Текст книги "Дипломат"

Автор книги: Джеймс Олдридж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 55 страниц)

– В данный момент, – в голосе Эссекса прозвучали предостерегающие нотки, – местного значения.

– Тогда я полагаю, что обсуждение должно иметь место в Иране, между послами Великобритании и Советского Союза. Вопросы местного значения входят в их компетенцию.

Молотов был прав, и Эссекс отлично знал это. Вопрос местного значения прежде всего должен был обсуждаться послами в Тегеране. Эссекс почувствовал, что попал в ловушку, и попробовал выбраться из нее.

– Поскольку создалась ситуация, которая может в конечном счете отразиться на отношениях между Советским Союзом и Великобританией, – сказал Эссекс, – правительство его величества полагает, что вопрос следует урегулировать быстро и в более высокой инстанции. Мы всегда стремимся сохранить дружественные отношения Советским Союзом, и мы не хотим, чтобы создавшееся положение явилось причиной недоброжелательства между нами. – А теперь держись, сказал самому себе Эссекс, ибо уже понял, чего следует ожидать от Молотова. Конечно, он очень вежлив, но пощады от него не жди, и он не станет соблюдать общепринятых правил дипломатической беседы. Эссекс решил на каждый язвительный намек Молотова отвечать тем же.

Молотов ответил, как всегда, ясно и быстро.

– Советское правительство весьма сожалеет, если британское правительство испытывает в связи с этим вопросом недоброжелательство к нам, – сказал он. – Мы не видим никаких оснований для недоброжелательства и не представляем себе, каким образом положение в Иране может отразиться на наших отношениях с Великобританией. Поэтому мы не видим надобности в переговорах или созыве конференций по этому поводу. Если же британское правительство питает какие-либо подозрения, оно должно заявить о них открыто и ясно.

– Мистер Молотов неправильно понял меня, – сказал Эссекс с чисто английским упорством и рассудительностью и небрежно повел рукой, в которой держал свою черную трубку. – Британское правительство не питает никаких подозрений по отношению к советскому правительству. Боже упаси! Просто мы озабочены тем, в каком свете это положение в столь критический момент истории представляется всему миру. Мы не желаем давать пищу для подозрений относительно ваших и наших намерений в Иране. Именно поэтому мы считаем, что ситуация в Азербайджане требует острого урегулирования. Именно поэтому мы предлагаем созвать конференцию, на которой были бы представлены Советский Союз, Англия, иранское правительство и так называемая азербайджанская демократическая партия. Мы думаем, что таким путем можно будет создать новую основу для взаимопонимания между всеми партиями в Иране и восстановить единство этой многострадальной страны. – Скажи теперь Молотов хоть одно слово о составе предлагаемой конференции, и Эссекс почувствовал бы, что дело идет на лад.

Но Молотов ответил, как обычно, четкой политической формулировкой.

– Лорд Эссекс, – сказал он, – ни одно государство не имеет оснований относиться с подозрением к намерениям Советского Союза в этот критический момент истории. Наша политика в Иране ясна и определенна: мы поддерживаем все новые демократические силы, и мы против всякого вмешательства в иранские дела, вопреки всем ложным подозрениям. Нет никаких причин сомневаться в наших намерениях. Что же касается наших общих намерений, то я могу говорить только от имени советского правительства и не могу отвечать за правительство Великобритании.

Последнее замечание Молотова привело Эссекса в такую ярость, какой он не испытывал уже много лет. Рука, в которой он держал трубку, стала влажной от пота, и это было очень неприятно. Он зажал трубку зубами и вытер ладонь шелковым носовым платком. В эту минуту ему было наплевать на свою миссию и на Иран: он больше не намерен выносить такую бесцеремонную откровенность. Это, правда, не личная обида, но все-таки обида, и он этого не потерпит. Он еще раз повторил про себя, что не потерпит.

– Если это все, что может мне ответить советское правительство, – сказал Эссекс, – то я напрасно приехал в Москву.

