Текст книги "Тайна Крикли-холла"

Автор книги: Джеймс Герберт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 40 страниц)

Он трясет мальчика, кричит на него, а мальчик плачет от страха, но это еще больше злит мужчину, он трясет мальчика все сильнее. Вокруг стоят другие дети, но они тоже испуганы, настолько, что бросаются врассыпную, чтобы спрятаться, спрятаться от мужчины, которого Лили наконец узнала она видела его на старой черно-белой фотографии, это опекун детей, Эва называла его имя… Августус Криббен. Он поднимает плачущего мальчика, чьи штанишки спущены до лодыжек. Он несет мальчика в комнату, где стоят столы и скамьи… это похоже на класс для занятий. Он кладет мальчика на учительский стол и приказывает женщине… женщина, должно быть, Магда Криббен, сообразила Лили., приказывает женщине придержать мальчика и подождать.

Вскоре Августус Криббен возвращается, и Лили вскрикивает сквозь полусознательный транс, потому что видит в руке Криббена сверкающую опасную бритву, без сомнения, его собственную, ту, которой он брился.

Магда Криббен вскидывает руку к горлу, она умоляет брата не делать этого, потому что власти обязательно узнают, если с мальчиком что-нибудь случится. Но ее брата уже не остановить: он хватается за маленький пенис мальчика.

Сбоку у стены стоит высокий парнишка, один из сирот – хотя и не совсем один из них. В его глазах возбужденный блеск…

Криббен подзывает парня на помощь – хочет, чтобы тот прижал темноволосого малыша к столу, и Маврикий Стаффорд с готовностью шагает вперед Он ложится грудью на ноги маленького мальчика, придавливая их, и малыш поневоле растягивается на столе, спиной вниз.

Августус взмахивает бритвой.

Но его удар слишком поспешен, слишком неосторожен, слишком силен… и фонтан крови вырывается из пениса маленького мальчика…

* * *

– Кровь у Стефана все лилась и лилась, – продолжал Пайк, и Эву сильно затошнило. Как мог взрослый человек сотворить такое с ребенком?..

– Но Августуса это совершенно не заботило. Он бросил отрезанный кусок плоти в корзинку для мусора и вышел из комнаты, как будто все происшедшее в классной комнате не имело к нему никакого отношения.

Пайк вытянул левую ногу и энергично растер бедро, чтобы восстановить циркуляцию крови.

– Магда сделала все, что могла, чтобы спасти мальчика, но кровотечение оказалось слишком сильным, его невозможно было остановить. Страдая от боли, Августус отрезал большой кусок пениса, а не только крайнюю плоть.

Пайк вздохнул, как будто сожалея о том, что случилось, но скоро Эва поняла, что его сожаления относятся не к увечью, нанесенному бедному маленькому Стефану.

– Все, что случилось потом, случилось из-за этого маленького еврея. – Пайк возмущенно скривил лицо, как будто события могли повернуть в другую сторону, не случись этой чудовищной «операции». – Магда приказала мне принести полотенца, потом еще, но остановить кровь оказалось невозможно. Пацан прямо у нас на глазах белел из-за потери крови. Естественно, мы не могли отправить его в больницу или вызвать доктора в Крикли-холл. Как бы мы объяснили эту травму? Можно не сомневаться, Августуса тут же посадили бы в тюрьму за то, что он сделал, да и Магду, наверное, за соучастие. За себя я тоже беспокоился: для дурных детей в то время имелись особые приюты. Ведь все другие сироты наверняка бы набросились на меня, рассказали бы полиции, что я делал. Они никогда меня не любили.

Эва с трудом верила собственным ушам. Пайк с наслаждением жалел самого себя! Он просто купался в жалости к себе! Но пока он предавался этому занятию, Эва бросила осторожный взгляд на лестницу позади себя. Если бы им с Лорен удалось добраться до спальни Келли, они, возможно, сумели бы забаррикадироваться там…

Свет в просторном холле снова потускнел, и Эва подумала, что неизвестно, может ли генератор в подвале поддерживать все освещение в Крикли-холле, не слишком ли это большая нагрузка для него. А может быть, Гэйб не довел дело до конца, и, если сейчас свет погаснет, у них с Лорен появится возможность удрать от Пайка. Но тут лампы снова загорелись ярче, хотя и не так, как прежде.

