Текст книги "Дипломат"

Автор книги: Джеймс Олдридж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 55 страниц)

– Успокойся, – ободряюще сказал ему Эссекс.

– Меня заперли, – твердил Аладин, – собирались пороть плетьми и всё расспрашивали о мятежниках.

– Чепуха! Они не осмелились бы тронуть тебя. – Эссекс надел пальто с помощью Аладина. – Мы едем за мисс Клайв и Гочали, – сказал он. Мак-Грегор тоже взял пальто и вышел за ними в сад.

К форду их снова повели два солдата. Машина стояла там, где они ее оставили, и в ней сидело пять человек. Их прогнал оттуда все тот же офицер, вдруг появившийся из-за спины Мак-Грегора.

– Вот вам человек, который, по словам губернатора, был наказан плетьми и палками, – сказал Мак-Грегор Эссексу. – Посмотрим, как он будет вести себя теперь.

Офицер держался поодаль от них и, когда они уселись в машину, повернулся к ним спиной. Он крикнул что-то конным стражникам, а сам стал на подножку рядом с Мак-Грегором. Они медленно поехали к баррикаде. Там офицер спрыгнул. Бочки были раздвинуты, и машина прошла между ними. Мак-Грегор высунулся, ожидая, что офицер устроит им какую-нибудь ловушку, но когда Аладин включил фары и набрал скорость, никакой стрельбы не последовало. Они беспрепятственно добрались до заставы Джавата, и Аладин на предельной скорости повел машину по ухабистой дороге к глинобитному домику.

Кэтрин окликнула их в темноте, спрашивая, все ли целы.

– Все в порядке, – сказал Мак-Грегор.

– Мы слышали, как в вас стреляли, – сказала она, – И боялись, не ранило ли кого-нибудь. Отсюда послали человека выяснить это, но он не вернулся. В вас в самом деле стреляли? – Она стояла между ними и держала обоих за руки.

– Нет, нет, – сказал Эссекс, когда они вошли в убогую лачугу. – Просто эти люди несколько расточительно расходуют патроны, вот и все. Я приехал, чтобы взять вас с собой туда, где вам дадут приличный ужин и приличную кровать. Мак-Грегор приехал, чтобы посоветовать вам оставаться здесь.

– Бросьте, Айвр! – воскликнула Кэтрин.

– Вот кто мне нужен. – В тусклом свете лампы Эссекс наконец разглядел Джавата.

– Мистер Гочали немножко говорит по-немецки, – сказала Кэтрин. – Мы с ним долго беседовали. Ведь правда? – обратилась она к нему по-английски.

Джават улыбнулся сдержанной и чуть смущенной улыбкой.

– Вы действительно знаете немецкий язык? – спросил его Эссекс по-немецки.

– Ein bischen, – ответил Джават. – Nicht genug zu ver-stehen alles (Немножко. Недостаточно, чтобы понимать всё (нем.).

– Das ist genug (Этого вполне достаточно (нем.), – сказал Эссекс и стал рассказывать Джавату про губернатора, не сводя при этом глаз с Мак-Грегора. Он объяснил, что договорился с губернатором об их встрече и поручился за безопасность Джавата. Эссекс не старался упрощать ни фразеологию, ни грамматику, и, не поняв его, Джават обратился к Мак-Грегору с просьбой объяснить ему это по-персидски.

– Лорд Эссекс хочет, чтобы вы ехали с ним к губернатору, – сказал Мак-Грегор. – Он убедил губернатора согласиться на переговоры с вами, указывая, что тому лучше сохранить хоть часть своих сил, чем потерять все.

– И что же ответил губернатор?

– Он поклялся, что ни за что не станет говорить с вами, но потом передумал и согласился, правда, лишь для того, чтобы спасти хоть что-нибудь из своего имущества и удержаться на месте.

– Это вполне естественно, – сказал Джават, – но я тут не при чем. Я хочу только установить в округе новую власть и предотвратить кровопролитие.

– Вы сами предупредили нас, что губернатор человек вероломный, – напомнил ему Мак-Грегор.

– Да он такой и есть.

– Он интересовался тем, насколько видное положение вы занимаете. Я думаю, он хочет оставить вас заложником и этим обеспечить собственную безопасность.

Джават пожал плечами.

– Рискнуть все же стоит.

– Я не советую вам ехать, – сказал Мак-Грегор.