Эссекс видел, что Молотов изучает его. (Наверно, думает: вот типичный представитель своего класса – красивый мужчина, который с детства привык жить в довольстве, здоровый, упитанный. Не то, что английские рабочие, такие низкорослые и некрасивые по сравнению с ним, оттого что они всю жизнь живут в закопченных городах, в антисанитарных условиях, питаясь скудно и однообразно. Англичане – великий народ, но Эссексов – остерегайся!) Под этим взглядом Эссекс почувствовал себя неуютно и в ожидании гневного ответа Молотова приготовился к защите.

– Никто не приезжает в Москву напрасно, – сказал Молотов очень любезно и радушно, – и никто не уезжает разочарованным. Вы должны осмотреть наш город, побывать в наших театрах, в балете.

Эссекс знал, что, рассердившись, он чуть не провалил все дело. Он взял себя в руки.

– Я послан сюда моим правительством по более важному делу, чем осмотр достопримечательностей, – сказал Эссекс многозначительно. – Урегулирование этой жизненно важной проблемы не может ждать, пока я буду смотреть балет, мистер Молотов. Что я скажу моему правительству, когда вернусь? Что мистер Молотов пригласил меня посетить замечательные московские театры?

Молотов улыбнулся и откинулся на спинку дивана, держась очень прямо.

– Подобные разочарования нам всем приходится переживать время от времени, – сказал он, не выказывая никакого желания возвращаться к разговору об Иране.

– Эти иранские проблемы всегда приносят разочарование, – вздохнул Эссекс. – И англичане и русские постоянно оказываются запутанными в них, и мы все из-за этого испытываем беспокойство. Разочарованы и мы и вы. Вот поэтому я и считаю, что нам следует обсудить эти проблемы как можно скорее.

Молотов покачал головой. – Советское правительство ни в чем не разочаровано, лорд Эссекс, меньше всего в Иране. С нашей точки зрения, там все обстоит хорошо. О чем же нам говорить: о ваших разочарованиях и о наших надеждах?

– Да, если вам угодно так сформулировать это.

– Это завело бы нас в заколдованный круг, – сказал Молотов решительно. Он поднялся, давая понять, что разговор окончен, и Эссексу стало ясно, что ему остается только удалиться. Эссекс тоже встал и пожал Молотову руку.

– Итак, вы отсылаете меня к балету, мистер Молотов? – спросил он.

– Вы желанный гость в Москве, лорд Эссекс, и, пожалуйста, не пренебрегайте нашим балетом, – сказал Молотов, снова улыбаясь, – из-за него одного стоит приехать в Москву.

– Такой способ времяпрепровождения для дипломатов кончился с царствованием вашей императрицы Елизаветы, мистер Молотов.

– Елизаветы? – переспросил Троев, прежде чем начать переводить.

– Елизаветы, – укоризненно сказал Эссекс. – Она всегда просила наших королей посылать к ее двору только самых красивых дипломатов. – Эссекс посмотрел на причудливый восточный рисунок панели, тянувшейся вокруг всей комнаты, и снова встретил открытый взгляд Молотова. – Прошли времена таких праздных английских дипломатов, мистер Молотов. В наши дни мы должны заниматься делом и улаживать вопросы. Мы живем в скучном мире, мистер Молотов.

Эссекс не торопился. Он надел с помощью Мелби пальто и снова раскурил трубку, взяв спичку из большой коробки на столе.

– Однако я не могу считать это окончательным ответом мистера Молотова, – сказал Эссекс. – Я надеюсь еще раз увидеть мистера Молотова в течение ближайших дней.

Молотов ничего не ответил, довел его до двери, и они снова пожали друг другу руки.

– Мы еще увидимся, – сказал Эссекс в дверях.

– Мир слишком мал, чтобы мы, дипломаты, могли избежать встреч, – ответил Молотов, отступая в сторону и пропуская Мелби и Джойса. Потом он проводил их через комнату секретаря и, улыбаясь, остановился у двери в коридор.

– Могу я ожидать звонка мистера Молотова? – как бы мимоходом спросил Эссекс, обращаясь к Троеву.

– Возможно, – сказал Молотов и слегка поклонился.

Эссекс быстро пошел по коридору и не убавлял шагу, пока не вышел из министерства на мерзлый асфальт тротуара. Он потер руки, посмотрел вверх и кругом. И внезапно все небо осветилось яркими снопами огня. Наступил Новый год. Эссекс сел в ролс-ройс и закрыл глаза, не желая ничего ни видеть, ни слышать.

