Текст книги "Истины, которые мы сжигаем"

Автор книги: Джей Монти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 28 страниц)

– Да, но он может направить свое внимание в другое место. У меня нет никакого желания контактировать с ним когда-либо снова.

Мы погружаемся в приятное молчание, комфорт от того, что мы находимся рядом друг с другом, успокаивает не только ее, но и меня. Под этим одеялом я думаю о том, какой будет моя жизнь спустя годы, после того, как я окончу школу в этом году.

Еще один учебный год, Сэйдж. Продержись еще один год.

И это будет твое лучшее представление.

5. ЧТО ПОСЕЕШЬ, ТО И ПОЖНЕШЬ

Рук

Хоумкаминг.

Куда весь город приходит и смотрит, как старшеклассники разъезжают по центру города на огромных платформах. Спортивные команды, организаторы Хоумкаминга, местные предприятия, школьные клубы – все, кто связан со школой, сидят на них и машут, пока движутся мимо.

Интересно, понимают ли они, насколько глупо выглядят со стороны.

Каждому свое, но я не нахожу удовольствие в том, чтобы сидеть на обочине и смотреть, как подростки машут и улыбаются. Просто скажи, что ты окончил старшую школу и останься дома.

Все, что это делает, – повышает и без того колоссальное самомнение моих сверстников и их увлеченность собственным имиджем.

Музыка врывается в мои уши через наушники, текущая песня яростно крутится у меня в голове. Я затягиваю рукоять газа, оттягиваю чуть больше, и мой мотоцикл с резким воем двигателя устремляется вперед.

Ветер приподнимает мою черную толстовку с капюшоном, а мир снаружи окрашивается в светло-коричневый цвет из-за матово-черного визора¹³, который технически незаконен для использования на дороге, но я сомневаюсь, что какая-нибудь полицейская машина сможет преследовать меня на этой штуке.

Езда на байке – это чистое пространство. Даже когда я под кайфом, меня все равно переполняют мысли и воспоминания. Но когда я еду на байке, все исчезает. Я – совершенно белый лист, без каких-либо пометок на мне.

Это самое близкое к полету без посторонней помощи, что кто-либо когда-либо видел.

Стрелка спидометра переваливает за восемьдесят пять миль¹⁴, с каждой секундой поднимаясь все выше. Это захватывающее чувство – осознавать, что если я наклонюсь не в ту сторону хотя бы на дюйм, то стану еще одним куском асфальта. Ничем иным, как подгоревшим на дороге блинчиком.

В этом вся суть страха. В своей основе это просто страх умереть, верно? Ты боишься не самого опыта, а его последствий.

Так что страх на меня не действует. Мы рано обнаружили в жизни, что страх не действует ни на кого из нас. Не тогда, когда ты уже мертв внутри. Когда ты участвуешь в гонках с Мрачным Жнецом к самой могиле. Когда тебе уже все равно, увидит ли мир когда-нибудь еще твое существование.

Адреналиновые наркоманы вселенского масштаба.

Что касается меня, то я бы не задумываясь воспользовался любым шансом причинить себе вред или попасть в ситуацию, которая повысила бы уровень моего адреналина. Просто есть что-то такое в этом естественном кайфе, что заставляет меня чувствовать себя наэлектризованным. Я чувствую себя так, будто мое тело горит, и я обожаю это ощущение.

Мое тело наклоняется при поворотах между возникающими высокими соснами, направляясь в Пондероза Спрингс. Это своего рода квадрат, и прямо сейчас каждый со своей мамочкой находится на восточной стороне этого дерьмового болота.

Парад продлится до самых сумерек, значит у нас есть еще тридцать минут, чтобы сделать то, ради чего мы сюда пришли, и уйти, пока нас никто не увидел.

Словно призраки, ты можешь ощущать наше присутствие, но никогда не сможешь этого доказать.

Или демоны, которые скрываются внутри твоего шкафа, мы выходим наружу только тогда, когда хотим, чтобы нас увидели.

Я еду по пустой улице в сторону ратуши. Асфальт усыпан конфетти, воздушными шарами и конфетами – явный признак того, что по этой стороне уже прошли.