– Что вы ему говорите, Мак-Грегор? – спросил Эссекс.

– Я говорю, что вы хотите, чтобы он ехал, а я советую не ездить.

Эссекс перебил его и обратился к Джавату по-немецки, на этот раз по возможности упрощая обороты.

– Вы поедете со мной, я беру вас под свою ответственность, – сказал он. – Если вы хотите уладить дело без боя, не отказывайтесь от такой возможности.

Джават кивнул головой. – Я поеду, – сказал он и стал свертывать свои карты.

– А как вы, Мак-Грегор? Поедете или останетесь здесь? – спросил Эссекс.

Мак-Грегора это задело.

– Поеду, – сказал он. – Я хочу посмотреть, что у вас получится.

– Кэти? – вопросительно произнес Эссекс.

– Ну, конечно, поеду! Что это вы так нервничаете? – сказала она Мак-Грегору. – Даже на вас не похоже.

– Он встревожен, потому что сначала нас приняли не очень вежливо, – уколол Эссекс Мак-Грегора. – Теперь вы, должно быть, жалеете, что разбили утром автомат?

Мак-Грегор, шагнувший далеко вперед по пути к непочтительности, пропустил это мимо ушей. Он ничего не ответил ни Кэтрин, ни Эссексу и стал помогать Джавату собирать карты и документы.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Временно отвоевав у Мак-Грегора преимущество, Эссекс быстро расставил свои фигуры по местам. Губернатор принял их в приемной; его окружали начальник полиции, старшины селений, личная стража и командовавший его войсками офицер, тот самый, что при первой встрече так грубо обошелся с ними. Губернатор сидел за маленьким столиком напротив Джавата. С Джаватом был «высокочтимый капитан» – голубоглазый тавризец, настоявший на том, чтобы сопровождать его и оказать ему в случае нужды поддержку. Эссекс, Мак-Грегор и Кэтрин, устроившись поодаль, смотрели на губернатора, который злобно разглядывал двух сидевших перед ним мятежников.

Губернатор заговорил по-персидски, обращаясь к Джавату: – Ты изменник, узурпатор, враг нашей веры и злодей. Ты нанят русскими и продал свое право первородства за их золото и их покровительство. Проклятие падет на мою голову за то, что я допустил тебя в свой дом, и стул, который тебе подали, будет сожжен. Как смеешь ты восседать здесь, точно равный, и смотреть мне в глаза? Пади ниц, и я ударю тебя ногой. На коленях проси у меня милости, и я пощажу твою голову и прощу тебе наглость твоего появления здесь. Собака!

Наступило молчание; потом Джават сказал: – Если вы кончили, тогда мы можем начать.

На это губернатор ответил новым потоком брани.

Джават, не обращая на это внимания, разложил на столе карты.

– У меня тут карты этого округа, – сказал он губернатору, – и я начну с того, что изложу наши намерения и поясню, насколько они касаются ваших земельных владений.

Губернатор грохнул кулаком по столу.

– Ты расселся здесь, словно хозяин, и думаешь, что я буду говорить с тобой как с равным! – взревел он. – Я велю избить тебя палками! Я велю отрезать тебе язык за такие оскорбления!

Джават молча ждал.

– И я должен выносить это в своем собственном доме! – продолжал неистовствовать губернатор. – И этот человек будет отравлять воздух, которым я дышу! И я должен спокойно смотреть, как он раскладывает передо мной карты и указывает мне, что я должен делать со своими собственными землями?

Джават посмотрел на Мак-Грегора и безнадежно развел руками.

Мак-Грегор и так уже удивлялся тому, что Джават спокойно выносит оскорбления губернатора.

– Мы привезли этого человека не для того, чтобы его оскорбляли, – сказал он. – Мы привезли его, чтобы вы могли прийти с ним к соглашению. Если вы намерены оскорблять его и дальше, вы оскорбите посла. Если это будет продолжаться, мы немедленно уедем.

– Неужели же я должен сносить наглость этого негодяя, который расселся тут, как хозяин?

– А должен ли он терпеть ваши оскорбления? – ответил на это Мак-Грегор.

– Его надо убить!

– Ну как, вы будете продолжать? – спросил Мак-Грегор Джавата.

– Нет, – сказал голубоглазый капитан, вставая из-за стола. – Если мы пришли, сюда только для этого, то ваши добрые намерения пропали даром. Мы не станем выслушивать брань. Наш спор можно решить другим способом.

