Текст книги "Истины, которые мы сжигаем"

Автор книги: Джей Монти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 28 страниц)

3. КНИГА ОТВЕРГНУТЫХ

Рук

– Ты отстойно целишься, – Сайлас смотрит на меня, пока дым поднимается с кончика моей «Свишер Свитс»⁹ с тропическим ароматом.

Я прикладываю самокрутку к губам, оставляя ее там, направляю пейнтбольный пистолет на табло футбольных команд. Мы лежим в нескольких футах от него, газон пробивается сквозь мои джинсы, практически обжигая мне задницу.

– Я согласился на вандализм. Но никогда не говорил, что у меня это хорошо получится, – я затягиваюсь косяком, позволяя обалденно пахнущему дыму проникать в легкие, доставляя мне это приятное ощущение кайфа, в котором я нуждаюсь время от времени.

Дело не в том, чтобы что-то заглушить, а в том, чтобы сдержать порыв. На несколько часов зуд в моей ладони утихает ровно настолько, чтобы я мог прожить день без шанса кого-нибудь поджарить.

Я вижу, как парень ведет себя как придурок или просто идет по улице с высокомерной ухмылкой на лице, и все, о чем я могу думать, – это о том, что бы он делал, если бы был объят пламенем и тонул в бензине. Для меня это нормально. Для меня странно, что никто другой так не думает.

Травка удерживает меня от мании убийства.

Плюс, она на какое-то время заполняет пустоту. Благодаря курению я меньше ощущаю опустошение.

Я стреляю лимонно-зелеными пейнтбольными шариками в доску, создавая еще больший беспорядок на уже покрытой поверхности. Под желтой и зеленой краской почти не видно того, что скрыто, а поскольку футбольный предсезон уже начался, они вряд ли обрадуются этому.

– Немного похоже на обряд посвящения. Последний розыгрыш футбольной команды, – говорю я, слегка покашливая, голова кружится, а тело гудит от осознания происходящего. Теплый летний воздух становится холоднее с каждым днем, приближающимся к осени. – Я чертовски ненавижу это место, чувак, но это последний год, когда мы все вместе. Последний во всем.

Сайлас держится отстраненно, почти не проявляет эмоций, но не потому, что у него их нет, а потому, что ему не нравится их выражать. Он очень редко реагирует на вещи, на которые обычные люди отреагировали бы, и, хотя я знаю, что он любит Роуз и заботится о нас, также я знаю, что взаимоотношения даются ему нелегко.

Общение с людьми. Понимание их.

Он другой – он видит мир не так, как все остальные, и иногда кажется, что ему на все наплевать, он всегда кажется лишенным чувства юмора и эмоционально холодным.

Даже когда он с Роуз, и она улыбается, он может лишь приподнять губы, но никогда по-настоящему не показывает, что счастлив, если только не посмотреть ему в глаза.

Я думаю, именно так Розмари проложила свой путь к его сердцу. Она смогла прочесть в его глазах то, чего никогда не выразило бы его лицо. Она увидела его душу, приняла эту информацию и попыталась понять ее.

Правда в том, что никто никогда на самом деле не узнает, что на уме у Сайласа. Мы никогда не сможем понять, что происходит, но я могу попытаться защитить его от этого. Даже если он ненавидит, когда я пристаю к нему с вопросами о приеме лекарств.

Потому что он защищает меня.

Что ж, это моя истина.

– Есть машины, – говорит он, когда свист пуль отдается у меня в ушах, а на вывеске взрывается еще больше краски. – Самолеты. Поезда. Метро. Много способов перемещаться, Рук. Это еще не все – мы просто должны найти работу, и ты больше не сможешь поджигать здания.

Я смеюсь, чувствуя, как что-то нарастает у меня в животе, когда действие травки начинает усиливаться. То есть он прав, и я знаю, что слишком много думаю из-за марихуаны, но меня все равно это пугает.

Слово «семья» исчезло в тот день, когда умерла моя мама.

И нашлось снова в загородном клубе, когда пытался взорвать фейерверк.

Отъезд из Пондероза Спрингс никогда не стоял под вопросом, но оставить их – это совсем другое чувство.

– А ты все еще намерен остаться? Не могу тебя отговорить? – спрашиваю я, хотя знаю, что у него нет причин уезжать, в отличие от меня.