В самых темных углах холла как будто возникло едва заметное движение: светлые тени снова зашевелились в глубине теней черных. Воздух был тяжелым, давящим, как это обычно бывает перед большой грозой. Но ведь гроза бушевала давно… Крошечные светлые волоски на руках Эвы будто приподнялись, вдоль спины прополз неприятный холодок, предвестник панического страха. Эва заметила некую странность: хотя источники света находились наверху (большая кованая люстра под потолком холла и светильник на галерее), потолок выглядел очень темным, как будто там повисла сгустившаяся тьма, нечто вроде непроглядного тумана, давившего на комнату внизу.

Пайк, похоже, ничего не замечал, а если и заметил, то не обратил внимания. В стекла высокого окна все так же стучал дождь. Пайк снова заговорил, вернувшись в прошлое, явно важное для него.

– Магда поняла, нам не удастся спасти мальчишку, хотя, видит Бог, она действительно старалась. Стефан угасал очень быстро, и Магда сообразила, что следует сделать. Мы ведь уже воспользовались однажды колодцем, чтобы избавиться от трупа учительницы. Могли сделать то же самое еще раз.

Несмотря на давящий страх, Эва была ошеломлена, услышав это. Магда Криббен и Пайк – или Маврикий Стаффорд, так его звали в те годы, – убили Нэнси Линит и сбросили ее тело в колодец, зная, что ее, скорее всего, унесет в море течением подземной реки. А потом решили проделать то же самое со Стефаном!..

– Магда сказала, что мы можем заявить властям, будто Стефан Розенбаум спустился в подвал в одиночку – что было категорически запрещено детям, разумеется, – и случайно упал в колодец. Ограда колодца очень низкая, так что история правдоподобна. Скорее всего, его тело никогда не найдут, а никто из других детей не видел, что Августус сделал с мальчиком, хотя они, конечно, могли слышать крики. Но Магда была уверена, они побоятся сказать хоть слово.

Боже мой, подумала Эва, неужели Пайк был безумен уже тогда, в детстве? Все они – брат и сестра Криббены и Маврикий Стаффорд – должно быть, сумасшедшие, раз вообразили, будто смогут скрыть такое преступление.

Пайк согнул колено, чтобы размять сустав.

– В общем, мы так и сделали. Бросили труп Стефана в колодец. Если уж быть с тобой до конца откровенным, я совсем не уверен, что он к тому моменту действительно умер от потери крови. Да и Магда, похоже, так не думала.

Это дикое откровение едва не заставило Эву лишиться чувств. Нет, она должна остановить этого ненормального, он не дотронется до ее дочери! Пайк демонстративно покачал головой, как будто браня себя за что-то.

– Мы, впрочем, недооценили интерес к исчезновению учительницы, который возник у чиновников Министерства образования. Она отсутствовала уже несколько недель, и ее не могли найти, несмотря на все усилия отдела образования графства. А мы-то предполагали, ее никто не хватится, во всяком случае при тех обстоятельствах. Ведь из-за войны кругом был ужасающий беспорядок. – Он из-под полуприкрытых век внимательно оглядел Эву, потом Лорен. – Как раз на следующий день после того, как мы избавились от Стефана Розенбаума, пришло извещение, что в Крикли-холл направляют государственного инспектора. Ох, это вполне мог быть совершенно обычный визит, из тех, что инспекторы обязаны совершать время от времени, но Магда так не думала. Она решила, что из-за внезапного «отъезда» Нэнси Линит у кого-то в руководстве возникли подозрения.

Взгляд Пайка на мгновение задержался на Лорен, хотя его мысли, похоже, бродили где-то далеко.

– Магда собиралась удариться в панику, – продолжил Пайк. – А Августус разъярился из-за того, что лондонские чинуши осмелились проверять его сферу деятельности. От волнения головные боли у него усилились, и обычные способы снятия спазмов совсем не помогали. И это продолжалось несколько дней, потому-то Августус в конце концов окончательно лишился рассудка.