– Русский переводчик точно передавал мои слова? – спросил Эссекс у Джойса, посольского переводчика, который за все время не проронил ни слова. До этой минуты он вообще не существовал для Эссекса.

Джойс подумал немного. – Троев отлично делает свое дело, – сказал он осторожно. – Он не только переводчик, сэр, но и актер. Он схватывает интонацию и безошибочно воспроизводит ее, мгновенно подбирая точные слова на другом языке. – Джойс, офицер военно-морского флота, не счел для себя возможным покривить душой. – Я говорю одинаково хорошо по-русски и по-английски, – сказал он, – но Троев специально обучен переводческому делу, и он превратил его в искусство.

Эссекс проворчал что-то и откинулся на спинку сиденья. Больше нельзя было избегать неприятных мыслей.

Он попал в искусные руки, и в том, что произошло, нечего винить этого маленького переводчика. Но он мог возмущаться посольским переводчиком, который сидел, как немой, во время всего приема и не пришел ему на помощь. Болван. И Мелби хорош. Зачем такой человек, как Мелби, суется в дипломатию? Ему бы галантерейщиком быть. Вот каких людей выбирает Дрейк! Им бы манишками торговать в Хеммерсмите.

Теперь о Молотове. Нет сомнения, что этот русский уверен в себе, очень уверен. Молотов не добился бы своего так легко, если бы Эссекс не оказался в столь невыгодном положении. Прежде всего, миссия с самого начала была обречена на провал. Нельзя было ехать так скоро после Московской конференции. У русских все козыри на руках, потому что они действуют в Иране с полной уверенностью и могут послать англичан и Эссекса к чертям. Молотов так и сделал, очень вежливо, но категорически, и Эссекс стерпел это только потому, что ему не хотелось вернуться в Лондон, ничего не добившись. Но все это только начало. Эссекс понимал искусство дипломатии как искусство стоять несколько выше событий и людей, в том числе и министров. Это и значит быть хорошим дипломатом. Эссекс был хороший дипломат и знал, когда надо наступать, а когда отступать. Он хорошо выучился этому за последние двадцать лет, в частности в предвоенные годы, когда добрая половина его работы состояла в том, чтобы улещать раздражительных диктаторов и в то же время показывать им, что Англия не позволит шутить с собой. Но здесь все по-другому. Молотов хладнокровен и тверд, и это делает миссию Эссекса более трудной, чем он ожидал. К тому же отсутствие практики – он слишком давно не занимался настоящей дипломатией. Последние четыре года он провел в Вашингтоне, а убеждать американцев, чтобы они посылали вдвое больше военного снаряжения, чем они хотели, было делом нетрудным, особенно при этом идеалисте Рузвельте, с которым Эссекс отлично ладил. В Вашингтоне только и требовалось, что быть блестящим и обаятельным англичанином, водить дружбу со своими сторонниками в Америке и возбуждать отчаянную зависть своих американских врагов. Нос с горбинкой и три ряда орденских планок – этого было вполне достаточно, конечно, в сочетании с его личным обаянием и английским юмором. Но Москва – не Вашингтон, и Эссекс все еще не разобрался в этом городе. В сущности, до настоящего столкновения с Молотовым и не дошло. Плохо то, что неизвестно, последнее это слово Молотова или нет. Испытанный способ – так обставить первый прием, чтобы он казался последним, особенно, когда победа кажется легкой, как, повидимому, кажется Молотову. Но как бы то ни было, Молотов категорически отказался обсуждать иранский вопрос. Это сильно смущало Эссекса, и, хотя ему приходилось переживать куда более серьезные дипломатические провалы, он никогда еще не чувствовал себя таким дураком.

Машина круто свернула во двор посольства, огни фар скользнули по фасаду; она забуксовала на льду, шофер дал газ, машина взяла подъем и остановилась у подъезда. Эссекс подождал, пока шофер откроет дверцу, и, откинув плед из верблюжьей шерсти, вышел из машины. Он уже собирался войти в подъезд, когда кто-то окликнул его: – Это вы, Гарольд?