– Нет, я останусь здесь, пока Роуз не закончит учебу. Она хочет учиться в Холлоу Хайтс, так что я буду с ней до конца, – в его голосе слышится прямолинейность, спокойствие, он настолько невозмутим, что даже незнакомец, проходящий мимо, понял бы, что он говорит серьезно.

– Твои родители не будут против?

– Они пытались заставить меня уехать с тех пор, как мне поставили диагноз, – он вздыхает. – Они любят меня, и я все понимаю. Они никогда не хотели видеть, как надо мной смеются, и до сих пор не хотят, но я не оставлю Роуз. Так что они знают, что меня не отговорить. К тому же, мне будет проще пройти стажировку в компании моего отца в Портленде.

У него единственного хорошие родители. Даже замечательные родители. Скотт и Зои успешны, счастливы, у них трое сыновей, и они любят их так, как должны любить родители.

Безумно, что даже тот, у кого стабильное окружение, все еще может стремиться к разрушению.

Я делаю еще одну затяжку, докуривая, и выбрасываю окурок на поле, зная, что он подпалит эту дерьмовую, фальшивую траву.

– Мы закончили предаваться ностальгии? У меня от этого болит голова, и нам пора идти забирать Роуз.

– Где она? – спрашиваю я, кивая головой и давая ему понять, что готов уйти.

– В «У Тилли» занимается, но появился парень ее сестры с толпой друзей, и мне не нравится, что она рядом с ними.

– Есть шанс обосрать Истона, и я получу бургер? Где мне подписаться? – я поднимаю руки над головой, потягиваюсь и встаю.

– Мы собираемся забрать Роуз, и все. Никаких стычек, – ворчит он, шагая рядом со мной.

– Ага, никаких стычек. Понял, – я ухмыляюсь, достаю из заднего кармана одну из своих спичек «Лаки Страйк» и зажимаю ее в зубах.

Я бы не стал ничего начинать. Обычно я этого никогда не делаю.

Но я бы закончил.

Закусочная «У Тилли» находится недалеко от старшей школы, а когда я на своем байке, мне требуется около шести минут, чтобы заехать на парковку с неоновой вывеской, освещающей асфальт.

Я откидываю волосы с глаз, когда снимаю шлем с головы, перекидываю ногу через байк, пока Сайлас паркуется рядом со мной. «У Тилли» забита. Неудивительно, учитывая, что сегодня суббота, а это то место, где засиживается каждый чувак, пользующийся дезодорантом Акс, и собираются вместе девчонки, готовые посплетничать.

Мне жаль Роуз, потому что ее сестра-близнец – яростная, самовлюбленная дрянная девчонка. А поскольку Роуз ненавидит водить, большую часть времени ей приходится таскаться за ней по пятам. Даже если она этого не хочет.

Ее родители, я полагаю, думают, что если они окружат Роуз «правильными» людьми, она поймет, насколько мы плохи для нее. Они думают, что ей станет скучно, что она увидит, какой могла бы быть ее жизнь, если бы она оказалась с людьми на правильной стороне моральной шкалы, а не с парнями, которые являются мрачным клеймом Пондероза Спрингс.

За то время, что мы тут живем, мы нанесли ущерб репутации этого города и его жителям. Мы взяли их иерархию и разорвали ее в клочья. Донахью боятся, что их драгоценная маленькая девочка окончательно перешла на темную сторону.

Они правы.

И они не получат ее обратно.

Сайлас открывает стеклянную дверь, шагая на клетчатую плитку, и когда мы переступаем порог, все голоса смолкают. В переполненной закусочной становится тише мышиных шагов.

Мы те, кому здесь не место. Пришли туда, где нам не рады.

Это как если бы мы только что вошли в церковь или какое-то другое место поклонения.

А всем известно, что святая земля обжигает ноги проклятых.

Я хватаю Сайласа за плечо.

– Что? У меня что-то на лице? – мой голос разносится по помещению, потрескивая и щелкая у них в ушах.

Некоторые из них откровенно пялятся на нас в шоке, другие прячут взгляд, опасаясь, что мы установим с ними зрительный контакт и овладеем ими или сделаем что-нибудь зловещее. Женщины хватаются за свои сумочки, мужчины прищуриваются, девушки сжимают бедра, а парни пытаются выглядеть крутыми.