Эссекс, наконец, потерял терпение. – О чем это они? Что они говорят? – Ему пришлось дернуть Мак-Грегора за рукав, чтобы тот обратил на него внимание.

– Губернатор запугивает и оскорбляет их. Он не дал Джавату даже рта раскрыть. Кто станет терпеть такое обращение? Может быть, вы образумите губернатора?

– Скажите им, чтобы они перестали кричать и продолжали переговоры.

– Скажите это лучше губернатору, – ответил Мак-Грегор. – Он сам во всем виноват.

Эссекс небрежно откинулся в кресле, подчеркивая свое спокойствие.

– Я не знаю, кто кого оскорбляет, – обратился он к губернатору, – но если та или другая сторона будет прибегать к оскорблениям, я прерву переговоры. Можете перевести это и для Гочали, Мак-Грегор.

– Оскорбления исходили только от губернатора, – сказал Мак-Грегор.

– А вы все-таки предупредите и Гочали.

Мак-Грегор перевел слова Эссекса Джавату, и тот снова развернул карты и снова заговорил с губернатором. Губернатор молчал.

– Прежде чем приступить к переговорам, – начал Джават, – я хочу внести полную ясность и сказать, что все организованные силы, противящиеся власти азербайджанского правительства, должны сдаться. Для нас это первое условие любого соглашения.

Губернатор воззвал к аллаху, чтобы тот даровал ему терпение.

– Войска должны быть распущены, – продолжал Джават, – кадровые офицеры отосланы обратно в Тегеран, как и другие чиновники, назначенные сюда тегеранским правительством.

– Ваша светлость! – по-английски сказал губернатор. – Неужели я должен подчиниться этому? Он ставит мне условия, как завоеватель.

– Чего требует Гочали, Мак-Грегор?

– Он говорит, что прежде всего надо обсудить вопрос о роспуске губернаторской армии.

– Скажите Гочали, что он должен изложить все свои требования, прежде чем обсуждать этот пункт. Тогда это будет честный торг.

– Сомневаюсь, чтобы Джават был расположен торговаться, – сказал Мак-Грегор.

– Во всяком случае, он должен изложить все свои условия, прежде чем требовать от губернатора согласия на сдачу, – настаивал Эссекс.

Мак-Грегор перевел это Джавату, и тот стал совещаться с капитаном.

– Я предъявлю наши условия, – сказал Джават, – но не может быть и речи о соглашении между нами, пока он не распустит свое войско и шайку головорезов и не признает нашу власть. – Он обратился к губернатору: – Вы можете сохранить ваш дом и ваши сады и некоторое количество земли, достаточное для ведения хозяйства, но не более того. Мы решили, что остальная земля должна быть роздана крестьянам и мелким арендаторам, которых вы так жестоко угнетали при помощи ваших солдат и вашей полиции.

– Я скорее отрежу себе уши, чем буду слушать подобные оскорбления! Какая наглость! Какой позор!

– Ну, что там опять? – спросил Эссекс, видя, как губернатор побагровел.

– Это безнадежно, – сказал Мак-Грегор. – Гочали излагает свои условия, а тот принимает каждое его слово за оскорбление. Может быть, вы еще раз попробуете урезонить его?

– Мне это начинает надоедать, – сказал Эссекс. – Что с ними такое? Неужели они не знают, как надо вести переговоры?

– Они не дипломаты, – сказал Мак-Грегор, – и до тех пор, пока губернатор не перестанет обращаться с Гочали, как с рабом, и называть его собакой, из этого ничего не получится.

– Тогда пускай Гочали говорит вам, а вы будете переводить его слова, – сказал Эссекс.

– Нет, сэр! – сказал Мак-Грегор с неожиданной горячностью.

– Уж вы-то не спорьте между собой, – прошептала Кэтрин. – Эта шайка разбойников очень внимательно следит за вами.

– Но это просто нелепо! – Эссекс строго посмотрел на губернатора. – Пусть Гочали скажет, чего он хочет, а вы ему ответите. Вот и все, что от вас требуется.

– Он хочет моей погибели! – возопил губернатор.

– Так вы отказываетесь принять его условия? – спросил Эссекс.

– Судите сами, ваша светлость! Неужели я должен подчиниться приказам этого оборванца и предателя?

