Текст книги "Тайна Крикли-холла"

Автор книги: Джеймс Герберт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 40 страниц)

32
Лили Пиил

Лили поднесла бокал к губам и сделала большой глоток вина. Но его фруктовая сладость не сумела улучшить настроение.

Комната, где она сидела, была освещена одной-единственной угловой лампой, так что остальные углы заполняли тени. Квартира Лили располагалась над ее магазинчиком: три комнаты, одна из них служила спальней, вторая, поменьше, стала хранилищем товаров, которым не нашлось места внизу, а третья представляла собой одновременно гостиную и столовую. И именно здесь Лили отдыхала либо работала с дорогими камнями, перламутром или украшениями из кристаллического кварца и разными безделушками, используя обеденный стол как рабочий. Кухня и ванная комната в этой квартире были крошечными, и в ванной помещались только раковина, унитаз и душевая кабинка. Стены по всей квартире окрашены в мягкие пастельные тона, но, как ни странно, учитывая род занятий Лили, в квартире совсем не было ни картин, ни барельефов, ни статуэток на полках.

Вялым, апатичным движением Лили поставила бокал на подлокотник коричневого кожаного кресла и на мгновение закрыла глаза.

Почему та женщина пришла к ней? – молча спрашивала себя Лили.

Лили оставила практику уже восемнадцать месяцев назад, напуганная собственной силой и последствиями, к которым приводили ее действия экстрасенса. Есть вещи, которых лучше никогда не касаться, есть вещи, порождающие слишком сильную отдачу. Как странно, та женщина, Эва Калег, пришла из того самого дома, который рассматривала Лили два года назад по дороге в Холлоу-Бэй, – из Крикли-холла. Люди в тех местах уверены, что дом полон призраков, и хозяйка магазина в деревне тоже не сомневалась в этом. Две женщины, раз в месяц мывшие полы в том доме и вытиравшие пыль, переходили из комнаты в комнату только вместе, так слышала Лили, ни одна из них не желала оставаться в одиночестве в стенах этого дома. Они утверждали: в Крикли-холле что-то «витает в воздухе», нечто вызывающее мурашки, там кто угодно станет нервным. И якобы именно поэтому в течение многих лет никто из арендаторов не задерживался надолго.

В этот момент Лили мысленно округлила глаза. Ей казалось, в каждой из деревенских общин имеется собственный дом с привидениями, и, конечно же, духи пребывают во всех этих домах лишь потому, что в их стенах произошло нечто трагическое, ужасное, чаще всего – жестокое убийство или кто-то весьма драматически покончил с собой. Потому нынче привидения так и шастают по коридорам. Вообще-то Лили верила в привидения, просто исходя из личного опыта общения со сверхъестественными силами, но она знала также и то, что многие люди просто преувеличивают или приукрашивают некогда услышанные истории, ради нервной дрожи и интереса.

Тем не менее Лили не просто заметила Крикли-холл, когда уезжала из прибрежной деревушки, как она сказала Эве Калег. Нет, она остановила машину и несколько минут внимательно рассматривала дом с другой стороны реки, сразу почувствовав исходящий от дома холод.

Дело было не просто в уродливости здания, нет, Лили почувствовала тяжесть, давление, и, похоже, в глубине дома таилось что-то дурное (так ощутила Лили). И смутная тревога долго не рассеивалась.

Это являлось одной из самых неприятных сторон телепатического дара: невозможность избежать дурных вибраций, невозможность не впустить их в собственное сознание. От этого Лили страдала с самого раннего детства.

