дня он провел, не тревожа себя мыслями о департаменте. Он написал матери в Кент и рано улегся спать. Его разбудил среди ночи настойчивый стук в дверь. Это была миссис Берри; сердитым шопотом она сообщила ему в замочную скважину, что, несмотря на поздний час, его спрашивают трое джентльменов. Он спросил, что это за джентльмены, но миссис Берри уже исчезла. Мак-Грегор надел халат, сунул ноги в ночные туфли, пригладил рукой волосы и спустился в зеленую гостиную миссис Берри. Не успел он войти, как ему в лицо ударил ослепительный свет, и в следующее мгновение он увидел троих мужчин, один из которых держал в руках фотоаппарат. Снова вспыхнул свет, и Мак-Грегор поспешно заслонил лицо рукой.

– Вы – тот Мак-Грегор, который написал вот это? – спросил один из мужчин.

– Что «это»?

– Вот первый выпуск «Таймс». – Репортер протянул ему газету, сложенную так, что видно было его письмо и подпись: А. Э. Мак-Грегор.

– А кто вы такие? – спросил он.

Они назвали свои газеты и телеграфные агентства и пожаловались, что разыскивают его уже несколько часов. В их тоне звучало возмущение.

– Что вам нужно? – спросил он.

– Мы хотели бы, чтобы вы высказались на эту тему поподробнее, – ответили они.

– То есть как? – У Мак-Грегора даже сон прошел от удивления.

– Поскольку здесь имеется весьма сенсационное опровержение выводов лорда Эссекса, мы просим вас сказать что-нибудь непосредственно об Эссексе. Всего две-три фразы.

– Ничего я не скажу.

– Разве ваше письмо не является прямым выпадом против лорда Эссекса?

– Конечно, нет!

– Но оно непременно будет так истолковано, – живо возразил репортер. – Это письмо сильно подгадит лорду Эссексу в Совете безопасности.

– Не знаю.

– А что говорит по этому поводу сам Эссекс? Вы ему показывали письмо?

Мак-Грегор отрицательно покачал головой, но в эту самую минуту в комнату вошли еще трое, остановились перед ним и молча принялись строчить в своих блокнотах. Появился также еще фотограф. То и дело прямо под носом у Мак-Грегора вспыхивали осветительные лампы, и со всех сторон на него продолжали сыпаться вопросы.

– В Форейн оффис вас уже вызывали?

– Нет.

– Вы подали в отставку?

– Нет.

– Вас уволили?

– Нет.

– Зачем вы написали это письмо: чтобы создать затруднения для английской политики в Иране или чтобы навлечь неприятности на Эссекса?

– Что за нелепый вопрос? – сказал Мак-Грегор.

– Разве вам неизвестно, что государственным служащим не полагается высказываться на подобные темы, тем более в печати?

– Я не государственный служащий, – сказал Мак-Грегор.

– А кто же вы?

– Я не государственный служащий, – повторил Мак-Грегор.

– Кто-нибудь посоветовал вам выступить с этим письмом?

– Нет.

Мак-Грегор стал потихоньку отступать к двери, заверяя, что больше он ничего сказать не может.

– Вы намерены подать в отставку?

– Это мое личное дело, – сказал Мак-Грегор.

В комнате набралась уже целая толпа репортеров и фотографов. Мак-Грегор, стараясь перекричать шум, заявил, что время позднее и он просит извинить его.

– Минуточку, мистер Мак-Грегор, – сказал один репортер. – Ведь это очень важное дело.

– Вы преувеличиваете его важность, – сказал Мак-Грегор, продолжая пятиться к двери.

– Ошибаетесь. Мы хотим спросить вас о России, мистер Мак-Грегор.

– Мне о России ничего не известно, – сказал Мак-Грегор.

– Не находите ли вы, что Россия ведет себя в Иране агрессивно?

– Нет, не нахожу.

– Что Россия использует Иранский Азербайджан для того, чтобы добиться нефтяных концессий?

– Нет.

– Что Россия начинает кампанию, направленную против Британской империи?

– И этого тоже не нахожу.

– Вы коммунист, Мак-Грегор?

– Боже меня избави!

– Вы являетесь противником внешней политики мистера Бевина?

– На такие вопросы я отвечать не могу.

– Вы настроены сочувственно к русским?

– Послушайте, – сказал Мак-Грегор, – не пора ли прекратить этот галдеж?