Эссекс оглянулся и увидел высокого мужчину без пальто, который, размахивая руками, вразвалку подходил к нему.

– Гарольд! – позвал он снова.

– Кто это? – спросил Эссекс.

– Господи, да он не узнает меня!

– Кто это? – повторил Эссекс сердито. Высокий мужчина подошел вплотную.

– Джон Асквит, – сказал он.

– Что вы тут делаете, чорт вас возьми? – Эссекс и Асквит сжали друг друга в объятиях, и Асквит изо всех сил хлопнул Эссекса по спине.

– Я здесь уже три месяца, – сказал Асквит, – я знал, что вы приехали, дружище, но мы только что вернулись из Финляндии. Пойдемте ко мне.

– Куда?

– Вот сюда, идемте.

– Уж этот Асквит! Всегда окажется там, где его и не ждешь. – Эссекс так обрадовался встрече, что даже забыл о Молотове. Он сказал Мелби и Джойсу, что они свободны до утра, и последовал за Асквитом. – Бог мой, как давно мы с вами не видались! Ну как же я рад! А то я здесь уже начал падать духом.

– А что? – спросил Асквит насмешливо. – Разве вам здесь не нравится? – Асквит от души смеялся, грея руки в карманах пиджака. – Где мы виделись последний раз?

– Не помню.

– Вероятно, на каком-нибудь пышном приеме, которые вы так любите, – сказал Асквит.

Они обогнули здание посольства и подошли к небольшому квадратному домику, похожему на тот, где жил Мелби, но двухэтажному. В передней на Эссекса бросился спаньель, и Асквит отогнал его, прикрикнув: – Ложись, Водка!

Женщина, впустившая их, закрыла за ними дверь, поеживаясь от холода.

– Джейн, – сказал Эссекс, обнимая ее. – Все та же Джейн! Как я рад вас видеть. Подумать только, что вы оба здесь.

– Пора нам уже было встретиться, Гарольд, – сказала женщина. – Ты вышел без пальто, – мягко попрекнула она мужа.

– Э-э! – Асквит отмахнулся от жены и пошел вперед. – У нас ваш фактотум, Гарольд. – Асквит ввел Эссекса в гостиную, где ярко пылал камин. – Мак-Грегор! – произнес Асквит, по-шотландски проглотив глухую гласную. – Ваш господин и повелитель здесь, и вот теперь-то вам и влетит.

Эссекс сухо улыбнулся Мак-Грегору, но не сказал ни слова. Пусть почувствует, что он на него сердится. Асквит безусловно стал еще более сумасшедшим, чем был. Джейн Асквит, напротив, еще милее и очаровательнее, чем всегда, – если только это возможно. Эссекс снова подумал, как приятно видеть их, хотя и знал, что Асквит непременно будет ругать всё и вся. Вот уже начинается.

Асквит стоял перед огнем, облокотившись на каминную доску, и свирепо смотрел на прямо на Эссекса.

– Я так и знал, что вы приедете в Москву, – сказал он. – И кое-что для вас приберег.

– Только не очень сложное, Джон, – сказал Эссекс опасливо.

– Не очень сложное! – Асквит воздел руки. – У Вордсворта нет ни одной строки, которая не была бы безнадежно сложной.

– Ну, давайте, – сказал Эссекс. – Что это?

– Ах, что это? – переспросил Асквит. – Вам это понравится, если вы только вспомните. Это написано про вас в Москве, Гарольд. Совершенно точно.

– Я вспомню, – сказал Эссекс. – Что это?

– Жалоба англичанина на французскую революцию. – Какая именно жалоба?

– Вот какая, – сказал Асквит, по-ораторски взмахнув руками. – «Ужасный ход Судьбы! История встает защитницей безумств и тяжких преступлений; безмерной Наглости и Низости – почет, насмешка – Совести, исполненной сомнений! Беги с презреньем тот, кто жгучих слез не льет, от Чванства подлого и Самовосхвалений, от жалкой Трусости, кумир которой – Власть!..» – Асквит ударил себя в грудь и посмотрел на Эссекса. – Дальше, – сказал он, – начинайте, где хотите. Послушаем.