Девочка осознала в себе шестое чувство еще в семь лет, хотя, наверное, оно проявлялось и раньше, просто Лили была слишком мала и воспринимала все как естественные явления. Их семья тогда переехала в большой викторианский дом в Рейгате, в графстве Суррей, и спальню Лили устроили на самом верху четырехэтажного здания. И вскоре после переезда, когда Лили в своей комнате играла в куклы, ей предстал дух какой-то девочки, лет девяти или десяти с виду. Хотя Лили была совсем еще маленькой – или как раз потому, что она была маленькой, – малышка тут же без малейшего страха приняла как подругу эту девочку в старомодной одежде, не похожей ни на одежду самой Лили, ни на одежду тех, кто ее окружал Лили все происходящее казалось вполне разумным, хотя она не могла припомнить ничего подобного в своем прошлом. Будучи ребенком, она просто обрадовалась товарищу по играм. Незнакомка никогда не дотрагивалась до вещей Лили, она просто сидела на корточках и внимательно смотрела и слушала, когда Лили показывала ей своих кукол, называя каждую по имени, и симпатичных зверюшек из искусственного меха, и рассказывала истории о каждой. Иногда Лили пела своей нематериальной подружке короткие песенки, а потом пела призрачная девочка. Некоторые из ее песенок Лили слышала прежде, потому что многие колыбельные живут из века в век.

Та девочка рассказала Лили, что ее зовут Агнес и она давным-давно умерла в этой самой комнате от болезни, которую называли «дифтерия», и с тех самых пор, как она умерла, не знает, куда ей следует отправиться. Она умерла внезапно, проболев всего четыре дня, и вышла из своего прежнего тела, чтобы увидеть, как ее мать рыдает, стоя на коленях у кровати, а отец замер в неподвижности, и по его щеке сползает одна-единственная слеза. Агнес была смущена и испугана и еще долго испытывала эти чувства, не осмеливаясь покинуть дом из страха, что потеряется. Потом мало-помалу привыкла к своему новому состоянию и, хотя страха больше не испытывала, предпочитала все же оставаться в стенах собственного дома, потому что он был единственным хорошо знакомым ей местом.

Потом ее родители куда-то уехали, в доме подолгу жили другие семьи. Но никто никогда не замечал Агнес, хотя она изо всех сил старалась привлечь к себе внимание. Лили оказалась единственной, кто сумел увидеть ее и с кем Агнес удалось поговорить, и призрачная девочка искренне радовалась тому, что нашла наконец подругу.

Родители Лили часто слышали, как она в своей комнате разговаривает с невидимой подругой, и пытались расспрашивать дочь. И Лили по своей наивности сказала им правду. Однако отец и мать решили, что девочка в старомодной одежде существует только в голове дочери, просто результат живого воображения, и оставили все как есть, будучи уверенными, что вскоре Лили перерастет свою игру. В конце концов, множество детей имеют воображаемого друга, не так ли?

По меньшей мере в течение шести недель призрак викторианской девочки продолжал являться Лили, всегда в те часы, когда она оставалась одна и в своей комнате. Они играли и хихикали, наслаждаясь обществом друг друга, хотя Лили иной раз испытывала разочарование из-за того, что Агнес никогда не ловила мячик, или не прыгала через скакалку, или не брала игрушки. Но в остальном все шло просто замечательно.

И только когда Лили рассказала своей призрачной подружке о месте, называемом Небесами, в Агнес произошли какие-то едва заметные перемены. Папа Лили много раз говорил ей о том, что на Небесах живут ангелы и все добрые люди после смерти отправляются именно туда. И когда Агнес услышала все это, ее облик стал как будто бы таять: ее уже нельзя было рассмотреть так отчетливо, как прежде. Девочки все еще играли вместе, но однажды, вскоре после того, как Агнес узнала о Небесах, она заявила, что должна задать Лили два очень важных вопроса. И спросила:

– А разве я не могу тоже попасть на Небеса? Или я очень плохая?

Лили постаралась уверить Агнес, что она хорошая, иначе ведь Лили не полюбила бы ее. И – да, конечно, она, наверное, должна отправиться на Небеса, хотя Лили и будет ужасно по ней скучать.

После того викторианская девочка явилась к Лили еще лишь однажды, и Лили едва могла рассмотреть ее, такой прозрачной стала Агнес. Она сказала Лили, что теперь постоянно слышит, как ее кто-то зовет, и чувствует, как уходит отсюда. Она просила Лили не грустить, если она исчезнет, потому что Агнес всегда будет помнить о своей подруге. Она объяснила, что сейчас испытывает чувства, похожие на те, какие испытывала, когда ее отец сообщал, что вскоре они отправятся в очередное путешествие. Ее охватывала радость, ведь она знала, что они очутятся в новых, интересных местах, и в то же время немножко грустила, потому что ей не хотелось покидать любимый дом. Она была и счастлива, и печальна в одно и то же время. Но она больше не боится – с того самого момента, как Лили рассказала ей о Небесах.