Он уже был у самой лестницы, но один из фотографов успел забраться несколькими ступеньками выше и снял его в тот момент, когда он поднял руку, чтобы заслониться. Другие выстроились сзади и усердно защелкали аппаратами, запечатлевая, как он бежит вверх по лестнице – нечесанный, небритый, в развевающемся халате, в шлепающих туфлях. Вбежав к себе в комнату, Мак-Грегор торопливо захлопнул дверь и выругался вполголоса. Трясущимися руками он запер окно и тут же вздрогнул: в дверь снова постучали.

– Кто там? – крикнул он.

– Мистер Мак-Грегор! – послышался голос миссис Берри. – А что же все эти люди внизу? Ведь уже первый час ночи!

– Скажите им, пусть убираются, – ответил он.

– Все? Там один говорит, что он ваш знакомый. Американец какой-то.

– Всех гоните, миссис Берри.

– Ладно, – отозвалась она.

Мак-Грегор провел беспокойную ночь в ожидании утренних газет. Он никогда раньше не имел дела с газетами и потому не знал, к чему тут надо быть готовым. Как и большинство рядовых читателей газет, он привык принимать за чистую монету все, что в них печаталось; если что-нибудь и внушало ему недоверие, он обычно говорил себе, что без преувеличений ни одна газета не обходится, и принимал это как неизбежное зло. Он множество раз обнаруживал неточности в газетных отчетах, особенно за время своей работы в департаменте по делам Индии, но после минутной вспышки возмущения продолжал изо дня в день читать их, не задаваясь всерьез вопросом о том, зачем и в какой мере искажается истина на газетных столбцах. Если не считать этих коротких вспышек, он никогда особенно и не задумывался над тем освещением, которое получают в газетах факты действительной жизни. Может быть, он и представлял себе, что назначение хорошей газеты – беспристрастно излагать факты и давать простор свободному обмену мнений, но на деле ему слишком часто приходилось видеть, как крупное историческое событие подавалось в виде забавного анекдота или служило лишь поводом к зубоскальству на тему о глупости одного лица или затруднениях другого, и это не оскорбляло и не тревожило его совести. Если бы кто-нибудь стал говорить ему о том огромном влиянии, которое газеты оказывают на судьбы мира, на формирование общественного мнения, он, вероятно, слушал бы с вежливым равнодушием. Газета – это газета, и только. Платишь за нее пенни, узнаешь, что сказал лорд Эссекс и что написали десятки безыменных репортеров, а потом, когда она тебе надоест, выбрасываешь ее в Темзу. Он делал известный отбор, предпочитая лондонскую «Таймс» другим ежедневным изданиям, но дальше этого не шел. Вместе с многими другими читателями он успел позабыть, как все без исключения лондонские газеты кричали о том, что Мюнхен и Чемберлен спасли Англию. Мак-Грегор никогда не сочувствовал Мюнхену и не мог простить тех, кто его оправдывал, но ни разу он не задумался критически над ролью, которую сыграли газеты в подготовке Мюнхена. В начале войны его раздражало крикливое бахвальство лондонских газет, собиравшихся одним прыжком перескочить линию Зигфрида, но и об этом он давно успел позабыть. Точно так же были позабыты ошибочные прогнозы по поводу Франции, Норвегии. Крита и устрашающий оптимизм первых сообщений из африканской пустыни. Казалось бы, на основе всего этого у него мог сложиться солидный читательский опыт, позволяющий судить о том, чего можно ждать от газет в вопросе об Эссексе, Азербайджане, России и ООН. Но Мак-Грегор продолжал относиться к газетам все с той же снисходительной терпимостью. Никаких сомнений относительно их целей, их направления, относительно того, кому они принадлежат и какую роль играют в жизни общества. Никаких недоуменных вопросов, только чуть скептическая снисходительность, которой, казалось, ничто не могло поколебать – разве лишь то серьезное испытание, которое сейчас выпало ему лично на долю.

Рано утром он спустился вниз и вытащил из почтового ящика все доставлявшиеся в дом газеты. При первом же взгляде его охватило тошнотворное чувство стыда. В самой большой утренней газете на первой полосе красовались четыре фотографии Мак-Грегора. На одной из них он был заснят в тот момент, когда, заспанный и небритый, входил в гостиную. Три остальные изображали отдельные моменты его бегства по лестнице. В тексте говорилось, что это мистер Мак-Грегор, тот самый, который отрицает вмешательство русских в дела Ирана. Тут же весьма остроумно описывалась комическая сцена в гостиной миссис Берри, и под каждым снимком была подпись, воспроизводившая одну из его кратких отрицательных реплик. Под последней фотографией, на которой видны были его голые пятки, торчащие из стоптанных туфель, стояло: «Боже меня избави!» Это был его ответ на вопрос, коммунист ли он.