Эссекс начал не задумываясь: – «Недаром сказано, что ярость Человека зерном Грядущего не может в землю пасть. Законам божиим, начертанным от века, спешите подчинить неправый свой Закон, затем что преступил и Честь, и Совесть он, и Человечности священные границы». – Он взглянул на Асквита. – Так ведь? Асквит нетерпеливо затряс своей большой головой. – Разве это все? – вскричал он. – Вы хотите выпустить всю лучшую часть: «Но горе тем, кто в слепоте своей приложит руку к бедствиям народным!» Вот это вам должно понравиться: «Избранница небес, Британия! Не стань рабой пришедшего с чужбины вольнодумства; с презреньем отвернись от галльского безумства, чтоб, вырвавшись, твой гнев не перешел за грань и кровью собственной не обагрил одежды, чтоб запоздалых слез горячая волна бесплодно не лилась на мертвые надежды. О, если юношей твоих, моя Страна, удержит на краю мое предупрежденье, – как сердце вещее Поэта запоет! Кто вечной истины живую силу чует, тот, Родина, к тебе стремит свое моленье – не с тем, чтоб истребить, но чтоб спасти Народ, и поощряет он тебя, и не бичует!» – Асквит дошел почти до неистовства, и это заставило его жену отложить в сторону рукоделие и взмолиться о пощаде.

Эссекс засмеялся, Мак-Грегор тоже.

– Довольно, Джон, – сказала Джейн. – Это нелепо.

– Конечно, нелепо! – сказал Асквит.

– Сядь, пожалуйста, – сказала ему Джейн и обратилась к Мак-Грегору: – Они всегда так, когда встретятся. Они считают себя единственными людьми на земле, которые знают наизусть всего Вордсворта. Вы уж извините их.

– Как это прекрасно! – вздохнул Эссекс.

– Большего вздора никто еще никогда не писал! – воскликнул Асквит.

– Перестань, Джон, – спокойно сказала миссис Асквит.

– Я помню время, когда вы считали Вордсворта единственным английским поэтом, – сказал Эссекс. – А я и сейчас так думаю.

– Единственный поэт еще хуже Вордсворта – это Суинберн, а он вовсе не поэт. – Асквит бросился в кресло и вытянул ноги.

– Вы сами не знаете, что говорите, – сказал Эссекс. – Вордсворт вывел английский язык из состояния упадка и вернул ему былую красоту елизаветинских времен. Вспомните «Кукушку»!

– Чепуха! – Асквит снова встал. – Стихи про кукушек, овечек и птичек. Что это за поэт?

– Такой, каким должен быть английский поэт, – сказал Эссекс. – Не то, что какие-нибудь ирландцы или этот ужасный американец Уитмен.

– Ну и вкус у него! – воскликнул Асквит, перехватив трубку зубами, и тяжело опустился в кресло. – Как вы можете работать с таким человеком? – накинулся он вдруг на Мак-Грегора.

Мак-Грегор был очень смущен. Неистовое красноречие Асквита несколько ошеломило его. Но это было забавно, и он забыл о том, как холодно с ним поздоровался Эссекс. Он даже позабыл свою стычку с Дрейком.

Чтобы утихомирить Асквита, Эссекс снова спросил его, что он здесь делает.

– Зря время трачу, – выпалил Асквит. – Я был послан сюда, чтобы предвосхитить события, которые произойдут в Финляндии, Польше, Румынии и в других пограничных с Россией государствах, но я не гожусь на это. Я должен, очевидно, облазить каждую дыру и осмотреть каждый угол в этих несчастных странах, но с тем же успехом я могу оставаться здесь и жить спокойно. Это чудный город, Гарольд, полный противоречий. Вам известно, что в этой стране мобилизуют собак?

– Нет.

– Представьте себе, – Асквит указал длинным пальцем на своего спаньеля, – чтобы получать мясной паек, Водка должна проходить военное обучение, и в случае войны ее могут мобилизовать. Тренировка, хорошее обращение и тому подобное. И вот вам результат.– Асквит выпрямился и крикнул: «Сюда!» Спаньель, спавший мирным сном, мгновенно прыгнул на колени к Асквиту и стал недоуменно озираться.

– Вы видели что-нибудь подобное? – спросил Асквит. – Скажите, видели?