Мой байк резко заносит при торможении, когда я подъезжаю к зданию. То, что раньше было католической церковью, теперь превращено в ратушу. Она была здесь с момента основания города, модернизирована, чтобы выдержать испытание временем. Тут мой отец проводит половину своего времени.

Я ударяю по килл свич¹⁵, носком ноги опускаю подножку, и медленно слезаю с мотоцикла. Сняв шлем и положив его на сиденье, я достаю сигарету и сажусь на бетонные ступеньки ниже уровня фонтана перед зданием.

Вытаскивая телефон из кармана, я вижу сообщение от Сайласа.

Сайлас: Уже едут мимо аптеки.

Это было три минуты назад, так что у нас есть примерно двадцать минут, прежде чем весь город соберется тут, где я сейчас сижу. Парад всегда начинается и заканчивается в одном и том же месте каждый год.

Наполовину выкурив сигарету, я вижу огни приближающегося ко мне новенького «Рэйндж Ровера». Моя нога начинает подпрыгивать, а пальцы гудеть от предвкушения.

Добро пожаловать во врата ада. Шоу вот-вот начнется.

– Я ненавижу Хоумкаминг, – говорит Алистер, выпрыгивая с переднего сиденья машины, которая ему не принадлежит. Контролирующий фанатик внутри него не позволил бы мне и Сайласу справляться с этим самостоятельно.

Плюс, у нас менталитет толпы. Ты тронул одного из нас. Ты тронул всех.

Я насмехаюсь над банальными белыми надписями на окнах, такими как: «КБ1¹⁶», «Игрок штата!», «№ 7 Синклер».

Никогда не понимал одержимости людей школьным спортом.

– Что ты ненавидишь? – спрашивает Тэтчер, выскальзывая с пассажирского сиденья. Я знаю его очень давно, и знаю, он мелочен, острит, играет на пианино и наслаждается тем, что выводит людей из себя.

И все же есть в Тэтчере черты, которых я никогда не понимал. Черты, которые в нем темнее, чем мои собственные. Когда он становится молчаливым, миру стоит его бояться.

В тот день, когда он, наконец, посвятит себя своему наследию – это тот день, когда мир заплатит за то, во что его превратил.

Даже у меня мурашки по коже при мысли об этом.

– Избивать людей, – ухмыляется Алистер, сталкиваясь плечами с Тэтчером, пока они идут в мою сторону. У этих двоих была задача угнать машину Истона и встретиться со мной здесь, пока Сайлас будет следить за уличным движением.

– Неправда, – начинаю я, бросая сигарету на землю. – Ты ненавидишь городской Хоумкаминг. Наш всегда прикольный.

– У тебя есть сигареты?

Я лезу в карман и бросаю пачку Алистеру, его кожаная куртка сдвигается, когда он их ловит. Мой выход начинается сейчас, когда я открываю свой черный рюкзак, внутри которого есть все необходимое, чтобы попасть в тюрьму по обвинению в поджоге. Достаю две пустые бутылки из-под виски, которые я взял из мусорного ведра в своем собственном доме.

– Зажигалка?

Я поднимаю глаза на своего темноволосого друга Алистера.

– Хочешь, я и выкурю ее за тебя? – шучу я, бросая ему свою зиппо. – Не надо, блядь, ее утаскивать. Она моя любимая.

Он осматривает переднюю часть зажигалки, вскидывает бровь и прикуривает, после чего бросает ее мне обратно.

– Твоя любимая зиппо из всей огромной коллекции – та, на которой написаны твои инициалы? Немного увлечен собой?

Я закатываю глаза, заливая изопропиловый спирт внутрь бутылок от виски.

– Говорит тот, кому нравится оставлять отпечатки своих инициалов на лицах людей.

Мы смеемся, пока я занимаюсь своей пироманиакальной магией: смачиваю несколько тряпок в спирте, а затем засовываю их в горлышки бутылок, оставляя несколько дюймов свисать из них.

– Посмотрите на него, наш маленький ботаник-химик, – Тэтчер гладит меня по волосам, и я сдерживаюсь, чтобы не выбить из него всю дурь.

– Это дерьмо не имеет абсолютно никакого отношения к химии. Ты можешь буквально погуглить. Четырехлетка может это сделать.