Голос, звавший ее, стал очень сильным, сказала Агнес, хотя, как ни странно, он совсем не был громким, и она постоянно чувствовала чье-то присутствие, как будто кто-то ждал ее в этом же доме, но в другой комнате.

Сначала Лили принялась упрашивать Агнес не уходить, потому что они стали подругами и ей без Агнес будет одиноко. Но скоро поняла, что Агнес всем своим сердцем желает отправиться в некое место, которое, как она была уверена, и есть Небеса. И даже в столь юном возрасте Лили знала, что с ее стороны было бы слишком эгоистичным просить Агнес остаться, она ведь искренне желала добра своей подруге.

Призрак маленькой девочки из другой эпохи таял и таял, Лили почти уже не видела Агнес… а потом случилось нечто чудесное.

Крошечный сверкающий огонек, круглый, не больше вишенки размером, влетел в комнату сквозь закрытую дверь. И тут же смутный облик Агнес окончательно растаял, превратившись в другой сверкающий огонек. И сияющий шарик, в который превратилась Агнес, на несколько секунд повис перед Лили, а потом поплыл к другому огоньку, они соединились, слившись в единое целое, и засияли еще ярче. На мгновение их свет стал просто ослепительным, наполнив собой всю комнату и заставив Лили моргнуть. А когда глаза Лили открылись, волшебное сияние уже погасло. И как ни странно, хотя Лили и скучала по Агнес, она не грустила, а только радовалась за подругу.

Лили Пиил не забыла своей первой встречи со сверхъестественным. Конечно, с тех пор она повидала и другие призраки, но ничто и никогда не могло сравниться с тем прекрасным сиянием, которому она стала свидетельницей, и никогда больше она не испытала такого глубокого чувства покоя, как в тот день. Да, ей никогда не забыть Агнес.

С годами экстрасенсорные способности Лили проявились и развились, к большому удивлению и опасению родителей. Откуда у нее взялся такой дар, оставалось для них загадкой, потому что, насколько они знали, в их роду никто и никогда не обладал подобной силой.

Однажды вечером, когда Лили было уже двенадцать, она ворвалась в кухню, заливаясь слезами, перепугав мать и отца, которые как раз собрались немного перекусить перед сном. Сквозь рыдания она с трудом объяснила, что дядя Питер, который в тот момент находился за границей, должно быть, умер. И ничто не могло ее утешить, в особенности доводы здравого смысла, а потом, рано утром на следующий день, отцу позвонили из Южной Африки и сообщили, что его брат прошедшей ночью погиб в автомобильной аварии.

В тринадцать лет Лили проявила способность отыскивать потерянные или где-то забытые домашние вещи, а также определять точное местонахождение соседских собак и кошек, сбежавших из дома и заблудившихся. К пятнадцати она умела таинственным образом узнавать все о человеке, едва прикоснувшись к нему или взяв в руки принадлежавшую ему вещь. Когда ей исполнилось семнадцать и она поступила в колледж, то стала адептом телепатии, психометрии и ясновидения, и ее репутация как экстрасенса росла как на дрожжах. Вскоре она уже «читала» не только для друзей и родственников, но и для совершенно незнакомых людей, так или иначе прослышавших о ней.

Она не слишком часто вызывала умерших, но когда ей приходилось это делать, результаты иной раз получались поразительными. Поскольку людей, потерявших родственников, очень утешали такие встречи, Лили продолжала вызывать умерших, но ограничилась одним разом в неделю, потому как эти сеансы надолго лишали ее сил. Однако если страдающие родители умоляли ее вызвать недавно потерянного сына или дочь, Лили заставляла себя взяться за дело. Из-за Агнес она никогда не отказывалась помочь, когда речь шла о духе ребенка.

Но все это было давно, задолго до того случая. Это было до того, как Лили с ужасом обнаружила, какие силы могут пробудиться в то время, когда она вызывает умерших.