Эссекс погладил собаку по голове, подергал за уши и привычным движением потрогал ее нос.

К Мак-Грегор откинулся на спинку дивана и негромко засмеялся.

– Я не знал, что у вас есть чувство юмора, – сказал Асквит Мак-Грегору.

– И это англичанин говорит шотландцу! – ответил Мак-Грегор.

– Так тебе и надо, – сказала Джейн Асквит.

– Ну, я очень рад, что у него есть чуточку юмора. – Асквит дернул себя за длинный ус. – Он сцепился с Дрейком.

– Вот как? – спросил Эссекс и посмотрел на Мак-Грегора.

– Да, – сказал Асквит. – Боже мой, до чего было нудно! Хоть бы капля юмора! Если вы его отпустите, он сейчас же вернется в Лондон, потому что считает, что нечего ему разыгрывать дипломата в Москве.

Мак-Грегор подумал: есть ли для Джона Асквита что-либо святое? Он вдруг понял, что за их получасовое знакомство он успел рассказать Асквиту очень многое о себе; своими ехидными, насмешливыми вопросами тот без труда выудил из него все, и Мак-Грегора удивляло, что Асквит так легко об этом говорит теперь.

– Джон! – сказала Джейн Асквит. – Зачем ты так? Мистеру Мак-Грегору это должно быть неприятно. – Мак-Грегор, к своему удивлению, почувствовал, что слова Асквита не задевают его.

– Мак-Грегор – ученый, – сказал Асквит сердито, – и он должен уметь слушать правду. Но вам следует смотреть за ним, Гарольд. Как все ученые, он считает, что обыкновенные человеческие дела его не касаются. Скоро он начнет нападать на вас с точки зрения научной объективности. Он будет говорить вам, когда вы правы и когда вы неправы. Но предложите ему помочь вам немного в иранском вопросе, и он заявит, что это не его дело. Они все такие, эти ученые с чувствительной совестью. Они любят терзаться по поводу зол нашего мира, но одна мысль принять участие в политической жизни или стать на ту или другую сторону приводит их в ужас, и они остаются блаженными, негодующими, объективными и никому не нужными. Они возмущаются, когда политики и милитаристы, используя их науку, сметают с лица земли половину человечества, но все-таки продолжают отдавать свою науку дьяволу. Предоставьте им возможность остановить это – они не воспользуются ею и убегут. Взгляните на Мак-Грегора! Самое малое прямое участие в человеческих делах для него уже слишком много. Он готов уйти и бросить все, предоставив таким опасным людям, как вы и Дрейк, делать, что вам нравится. Не могу этого понять! – сказал Асквит с отчаянием.

– Ты смущаешь мистера Мак-Грегора, – запротестовала его жена.

– Так ему и надо, пусть смущается.

– И вдобавок ты преувеличиваешь, – сказала она.

– Я преувеличиваю, Мак-Грегор? – спросил Асквит.

Но Мак-Грегор решил не сдаваться.

– Зачем вы нападаете на ученых? – сказал он. – Хватит с них научных проблем, к чему им еще другие?

– Если вы не займетесь этими другими проблемами, – сказал Асквит, – от вашей науки ничего не останется. Вам так же нельзя уклоняться от политической ответственности, как и нам, хотя мы ничем не лучше вас. Утешайтесь этим. Самые бесполезные люди на земле – это дипломаты, и мы с Гарольдом хороший тому пример.

– Если вы намерены приняться за меня, Джон… – начал Эссекс.

– Не стану я щадить вас! – вскричал Асквит. – История не знает более зловредных людей, чем дипломаты, Гарольд, и самые мерзкие из них – английские дипломаты, потому что они не вымирают. Всегда находится еще один Эссекс и еще один Асквит, и когда мы отправляемся на небо или в ад, мы и там становимся легатами бога или чорта и продолжаем заниматься дипломатией.

– Не богохульствуй, Джон, – сказала Джейн Асквит.

– Да посмотрите на мой род; это самый преступный род во всей Англии: сплошь одни воры, плуты, грабители, лгуны, придворные и потаскухи, начиная с Анны Годстоун, которая отказалась от честной жизни лондонских трущоб ради милостей обожравшегося распутного короля. Так появились Асквиты, и с тех пор они всегда были дипломатами.