– Что ж, давайте ускорим этот процесс. Они возвращаются, и я хочу занять хорошее место, чтобы видеть лицо Истона, когда он появится.

Я киваю, учитывая его предупреждение, и работаю быстро. Беру обе бутылки, достаю свои спички, чиркаю одной и наблюдаю за оранжевой вспышкой от палочки. Моя кровь закипает, когда я подношу пламя к тряпкам, свисающим из горлышек бутылок. Поджигая их, я рассчитываю, что каждый раз, когда Синклер будет видеть свою машину, он будет вспоминать слова, которые выплевывал в той закусочной.

В следующий раз он дважды подумает о том, чтобы зайти слишком далеко со мной. Он будет следить за своим языком, когда речь идет о Роуз, когда речь идет о моих друзьях.

Это предупреждение.

Сейчас я спалю его машину, но в следующий раз, я буду наблюдать, как горит он.

Ловким движением я замахиваюсь и бросаю по одной бутылке в окна «Рэйндж Ровера». Одна приземляется на заднее сиденье, другая – на переднее. Скоро начнется настоящее действо.

Два громких треска, как от удара кнутом по мокрой коже, раздаются в воздухе, когда стеклянные бутылки взрываются внутри автомобиля, превращая его в ад возмездия.

– Да начнется шоу, мальчики.

У меня текут слюнки, когда я поднимаюсь на мотоцикле по склону за ратушей, на небольшой холм, где нас не увидят, но с которого открывается прекрасный вид на беспорядок, который мы вот-вот вызовем.

Нога подпрыгивает, когда я достаю из кармана еще одну сигарету, чтобы закурить, пока мы смотрим. Я наблюдаю за тем, как весь город толпится перед подожженной машиной их звездного квотербека.

Весь автомобиль полностью в дыму, от багажника до капота.

Мурашки бегут по позвоночнику, когда я наблюдаю за танцующими языками пламени, как они закручиваются и увеличиваются, вращаясь. Я вижу в них каждый грех, который я когда-либо совершал. Тлеющие угольки, парящие в воздухе, напоминают мне о крошечных кусочках, оставшихся от моей души.

Были времена, когда я был маленьким, я прислушивался к проезжающим мимо моего дома пожарным машинам и отчаянно пытался угнаться за ними, бежал за их сиренами, чтобы увидеть, что именно они пытаются потушить.

Я успешно справился только с тремя, но каждый раз завидовал, что не я был создателем этого пламени. Иногда это было вне моего контроля.

Болезнь.

Та, которая течет по моим венам и закручивается в каждой ниточке моей ДНК. Она заразила меня всего. Болезнь, которую я отказался лечить.

Сердце колотится в груди, ладони потеют, когда я, ухмыляясь с нашего места на холме, смотрю вниз на их полные ужаса лица. Истон теряет свой гребаный рассудок, пока люди отчаянно пытаются потушить огонь.

Это полный хаос.

Родители собирают своих детей.

Ученики вопят.

Футбольная команда с помощью своих леттермановских курток сражаются с морем огня.

И тут появляется она.

Хорошенький яд в своей тесной форме черлидерши, которая облегает ее как вторая кожа. Топ с длинными рукавами обтягивает ее упругую грудь, а бриллиантовое кольцо на животе сверкает в лучах заходящего солнца. Зеленый цвет ее формы – полная противоположность ее завитым рыжим волосам, что только выделяет ее еще больше.

Я прикусываю нижнюю губу, умирая от желания узнать, что скрывается под этой юбкой.

Природа создала ее безупречной.

Предназначенной для обмана.

Вас учат держаться подальше от красивых существ в дикой природе. Лягушки изысканной окраски с неоновыми узорами; ошеломляющие медузы, которые светятся своей биолюминесценцией; экзотические гусеницы, которые кажутся достаточно дружелюбными, чтобы потрогать, – все это создано для привлечения внимания и отвлечения опасности.

Другие существа знают, что нужно держаться подальше от красивых вещей в этом мире. Люди чувствуют необходимость игнорировать эти предупреждения, чувствуют потребность прикоснуться, даже когда этого делать не следует.