– А что вы предлагаете? – спросил Эссекс.

– Мы будем сопротивляться!

– Это ваш окончательный ответ?

Губернатор поднял голову и тяжело перевел дух. – Я не хотел бы причинить вам беспокойство таким ответом, поскольку вы были столь милостивы, что устроили эти переговоры ради сохранения целостности нашей страны. Я попытаюсь, ваша светлость. Попытаюсь еще раз.

– Давайте еще раз, Мак-Грегор, – сказал Эссекс. – Пусть начинают сначала.

– Было бы проще и разумнее, если бы я поговорил непосредственно с русским генералом, который на самом деле командует ими, – сказал губернатор Мак-Грегору по-персидски. Это было новое оскорбление, но несколько завуалированное. – Может быть, вы убедили бы его прийти сюда?

Джават, наконец, не выдержал:

– В наших войсках нет никаких русских! – закричал он. – Мы все азербайджанцы, не чета тебе, выходцу с юга, младшему сыну лурского хана. Тебя и посадили сюда наживать себе состояние вымогательством и взятками!

– Сам ты из мужицкой страны, что на севере, – снова взревел губернатор.

– Я из Зенджана, и все мои предки родились здесь! – кричал Джават.

– Ты изменник! Ты угрожаешь мне татарами из Сибири и монголами из Китая, русской артиллерией и танками. Изменник!

– Господин Мак-Грегор! – Джават повернулся к нему. – Я приглашаю вас и вашего посла проехать со мной по всему округу, куда только вам вздумается. Если вы найдете среди нас русских, кроме тех, что охраняют заставы на шоссе, тогда я отдам себя на ваш суд.

– Изменник! – Губернатор замахнулся на Джавата, но тот уклонился от удара. Люди за спиной губернатора угрожающе закричали. Голубоглазый капитан встал и закричал на них.

– Остановите их, – сказала Кэтрин Мак-Грегору. – Они сейчас передерутся!

Эссекс хлопнул в ладоши, вышел вперед, ударил по столу ладонью и сказал: – Господа! – Но никто не обращал на него внимания, и все продолжали кричать, не исключая и Мак-Грегора, который, в конце концов, восстановил порядок.

Эссекс решил, что с этим пора покончить.

– С меня довольно! – резко сказал он. – Если вы хотите вести переговоры, научитесь держать себя как следует. Что за смысл кричать друг на друга? Я даю вам время до завтра, чтобы остыть, и тогда попытаемся еще раз. Только без крика.

– Это бесполезно, если вы не убедите губернатора изменить свое поведение, – сказал Мак-Грегор. – Завтра будет то же, что сегодня.

– Завтра мы начнем по-другому, сказал Эссекс. – Я сам об этом позабочусь. А сейчас нет смысла продолжать. Гочали сможет приехать и завтра, если захочет. Что он говорит?

– Он говорит, что не намерен больше выслушивать оскорбления, – ответил Мак-Грегор. – Он вернется, если только вы поручитесь, что переговоры будут происходить на равных началах.

– Хорошо, хорошо! – Эссекс встал. – Отошлите его обратно на машине. Скажите Аладину, чтобы он привез его завтра утром. А теперь, – Эссекс повернулся к губернатору, – я хотел бы удалиться к себе.

Расходились в угрюмом молчании. Эссекс вышел следом за губернатором, а Кэтрин задержалась позади с Мак-Грегором. Ей не понравилось, что Мак-Грегор отбросил всякую сдержанность – кричал, махал кулаками. Это было и неожиданно и крайне досадно. То новое, что она увидела в нем, увело его на время из ее мира. Благоразумного Мак-Грегора можно приручить, а такого – не приручишь.

– Вы с нами идете? – спросила его Кэтрин.

– Я хочу проводить Джавата, как бы с ним чего не случилось.

– Поехать мне с вами?

Мак-Грегор покачал головой. – Я ненадолго.

Губернатор и Джават не простились. Они только молча посмотрели друг на друга, и губернатор пробормотал, что смерть и та слишком хороша для такой собаки.

Мак-Грегор сел в машину вместе с Джаватом и капитаном. У заставы они попрощались с ним и подождали, пока Аладин заворачивал машину. Потом поблагодарили Мак-Грегора за проводы и посоветовали ему быть осторожным.

– Я приеду за вами завтра утром, – сказал Мак-Грегор.