* * *

Крикли-холл. Настоящая могила. Мавзолей. Неприветливый, даже враждебный дом. Возможно, в гостиной было слегка прохладно? Во всяком случае, Лили почему-то пробрало легкой дрожью. Капли дождя мерно колотили по оконным стеклам, словно невидимые пальцы.

Снова и снова Лили спрашивала себя: почему Эва Калег пришла к ней за помощью? Почему именно теперь, когда Лили так отчаянно пытается оградить себя от прошлого? Минуло уже восемнадцать месяцев с тех пор, как случилось это, и Лили до сих пор не пришла в себя, до сих пор не может выбросить все из головы. Почему та женщина не хотела понять, что Лили не желает больше пользоваться своей психической силой? Почему она была так настойчива? И зачем ей сообщать Лили о призраках детей, запертых в Крикли-холле? Потому что это именно так и есть – запертые души, которые не могут уйти. Все призраки, застрявшие в тех местах, которые были им хорошо знакомы при жизни, и есть просто-напросто души, потерявшие путь, или привязанные к земному по неведению или из-за каких-то слишком тяжелых переживаний, от которых они не могут избавиться даже после смерти.

Но Эву Калег на самом деле интересует только одно: ей хочется найти своего пропавшего сына, мальчика, исчезнувшего год назад. Почему она так уверена, что ее сын до сих пор жив, ведь нет никаких свидетельств, указывающих на это? Ни звонков, ни требования выкупа и, насколько могла понять Лили, вообще никаких знаков. Но женщина уверена: мальчик пытается связаться с ней телепатическим способом. Так ли это? Многие матери интуитивно ощущают все то, что касается их детей, в этом нет ничего особенного. Но если даже мальчик и жив, найдет ли его Лили?

Возможно, если бы у нее было что-нибудь из его одежды или его любимая игрушка, что-нибудь – нечто, – что ему хорошо знакомо… Нет! Прекрати! Это было бы просто глупостью с ее стороны – снова начать применять свои способности, начать намеренно. Конечно, иной раз она просто не в силах приглушить их, иногда в ее уме сама собой возникает какая-то мысль, образ, чувство… но теперь она знает, как все это может быть опасно. Открыться навстречу миру духов – значит стать уязвимой, а она уже поклялась, что этого никогда больше не будет. После того случая – никогда.

Но все это как-то касается и других детей, сирот, которые, как сказала Эва Калег, утонули прямо в Крикли-холле много лет назад. А в таком случае нечего и удивляться тому, что старый дом окружен негативной аурой, как будто погружен в чудовищную мглу. Лили со всей ясностью понимала: дети привязаны к дому чем-то ужасным, случившимся с ними там. Конечно, это так, если Эва Калег сказала ей правду. Она, само собой, не лгала намеренно – зачем ей это? – но она может до сих пор испытывать слишком сильные чувства из-за потери сына, перевозбуждена, близка к истерии… во всяком случае, так показалось Лили… и, значит, способна вообразить все, что угодно.

Но… Лили слегка прикусила нижнюю губу. Но дело касается ребенка, живого или мертвого. И может быть, речь идет и о других детях, о сиротах, которые, если верить Эве Калег, до сих пор остаются в доме. Должно быть, что-то удерживает их, не дает уйти. Что-то в самом Крикли-холле не позволяет им упокоиться в мире.

Когда два года назад Лили остановила машину, чтобы рассмотреть большой дом на другой стороне реки, она почувствовала сквозь его толстые стены какое-то противостояние, и притом как будто что-то пыталось дотянуться до нее оттуда, коснуться… нечто неопределимое, зовущее молча, и этот зов заставил Лили содрогнуться от страха. Она наблюдала за Крикли-холлом – да, именно наблюдала, как будто дом должен был вот-вот раскрыть свои мрачные тайны, которые – Лили знала это – он таил в себе. И после этого напряжение несколько дней не оставляло Лили.

И вот теперь Эва Калег хочет, чтобы Лили вернулась туда, снова приблизилась к месту, заставившему ее содрогаться. Но можно ли отказать той женщине в помощи? А если Лили поможет ей, не вернет ли она тем самым ужас, явившийся во время ее последнего сеанса? Ясновидящей совсем не хотелось, чтобы все это повторилось.