– А теперь ты говоришь гадости, – кротко и безнадежно сказала Джейн.

– Прости, Джейн, но я стараюсь вознаградить Мак-Грегора за его смущение. Я объясняю ему, что дипломаты хуже бедных желчных ученых. Если тебе не нравится моя собственная родословная, я могу начать с папского двора, с колыбели современной дипломатии. Это наилучший пример, ибо где же было зародиться нашему ремеслу, как не в смердящей грязи средних веков.

Эссекс запротестовал: -Я не видел вас пять лет, Джон, и не успели мы сказать двух слов, как вы уже обличаете папизм. Что общего между папизмом и дипломатией, и к чему вы приплели его?

– Разве папские легаты не были первыми дипломатами? – спросил Асквит. – Разве мы не унаследовали каноны дипломатического ремесла от папских легатов в Риме?

– Что за чепуха, – сказал Эссекс. – Первыми великими дипломатами были писатели, философы и патриоты: Данте, Боккаччо, Петрарка.

– Безнадежные дилетанты! – возразил Асквит. – Настоящими профессиональными дипломатами были Борджиа и Медичи. Они опутали всю Европу сетью церковников и папских шпионов, и вот от них-то мы и произошли. Единственный стоящий человек того времени – Макиавелли, а посмотрите, как его все поносят. И только венецианские купцы внесли в нашу профессию крупицу честной крови.

– Вот еще! – сказал Эссекс. – Купцы!

– Это были честные и просвещенные республиканцы, – сказал Асквит. – И к своим решениям и действиям они не подмешивали папского ханжества и лжи. Их доклады венецианскому сенату служат образцом ясности и точности, и ни один из них не был папским агентом.

– Чего вы взъелись на папизм? – сказал Эссекс.

– Я взъелся на дипломатию. – Асквит поднялся, долго искал свой кисет, нашел его наконец в рабочей корзинке жены и стал набивать трубку, просыпая табак на скатерть. – Первый дипломат, который прибыл в Англию, доктор Родериго Гандесальви де Пуэбла, был папским шпионом. Но в то время мы знали, как следует обращаться с иностранными дипломатами. Генрих VII спускал на них собак и время от времени колотил бычьим мослом. Будь у нас побольше таких королей, как Генрих VII, не было бы Аахенского договора, подписанного через триста лет после его смерти, и не были бы узаконены дипломаты – все эти послы, посланники, полномочные представители, нунции и прочие люди с хитроумными титулами, наделяющими достоинством самых бесчестных негодяев. Мы пользуемся правом экстерриториальности, мы стоим над странами, в которых живем, мы богаты, уважаемы, красноречивы, остроумны, лживы, коварны, бесчестны и наглы, и мы успокаиваем свою совесть тем, что наша деятельность узаконена и носит пышное название. Дипломатия! Позорное пятно на деяниях человеческих!

– Если ты кончил, Джон, – заметила миссис Асквит, вставая, – то я сварю кофе.

– Он еще хуже, чем был, – сказал ей Эссекс.

– Он очень тоскует по дому, – ответила Джейн Асквит.

– Пойди, приготовь кофе, – сказал Асквит жене, а сам улегся на диван и стал пускать к потолку клубы табачного дыма.

– Как вы его только терпите! – крикнул Эссекс вслед миссис Асквит.

– Ничего, потерпит, она еще молодая, – ответил Асквит. – Я старше ее на десять лет, должна слушаться. Почему вы не женились, Гарольд?

– Ты совсем отбился от рук, – сказала Джейн, входя в комнату с кофейником; она подошла к камину и поставила кофейник на маленький металлический треножник над огнем.

– Извините его, мистер Мак-Грегор. Я вижу, что вас смущают его дурачества, и я вас понимаю.

– Я ничуть не смущен, – сонно ответил Мак-Грегор.

– Конечно, смущен, – сказал Асквит. – Спросите его, где он шатался, когда должен был быть при вас, Гарольд. Спросите его, как он смел сцепиться с Френсисом Дрейком. Вот почему он смущен.

– Из-за чего вы сцепились с Дрейком, Мак-Грегор? – Эссекс спросил не потому, что так сказал Асквит, а потому, что ему самому хотелось узнать.