Снова вспыхнула молния, снова прямо над крышей оглушительно раскатился гром – как будто стихия привязана к этому дому, как будто буря просто не в состоянии сдвинуться с места…

Пайк передвинулся на площадке, сев на самый край, и изменил позу, положил руки на колени, затем опять повернулся к Эве и Лорен. Трость теперь лежала поперек площадки у него за спиной.

– Ты не устала от моих воспоминаний, Эва? Уверяю тебя, дальше будет еще интереснее!

Эва осторожно сказала:

– Мой муж скоро вернется.

Это было неявно высказанное предупреждение. Пайк ответил на него почти весело:

– Нет, ты же сама говорила, что он в Лондоне. И если даже вздумал поехать обратно, наверняка остановился где-нибудь, чтобы переждать сильный дождь. Ни один разумный человек не сядет за руль в такую погоду.

– Что вы можете знать о разумности? – Эва произнесла это резко, с презрением, сама того не желая. Просто у нее так вырвалось.

– О, агрессия! Что ж, это вполне понятно. Так ты еще не догадалась, зачем я здесь?

– Предполагалось, что бы будете доказывать отсутствие привидений в этом доме.

– Я солгал. К несчастью – особенно для меня, – привидения существуют. К сожалению, меня почти всю жизнь преследует призрак. Обещаю, я все объясню.

Он снова превратился в любезного и заботливого человека. Пайк был похож на хамелеона, он менялся так быстро, что уследить за ним было трудно.

Эве с трудом удалось совладать с собой, чтобы сказать внешне спокойно:

– Да, мне хотелось бы знать, зачем вы на самом деле явились сюда сегодня вечером и почему вы напали на Лили Пиил.

– Лили Пиил. Значит, ее так зовут, да? Ну, боюсь, твоя подружка вмешалась туда, куда не следовало. Откуда она узнала мое настоящее имя?

– Она ясновидящая.

– Она должна быть просто гением, чтобы вот так все увидеть.

– Я ей показывала старую фотографию Криббенов и детей, эвакуированных… тех, что жили здесь в сорок третьем году. И вы были среди них. – Эва все еще выжидала удобного момента, чтобы броситься вверх по лестнице вместе с Лорен.

– Понятно. Но тогда, значит, она знала и мое имя?

– Наш садовник рассказал о вас в тот день, когда Гэйб нашел фотографию.

– Я помню, когда ее сделали. Все дети там ужасно угрюмы.

– У них были к тому причины.

– Да. А где эта фотография сейчас?

Эва показала на холл.

– Там, внизу, вместе с волчком.

– Боже милостивый, я даже помню эту игрушку! Это одна из тех немногих, с которыми нам разрешали играть, но только когда местный викарий приходил на чай. Преподобный Россбриджер, если не ошибаюсь. Напыщенный дурак был высокого мнения об Августусе Криббене – он, видите ли, тоже являлся поборником дисциплины. Они с Августусом были забавной парочкой в своем роде. И конечно, оба бесконечно верили во Всемогущего.

Эва надеялась, что Пайк, может быть, спустится в холл, желая найти фотографию, но он то ли был слишком осторожен, то ли уже утратил интерес к предмету. Гордон как будто все сильнее беспокоился, одна его нога постоянно притопывала по нижней ступени. Лорен дышала быстро, ей не хватало воздуха…

– Но как дети могли утонуть здесь, в Крикли-холле?

Эва по-прежнему старалась выиграть время, отвлечь Пайка, рассчитывая, что он все-таки даст им шанс сбежать. Не будучи уверена, что телефонная линия не повреждена бурей, Эва все равно молилась о том, чтобы зазвонил телефон в холле, чтобы случилось хоть что-нибудь, способное отвлечь бы внимание маньяка на секунду-другую. У него больная нога, ему трудно будет угнаться за ними (хотя он двигался на удивление быстро, когда напал на Лили).

Ответ Пайка на ее вопрос потряс Эву.