33
Пятая ночь

Лорен неплохо провела день, а теперь уютно устроилась в своей постели, чтобы почитать новую книгу Филиппа Пулмана. Келли уснула очень быстро. Лорен опустила книгу на колени и улыбнулась сама себе.

Новость очень быстро разлетелась по школе. Новенькая девочка дала Серафине Блэйни в нос. Лорен вроде как прославилась, потому что до сих пор никто из учеников средней школы, из тех, кому было по одиннадцать-двенадцать лет, не решались дать отпор хулиганке и, уж конечно, никто не пытался ее ударить! Многие девочки в этот день подходили к Лорен, чтобы немножко поболтать, задавали ей вопросы о случившемся в автобусе. Да и Тесса Уиндл постаралась изо всех сил, чтобы одноклассники узнали о событии во всех подробностях, а те понесли весть дальше, и к началу обеденного перерыва в школе не осталось никого, кто не слышал бы о подвиге Лорен. Во время большой перемены даже кое-кто из старшеклассников поздоровался с Лорен. По правде говоря, Лорен ужасно боялась утром идти в школу, она всю ночь думала о содеянном А что, если Серафина Блэйни надумает дать сдачи? А что, если она будет поджидать Лорен в автобусе, когда тот заедет в Крикли-холл по дороге в Меррибридж? Лорен не пыталась обмануть себя, она прекрасно понимала, что великолепный вчерашний удар – просто счастливая случайность. Серафина, пожалуй, уже оправилась от потрясения и жаждет мести… Лорен не знала, хватит ли у нее духу еще раз ударить хулиганку.

К счастью, Лорен повезло: Серафина этим утром вообще не пришла в школу. Лорен испытала такое огромное облегчение, что весь день летала как на крыльях. Но… А что, если она сломала ее большой нос? А что, если родители Серафины пожалуются мистеру Хоркинсу, директору школы, или отправятся прямиком в Крикли-холл и устроят скандал? Хуже того, они ведь могут и в полицию обратиться. Лорен уже почти всерьез ожидала, что в школу вот-вот придут полицейские и арестуют ее! Но день прошел, ничего не случилось, и Лорен понемногу успокоилась. Похоже, все теперь относились к ней совсем неплохо, а Тесса держалась особенно ласково, и Лорен решила, что ей, пожалуй, начинает нравиться Меррибридж.

Лорен зевнула, закрыла книгу, заложив между страницами закладку, и положила ее на столик у кровати. Ее веки слипались, когда она потянулась к лампе, выключила ее и улеглась на спину. Натянув пуховое одеяло до самых ушей, Лорен уставилась в потолок, освещенный теперь лишь тусклым светом, сочившимся с галереи через приоткрытую дверь детской комнаты.

Ее утомленные глаза еще какое-то время оставались открытыми, пока Лорен пыталась понять, почему она в последние дни так сильно устает к вечеру. Она даже просыпалась усталой. Но все проходило, стоило добраться до школы и смешаться с толпой учеников. Девочка прекрасно чувствовала себя весь день, только вернувшись домой, снова ощущала себя ужасно измотанной.

Конечно, все дело в этом доме. Дом выматывает ее, с его холодом и сквозняками и с его таинственностью. Даже думать о нем утомительно, от этих мыслей сразу нападает зевота…

Дождь тихонько стучал в окно. Лорен любила слушать дождь, когда сворачивалась калачиком в теплой постели. Почему в Крикли-холле всегда так холодно, несмотря на паровое отопление и камины, которые папа растапливает в разных комнатах?

Лорен повернулась на бок и закрыла глаза. Келли тихонько посапывала рядом.

Засыпая, Лорен думала о Честере. Она надеялась, что он не мокнет сейчас где-нибудь под дождем. Она надеялась, что кто-нибудь нашел его и взял к себе, в уютный теплый дом. Не беспокойся о Честере, сказал папа. Он сообразительный парень, найдет, где укрыться…

Лорен заснула.

* * *

Было уже далеко за полночь, когда Лорен шевельнулась. Кто-то пытался стянуть с нее одеяло.