Оставь красивые вещи в покое, говорят они вам.

То же самое они говорят об огне.

Ну, мы видим, насколько хорошо я прислушиваюсь к тем сказкам об осторожности.

6. ВБЛИЗИ И НАЕДИНЕ

Сэйдж

– Гребаные психически ненормальные отбросы!

Мое подобие парня вопит, пиная шину своего сгоревшего «Рэйндж Ровера». Я ненавидела эту машину изначально, так что это почти похоже на модернизацию.

Наш парад в честь Хоумкаминга официально пошел прахом.

Игра слов.

Безумие и хаос охватывают неугомонную толпу, собравшуюся чествовать их старшеклассников перед завтрашним футбольным матчем с нашим соперником. Дети кричат, зовя своих родителей, ученики убегают как можно быстрее.

Конечно, это всего лишь горящая машина, но все знают, кто ответственен за это, и никто, ни единая душа не хочет ждать, чтобы посмотреть, есть ли у них в запасе что-то еще.

Мои друзья, точнее отсутствие таковых, бросили меня, как только была обнаружена опасность, и, учитывая, что я ехала с объектом гнева кое-кого, мне нужно будет найти с кем доехать домой.

Даже когда люди проносятся мимо меня, а очевидцы перешептываются, я на мгновение цепенею, наблюдая, как оранжевое пламя охватывает автомобиль, и в глубине души понимая каждое жестокое намерение, которые они имели в виду, когда устроили этот пожар.

Это предупреждение.

Послание.

То, которое не следует воспринимать легкомысленно.

– Следи за своим языком на людях, сынок.

Голос Стивена Синклера, как всегда, звучит по-деловому. Так и должно быть, ведь он декан всемирно известного университета, известного тем, что взращивает одних из самых успешных взрослых в мире. Он мало что упускает или спускает с рук своему сыну.

Отношения с Истоном стремительно укрепили мою репутацию, но когда речь заходит о чем-то, что выходит за рамки публичного имиджа, нет обмена энергией.

Он съеживается в ситуациях, когда ему следует настоять на своем. Постоянно растворяется в обыденности. Ничего, из того что он делает, меня не будоражит.

Не воспламеняет меня.

Да, на него приятно смотреть, но он никогда не заставлял мое сердце биться чаще и никогда не вызывал трепет между бедер. А это значит, что расстаться с ним после окончания школы будет проще простого.

А до тех пор я буду продолжать позволять ему таскать меня за собой, как шпица, засунутого в сумку от «Прада».

– Папа, но мой гре... – начинает Истон, но замолкает, когда взгляд Стивена пронзает его насквозь. Взгляд, который говорит, что «если ты произнесешь еще одно ругательство, то пожалеешь об этом».

Люди задерживаются, наблюдая с безопасного расстояния, но достаточно близко, чтобы услышать любую драму, которую они могут заполучить. Его отец знает это; он всегда осведомлен о любопытных взглядах и подслушивающих ушах.

– Моя машина не подлежит восстановлению, и не веди себя так, будто ты не знаешь, кто это сделал! Я не позволю его отцу вытащить его из этого, – он кипит. Милый мальчик, который носит галстуки в дни игр, исчез.

Наступает момент тишины, которая повисает в воздухе, как маятник, раскачиваясь взад-вперед, подбираясь все ближе к горлу Истона.

Стивен с привычной улыбкой прижимает телефон к уху, в то время как другой рукой стряхивает пыль с леттермановской куртки сына, прежде чем прижать ладонь.

– Ты позволишь мне беспокоиться о машине и о том, кто несет за это ответственность. И не смей даже думать о том, чтобы отомстить, понял? – суровым тоном предупреждает он, крепче сжимая плечо Истона.

Затем, как по щелчку, его улыбка становится искренней, когда он поворачивается к оставшейся толпе.

– К тому же, завтра вечером мы должны выиграть футбольный матч, верно? – он создает ажиотаж.

Люди хлопают и ликуют, огонь полностью потушен и о нем забыли. Здесь очень хорошо умеют прикрывать дерьмо поддельной радостью.

Моего парня догоняет его футбольная команда, и все они подхватывают его на плечи, как жертвенного ягненка, тешат его эго и разжигают в нем и без того огромный комплекс Бога.