Сайлас начинает двигаться, целенаправленно приближаясь к своей девушке. Она сидит в маленькой кабинке сама по себе. Он не шутил, когда сказал, что хочет зайти и выйти – он ненавидит находиться в окружении такого количества людей. Даже если он никогда не говорит этого вслух, я вижу это по тому, как он держится.

Я следую за ним, наблюдая, как ее нежные глаза поднимаются и встречаются взглядом с ее парнем. Для них двоих все исчезает, тревога спадает с ее плеч, и облегчение стекает по его спине, словно вода.

Ревность – это не то слово, которое я чувствую по отношению к ним. Мне не нравится Роуз в таком смысле, и я могу признать, что парни привлекательны, но Сайлас не производит на меня такого впечатления.

Но иногда, очень редко, я задаюсь вопросом, что бы я чувствовал, если бы кто-то смотрел на меня так.

Так, будто я больше, чем проблема. Ошибка. Монстр. Люцифер.

Кто-то, кто смотрел бы на меня как на человека.

Роуз быстро собирает свои вещи, соскальзывая со своего места в кабинке и привлекая мое внимание к ее окружению. Члены футбольной команды сидят вместе, некоторые из них на спинках сидений, а их очередные мимолетные увлечения липнут к ним.

Во всех отношениях, кроме денежных, они наши противоположности.

Мы все богаты, и на этом сходства заканчиваются.

Если бы в Пондероза Спрингс был бедный район, мы бы для них могли сойти за тех, кто живет там, как будто наша одежда не стоит так дорого, как будто наши семьи не такие состоятельные. Тем временем они пристально смотрели бы на нас со своих балконов и идеально подстриженных газонов.

Все это не имеет значения, потому что наше богатство окутано зловонием опасности. Скандалами. Насилием.

Мы – те, о ком предостерегают родители, когда ты растешь, бугимен под твоей кроватью. Мы – мерзость для этой городской карусели, где каждый играет свою роль.

И никто не играет свои роли лучше, чем высокомерный принц и его дорогая маленькая принцесса, которая сидит рядом с ним.

– Эй, ребята, готовы уходить? – бормочет Роуз, закидывая рюкзак на плечи, когда Сайлас притягивает ее к себе, прижимая к своему телу.

– Привет, девочка Рози, – я тянусь вперед, взъерошивая ее волосы. – Пойдем поищем, в какую передрягу вляпаться, да?

Я, конечно, шучу. Шутками я скрываю пустоту в своей груди. Никто не знает, как смех эхом отдается внутри меня. Потому что у меня внутри ничего не осталось.

Раздается легкое покашливание, за которым следует:

– Отбросы.

Звук низкий, приглушенный, и это заставляет компанию смеяться себе под нос.

Я перекатываю свою спичку по верхнему ряду зубов, ухмыляясь.

– Извини, не расслышал тебя с этими членами в твоем рту. Не хочешь повторить это чуть громче, Синклер? – я прохожу мимо своих друзей к его стороне кабинки.

Истон такой же пафосный, как шлепанцы от «Гуччи».

Я ненавижу его с тех пор, как познакомился с ним – мы все его ненавидим. Он считает себя богом среди других. Люди думают, что он ходит по воде, и он подпитывается таким вниманием.

Ух-ты-ебать.

Его отец – декан переоцененного университета, который тонет в сырой земле. Вряд ли есть чем похвастаться. Но, как и большинство, Истон знает, как играть с людьми здесь.

Он улыбается для газет, выигрывает футбольные матчи, притворяется крутым дерьмом.

Но даже у совершенства есть недостатки, и у него их полно.

– Рук, – Роуз хватает меня за предплечье, делая то, что у нее получается лучше всего, и пытаясь сохранить мир.

Я отшучиваюсь от нее.

– Нет, Рози, все в порядке, – начинаю я, кладу руки на стол и смотрю вниз на Истона. – Я просто по-дружески беседую со своим хорошим приятелем Синклером. Разве не так?