– Не надо, не беспокойтесь, – возразил Джават. – Просто пришлите машину.

– Пустяки, – сказал Мак-Грегор, – я приеду.

Они настаивали, уверяя его, что отлично доберутся сами.

– Ну, как знаете, – сказал Мак-Грегор и пожелал им доброй ночи.

Вернувшись в поместье губернатора, Мак-Грегор прежде всего проверил, приготовлен ли ночлег для Аладина, а потом под охраной двух губернаторских слуг пошел по саду к маленькому домику. Чтобы досадить им, он остановился у бассейна, нарвал там цветов и стал нюхать их. Но благоухание цветов заглушил тяжелый запах пряностей и жареного мяса, ударивший ему в нос на пороге маленького дома. Кэтрин и Эссекс уже сидели за столом, уставленным яствами.

– Наконец-то! – сказала Кэтрин. – Гарольд хотел во что бы то ни стало дождаться вас.

Мак-Грегор передал ей цветы.

– Не ждите, начинайте, – сказал он.

– Видели вы когда-нибудь столько еды? Вы нам скажете, как называются все эти блюда? Скорее, Айвр, я умираю с голоду!

Кэтрин обломала длинные стебли и воткнула цветы в свои вьющиеся волосы. На ней был розовый стеганый халат, такой длинный, что из-под него едва виднелись ноги в домашних туфлях. Ее свежее лицо и яркие губы не были накрашены. Мак-Грегор заметил это, как всегда все замечал в Кэтрин, и попытался представить, как она себя чувствует в этой обстановке. Во время бурных переговоров Кэтрин держалась очень спокойно, как будто это ее совершенно не касалось, но ее симпатии были, несомненно, на стороне Джавата. Конечно, она не могла понять значения тех перемен, которые совершались на их глазах. Даже ему, Мак-Грегору, с трудом верилось, что человек, подобный Джавату, может бросать вызов губернатору, ставить ему условия и требовать от него капитуляции. Зная Иран, он всегда думал, что восстания здесь неизбежны, и всегда считал иранцев способными к восстанию. Но теперь Мак-Грегор был так ошеломлен и захвачен тем, что ему пришлось увидеть здесь воочию, что затруднялся сразу оценить все значение происходящего. Однако оставаться сторонним зрителем он тоже не мог. Напротив, он чувствовал себя прямым участником всех этих событий.

– Как ваши друзья? Добрались благополучно? – спросил его Эссекс.

– Я расстался с ними у их заставы.

– Отлично. Ваши вещи вон в той комнате. Мы в ней разместимся вдвоем, если вы не возражаете.

Мак-Грегор не возражал. Он расходился с Эссексом во взглядах, но не питал к нему никакой вражды. Эссекс умел отделять политические взгляды от личных отношений, и Мак-Грегор старался придерживаться того же. За Эссексом надо глядеть в оба, вот и все.

– Что это за кушанья? – снова спросила Кэтрин.

Мак-Грегор приподнял одну за другой крышки на судках и обнаружил плов, чилау, кебаб, яичницу по-персидски, баранину с коринкой и кислое молоко с медом; на сладкое были леденцы, шербет, шоколадные конфеты и вдобавок ко всему густое красное вино. Он говорил Кэтрин персидские названия, но она слушала невнимательно.

– После всех этих препирательств мы заслужили еду и сон, – сказал Эссекс. – Эти люди – словно малые ребята. Они, должно быть, сейчас такие же, какими были тысячу лет назад. Странно даже подумать, что это тот самый народ, который соперничал с греками. При мысли о Персии, всегда вспоминаешь об Ахеменидах и Сасанидах, но теперь я не могу видеть в этих людях потомков Кира и Дария. Нет, нет! Я разочарован, Мак-Грегор. – Он налил себе вина из красного графина. – Представить только! Ведь та самая дорога, по которой мы вчера ехали, была когда-то Золотой дорогой в Самарканд. Должно быть, ею пользовался еще Марко Поло. Вы подумали об этом, Кэти?

Кэтрин покачала головой. Ответить она не могла – у нее был полон рот.