Солнце почти полностью село, и моя форма начинает вызывать зуд. Пинта мороженого «Черри Гарсия» и повтор фильма «Шестнадцать свечей»¹⁷ зовут меня.

Я достаю свой телефон из сумочки, зная, что Роуз не приедет сюда за рулем, а моя мать на спа-процедурах, так что остается мой отец.

– Эй, что ты делаешь? – Истон подходит ко мне с усмешкой, все еще смеясь над своими друзьями, когда они подталкивают его в мою сторону.

– Ну, учитывая, что твоя машина выглядит, как попытка моей матери приготовить еду, меня нужно подвезти. Я написала отцу, чтобы он забрал меня, – я покачиваю перед ним своим телефоном и коротко улыбаюсь.

– Не возражаешь сменить тон, – говорит он. – Я думал, подружки должны утешать своих парней после трагических событий, а не вести себя как избалованные соплячки. По-моему, ты говорила мне, что придешь на вечеринку?

– Твой «Рэйндж Ровер» подожгли, а не твоя собака умерла, – отвечаю я надменным тоном. Если он хочет, чтобы я к нему так относилась, я ему это обеспечу. – Нет, Истон, я говорила тебе, что не пойду. У меня домашнее задание, и я устала.

– Детка, ну же, – скулит он, обхватывая меня за талию и притягивая к себе. – Это будет весело. Это наша последняя Хоумкаминг-вечеринка перед универом, и ты собираешься соскочить? – он водит носом вверх и вниз по моей шее.

– Это весело для тебя, – замечаю я, кладя руку ему на грудь и слегка отталкивая его от себя. – Я всегда заканчиваю тем, что убеждаюсь, доберешься ли ты до туалета, прежде чем тебя стошнит, и отвожу твою задницу домой. Сегодня я просто не заинтересована. Я напишу тебе позже?

Его хватка на мне усиливается, как у питона, готового сожрать свою добычу, а голубые глаза становятся слишком темных оттенков.

Такова истина этого места.

Каждый носит маски. Некоторые просто более заметные, чем другие.

Я ненавижу это в нем больше всего на свете. С этим труднее всего смириться.

И дело не в том, что секс длится три минуты, и не в том, что он всегда говорит о себе. Когда его отец срывается на нем, он становится худшей версией самого себя. Человеком, в которого его превратил отец.

Насколько я знаю, Стивен никогда не бьет его, но он способен контролировать его с помощью самых простых слов. Он заставляет сына чувствовать себя слабым и ниже него.

Так что, поскольку Истон отказывается противостоять отцу, он вымещает свою злость на окружающих, когда не получает желаемого, и бремя большую часть времени несу я.

– Не заинтересована? – переспрашивает он, понижая голос, чтобы другие не слышали. – Позволь мне кое-что прояснить для тебя, Сэйдж. Я квотербек футбольной команды, будущее Пондероза Спрингс. Я – звезда всеобщего внимания в этом городе, и за долю секунды я мог бы разрушить репутацию сладкой девочки, за которую ты так цепляешься. Если я хочу, чтобы мою девушку увидели со мной на вечеринке, то она пойдет, – мои коренные зубы скрежещут друг о друга, пока он продолжает трепаться. – Так почему бы тебе не сделать то, что у тебя получается лучше всего – повиснуть на моей руке, улыбаться и выглядеть хорошенькой, ладно?

Эти слова пробуждают что-то глубоко внутри меня – события, которые я прятала где-то далеко-далеко, – вытаскивая их на поверхность.

Сиди спокойно, улыбайся и выгляди хорошенькой, Сэйдж, – слышу слова на задворках своего сознания, они шепчут вдоль моей ключицы и извиваются под кожей, как черви. Меня наводняют преследующие моменты тысячами маленьких мигающих вспышек камер в моей голове, запечетлевая все те несчастные дни и ночи.

Я оглядываюсь вокруг, понимая, что не могу сделать ничего лишнего. Если я это сделаю, не сомневаюсь, что через два часа каждый будет знать, и это превратится в нечто драматичное.

Экстренные новости!

Звездный игрок Истон Синклер и Мисс Пондероза Спрингс разбежались!