Мои глаза прожигают его насквозь, бросая ему вызов встретиться со мной взглядом. Я надеюсь, что он сделает это, чтобы увидеть, что видят остальные, – преисподнюю. Как я поджарю его заживо, если он еще раз сделает выпад в мою сторону или в сторону моей семьи.

Только он делает то, что делают киски, и смотрит куда угодно, только не на меня.

– Я сказал... – он прочищает горло, улыбаясь сквозь дискомфорт. – Хорошо провести время, – он пожимает плечами, считая это чем-то веселым.

Мы оба знаем, что он сказал.

Смело, что он вообще это сказал.

Умно, что не повторил это мне в лицо.

– Так я и думал, чемпион, – я хлопаю его по спине, сильно, подталкивая его вперед. Когда воцаряется тишина, я решаю дать Роуз то, что она хочет, и уйти.

– Что за посмешище, – более мягкий, более изящный голос гудит в моих ушах. – Вывести отряд безумных клоунов на люди, в самом деле, Роуз? Разве ты можешь быть еще более неловкой?

Давлю на спичку во рту, когда сжимаю челюсти.

– Интересно, что это говорит о тебе и твоей команде «Аберкромби¹⁰ и сучка».

Мы смотрим друг другу в глаза, и ее огненно-голубые зрачки сражаются с моими. Они ни на секунду не вздрагивает, ее пристальный взгляд не отрывается от моего.

Сэйдж Донахью.

Как было бы здорово провести время, обводя тебя вокруг пальца.

Она демонстративно смеется.

– Ха, это хорошо. Особенно для парня, который, как я думала, читает на уровне пятого класса, – она водит бледно-голубыми ноготком по высокому стакану, до краев наполненному розовым молочным коктейлем. – Тот факт, что она упорно защищает вас четверых, заставляет меня задуматься: она наивна или вам просто нравится разрушать ее жизнь?

Роуз и Сэйдж биологические близнецы, со схожим цветом волос и веснушками. Но у Сэйдж они более редкие, беспорядочно разбросаны по всему лицу, а у Роуз они кажутся более выражены у носа. В то время как Роуз пытается слиться с толпой, Сэйдж делает все, чтобы выделиться.

Это редкость, что я встречаюсь лицом к лицу с любимицей Пондероза Спрингс. Девушка, известная своим красноречивым язычком. Конечно, мы знаем друг о друге, как бы мы не знали? Город маленький, к тому же мой лучший друг встречается с ее сестрой.

Но мы никогда не старались, чтобы наши пути пересеклись.

– Возможно, она не боится проживать свою жизнь за пределами изолированной от мира реальности. Может быть, ей нравится не притворяться. Темная сторона позволяет делать то, о чем никогда не подумаешь при свете.

Мой взгляд скользит по ее губам, накрашенным в алый, прослеживаю, как она обхватывает ими соломинку, окрашивая белый материал. Она делает несколько глотков, прежде чем отстраняется, и отвечает:

– Предполагается, что это оскорбление?

Я ухмыляюсь.

– Нет, – я пожимаю плечами, в моем тоне слышится сарказм. – В каждой паре близнецов есть овечка. Стыдиться нечего. Я рад, что ты можешь это признать, Сэйдж.

– Овечка?

– Да, ну знаешь, та, кто подчиняется всеобщим ожиданиям. Кроткая. Слабая, – я медленно произношу каждое слово, слегка наклоняя голову, чтобы посмотреть, как она отреагирует на них. – Беспомощная. Примитивная копия.

Сэйдж Донахью способна разрушить все и каждого одним предложением, слетающим с этих красных губ. Они все кланяются ей, следуют за ней – никто никогда не ставит ее слова под сомнение.

Истон Синклер может верить, что шоу управляет именно он, но она всегда дергает за ниточки.

В ее глазах вспыхивает гнев, и моя улыбка становится шире.

Она пылает от ярости на мой ответ, изо всех сил стараясь сохранять хладнокровие, но ее белоснежная кожа начинает таять под напором моих слов.

Желание пронзает меня, что-то, что обычно возникает только в момент, когда я физически устраиваю пожар, но в этот раз сила переполняет меня, когда я понимаю, что разжег пламя в глубине ее души.

– И это я? Овечка? – она вскидывает бровь, отбрасывая занавес клубнично-светлых волос через плечо.

– Если туфелька подходит, принцесса.