– Этот несчастный народ, должно быть, так и не оправился от нашествия Чингисхана, уничтожившего ирригационную систему, которая создавалась в продолжение пятисот лет. Кажется, она была подземная, верно, Мак-Грегор? С артезианскими колодцами и сетью каналов? Чингисхан разорил ее и тем самым погубил страну. Она так и не оправилась после этого. И одному богу известно, сколько еще тут было завоевателей после монголов. Русские, татары, курды, арабы, афганцы, турки. Вы не помните, Мак-Грегор, турки сюда доходили?

– Доходили, – сказал Мак-Грегор. – Но вы забыли англичан. Мы были здесь, когда воевали с большевиками после той войны.

– Да, конечно, но это еще не стало достоянием истории. И, кроме того, кто построил железные дороги? Мы! А это единственный признак благоустройства в Иране.

Так как Эссекс заговорил о железных дорогах, Мак-Грегор напомнил ему, что еще четыре года тому назад англичане обещали закончить один из участков железнодорожной линии Тегеран – Тавриз, чтобы облегчить доставку в Россию военного снаряжения, но так и не сделали этого. Эссекс, не сморгнув, ответил, что новая линия соединила бы Баку с Персидским заливом, и департамент по делам Индии, естественно, не допустит этого. Линия так и останется неоконченной, разве что ее достроят для русских азербайджанские мятежники.

– Налейте Мак-Грегору вина, Кэти. – Эссекс решил перевести разговор на другую тему. – Превосходное вино. Это местное производство, Мак-Грегор? Из-за него они и дерутся?

– Вряд ли местное, – ответил Мак-Грегор, отхлебнув вина, – это, должно быть, кучанское или, может быть, хуллар из Шираза.

– А! – сказал Эссекс. – Помню, Гиббон писал, что во все времена вина Шираза брали верх над законом Магомета. Мне бы хотелось повидать Шираз. Мы не будем проезжать мимо него?

– Нет, это в другой стороне.

– Я слышала про Шираз. Он имеет отношение к какому-то персидскому поэту, – сказала Кэтрин.

– Саади, – напомнил ей Мак-Грегор. – Он там и похоронен.

В продолжение всего ужина они разговаривали об Иране, словно это придавало особый вкус еде. Эссекс вспомнил, что где-то здесь есть плита, на которой Дарий начертал границы своего царства. Мак-Грегор сказал, что плита эта находится в Бисутуне и что ее можно осмотреть на обратном пути. Мак-Грегор с удовольствием отвечал на их расспросы, потому что хорошо знал страну. К тому же он надеялся отвлечь Эссекса от намеченного маршрута, указывая на то, что стоило бы посмотреть в других городах Ирана. Но Эссекс и слышать об этом не хотел.

– Я сказал губернатору, чтобы он послал за Джаватом и капитаном в десять утра. Значит, можно будет выспаться. Если они завтра до чего-нибудь договорятся, мы сейчас же уедем. Нечего нам здесь торчать. Сколько времени займет у нас следующий перегон, Мак-Грегор?

– Смотря по тому, где мы остановимся.

Эссекс заглянул в свои бумаги и сказал, что остановка намечена в Биджаре.

– Это часах в трех-четырех отсюда. А зачем мы туда едем?

– Сначала нам еще надо остановиться в каком-то Янгиканде, – сказал Эссекс. – Совсем забыл про этот Янгиканд, а чего стоит одно название! Там есть некий Бабекр Арслан. – Эссекс прочитал это имя на конверте.

– Это письмо к нему?

– Да. От одного работника иранского генерального штаба. Хотите посмотреть?

– Нет, благодарю вас. – Мак-Грегор не хотел даже касаться документов Эссекса. – Предоставляю вам самому ведать этими делами.

– Какими этими? – спросил Эссекс.

– Вашими делами, – прервала их разговор Кэтрин, поднимаясь из-за стола. – Я пойду спать, – сказала она. – Только не спорьте вы тут всю ночь напролет. Последние дни вы только тем и заняты, что ведете между собой спор – взглядами, хмыканьями, воркотней и даже молчанием. Хватит с вас, идите оба спать!

Эссекс тоже встал.

– Действительно, на сегодня с меня хватит. Спокойной ночи. – Он зевнул и ушел в соседнюю комнату.

– Вы чем-то рассержены, – сказала Кэтрин и, обойдя Мак-Грегора сзади, провела пальцами по его шее.

– А что, заметно? – спросил он.

– Да нет, не очень. Но временами лицо у вас становится такое суровое. Когда вы последний раз стриглись?

Он провел рукой по затылку. – Не помню. Должно быть, еще перед отъездом из Англии.