Поэтому, чтобы предотвратить еще больший урон от огня сегодня, я делаю то, что умею лучше всего.

Я действую.

Улыбка, сладкая, как мед, расплывается на моем лице. Я наклоняюсь ближе к нему, химозный запах гари доносится до меня, и ласково пальцами я провожу по его груди, оставляя ладонь там.

Мое дыхание обжигает его шею, когда я прижимаюсь губами к его уху, я использую свои теннисные кроссовки, чтобы подняться на цыпочки.

Это теплые объятия, которые выглядят полными юной любви и бабочек. Я почти уверена, что слышу, как мимо проходит пара, бормочущая о том, как бесценно, что мы вместе.

– Если ты не уберешь от меня руки в ближайшие три секунды, Истон Синклер, я покажу тебе, как на самом деле выглядит разрушение чьей-то жизни. Не стоит недооценивать ущерб, который я могу нанести своей милой улыбкой.

Крайне порочная картинка, созданная нами, контрастирует с моим убийственным голосом.

Холодный.

Беспощадный.

Лишенный каких-либо эмоций, кроме недовольства.

Моя улыбка становится шире, когда он убирает руки и опускает их по бокам, прислушиваясь к моему предупреждению.

Что, на мой взгляд, является самым разумным поступком, который он совершил за весь вечер.

– Сэйдж, прости меня, – выдыхает он, не потому, что он говорит искренне, а потому, что знает, что я не блефую. Нисколько.

Приблизив к нему лицо, я быстро чмокаю его в щеку, целомудренно и прямо по делу. Точка в конце этого разговора.

Хотя мой отец еще не ответил на мое сообщение, я все равно отступаю.

– Напишу тебе позже, малыш!

Мне нужно убраться отсюда. Подальше от него. Подальше от предположений.

Несмотря на то, что мой дом находится в нескольких милях от Мэйн-Стрит, я в предвкушении прогулки.

Свежий воздух, тишина, уединение.

Прокладывая путь через город, я машу тем, кто устанавливает со мной зрительный контакт, и смотрю на то, что осталось от праздника: упавшие декорации и мусор, который исчезнет к утру.

В такие моменты, как сейчас, если вы застанете Мэйн-Стрит в подходящее время, это будет похоже на заброшенную локацию после апокалиптической войны.

Пустынная. Уединенная. Забытая.

Десятилетия назад этот город перестал быть моим домом, становясь все меньше и меньше таковым, пока не превратился в то, чем является сейчас.

Призраком.

Одиноким и с разбитым сердцем.

Призраком всего того, что могло бы быть, но никогда не будет.

Хуже всего то, что он не преследует нас, как большинство людей утверждало бы.

Он не прячется в темноте под твоей кроватью и не рисует послания на твоем запотевшем зеркале.

Он настоящий, он живой, потому что мы отказываемся отпускать его. Двигаться дальше. Забывать его.

В ушах звенит, когда до меня доносится звук газонокосилки или чего-то похожего на нее.

Гул становится все громче и громче, прежде чем мое любопытство заставляет меня обернуться как раз вовремя, чтобы увидеть, как мимо меня проносится черно-стальной мотоцикл, водитель которого с безрассудной беспечностью отворачивает голову от дороги, чтобы посмотреть на меня, стоящую на обочине.

Матовый шлем не позволяет мне разглядеть его глаза, но я знаю, чье лицо скрывается под ним.

Я воздерживаюсь от того, чтобы показать ему средний палец как раз в тот момент, когда его стоп-сигналы загораются темно-красным.

Я никогда по-настоящему не придерживалась какой-либо одной организованной религии, хотя каждую неделю посещаю воскресную мессу, но в эту самую секунду я готова принять практически любую веру, если это означает, что Рук Ван Дорен продолжит езду.

К сожалению, Бог или боги, что среди нас, не снизошли к милосердию или благосклонности.

– Слышал о машине твоего парня, – высокомерно говорит он, снимая шлем с головы, пряди прямых каштановых волос падают ему на лицо. – Жаль, правда. Никто не должен трогать мужскую тачку.