– Да никто из них не тонул, – хихикнул он. – Они все были мертвы еще до того, как началось наводнение.

Эва задохнулась от ужаса. Ее страх перед Пайком достиг высшей точки.

– Но здесь ведь все говорят, что они именно утонули, – с трудом выговорила она.

– О да, все так говорят, но это совсем не значит, что так оно и было. Я уверен, в здешней общине есть и такие, кто заподозрил правду. Да и те, кто обнаружил тела – полицейские, спасательная команда, – должны были прекрасно видеть, что случилось. Наверное, и преподобного Россбриджера известили о том, что дети были убиты и вина лежит на Августусе Криббене, также умершем той ночью. Когда я просматривал старые газетные статьи за тот период, я только и сумел найти сообщение о том, что он сломал шею и получил множество других травм, упав в подвал. Я навестил его могилу на церковном кладбище и, к своему разочарованию, обнаружил, что его надгробная плита очень уж скромна. И могила находится в неухоженной части кладбища. Да, я уверен, власти отлично знали, что Августус убил детей, отданных под его опеку, убил собственными руками. Следы на шеях детей вряд ли могли остаться незамеченными.

Пораженная до глубины души, Эва только и смогла, что чуть слышно спросить:

– Но вы… вас-то он не убил. Как же…

– Я же обещал тебе, что все объясню. – Пайк испытывал немалое облегчение от того, что мог наконец рассказать о своих тайнах кому-то живому, не отупевшему и не сумасшедшему, как Магда. – В ночь наводнения бушевала ужасная буря, такая же, как сегодня ночью, обстоятельства сложились вполне подходящие. Но тогда, впрочем, не было грозы, только очень сильный дождь. Никто из детей не спал…

71
Ловушка

Лили застонала и снова попыталась поднять голову, но ничего не вышло: голова опять упала на мокрую землю.

Было почти уютно лежать здесь. Лили практически не чувствовала дождя, поливавшего ее, не ощущала даже того, что капли колотили по голове и шее, она вообще не замечала холода. Нет, она уютно устроилась где-то далеко, вне себя, пребывая в полудреме, но осознавая, что полусон приносит все новые откровения.

Молния высветила коричневый бурный поток неподалеку – воды реки поднялись уже до верхнего края высокого берега. Обломки деревьев, не задержанные коротким деревянным мостом – весьма ненадежным мостом, – плыли по волнам, их уносило к устью, где встречались две реки, Бэй и Лоу.

Лили скорее ощутила, чем увидела, огромные размеры комнаты, освещенной лишь несколькими масляными лампами, расставленными в стратегических точках, так что тени висели вдоль стен как темные драпировки.

Она заметила какое-то движение, затем послышался осторожный шепот, и маленькие фигурки появились в одной из дверей на галерее над холлом.

Девять детей тихо, крадучись направились к широкой лестнице в конце Г-образной галереи, держа башмаки в руках. Их ноги, обутые только в носки, ступали по деревянному полу почти бесшумно. Дети останавливались, сдерживая дыхание, если какая-то из досок издавала скрип, и двигались дальше только тогда, когда убеждались, что на шум никто не откликнулся. Старшие дети держали за руки маленьких. Никто не должен разговаривать, предупредила всех Сьюзан Трейнер, и никто не должен ни кашлять, ни чихать, вообще нельзя издавать ни единого звука, особенно когда они будут проходить мимо закрытых дверей, за которыми спят их опекуны.

Вот они спустились вниз, парами, и старшая, Сьюзан, шла впереди, но она не могла предотвратить скрип ступеней, раздававшийся время от времени, хотя шаги детей были легкими и осторожными. Все дети были полностью одеты, им оставалось только взять пальто, которые висели на длинной вешалке рядом с большой входной дверью. Они собирались надеть пальто и обувь перед тем, как выйдут из дома.