– Вы знаете, губернатор нанес нам визит, пока вас не было.

– Вот как? И что ему было нужно?

– Он пришел с целой оравой слуг, которые притащили всю эту еду.

– Да? И где же эти слуги?

– Гарольд отослал их.

– Это не очень вежливо.

– Мы разговаривали о ваших друзьях – Гочали и его спутнике.

– Да?

– Губернатор считает, что некоторая острастка была бы только на пользу. По его мнению, хорошая порка их образумила бы.

– И что же на это сказал Эссекс? – сдержанно спросил Мак-Грегор.

Кэтрин засмеялась. – Гарольд пропустил это мимо ушей. Что он мог сказать?

– Не знаю, – угрюмо ответил Мак-Грегор.

– Ну, не тревожьтесь, – сказала она. – Ложитесь спать и забудьте обо всем. Спокойной ночи!

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Мак-Грегора разбудил свежий утренний ветер. Он дул в узкое окно, которое Эссекс оставил открытым настежь. Ветер был сухой, юго-восточный. Дождевые тучи разошлись. Мак-Грегор посмотрел на четкий профиль Эссекса, спавшего в другом конце комнаты. Рот у него был приоткрыт, обычно тщательно причесанные волосы разметались по подушке. Но даже во сне этот человек не терял достоинства и некоторой степени элегантности. Мак-Грегор встал с постели, раздраженный спокойствием Эссекса – и бодрствующего и спящего.

Мак-Грегор пошел в примитивную ванную и, налив в стакан холодной ключевой воды из рукомойника, побрился, морщась от боли. Потом вымыл ноги, обтерся до пояса и помахал руками, чтобы разогнать кровь. Было уже почти десять часов, когда он, неторопливо одевшись, вышел из ванной. Эссекс еще спал. Проходя по столовой, Мак-Грегор заметил, что посуда и кушанья, оставшиеся с вечера, уже убраны. Он едва не упал, наскочив на какого-то старика, сидевшего за дверьми на веранде.

– Господин, – сказал старик. – Я тут сижу, дожидаюсь твоего пробуждения. Тебе ничего не нужно?

– Нет, отец, – сказал Мак-Грегор.

– Тут в котелке горячая вода, если хочешь.

– Поставь ее в ванной для ханум, – сказал Мак-Грегор.

– Ханум уже встала и гуляет по саду.

Мак-Грегор огляделся но сторонам. – Где?

– Она ходит повсюду, – улыбнулся старик. – Когда солдаты увидят ее, они подумают, что это черноокая гурия из рая. Она турчанка, ваша светлость? – Ободренный приветливостью Мак-Грегора, старик поднялся на ноги.

– Нет, англичанка, – сказал Мак-Грегор и сошел вниз по ступенькам.

– Говорят, что самые красивые женщины в мире – это турчанки. – Старик шел следом за Мак-Грегором. – А я думаю, это они сами рассказывают о себе такие сказки, чтобы не верили тем, кто говорит правду про их уродство. Даже курд не станет смотреть на турчанку. Турки – суннитские собаки, а женщины их – суннитские образины. Уж я-то всегда сумею указать поганому турку его место. Она пошла смотреть лошадей. Вон туда, ваша светлость, – бормотал он слабым старческим голосом.

Мак-Грегор прошел под аркой в глинобитной стене и увидел перед собой фруктовые сады и возделанные поля, простиравшиеся до подножий отлогих холмов. В нескольких шагах от арки был разбит лагерь: палатки, повозки, мулы, фураж – все это тянулось вдоль полуразвалившейся стены, а под гигантской смоковницей было огорожено нечто вроде загона. Мак-Грегор пошел туда по росистой, сверкающей на солнце траве, думая, что Кэтрин смотрит стоящих там лошадей. Но Кэтрин в загоне не было. Он взобрался на остатки стены, увидел перед собой в конце тополевой аллеи какие-то низкие постройки, похожие на конюшни, и пошел туда через сад, где дозревали поздние апельсины. По пути он сорвал один апельсин, и его теплая кожура показалась ему воплощением этого солнечного дня. Небо было ясное, золотистый воздух уже достаточно прогрелся, чтобы обсушить землю, хотя в нем еще чувствовалась утренняя свежесть. Мак-Грегор шел по аллее стройных тополей, подкидывая и ловя на лету нагретый солнцем плод.