Половину полосы занимало более серьезное сообщение под заголовком, набранным крупным шрифтом: «Английское правительство опровергает обвинения государственного чиновника». Настоящего опровержения в довольно пространном тексте не было, были только ссылки на «неофициальные авторитетные источники в лондонских дипломатических кругах», которые якобы «опровергают обвинения, содержащиеся в опубликованном газетой «Таймс» письме мистера А. Э. Мак-Грегора, сопровождавшего лорда Эссекса в Москву и в Иран в качестве его ближайшего сотрудника». Те же авторитетные источники утверждали, что суждения Мак-Грегора необоснованны и расходятся с общеизвестными фактами. По вопросу о вмешательстве русских в дела Ирана официальные инстанции от комментариев воздерживаются, но в хорошо осведомленных кругах существует мнение, что факты, сообщаемые Мак-Грегором, очень легко опровергнуть, поскольку лорд Эссекс намерен опубликовать имеющиеся в его распоряжении документы, которые, как говорят, содержат сенсационные доказательства незаконных действий России в Иране. Однако письмо Мак-Грегора осложнило положение лорда Эссекса на предстоящем заседании Совета безопасности, где будет разбираться иранский вопрос, и Форейн оффис придает весьма серьезное значение этому письму, создающему затруднения для английского делегата и ослабляющему позицию Англии. Лорд Эссекс пока не пожелал высказаться, но в близких к лорду Эссексу кругах намекают, что причиной письма Мак-Грегора послужило серьезное столкновение его с лордом Эссексом по совершенно постороннему поводу. В этих кругах высказывается предположение, что письмо не отражает подлинных взглядов Мак-Грегора на политическую ситуацию в Иране, а лишь является попыткой создать для лорда Эссекса трудности личного порядка. Повидимому, Мак-Грегору будут предъявлены серьезные обвинения со стороны департамента по делам Индии, а в Форейн оффис, по имеющимся сведениям, занимаются сейчас изучением личного дела Мак-Грегора. Дальнейшие события развернутся, вероятно, в течение дня.

Мак-Грегор положил газеты на место и нетвердым шагом поднялся к себе. Несколько минут он молча расхаживал по комнате, потом сел бриться холодной водой; он не хотел идти в ванную за горячей, из страха снова наткнуться на репортеров. Руки у него все еще тряслись, и лицо в зеркале выглядело каким-то странным – удивленным, чтобы не сказать больше. После бритья вид у Мак-Грегора стал лучше, но он два раза порезался бритвой; кроме того, в шкафу не нашлось чистой сорочки, а брюки явно нуждались в утюжке. За завтраком ему кусок не шел в горло. Окна его комнаты выходили во двор, так что нельзя было увидеть, что делается у подъезда. Он оделся, взял свое старое пальто и перчатки и медленно спустился с лестницы. В гостиной никого не было, но как только он приоткрыл парадную дверь, вспыхнули осветительные лампы и он увидел человек пять или шесть, расположившихся лагерем в палисаднике. Еще несколько поджидали в машинах у ворот. На Мак-Грегора снова напали с расспросами, и снова он отказался отвечать. Он прибавил шагу, репортеры не отставали, но он шмыгнул через дорогу, и проезжавшие автомобили преградили путь его преследователям.

В департаменте по делам Индии его ждал вызов к сэру Роуленду Смиту. Тихонький старичок, похожий на законоведа, сидел за столом красного дерева. Мак-Грегор очутился лицом к лицу с героем Джакобабада и деспотом, утопившим в крови четырнадцать восстаний сикхов.

– Мак-Грегор, – ласково сказал старичок. – Вы, вероятно, знаете, зачем я вас вызвал?

– Догадываюсь, – сказал Мак-Грегор.

– Вы написали это письмо?

– Да, сэр.

Сэр Роуленд чуть-чуть приподнял брови. – Довольно странный поступок, Мак-Грегор.

Мак-Грегор скрестил ноги, дожидаясь, что будет дальше.

– Вы также понимаете, вероятно, что поставили себя в очень тяжелое положение.

Мак-Грегор сложил руки на коленях. – Я пришел, чтобы вручить вам прошение об отставке.

– Это все не так просто, – веско произнес сэр Роуленд. – И я могу вас заверить, что ваша отставка не будет принята. Имеете вы что-нибудь сказать по поводу этого письма?

– Мне нечего говорить, – ответил Мак-Грегор.

– Должно же у вас быть какое-то объяснение.

– Письмо само себя объясняет.

– Этого недостаточно, – сказал сэр Роуленд, поглаживая свои ослепительно белые усы. – Вы как будто не принадлежите к типу людей озлобленных, Мак-Грегор. Или вы все же озлоблены чем-нибудь?