Они крадучись пошли через холл, и каждый дрожал от холода и тревоги, но они шли за Сьюзан, такой же напуганной, как все остальные, но изо всех сил скрывавшей страх. Она боялась даже подумать о том, что будет, если их поймают. Несмотря на ужасную бурю, бушевавшую снаружи, Сьюзан решила этой ночью увести детей из Крикли-холла. Они не могли больше оставаться в доме: это было слишком опасно. Мистер Криббен сделал что-то очень плохое с маленьким Стефаном, что-то ужасное, и дети больше не видели своего друга. Сьюзан боялась, мистер Криббен может сделать что-то плохое и с остальными, потому что он, похоже, совсем лишился разума, нельзя предугадать, на что он способен. Им придется спуститься в деревню и постучаться в дверь первого же дома, в котором они увидят свет. Они попросят помочь им, и Сьюзан расскажет все – о жестокости опекунов в Крикли-холле, о наказаниях, о скудной пище, о пропавшем Стефане.

Лили Пиил, распростертая на земле, более чем шестьдесят лет спустя видела все это, как будто сама стала призраком, парящим над перепуганными сиротами, слышащим их мысли, чувствующим их эмоции, но неспособным помочь. Она не могла хоть как-то вмешаться в происходящее. Ее сердце стремилось к этим детям, страдая, потому что она уже знала; их борьба за свободу будет проиграна.

Они дошли почти до середины холла, направляясь к длинной вешалке и запертой на замок и засов двери, когда случилось это…

* * *

Пайк улыбался, рассказывая свою историю, но в его глазах не было веселья. Эва наблюдала за тем, как менялось их выражение: от безумия к странной доброте, потом к полному бесчувствию, к пустоте, и эта пустота застыла в них окончательно. Мертвые глаза. Смертоносные глаза.

– Видишь ли, я накануне ночью подслушал, как Сьюзан Трейнер излагала свой план побега, – сказал Пайк. – Я тогда как раз вышел из комнаты Магды… она так беспокоилась о своем брате, он ведь весь тот день провел в постели из-за своей болезни. Боль в голове была такой сильной, что он вообще ничего не соображал, а дневной свет – вообще любой свет – только усиливал его страдания, так что он даже почти не видел.

Пайк снова изменил позу, прислонившись спиной к перилам, так, чтобы сесть лицом к Эве и Лорен.

– Я сидел на лестнице как раз под входом на чердак, в спальню, и я слышал, как дети перешептывались, слышал, как Сьюзан объясняла, как именно они могут сбежать из Крикли-холла. Она была уверена, что Августус окончательно сошел с ума от боли и что детям грозит опасность. Она намеревалась потихоньку выйти из дома как раз на следующую ночь. Сьюзан знала: ключ от входной двери висит на крючке в кухне и собиралась взять его, пока другие дети будут надевать пальто и обувь.

Пайк негромко фыркнул, вспомнив, каким он был тогда сообразительным.

– Ох, вообще-то это был отличный план побега. Дети вполне могли бы выйти из дома и запереть за собой дверь. Каждый из детей пообещал, что будет вести себя очень тихо, когда они покинут спальню, самых маленьких заставили поклясться дважды. Очутившись снаружи, они должны были пойти вниз, в деревню, обойдя при этом церковь, потому что все знали: преподобный Россбриджер уж слишком дружен с Криббенами. Дети не доверяли ему, и Сьюзан была уверена, что от него им сочувствия не дождаться. А в Холлоу-Бэй они найдут кого-нибудь, кто выслушает их, и, как только их история станет известной, люди вызовут полицию и Криббенов отправят в тюрьму. – Пайк фыркнул, потом издал глухой горловой смешок, но его веселье тут же угасло. – Дети забыли, как мне нравилось шпионить за ними. Да, я узнал много ценных новостей, пока сидел там на лестнице, пикантных новостей, за которые мог ожидать вознаграждения от Криббенов. В тот же вечер я тайком вернулся в комнату Магды и рассказал ей все, что услышал. Августус чувствовал себя слишком плохо, чтобы тут же передать ему все, но Магда раскрыла ему заговор детей на следующий день. К несчастью, она не понимала, насколько он был плох к этому времени. Его ум полностью замкнулся в себе, хотя в тот момент это не было очевидно. Августус провел весь тот роковой день в своей комнате. Но когда приблизился вечер…

* * *

Лили, молчаливый свидетель, наблюдала за тем, как сироты сняли с вешалки свои пальтишки, как старшие дети помогли малышам. Лили позволила своему сознанию последовать за Сьюзан…

…которая осторожно шла к кухне. Кухонная дверь была закрыта, и девочка осторожно повернула ручку, замерев на мгновение, когда дверь скрипнула. Связка ключей висела на крючке рядом с дверью, и ключ от входной двери тоже был среди них.