Ухмылка, появляющаяся на его лице, вызывает у меня приступ гневного раздражения. Раздражение, как муха, которая продолжает летать над твоим прекрасно спланированным пикником.

Я стараюсь не смотреть на то, как сгибаются его бедра, когда он сидит верхом на байке, какими большими и сильными они кажутся, когда обхватывают корпус. Это мой недостаток, что я поддаюсь искушению, но я всего лишь человек, а это сложно, учитывая, что даже когда он одет в плотную толстовку с капюшоном, видно, как он сложен под ней.

– Слышал об этом? – я скрещиваю руки на груди. – О, пожалуйста, ты же не думаешь, что кто-то поверит?

Если он думает, что будет вести себя так, будто он за этим не стоял, то ему стоит подумать по-другому. Я повелительница того, чтобы видеть насквозь людскую чушь.

– Он, должно быть, взбесил кого-то. Нетрудно догадаться, если подумать – у него довольно длинный язык. Вероятно, на этот раз он распустил его в сторону не того человека.

– Прекрати это дерьмо, Ван Дорен. Мы оба знаем, что это был ты и твои дружки из психушки. Не нужно врать об этом.

Спичка скользит по его губам, двигаясь вслед за его ухмылкой.

– Я не совсем понимаю, о чем ты говоришь. Я даже не знал, что Хоумкаминг-парад сегодня.

Я прикусываю щеку изнутри, перекидывая свои густые локоны через плечо, и подхожу ближе к его неподвижной фигуре.

– Тебя это заводит? Так вот почему вы все это делаете? – выпытываю я, желая посмотреть, насколько сильно я смогу склонить чашу весов его темперамента. Посмотреть, что нужно для того, чтобы встать на плохую сторону одного из печально известных Парней Холлоу. – Я читала где-то, что причинение вреда – единственный способ для психопатов выйти сухими из воды. Вы возвращаетесь в свои жуткие особняки и дрочите друг другу, думая обо всем том шизоидном дерьме, которое вы творите?

Он вздрагивает.

Слабо, и я едва улавливаю это, но его рука слегка дергается, пока я говорю. Это также касается его квадратной челюсти, прямо возле его скулы – она сжимается, прежде чем он расслабляет ее, а это значит, что я попала в точку.

Я превращаюсь из девушки, которая ему не нравится, в девушку, которая ему действительно не нравится.

Я прослеживаю за его языком, как он проводит по зубам, за его ногой, когда он перекидывает ее через мотоцикл и встает во весь рост.

– Осторожнее, принцесса, – он поднимает свой шлем, указывая в мою сторону, и опускает его, прежде чем подойти ближе. – Твоих подружек и парня нет рядом, чтобы защитить тебя. Ты совсем одна, в темноте, рядом с лесом. Не идеальное место для кого-то вроде тебя.

Его прищуренные глаза следят за каждым моим движением, гравий хрустит под его ботинками – если я попытаюсь убежать, он поймает меня раньше, чем я успею обернуться.

А я не бегу.

Ни от него. Ни от кого угодно.

– Мне не нужна ничья защита. Я сама могу с тобой справиться.

– Да? – он снисходительно наклоняет голову вправо. – Ты думаешь, такая хорошая маленькая девочка, как ты, сможет справиться со мной? – его взгляд опускается все ниже и ниже по моему телу с каждым словом. – Я подозреваю, что ты никогда даже мухи не обидела, никогда не смывалась тайком и не делала что-то, чего не планировала заранее. Как ты собираешься защищаться от такого сумасшедшего, как я?

Я заметно сглатываю, когда он останавливается. Еще шаг, и наши колени соприкоснутся. Я отказываюсь отступать, даже когда он поднимает руку, один палец. Ощущение шероховатости его кожи, когда он проводит кончиком пальца по моему подбородку, заставляет меня дернуться от него.

– Не прикасайся ко мне.

Я не удивляюсь, когда он не слушает, продолжая говорить, перебивая меня.

– То есть, ты профессионал, верно? Ты читала об этом, обо мне? – он насмехается надо мной, его слова убивают меня, пытаются похоронить меня, но его прикосновения ощущаются, как раскаленные угли. – Расскажи мне, что говорят о садистах-пироманах с дурным характером, которых люди называют дьяволом? Твои книги рассказали тебе, что я сделаю с тобой? Что мне нравится?