– Келли… перестань… – пробормотала Лорен сквозь сон.

Но одеяло продолжало сползать. Еще не до конца проснувшись, Лорен попыталась вернуть одеяло на место, однако оно сопротивлялось. Лорен внезапно ощутила сильный холод, и это привело ее в чувство.

Одеяло продолжало скользить куда-то, то приостанавливаясь, то возобновляя движение. По спине Лорен пробежали мурашки, а волосы на голове приподнялись.

Она проснулась, широко открыла глаза. В комнате было почти темно, лишь слабый свет проникал в нее с галереи. Лорен с трудом различала маленькую фигурку Келли на кровати рядом с собой.

И тут появился странный запах. Это было похоже… похоже на какое-то моющее средство, которое мама иногда использовала при больших уборках. Или мыло? Если да, то Лорен такого мыла никогда не видела. Уж очень сильный запах…

Лорен попыталась оторвать голову от подушки, но обнаружила, что не может этого сделать. Ее будто парализовало. Парализовало от страха.

Потому что на краю кровати что-то было. Лорен чувствовала присутствие чего-то.

Краем глаза она видела некую тень у себя в ногах. Согнувшуюся тень. Темные очертания тела, наклонившегося к ней, тянувшего на себя одеяло.

Лорен с трудом открыла рот, желая закричать, но не сумела издать ни звука, словно ее голосовые связки тоже были парализованы. Она попыталась встать, но не смогла даже шевельнуться: страх приковал ее к постели.

Лежа все так же на боку, Лорен ощущала, как холод охватил руку, потом бок, проникая под хлопковую ночную рубашку без рукавов. Ее тело сжалось.

Одеяло соскользнуло с ее бедер, потом с согнутых ног; край ночной рубашки задрался, пока Лорен спала, и теперь бедра и икры покрылись гусиной кожей. Лорен боролась со страхом, сковавшим ее, отчаянно пытаясь приподнять голову – ей необходимо было увидеть, что это маячило в ногах ее кровати. Наконец голова Лорен поднялась – чуть-чуть, на какой-нибудь дюйм, Лорен не сдавалась и отвоевала еще два дюйма, три, еще больше… И теперь старалась повернуть шею, взглянуть на своего мучителя.

Кто это мог быть, кто тащил и дергал ее одеяло? Не Келли, конечно, – она слишком мала, намного меньше той фигуры, что склонилась над кроватью. Кроме того, Келли была рядом, напротив, и она спала, не подозревая о происходящем. И не мамочка или папа, они не стали бы так ее пугать! Но кто же? И этот запах, ужасный запах противного мыла…

Голова обрела подвижность, но плечи словно пригвоздили к кровати, не давая девочке шелохнуться. Однако лицо Лорен очутилось в слабом луче света, проникавшего с галереи.

И тут она увидела, как темная согнувшаяся фигура выпрямилась. Сзади на нее падал свет, так что Лорен не видела лица, вообще ничего, что могло бы помочь ей узнать, кто это. Фигура подняла руку вверх, над своей головой. А в руке был какой-то длинный и тонкий предмет, и конец его почти касался потолка. И вроде бы он легко дрожал в верхней части…

Лорен услышала звук: «ш-ш-ш…» – но она не слышала шлепка, когда предмет опустился на ее обнаженное бедро.

Ослепляющая, обжигающая боль помогла Лорен обрести голос, потому что эта боль превзошла все – и страх, и смущение, и все мысли о сопротивлении.

Лорен отчаянно завизжала, и этот звук разорвал тишину ночи.

И снова поднялась палка, и снова опустилась, и вновь Лорен отчаянно закричала от мучительной боли. На этот раз она даже не расслышала звука взлетевшей вверх палки.

Она кричала при каждом жестоком ударе, когда расщепленный конец палки опускался на ее ноги, оставляя на них следы, и все ее тело сотрясали судороги.

А потом все прекратилось. Ужасная боль еще не прошла, когда Лорен сквозь слезы, лившиеся из ее глаз, посмотрела в сторону света, но фигуры уже не было, зато Келли, проснувшаяся от отчаянных криков сестры, тоже начала визжать.