Боясь открыть дверь шире, Сьюзан протянула внутрь руку, и ее дрожащие пальцы начали шарить по стене, ища кольцо, на котором были нанизаны ключи. Ключи звякнули, когда она задела их, и девочка поспешно прижала связку к стене, чтобы остановить звук. Она почувствовала ладонью один особо длинный ключ и, хотя и дрожала от страха, едва заметно улыбнулась. Осторожно взялась за связку, чтобы снять ее с крючка.

И в этот момент чьи-то холодные пальцы ухватили ее за запястье, и Сьюзан едва не лишилась сознания.

В следующий момент девочка отчаянно завизжала. Она отдернула руку, и ее сила настолько возросла от страха, что ей удалось вырваться из пальцев, державших ее. И тут дверь кухни резко распахнулась, и в темном проеме возникла обнаженная фигура Августуса Криббена. Он был без одежды потому, что почти весь вечер занимался самобичеванием. Свежие следы ударов на его бледной коже выделялись отчетливо, ярко.

Все дети разом закричали от ужаса. Уронив ботинки, которые они все еще держали в руках, дети бросились врассыпную. Трое нырнули в классную комнату и забились под столы. Один спрятался в кладовку под лестницей, а еще один закрылся в стенном шкафу недалеко от входа. Еще трое, младшему из которых едва исполнилось шесть лет, помчались вверх по лестнице и спрятались в другом стенном шкафу, на галерее, – в том, где хранились веники, тряпки и проволочная корзинка для мусора. Они захлопнули дверь изнутри и съежились на полу, изо всех сил прижимаясь к задней стенке шкафа. Дети, дрожа в темноте, крепко цеплялись друг за друга. Они ждали.

Лили ощутила их ужас и слабо пошевелилась, лежа на мокрой подстилке из травы и земли. Она протестующе застонала, но видение продолжалось. Как и дети, Лили не могла убежать.

Обнаженный мужчина держал длинную тонкую палку, конец которой был расщеплен на несколько прядей. Они умножали боль, когда палка-плеть хлестала по коже. Это была его собственная, личная плеть, та, которую он держал в своей комнате только для себя; другую плеть, которой Августус пользовался для исправления грешников, его сестра на время спрятала, потому что они со дня на день ожидали прибытия школьного инспектора. Левой рукой Августус снова грубо схватил девочку за запястье, она замерла на месте, от испуга не в состоянии двинуться с места. Но теперь опомнилась и начала вырываться, извиваясь и брыкаясь, но ее ноги, обутые лишь в чулки, не могли нанести сильного удара. Ключи выпали из ее пальцев и отлетели в сторону.

Криббен рывком подтащил девочку ближе к себе, и она закричала от страха и отчаяния. Он ударил ее палкой, тонкая хлопковая одежда не могла защитить от сильного удара, и Сьюзан зашлась визгом.

Две фигуры появились на галерее над холлом. Магда Криббен и Маврикий Стаффорд вышли из спальни, где они терпеливо ожидали большую часть ночи, готовые вмешаться в действие и помочь Августусу управиться с правонарушителями, если это понадобится. Но их глаза тревожно расширились, когда они увидели обнаженного опекуна, уронившего палку и схватившего Сьюзан за горло.

Ее крик затих сразу после того, как она лишилась воздуха, а в следующую секунду ее горло было раздавлено. Ноги девочки еще несколько секунд судорожно били по полу, красивые глаза выпучились, как будто на них надавили изнутри… Язык вывалился из открытого рта, лицо быстро налилось темным пурпуром, юное тело безжизненно повисло, когда жестокая рука подняла ее вверх, держа за шею. На каменные плитки потекла моча, руки еще секунду пытались оттолкнуть пальцы голого мужчины. Но наконец девочка обвисла, как мягкая кукла. Сьюзан была мертва.