Что-то внутри нее ломается – я вижу это, огонь превращается в пылающий пожар эмоций. Ее рот открывается, готовый выплеснуть все резкие слова, которые она только может придумать.

Я готов, готов наблюдать, как она взрывается и извергается на меня, только все портит ее парень, который влезает, чтобы спасти положение.

– Ладно, придурок, достаточно. Ты заходишь слишком далеко, – Истон встает, но я даже не пытаюсь сдвинуться с места, согнувшись над столом.

Я просто бросаю взгляд через плечо, оглядываю его с головы до ног, провожу языком по внутренней стороне щеки.

– Да? И что ты собираешься с этим делать, суспензорий¹¹?

Он мог бы попытаться нанять кого-нибудь на папочкины деньги, чтобы тот подрался со мной, но сам он этого никогда не сделает. Слишком плохо для его репутации, он чересчур киска и знает, что я отправлю его на шесть футов под землю.

– Рук, – говорит Сайлас позади меня, – только не перед Роуз.

– Да, ты слышал его, псина. Следуй за своим вожаком и его сучкой, – говорит Истон, заставляя Сэйдж ахнуть, она хватает его за предплечье и рывком возвращает на место.

На этот раз двигаюсь не я. Сайлас сдвигается так, что оказывается рядом со мной. Есть определенные кнопки, на которые не стоит нажимать, когда дело касается меня и моих друзей. Они все разные, но когда ты нажимаешь на них, получаешь схожую реакцию.

– Следи за своим языком.

По-видимому, Истон сегодня накачался тестостероном, потому что у него хватает смелости ответить.

– Следи за своим языком, – передразнивает он, закатывая глаза. – Вы думаете, вы крутые? Ходите тут, врубаете эмо-музыку и носите все черное? Вы, блядь, жалкие. Фрики. Никто вас не боится.

– Ребята, пожалуйста, я просто хочу уйти, – шепчет Роуз, оттягивая нас за руки.

Спичка у меня во рту щелкает, пока Истон продолжает копать себе могилу все глубже и глубже.

– Сын серийного убийцы, бракованное отродье, шизик и чувак с умершей матерью, которая, по-видимому, поклонялась Сатане. Поздравляю, вы преуспели в том, чтобы создать собственное шоу фриков в Пондероза Спрингс.

Я никогда не умел себя контролировать.

Ни мой голод, ни мою жажду, ни мой гнев, ни мои стремления.

Я чувствую, как ногти впиваются в мою руку, оттягивая меня назад, но все, что я вижу, это Истон Синклер, изнемогающий над огнем, умоляющий меня потушить его.

– Не здесь, – бормочет Сайлас мне на ухо. – Позже.

Оставить все как есть – последнее, что я хочу сделать. Я не хочу отступать. Я не хочу уходить, пока на его лице все еще эта самодовольная ухмылка. Но я знаю, что с ним случится.

Все мы всегда получаем по заслугам.

Я скрываю свой гнев за улыбкой.

– Если ты когда-нибудь захочешь приткнуть свой пиздливый ротик, Истон, ты знаешь, где меня найти, – я перевожу взгляд на Сэйдж, игнорируя ее мешок с дерьмом вместо парня. – И ты, – начинаю я. – Это было весело, пупсик. Нам стоит повторить, – я подмигиваю ей для пущей убедительности, отбрасываю спичку, достаю вишенку из ее молочного коктейля и отправляю в рот.

Я жую сладкую ягоду, наблюдая, как ее острая линия челюсти напрягается, когда она смотрит на меня. Я почти заставил ее маску треснуть, просто слегка зашел с ней слишком далеко, и я бы солгал, если бы сказал, что не готов наблюдать за последствиями. На несколько секунд ее глаза останавливаются на моих губах, наблюдая, как сок стекает у меня изо рта.

Навязчивые, угрожающие, безрассудные идеи кружат в моем сознании. Я знаю, я не должен. Мне следует оставить ее в покое. Она единственная девушка, с которой мне не стоит шутить, но это делает ее еще более притягательной.

Сэйдж – ядовитое яблоко. Слишком хорошенькая для ее же блага, но может убить тебя с одного единственного укуса. Даже зная это, я все равно готов вонзить в нее зубы.