Голос Кэтрин послышался у него за спиной. Она бежала к нему и окликала его по имени. Не понимая, почему она так спешит, Мак-Грегор поджидал ее, улыбаясь и щурясь от яркого света.

– Куда вы идете? – спросила Кэтрин, поравнявшись с ним.

– Я искал вас. Вы уже давно встали?

– С час назад. Как здесь красиво! А какое солнце! Взгляните на эти тополя, и на дорогу, и вон на тот виноградник! Совсем аллея в Миддельхарнисе.

– Какая аллея? – с недоумением спросил он.

– Аллея в Миддельхарнисе в Национальной галерее, – сказала она. – Прямо как войдете.

– А… Картина.

– В точности как здесь – тополя, виноградники, поля – все, кроме человека, подвязывающего лозу.

– А художник – англичанин?

– Нет, голландец Гоббема. Последние слова, которые Перед смертью прошептал наш художник Кром, были: «Как я любил тебя, Гоббема».

– Я, кажется, ни разу не был в Национальной галерее, – сказал Мак-Грегор.

– Нашли, чем хвастаться!

– Да, хвастаться нечем.

– Ну, не беда, – снисходительно сказала она. – Этот вид гораздо интереснее. Тот, кто знает такие вот места, может отлично обойтись без Национальной галереи. Тут гораздо лучше. И очень хорошо быть здесь с вами в такое утро!

Ему тоже было хорошо. Кэтрин в это утро была очень милостива к нему, вероятно по случаю ясной погоды. Он улыбнулся своему скептицизму, но должен был признать, что настоящая Кэтрин не может быть такой – обыкновенной, милой женщиной, которая не издевается, не нападает. Он и не хотел видеть ее такой – это не была бы тогда Кэтрин. Тем не менее он наслаждался перемирием с ней.

– Я вижу, вам нравится Иран, – сказал он.

– Странно, не правда ли? – ответила она. – Это все, должно быть, из-за вас. Мне нравится, что вы ко всему здесь относитесь так серьезно. Я ничего не знаю об Иране, но достаточно мне поглядеть на вас, чтобы понять: тут много такого, чего я одна и не увидела бы. Просто я смотрю на вас и вижу то, что вы видите.

Он кивнул и подумал: «Долго ли это будет ей нравиться?»

– Вы боитесь выдать свои чувства? – спросила Кэтрин. – Или нарочно молчите, чтобы смутить меня?

– Никогда и ничем я не смогу смутить вас.

– Неправда. Иногда вы меня даже унижаете.

Нет, это была совсем не та Кэтрин. Она сама открывала ему какие-то женственные стороны своего многогранного существа и словно стеснялась этого. Солнце пригревало так ласково, что трудно было не воспользоваться необычным настроением Кэтрин.

– А может быть, мне следовало бы унижать вас почаще.

– Может быть, – кротко согласилась она. – Но только это вряд ли пошло бы мне на пользу. Мне здесь мешают моя глупость и невежество.

– Не хитрите… – начал он.

– Я вовсе не хитрю. Вы свой человек в Иране, вы сроднились с этой страной, а я нет. Я еще не понимаю, что тут происходит, но только вы не задирайте из-за этого нос. Моя задача гораздо сложнее, чем ваша. – Она прошлась, не сгибая колен, глядя на свои пыльные башмаки. – Нет у вас крема? Терпеть не могу нечищенной обуви.

– Дайте их почистить старику, там, на веранде. О какой задаче вы говорите?

– Что такое? – сказала она. – Неужели я говорила каких-то задачах?

– Говорили.

– Как по-вашему, чем кончится спор с губернатором? – спросила она. – Разве это не задача?

– Вы говорили совсем не об этом.

– Именно об этом! Я видела вчера, как вы волновались.

– Если бы вы понимали, о чем шла речь, вы бы сами взволновались.

– Не думаю, – сказала она. – Я лично не так заинтересована во всем этом, как вы. Конечно, я могу понять, что все это значит, но ведь этого мало. Этого достаточно для вас, потому что вы сами почти что иранец. К сожалению, в споре между Джаватом и губернатором я чувствую себя сторонним человеком. Посмотрите, одноногий воробей! Вон он купается в лужице. – Кэтрин замолчала. Мак-Грегор ждал, что последует дальше, но она загляделась на воробья.