– Августус! Нет! – Отчаянный, умоляющий крик вырвался у Магды, перевесившейся через перила галереи. Маврикий оказался слишком ошеломлен, чтобы двинуться с места.

Криббен наклонился, поднял свою плеть и, направившись через холл к кладовке под лестницей, на ходу с бешеной силой ударял ею по собственному телу. Плеть оставляла длинные красные следы, и старые раны, задетые ею, начали сильно кровоточить.

Криббен подошел к кладовке и рывком открыл ее дверь. Изнутри раздался отчаянный крик, а Августус наклонился и вытащил наружу шестилетнего Вилфреда Уилтона. Тот пытался сопротивляться, но не ему тягаться с маниакальной силой опекуна. И снова палка-плеть упала на пол, а мощная рука Криббена потянулась к горлу ребенка. Вилфред умер, не издав ни звука.

Прижав руку к груди, Магда завывала:

– О, милостивый Боже, что мне делать, что мне делать?!

Ее брат поднял палку и широким шагом направился к стенному шкафу, скрытому за дубовой панелью холла. По пути он продолжал бичевать собственное тело.

«Ш-ш-ш-шлеп!» Такой звук издавала плеть. «Ш-ш-ш-шлеп!» – все сливалось в один звук…

Сильный порыв ветра ударил снаружи в высокое окно, бросив на стекла новые потоки воды, но ничто не могло отвлечь человека с плетью. Он остановился перед шкафом, открыл дверцы, наклонился вперед – и за волосы вытащил наружу семилетнюю Мэриголд Уэлч. Ее крик звучал недолго – Криббен задушил ее, и ему для этого не потребовалось никаких усилий, настолько его сила увеличилась от безумной ярости. Криббен швырнул на пол безжизненное тело и медленно повернулся в сторону классной комнаты.

– Нет, Августус! – молящим голосом кричала Магда, сбегая вниз по лестнице. – Ты не должен! Не делай этого! Тебя отправят в тюрьму! Они повесят тебя, Августус, они же тебя повесят!..

Но разумеется, ее предупреждения запоздали.

Маврикий побежал следом за Магдой, его длинные крепкие ноги бежали быстро, ему нетрудно было догнать женщину. Они вместе достигли последних ступеней лестницы, переполненные ужасом…

* * *

– Но к тому времени, как мы спустились, – говорил Пайк Эве так спокойно, как будто комментировал неторопливую игру в крикет, – Августус уже стоял в дверях классной.

Лорен замерла в объятиях матери совершенно неподвижно, и Эва боялась, что у девочки глубокий шок. Что касается самой Эвы, она совершенно не реагировала на подробности чудовищной истории, которую рассказывал Пайк. Она могла бы зарыдать по несчастным невинным детям, которых вытаскивали из их убежищ и безжалостно убивали, но знала: в данный момент не стоит терять самообладание. Ей следует быть наготове, чтобы броситься бежать, как только появится шанс.

– Магда встала перед своим братом, закрыв ему дорогу, умоляя его остановиться. Когда я попытался помочь ей, схватив Августуса за руку, чтобы оттащить от двери классной комнаты, он повернулся и посмотрел на меня так, как будто видел впервые. А потом вдруг принялся лупить своей палкой. Я упал на пол и собрался в комок, так что он не причинил мне слишком сильной боли. Но должен признать, перепугался до истерики, я боялся за свою жизнь, и спасло меня лишь то, что Магда упала на меня, закрывая своим телом. Августус ударил и ее тоже, но тут же как будто внезапно вспомнил о других детях, потому что отвернулся и стал через порог всматриваться в классную. Наверное, кто-то из детей вскрикнул или задел мебель, и это отвлекло Августуса.