– Произошел небольшой спор, ничего больше, – ответил Мак-Грегор.

– Враки, – заявил Асквит. – Конечно, все было очень вежливо, но колкости так и сыпались. Знаете, Гарольд, этот милый Мак-Грегор умеет возмущаться, а это не разрешается. Помните, Мак-Грегор, вам нельзя возмущаться – ведь вы ученый и всегда должны обо всем судить беспристрастно.

– О чем вы говорите? – спросил Эссекс.

– Я говорю об этом молодом человеке, который недоволен собой, потому что он копается в мелких делишках посольства, вместо того чтобы возиться с какими-то камушками в какой-нибудь вонючей лаборатории.

Мак-Грегор, к величайшему удовольствию Асквита, в смущении провел рукой по волосам.

– Знаете, Гарольд, где он пропадал в то время, когда Должен был сопровождать вас?

– Нет.

– Он вам не скажет, а я скажу. Гулял по Москве с Кэтрин Клайв, дочерью старого Сэнди Клайва. Вот вам и академик!

– Так она дочь Сэнди Клайва? – спросил Эссекс.

– Да. Видели ее? Такая высокая, стройная?

– Видел.

– Мак-Грегор тоже видел, – сказал Асквит. – Давайте позовем ее сюда. Чудесная девушка, эта Кэти.

Асквит потянулся к телефону, но Джейн остановила его.

– Не надо, Джон, – сказала она, – оставь мистера Мак-Грегора и Кэтрин в покое. Я не хочу, чтобы она приходила, потому что ты начнешь их дразнить.

– Дразнить Кэти? – возмущенно сказал Асквит. Да я слово при ней боюсь сказать.

Мак-Грегору слишком хотелось спать, чтобы он мог оценить заступничество Джейн Асквит. Глаза у него были открыты, но остатки хмеля разморили его, и он сидел неподвижно, скрестив ноги и крепко сжав руки, пытаясь слушать Эссекса, потому что ему хотелось знать, что Эссекс скажет о нем.

Но Асквит расспрашивал Эссекса о Молотове.

Эссекс развел руками. – Он даже не хочет говорить об Иране.

– А что нам от русских нужно в Иране? – спросил Асквит.

– Просто хотим немного посчитаться, – сказал Эссекс.

– Хо-хо! Не на таких напали. Что же вы думаете теперь делать?

– Я думаю начать с ноты, – ответил Эссекс, – вежливой, официальной ноты, требующей обсуждения наших предложений ввиду серьезной ситуации, создавшейся в Азербайджане.

– Бросьте все и уезжайте домой, – сказал Асквит. – Даром время теряете.

Джейн Асквит подала кофе прежде, чем спор успел разгореться.

Мак-Грегор несколько пришел в себя и понял, что Эссекс и Асквит говорят не о нем. Он остался ждать Эссекса, чтобы выйти вместе и узнать, очень ли Эссекс на него сердится.

– Так вы сцепились с Френсисом Дрейком? – беззлобно спросил Эссекс Мак-Грегора, когда они наконец вышли на заснеженный двор.

Мак-Грегор почувствовал, что он не может объяснить Эссексу свою стычку с Дрейком.

– Он просто спрашивал меня, где я был и что делал, – ответил Мак-Грегор.

– Видите ли, Мак-Грегор, Дрейк работает здесь в очень трудных условиях. – Мак-Грегор промолчал. – Вы в самом деле хотите вернуться в Лондон или это очередная выдумка Джона? – Эссекс говорил небрежным тоном, как будто не придавал этому особого значения.

– Если я вам больше не нужен, я хотел бы уехать, – сказал Мак-Грегор.

– Из-за Френсиса Дрейка?

– Нет, – сказал Мак-Грегор и больше ничего не прибавил. Он не мог объяснить Эссексу то внезапное чувство беспомощности, которое он испытал во время разговора с Дрейком. Как это ни странно, Мак-Грегор многое объяснил Асквиту, может быть, потому, что Асквит сумел вызвать его на откровенность. Эссексу же он ничего не мог сказать. С другой стороны, он не хотел, чтобы Эссекс на него сердился.