Я никогда не был тем, кто все тщательно обдумывает. Я действую исключительно импульсивно, и прямо сейчас единственное, что у меня на уме, это показать, чего именно ей не хватает.

– Я не могу дождаться того дня, когда ты придешь искать неприятностей, принцесса. Мне будет так весело с тобой.

Треск кожи о кожу эхом отдается в пространстве, моя щека горит от ее прикосновения. Я до сих пор чувствую, как ее ногти царапают меня. Боль задерживается на коже, грудь пульсирует в ожидании большего.

Я провожу языком по внутренней стороне щеки, самодовольно ухмыляясь.

– Только через мой, блядь, труп, пироман, – кипит она.

Да, я с удовольствием посмотрю, как ее маленький бойфренд горит у меня под ногами, пока я увожу его девчонку прямо из-под его гребаного носа.

4. НОЧНЫЕ КОШМАРЫ

Сэйдж

В средней школе меня так раздражало, когда люди задавали глупые вопросы обо мне и Роуз. Да, мы близнецы, но это не значит, что я могу читать ее мысли.

Постоянное: «Где твоя близняшка?». Каждую из нас всегда называли «близняшка», даже когда мы были порознь.

Только в старших классах мы стали каждая сама по себе, она двигалась в одном направлении, а я – к вершине пищевой цепочки. Нас больше не называли «близняшки». Только Розмари и Сэйдж.

И были времена, прямо как сейчас, когда луна стоит высоко, а в моей спальне темно, и я скучаю по тому, что была привязана к ней. Я скучаю по тому, что была рядом с ней на публике, по тому, что нас всегда воспринимали как половинки одного целого.

Как по часам, меня будит слабый печальный плач Роуз. Это происходит почти через ночь, и я не удивляюсь, когда вижу, что зеленый индикатор на моих часах показывает 3:34. Я вздыхаю, сажусь, потягиваюсь, и мой сценарий «Суровое испытания» соскальзывает с кровати, когда я двигаюсь. Выученными шагами я перемещаюсь по своей комнате, не включая свет, открываю дверь и направляюсь в комнату, расположенную рядом с моей.

Когда-то я услышала, что наши комнаты являются прямым отражением того, кто мы есть внутри, и если это правда, то мы с моей сестрой-близняшкой такие же разные, какими нас считают люди.

В ее комнате постеры групп, растения в горшках, много одежды черного цвета и ночник-проектор звездного неба, в то время как моя комната розовая, аккуратная, с большим количеством естественного света и пушистым белым ковром на полу.

Части меня, которые я держу взаперти, не хотят признавать, что мы так отдалились друг от друга.

Ее голос напоминает мне о причине, по которой я вообще сюда пришла.

Я с легкостью подхожу к ее кровати и устраиваюсь рядом с ней. Меня укутывают мягкие хлопковые простыни, кровать пропитана запахом дыма и одеколона от толстовки Сайласа, которая на ней надета.

Кончиками пальцев я разглаживаю морщинки на ее лице, расслабляю мышцы на лбу. Проводя ими по ее носу, успокаивая ее, я даю ей понять, что от какого бы монстра она не убегала в своей голове, он не реален.

Она шевелится от моего прикосновения, сознание на грани пробуждения.

– Это всего лишь сон, Ро, с тобой все в порядке, – шепчу я, ожидая, когда она поймет, что на самом деле попала в ловушку ночного кошмара и что в любой момент может покинуть то место.

Что она и делает после того, как я еще несколько минут вожу по ее лицу пальцем. В итоге она позволяет своим глазам приоткрыться, и ей нужно немного времени, чтобы вернуться к реальности.

– Я проснулась, – она зевает. – Ты не спишь?

Я качаю головой.

– Нет, я шла в ванную и услышала, как ты ворочаешься, – вру я.

Схватив верхнюю часть своего одеяла, она накидывает его нам на головы. Мы укрыты темнотой под ним, и я возвращаюсь в то время, когда мы были маленькими девочками и отказывались спать в разных кроватях. Когда я еще не была измучена, и мир был все еще полон возможностей. И это так, просто не здесь, не в этом городе. По ночам, когда наши родители спали, мы забирались под одеяло и рассказывали друг другу истории или мечты.