Его палец рисует контур от моего подбородка вниз по шее, прослеживая вены и мышцы моего горла. Он останавливается прямо над ключицей, его большой палец касается моего пульса. Я чувствую его запах, смесь всего взрывоопасного, и это прожигает меня изнутри.

Я никогда не была так близка ни к одному из них.

Есть причина, по которой тебя предупреждают держаться на расстоянии.

Потому что, как только ты оказываешься в пределах их досягаемости, ты больше ничего не контролируешь.

Разум, тело, душу.

Они владеют тобой.

– Ты угрожаешь мне прямо сейчас? – я горжусь тем, как ровно звучит мой голос, учитывая, что дыхание у меня прерывистое, я касаюсь языком верхней губы, когда продолжаю смотреть прямо в глаза. Это обычно пугает людей достаточно, чтобы заставить их отступить, но не его. Он соответствует моей энергии, отказываясь отступать.

Вынув спичку изо рта, он касается красным кончиком моей нижней губы, а затем разжигает пламя между большим и указательным пальцами. Огонь разгорается, вспыхивая прямо передо мной, так близко, что я чувствую его жар.

Его лицо мерцает в темноте, гордо отражая оранжевое сияние.

– Неа, – именно в этот момент я осознаю всю серьезность ситуации, того, что происходит, и рука Рука твердеет на моем горле, пальцы обвиваются вокруг меня, как виноградные лозы вокруг основания дерева.

И это не извращенный захват, когда ты сжимаешь шею по бокам, чтобы доставить удовольствие. Нет, это причиняет боль, когда он сжимает мое горло. У его руки есть цель, и она не в том, чтобы возбудить меня, а в том, чтобы убить.

Если бы какой-нибудь другой мужчина в мире прикоснулся бы ко мне подобным образом, я бы уже была готова убить его. Однако его прикосновения отличаются от всего, что я испытывала раньше. Что-то есть в этом ощущении, как будто он стирает все следы присутствия кого-либо до него, вызывает совершенно новое чувство во мне, когда он держит меня так.

Он подносит спичку к моему лицу, его глаза пылают адским огнем враждебности.

– Но если ты продолжишь болтать о вещах, в которых ни черта не смыслишь, то буду.

У меня пересыхает во рту, когда я пытаюсь высвободить горло из его хватки, но он сжимает меня еще крепче. Мой запас воздуха становится все меньше и меньше с каждой секундой.

Он же не собирается на самом деле обжечь меня?

– И я могу пообещать тебе, принцесса, что не существует варианта справится со мной без ожога.

Усмешка расплывается на его лице, когда он отпускает меня и отступает назад. Без страха он высовывает свой язык и прижимает к нему все еще горящую палочку. Шипящий звук прорывается сквозь туман в моей голове.

Я потрясена и поражена тем, что он даже не вздрагивает. Как будто для него это обычное дело – потушить спичку своим ртом.

И тут я замечаю направляющуюся к нам машину, которую он, должно быть, услышал, и которая помешала ему продолжить то, что ранее было нападением на пути к убийству.

– Ты знаешь, где меня найти, когда поймешь, насколько тебе скучно в твоем стеклянном¹⁸ доме, Сэйдж, – говорит он со смехом в голосе, снова садясь на байк.

– Пошел ты, мудак, – удается мне прохрипеть сквозь рев его заводящегося мотоцикла.

После этого он не произносит больше ни слова, только разворачивается ко мне спиной, выезжая на дорогу и исчезает в темноте, и я вынуждена спросить у себя, не привиделось ли мне то, что только что произошло.

Подняв пальцы к горлу, я прижимаю их к тем местам, которых он только что касался, все еще ощущая его присутствие на своей коже.

Испугалась ли я? Возможно.

Но это было нечто большее, чем страх.

Это было похоже на свободу.

Пространство между тем, кем я должна быть, и тем, кем я хочу быть, и он толкнул меня в него. Куда-то, где я не знаю, что будет дальше; что-то, что я не могу контролировать; где-то, где я могу освободиться от ноши того груза, что люди думают обо мне.