Он оставил нас с Магдой лежать на полу, мы оба обливались слезами от боли и отчаяния. Но прежде чем Криббен вошел в комнату, я увидел его лицо, и мне никогда этого не забыть. На нем отражались ненависть и гнев… нет, лучше сказать – ярость. Он был полностью захвачен ею. Ничто не могло удержать его от убийства оставшихся детей. Я знал это, и Магда тоже знала. Но больше всего мы боялись, что, расправившись с ними, он набросится на нас. Когда он глядел на меня, в его глазах не было ничего человеческого, только полное и окончательное безумие.

Пайк потрогал свою трость, но не стал ее поднимать.

– Магда понимала: пути назад уже не осталось. Мы могли еще как-то придумать повод для отсутствия молодой учительницы, мы могли скрыть причину смерти Стефана Розенбаума, сказав, что он нарушил строгий запрет и в одиночку спустился в подвал, улучив момент, когда дверь оказалась незапертой. Но как бы мы объяснили смерть остальных сирот? Нет, мы оказались в безвыходной ситуации. Магда помрачнела, ее лицо стало еще более неподвижным, чем обычно. Мы должны уйти из этого дома, сказала она мне. Покинуть это кладбище в четырех стенах, прежде чем сами не стали жертвами. Мы должны бежать подальше от Крикли-холла. Я думаю, к этому моменту она и сама уже окончательно свихнулась, как ее брат. Нет, глядя на нее, вы бы ни за что так не подумали, но в ее поведении было что-то… отстраненное, далекое, что ли? Она как будто уже покинула Крикли-холл.

Мы не задержались даже для того, чтобы взять пальто, хотелось как можно скорее очутиться вне этого дома. Ключи все так же валялись на полу рядом с кухней, и Магда подняла их и отперла парадную дверь. Нас не пугала буря, мы просто хотели спастись от кровавой бойни. Я понятия не имел, куда мы собираемся идти или что будем делать. Просто вышел наружу следом за Магдой, а она с того момента больше не произнесла ни единого слова. Конечно, тогда я этого не осознавал, но она была в шоке, она была напугана собственным братом, понимая, что из-за него они оба оказались в опасности. И что-то в ней замкнулось в ту ночь, и, судя по всему, она по сей день пребывает в том самом состоянии. Мы потащились сквозь бурю, шли почти всю ночь, каким-то чудом не погибли в наводнении… – Пайк покачал головой, удивляясь своему спасению. – А пока мы удалялись от Крикли-холла, Августус Криббен продолжал неистовствовать…

* * *

Бороздки, которые напряженные пальцы Лили оставляли в мягкой земле, становились все глубже, руки девушки за несколько секунд почти полностью зарылись в почву. Лили пребывала все в том же полусознательном состоянии, как будто укрывшись от дождя в самой себе, но ее ум с паническим страхом наблюдал за тем, как Криббен продолжает убивать…

Трое сирот спрятались под столами, в самодельной классной комнате. Тусклый свет проникал из холла сквозь открытую дверь, и они молча молились о том, чтобы их не заметили в тени мебели. Они прислушивались к знакомым звукам – «ш-ш-ш-шлеп!» – снова и снова – «ш-ш-ш-шлеп!» – и эти звуки становились все громче по мере того, как их опекун приближался…

Криббен помедлил на пороге… он понял, где прячутся дети.

«Ш-ш-ш-шлеп!»

Острая боль от ударов по телу возбуждала его, но она оказалась не в силах погасить обжигающее пламя в его голове. Он чувствовал: его мозг готов разорваться на тысячи кусочков…

«О Боже, – безгласно взмолился Криббен, – избавь меня от этой тяжкой ноши! Прогони эту епитимью, и я буду служить Тебе до конца дней моих!»

Он покачнулся, едва не упав, и его глаза на несколько мгновений плотно закрылись от боли. Он прижал ладонь ко лбу в тщетной надежде облегчить страдание. Потом Августус Криббен заставил себя открыть глаза, хотя даже слабый свет масляных ламп причинял ему боль. Он почти ничего не соображал, но боль толкала его вперед. Он всмотрелся в сумрак классной и увидел маленькие фигурки, съежившиеся под столами.