Под этими одеялами я могу снять маску и снова стать той маленькой девочкой. Не оглядываться через плечо, чтобы увидеть, кто за мной наблюдает, не оскорблять других, чтобы остаться на вершине. Сейчас мне нечего бояться.

– О чем был этот кошмар?

– То же, что и всегда. Темные коридоры, странные голоса.

Бывают времена, когда я так завидую тому, какая Рози нежная и открытая. Бывают и другие времена, когда я ненавижу себя за то, что пытаюсь критиковать, потому что я завидую.

Завидую тому, что именно со мной происходят плохие вещи.

Завидую тому, что у нее все еще есть способность заботиться о других. Видеть в них хорошее.

В то время как я погружаюсь в чан с черной смолой, которая, кажется, не отпускает меня.

– Прости меня за то, что я была грубой на днях и в закусочной, – шепчу я, подложив руки под голову и глядя на нее. Свет от ее звезд просачивается сквозь просветы в одеяле, давая нам минимальное освещение.

Роуз улыбается, и мое сердце немного болит от того, насколько она благородная и добрая. Как легко она прощает. Это меня больше всего беспокоит в их с Сайласом отношениях. Что, если один из них причинит ей боль? Что, если он причинит ей боль? А она просто продолжит позволять ему, потому что когда Розмари любит кого-то или что-то, она любит так сильно, и не имеет значения, как они с ней обращаются.

Наши родители – идеальный пример.

– Все в порядке, Сэйдж, – отвечает она. – Я знаю, это потому, что ты чувствуешь, что тебе приходится быть подлой, чтобы выбраться отсюда невредимой. Я просто... я не знаю почему. Раньше ты была такой счастливой и свободной, а потом в один день ты просто изменилась. Почему ты не хочешь рассказать мне, что с тобой случилось?

– Мы можем не говорить обо мне? Я не могу выразить, как сильно я не хочу говорить о себе прямо сейчас.

– Я скучаю по разговорам о тебе. О той, прежней. Знаешь, о той, которую не заботило, королева ли она выпускного и что о ней думает весь мир? О той, которая носила с собой потрепанные сценарии и притворялась, что она Мерил Стрип¹², получающая «Оскар». Ты помнишь ее?

Я помню ее, и однажды я снова стану той девушкой. В тот день, когда я покину это место, я вернусь к себе прежней, и все будет так, как было. Она просто не понимает, что если я останусь здесь, в этих токсичных отходах города, это будет съедать меня заживо.

Я буду полностью поглощена сажей, утону в черной смоле страданий, которая просачивается сюда сквозь трещины.

– Она мертва, ясно? Почему ты, черт возьми, не можешь просто оставить все как есть, Роуз? – огрызаюсь я с ненужной злостью, которая никогда не была направлена на нее. Она всегда была направлена на тех, кто превратил меня в такую.

В такие моменты враждебности я ненавижу себя еще больше за то, что хотела бы, чтобы именно она прошла через то, что прошла я. Чтобы я была той, кто живет беззаботно в этом мире. Той, кто не была бы измучена.

И эти мысли не дают мне уснуть по ночам. Из-за них я ненавижу себя еще больше. Потому что я никогда, ни за что не хочу, чтобы моя сестра проходила через то, что прошла я.

– Давай поговорим о тебе, хорошо? Как ты? У тебя все в порядке? Похоже, твоя работа наконец-то складывается воедино.

Когда я говорю «складывается воедино», я имею в виду «я понятия не имею, что ты пытаешься создать, но я поддерживаю тебя в любом случае». Розмари неравнодушна к скульптурам из битого стекла любого рода, но в половине случаев я понятия не имею, какого черта они из себя представляют.

– Я... – начинает она. – Я в порядке. Скульптуры тоже. Хотя в последнее время мы с Сайласом часто спорим.

Мои брови взлетают в тревоге.

– Почему? Что он сделал?

– Успокойся. Он не сделал ничего плохого, – она выдыхает. – Клянусь, ты просто ищешь причины, чтобы ненавидеть его.

– Ну, с ним это не так сложно сделать.

– Мы ссоримся, потому что я не хочу, чтобы он поступал в Холлоу Хайтс. Я хочу, чтобы он уехал. Все ребята отправятся на восточное побережье, и для него я хочу этого же. Ты же знаешь, что маму с папой хватит удар раньше, чем я пойду учиться куда-нибудь еще, но я не хочу, чтобы он оставался здесь.

Их не только хватит удар, а чего и похуже, когда узнают, что я не собираюсь в эту адскую дыру, даже если они не дадут мне денег на колледж. Я смирилась с тем, что буду жить в коробке, прежде чем отправлюсь туда.

– А отношения на расстоянии не вариант? – предлагаю я, хотя мне хочется сказать: «Скажи ему, пусть идет к черту». Я знаю, что она любит его, и я не хочу видеть, как ее ранят. Никогда. Даже если я та, кто причиняет вред.

– Он не хочет этого делать, зная, что мы можем просто быть вместе, но я боюсь, что он возненавидит меня, когда мы станем старше. Что, если мы расстанемся? В таком случае, он останется здесь без причины, – даже при тусклом освещении я вижу, как слезы текут по ее щекам, и ее голос дрожит. – Я люблю его, Сэйдж. Я люблю его так сильно, что это физически перекрывает кислород, и я не могу допустить, чтобы он ненавидел меня.

Я с легкостью протягиваю руку и вытираю ее слезы большим пальцем.

– Никаких слез по мальчикам. Мы слишком красивые для этого.

Она грустно смеется.

– Не смешно. Я удивлена, что ты не сказала мне уйти от него.

Я прикусываю нижнюю губу.

– Нууу, – тяну я.

– Сэйдж! – ругается она, смеясь громче. – Я знаю, тебе трудно в это поверить, но Сайлас делает меня счастливой.

Я воздерживаюсь от того, чтобы закатить глаза. Она твердит это с тех пор, как они познакомились в средней школе, всегда пытаясь убедить меня в том, насколько он ручной, насколько милым он может быть. Настолько, что ей легко не замечать весь остальной ад, который они творят.

– Дело не в том, что ты счастлива. Дело в том, чтобы ты была в безопасности.

– Ты уверена, что дело не в моей репутации?

Я цокаю.

– Твоя репутация – это часть безопасности. Что ты будешь делать, когда Сайлас скажет кому-нибудь что-нибудь не то? Что ты собираешься делать, когда эта крикливая задница Рук зайдет с кем-то слишком далеко?

Мой разум посылает вспышки лица Рука, когда он смотрел в упор на Истона взглядом, полным такой ярости, что на секунду я испугалась, что он воспламенится. Его зеленые глаза превратились в лесной пожар, верхушки потрясающих сосен были охвачены бушующим оранжевым пламенем.

Я никогда не видела ничего подобного.

Розмари ухмыляется.

– Думаю, ты можешь ему понравиться.

Отодвигаюсь, не ожидая такого от нее.

– Я была в секунде от того, чтобы сломать ноготь, воткнув ему в глаз. Я собиралась потратить впустую набор прекрасных авторских акриловых цветных гелей на Парня Холлоу. Мы ругались, Ро. Или ты пропустила эту часть?

Румянец, который согревает мое лицо, раздражает меня.

Рук Ван Дорен не заставит меня краснеть. Точно так же, как он не заставит меня злиться. Он не увидит ничего, кроме того, что я ему показываю.

Рук Ван Дорен на меня не влияет.

– Для него нет разницы. Флирт, стычка. Для РВД это все одно и то же.

Мне не должно быть до этого дела, но это не так.

Это просто шанс собрать побольше секретов, раскрыть больше грязи о парнях, которые являются тайной для всех. Рычаги воздействия на идеальных людей.

– Я сделаю вид, что ты просто не назвала его по инициалам. Так что же это вообще значит? Это не детский сад, где мальчики грубят нам, если мы им нравимся.

Она со вздохом переворачивается на спину.

– О нем я знаю меньше всего. Я знаю, что его мама умерла, а его отношения с отцом ужасны. Но из того, что я видела за все эти годы, могу сказать, что ему нравится поджигать вещи, и его эмоции все одинаковы. Рук Ван Дорен не обращает внимания на то, что считает скучным. Если он заметит тебя, если ты его заинтересуешь, ты это поймешь, – она смотрит на меня. – И я бы сказала, что он тебя заметил.